Он все еще сидел на дереве. Я посвятил его в свой сложный план освобождения, а потом мы спрятались в месте, откуда можно было обозревать окрестности, и стали с нетерпением ждать. Такое ожидание всегда отнимает много нервов, в то время как само действие совершается спокойно и хладнокровно.
Прошло два часа, когда, наконец, внизу появился одинокий всадник.
– Это говорит о том, что они идут, – сказал Халеф.
– Быть может, ты видел высокую ель над углублением, где находятся лошади?
– Да, сиди.
– Двигайся туда и жди меня там. Я должен послушать, что скажет этот всадник. Возьми с собой Дояна, он мне сейчас не нужен. И оружие забери.
Он забрал собаку и ушел. Я же так близко подобрался к палатке шейха, что слышал, как там разговаривали. Едва я успел укрыться за стволом, как появился всадник. Он спрыгнул с лошади.
– Где шейх? – спросил он.
– Там, в своей палатке.
Газаль Габойя вышел наружу.
– Что ты привез?
– Воины должны скоро появиться.
– А беглецов не видели?
– Нет.
– Ваши глаза были закрыты.
– Мы несли вахту всю ночь. Мы прочесали все долины вокруг.
– Вон они идут! – крикнул кто-то за пределами лагеря. На этот крик все сбежались на поляну, оба стража тоже отошли от палатки. Они могли не опасаться – их пленники были связаны.
Ситуация была как нельзя более удачной. Одним прыжком я оказался за палаткой. Два удара ножом – и я внутри. Они лежали рядом со связанными руками и ногами.
– Мохаммед Эмин, Амад эль-Гандур, вставайте, живо! Две секунды понадобилось, чтобы перерезать веревки.
– Пошли, быстро!
– Без оружия? – спросил Мохаммед Эмин.
– Кто у вас его забрал?
– Шейх.
Я выбрался из палатки и огляделся. Никто не наблюдал за лагерем.
– Выходите и за мной!
Я подскочил к палатке шейха и нырнул внутрь, хаддедины – следом за мной. Они пребывали в состоянии лихорадочного возбуждения. Здесь висело их оружие, а также два разряженных пистолета и длинное персидское ружье шейха. Я схватил пистолеты и ружье и выглянул. Мы пока оставались незамеченными.
Путь до Халефа занял несколько минут.
– Машалла! Слава Аллаху! – вскричал он.
– Теперь к лошадям! – приказал я.
Часовой сидел внизу, повернувшись к нам спиной. В одно мгновение вперед выскочила собака, и парень оказался на земле. Он успел один раз крикнуть, на второй у него уже не хватило мужества. Я указал на шесть лучших лошадей и крикнул Амаду эль-Гандуру:
– Придержи их пока! Халеф, Мохаммед, скорее гоните остальных в лес!
Оба поняли меня с полуслова. По двадцать пять привязей на человека – не так уж много, а затем мы погнали освобожденных животных пинками и камнями в лес. Амаду с трудом удавалось удерживать шесть лошадей. Я повесил на них ружья и засунул пистолеты в седельные сумки. Затем сел на каурого и взял на повод второго.
– А теперь вперед! Самое время!
Даже не оглядываясь, я погнал каурого по откосу наверх, а потом нас принял густой лес. Здесь из-за пересеченной местности пришлось двигаться медленно. К тому же мы ехали в объезд. Но, в конце концов, выбрались на удобную тропу, по которой мы поскакали быстрее.
Сзади послышались громкие крики, но нам некогда было разбираться. Только вперед!
Нам пришлось сделать большую дугу, и в том месте, где эта дуга начиналась, показались два всадника. Едва заметив нас, один из них развернулся, а второй поскакал за нами.
– Давайте в галоп, быстрее, иначе я останусь без жеребца! – крикнул я. – Мы обгоним беббе на поворотах!
Надо сказать, что выбор мы сделали прекрасный: лошади оказались отличными скакунами. Скоро показался наш лес. Мы скрылись между деревьев. Я обнаружил только Алло.
– А где эмир? – спросил я у него.
– Наверху с конем.
– Вот ружье. Садись на этого Лиса. Он твой.
Я отдал ему ружье шейха и поскакал наверх, к пещере.
– Уже обернулись, мистер? О! А! Как прошло дельце?
– Хорошо! Хорошо! Но у нас нет времени, нас преследуют. Скачите изо всех сил вниз, сэр, там вас ждет лошадь.
– Преследуют! Отлично! Что, лошадь? Ах! Хорошо!
Он поскакал с горы. Я отвязал вороного и повел его вниз. Это заняло больше времени, чем мне хотелось, и когда я оказался внизу, все уже сидели верхом, а Халеф держал двух на привязи.
– Слишком поздно, эфенди, – сказал Мохаммед Эмин, – посмотри!
Всадника, преследовавшего нас, уже было видно. Я пригляделся и узнал в нем моего парня.
– Видите, кто это? – спросил я.
– Да, сиди, – отозвался Халеф. – Это вчерашний джиаф.
– Это беббе, и он предал нас. Подпустим его – и он наш.
– А если другие приедут?
– Так быстро у них не получится. Сэр Дэвид! Мы скачем вперед и берем его в клещи. Если он захочет стрелять, мы выбиваем у него оружие из рук.
– Отлично, мистер!
Тут беббе исчез за следующим поворотом дороги, и мы покинули наше укрытие. Когда мы подъехали к этому повороту, то оказались на пятьдесят шагов ближе. Он услышал нас и обернулся. Беббе так испугался, что непроизвольно остановил лошадь. Прежде чем он опомнился, мы окружили его.
Он рванулся за ножом. Я перехватил его руку и сжал ее так, что он выронил оружие. А пока Линдсей забирал у него копье, я перерезал ремень, на котором висело его ружье, и оно упало. Он был разоружен, и его лошадь уже скакала с нашими в одном строю. Так распорядилась судьба.
Мы значительно продвинулись на юг, и когда отъехали на приличное расстояние, сбавили темп, Алло выехал вперед указывать дорогу.
– Что делать с этим парнем, мистер? – спросил Линдсей.
– Наказать!
– Да уж, лжеджиаф! Как накажем?
– Не знаю, посоветуемся.
– О, верхняя палата, нижняя палата! А как вы освободили хаддединов?
Я вкратце поведал ему эту историю. Когда я уже заканчивал свой рассказ о том, как обезоружил часового у лошадей, мне вдруг ударило в голову:
– О! Что я наделал!
– Что такое, мистер? Ведь все хорошо!
– Я в спешке забыл забрать своего пса!
– Какая неприятность! Но он сам прибежит!
– Да нет, он, наверное, погиб и часовой тоже.
– Почему погиб?
– Потому что если его побеспокоить или угрожать ему, он вцепится человеку, которого он охраняет, в горло. А потом беббе его, конечно, застрелит.
Я бы вернулся ради него, но был уверен, что его нет в живых! О потере верной и умной собаки погоревал и Халеф. Я провел несколько полуденных часов в унынии. Вечером мы сделали остановку и только тогда связали беббе. Несмотря на спешку, у Халефа нашлось время нагрузить на пустую лошадь убитого козла, так что едой мы были обеспечены.
После еды пленный был допрошен. До сих пор он не произнес ни слова. Пока он терпеливо сносил все, что с ним происходит, потому как надеялся, что свои вот-вот его освободят.
– Послушай, человек, – начал я допрос, – ты кто, джиаф или беббе?
Он молчал.
– Отвечай на вопрос!
Он и глазом не повел.
– Халеф, сними тюрбан и срежь-ка ему прядь волос!
Это самое большое оскорбление, какое только можно нанести курду и мусульманину вообще. Когда Халеф с ножом в правой руке подошел слева к нему, тот взмолился:
– Господин, не трогай волосы! Я отвечу!
– Хорошо! К какому племени ты относишься?
– К беббе.
– Вчера ты солгал нам!
– Врагам нельзя говорить правду.
– Ты просто негодяй. Кроме того, ты клялся бородой Пророка.
– Клятва, данная неверному, не считается таковой.
– Ты давал ее и правоверным, их четверо среди нас.
– Это меня не касается.
– И потом, ты назвал меня глупцом!
– Это ложь, господин!
– Ты говорил, что мы все глупцы, а я – самый главный. Я слышал это собственными ушами за лагерем, когда вы резали грибы. Я все слышал, а потом я похитил ваших пленников и лошадей. Так что ты мог видеть, насколько я глуп.
– Прости, господин!
– Мне нечего тебе прощать, ибо слово из твоего рта не оскорбит эмира из Франкистана. Вчера я освободил тебя, хотя ты не заслуживал этого. Сегодня ты снова в моих руках. Кто из нас умнее? Ты ведь брат шейха Газаля Габойи?
– Нет.
– Хаджи Халеф, отрежь ему прядь волос!
Это помогло.
– Кто тебе сказал, что я брат шейха?
– Один из тех, кто тебя знает.
– Тогда скажи, какой выкуп тебе нужен?
– Вы хотели получить за них, – я показал на хаддединов, – деньги, вы, курды. Я же не прошу никакого выкупа, ибо я христианин. Я поймал тебя только для того, чтобы показать, что у нас больше ума, мужества и чести, чем вы думаете. Кто сегодня первым заметил, что пленники сбежали?
– Шейх.
– А как он это заметил?
– Он вошел в палатку, а там не было ружей пленников и его оружия тоже.
– Я все это забрал.
– Я полагал, христианин не может взять без спроса!
– Это верно. Христианин не должен брать чужое добро, но он и не даст обворовать себя каким-то курдам. Вы застрелили наших лошадей, которые были нам дороги, и я взял за них шестерых ваших, которые нам недороги. У нас в сумках было много нужных нам вещей – вы украли их, а за это я позаимствовал оружие шейха. Мы совершили обмен: вы начали обмен силой, а я закончил его силой.
– Наши лошади лучше, чем ваши!
– А зачем тогда понадобилась моя?
– Шейх хотел ее иметь.
– Он действительно верил в то, что получит моего скакуна? И даже если бы это случилось, я бы нашел способ его вернуть. Кто обнаружил сегодня отсутствие лошадей?
– Тоже шейх. Он, после того как не нашел пленников, кинулся к лошадям.
– И он ничего не обнаружил?
– Часового, лежащего под собакой.
– И шейх освободил его?
– Нет. Он попал под собаку в наказание за то, что был плохим часовым.
– Но это же бесчеловечно. Разве вы не люди?
– Так приказал шейх.
– И это случилось бы и с тобой, если бы ты недосмотрел? Я лежал за лавровишней, всего лишь в одном шаге от тебя, потом подобрался к лошадям, о которых толком ничего не знал…
– Господин, не говорите об этом шейху!
– Будь спокоен! Я буду иметь дело только с тобой. Я сейчас сообщу своим спутникам твои слова, и они решат твою судьбу. Тебя будут судить не двое христиан, а четверо мусульман.
И я перевел мой разговор с беббе своим товарищам.
– Что ты хочешь с ним делать? – спросил Мохаммед.
– Ничего, – ответил я спокойно.
– Эмир, он нас обманул, предал и выдал в руки врага. Он заслуживает смерти.
– И что самое главное, – добавил Амад эль-Гандур, – при этом он клялся на бороде Пророка. Он трижды заслуживает смерти.
– Что ты скажешь на это, сиди? – спросил Халеф.
– Ничего. Сами решайте, что с ним делать!
Пока четверо мусульман совещались, англичанин допытывался у меня:
– Ну что, что с ним будет?
– Я не знаю. А что могло бы быть?
– Да пристрелить.
– А право у нас на это есть?
– Да, есть!
– По закону дело пойдет так: мы ставим в известность консула, потом жалоба идет в Константинополь, а оттуда паша Сулеймании получает распоряжение наказать злоумышленников или сам штрафует их.
– Сложной дорогой идет закон!
– Но это единственный путь для иностранных граждан. И еще: как христианин, что бы вы сделали с этим врагом?
– Не мучайте меня этими вопросами, мистер! Я англичанин. Делайте что хотите!
– А если я его просто отпущу?
– Пусть бежит. Я за него не беспокоюсь, он не заслуживает смерти. Лучше бы ему привесить мой больной нос – это было бы лучшим наказанием для человека, показавшего нам нос вчера, да такой, что почище моего будет! Да уж!
Беббе, похоже, опять томился от неизвестности. Он снова взмолился:
– Господин, что со мной будет?
– Это целиком зависит от тебя. Кого ты желаешь видеть своими судьями? Четырех правоверных или двух гяуров?
– Господин, я взываю к Аллаху и Пророку, судить меня могут настоящие верующие.
– Да исполнится воля твоя! Они оба простили тебя и передадут завтра твоим. Я умываю руки. Пусть будет что будет.
Наконец приняли решение остальные.
– Эмир, мы застрелим его, – сказал Мохаммед.
– Этого я не допущу ни в коем случае.
– Он обманул Пророка!
– А вы что, судьи ему? Пусть решает сам свои дела с имамом, Пророком и своей совестью!
– Он шпионил и предал!
– А кто-нибудь лишился от этого жизни?
– Нет, но мы потеряли другое.
– Хаджи Халеф Омар, ты знаешь мое решение. Мне неприятно видеть тебя таким кровожадным.
– Сиди, я не желал этого, – истово оправдывался он. – Этого хотят хаддедины и банна.
– Я полагаю, что банна вообще здесь должен помолчать. Он наш проводник, и ему за это платят. Измените ваш приговор!
Они снова зашептались, потом Мохаммед Эмин сообщил мне результат:
– Эмир, нам не нужна его жизнь, но он должен быть обесчещен. Мы отрежем у него прядь волос и ударим его прутом по лицу. Кто подвергается такому наказанию, лишается чести навсегда.
– Это еще страшнее смерти и не дает успешного результата. Я влепил одному беббе пощечину, потому как он оскорбил мою веру, а вчера он дрался на стороне шейха против меня. Его унизили эти удары?
– Отрезанная прядь унизит!
– Он возьмет и наденет тюрбан, чтобы ее не было видно.
– Ты же сам хотел это сделать еще совсем недавно!
– Нет, я бы это ни за что не сделал. То была лишь угроза, чтобы заставить его говорить! И вообще – зачем вам еще больше настраивать этого беббе против нас? Они ощущают себя истинными нашими врагами, потому что считают нас сообщниками беджат. Они не знают, что мы не участвовали в разбойничьем рейде, не знают, что я открыто, в лицо сказал хану Хайдару Мир ламу, что предупредил бы беббе, если бы у меня была хоть малейшая возможность. Они встретили нас вместе с разбойниками и таковыми посчитали. Сейчас мы ускользнули от них, и, надеюсь, они нас оставили в покое. И вы хотите своей жестокостью заставить их снова обернуть оружие против нас?
– Эмир, мы были их пленниками, нам необходимо отомстить.
– Я тоже был пленником, причем чаще, чем вы, но я никогда не мстил. Раис из Шодра, Надир-бей – он захватывал меня в плен. Я сам освобождался и прощал все, а потом он стал моим другом. Разве это не лучше, чем если бы мы устроили кровавую резню?
– Эмир, ты христианин, а христиане либо предатели, либо – бабы!
– Мохаммед Эмин, повтори то, что ты сказал, и с этой минуты наши пути разойдутся. Я никогда не вмешивался в твою веру, почему ты лезешь в мою? Ты видел хоть раз, что Линдсей или я кого-нибудь предавали или вели себя как бабы? Я бы мог высказать много претензий исламу, сказать, что мусульмане неблагодарны, что они забыли сделанное для них Христом, – но я же этого никогда не говорю.
Он вскочил и выставил вперед руки:
– Эмир, прости меня! Моя борода бела, а твоя еще черная, но хотя сердце твое молодое и горячее, рассудок у тебя как у мудрого старца. Мы отдаем тебе этого парня. Делай с ним что хочешь!
– Мохаммед, я благодарю тебя. Твой сын согласен?
– Да, эфенди! – ответил Амад эль-Гандур.
Я повернулся к пленнику:
– Ты нам солгал однажды. Сейчас ты обещаешь говорить правду?
– Обещаю!
– Если я сейчас развяжу тебя, ты обещаешь не сбежать? Сдержишь слово?
– Господин, я обещаю!
– Хорошо. Эти четверо мусульман вернули тебе свободу. Сегодня ты еще останешься с нами, а завтра можешь идти куда пожелаешь.
Я развязал ему руки и ноги.
– Господин, я не обману тебя, но ты сам говоришь мне неправду.
– Неправду?
– Ты сказал, что эти, люди вернули мне свободу, но это неправда. Лично ты сделал это. А они сначала хотели меня застрелить, потом наказать прутьями и отрезать прядь волос! Ты же сжалился надо мной. Я понял все, потому что понимаю арабский так же, как и курдский. И я понял, что вы не пособники беджат, а друзья беббе. Эмир, ты христианин, я ненавидел христиан. Сегодня я их узнал лучше. Хочешь быть моим другом и братом?
– Да, хочу.
– Ты доверишься мне и останешься здесь, хотя завтра ваши преследователи окажутся в этих местах?
– Я доверюсь тебе.
– Тогда дай мне руку!
– Вот она. Но будут ли в безопасности мои друзья?
– Все, кто близок тебе. Ты не требовал с меня выкуп, ты спас мне жизнь, а затем и честь, так что с головы твоих людей не упадет ни один волосок!
Сколько забот одновременно сняли мы с себя! Я и не предполагал, что этот человек понимал и арабский, но, к счастью, это обернулось на пользу. На радости я достал из седельной сумки последний табак, его сладкий дым сразу улучшил настроение, и с легким сердцем мы улеглись спать и даже не выставили часового.
На следующее утро реальное положение вещей казалось мне не таким романтичным, как вечером, при свете костра; но я все же решил довериться беббе до конца.
– Ты свободен, – сказал я ему, – вот стоит твоя лошадь, а оружие ты подберешь на обратном пути.
– Мои сами заберут его, я останусь здесь, – ответил он.
– А если они не придут?
– Они придут! – убедительно возразил он. – А я позабочусь о том, чтобы они не проскакали мимо.
Эту ночь мы провели в одной из боковых долин, столь изогнутых и с таким узким входом, что нас невозможно было заметить из главной долины даже днем.
Беббе устроился у этого выхода так, что мог озирать все окрестности. А мы с любопытством ожидали, что же будет дальше.
– А если он нас снова обманет? – спросил Мохаммед.
– Я верю ему. Он знал, что получит свободу, потому что понимал нашу речь, но не подавал вида. Думаю, что сейчас он сказал правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Прошло два часа, когда, наконец, внизу появился одинокий всадник.
– Это говорит о том, что они идут, – сказал Халеф.
– Быть может, ты видел высокую ель над углублением, где находятся лошади?
– Да, сиди.
– Двигайся туда и жди меня там. Я должен послушать, что скажет этот всадник. Возьми с собой Дояна, он мне сейчас не нужен. И оружие забери.
Он забрал собаку и ушел. Я же так близко подобрался к палатке шейха, что слышал, как там разговаривали. Едва я успел укрыться за стволом, как появился всадник. Он спрыгнул с лошади.
– Где шейх? – спросил он.
– Там, в своей палатке.
Газаль Габойя вышел наружу.
– Что ты привез?
– Воины должны скоро появиться.
– А беглецов не видели?
– Нет.
– Ваши глаза были закрыты.
– Мы несли вахту всю ночь. Мы прочесали все долины вокруг.
– Вон они идут! – крикнул кто-то за пределами лагеря. На этот крик все сбежались на поляну, оба стража тоже отошли от палатки. Они могли не опасаться – их пленники были связаны.
Ситуация была как нельзя более удачной. Одним прыжком я оказался за палаткой. Два удара ножом – и я внутри. Они лежали рядом со связанными руками и ногами.
– Мохаммед Эмин, Амад эль-Гандур, вставайте, живо! Две секунды понадобилось, чтобы перерезать веревки.
– Пошли, быстро!
– Без оружия? – спросил Мохаммед Эмин.
– Кто у вас его забрал?
– Шейх.
Я выбрался из палатки и огляделся. Никто не наблюдал за лагерем.
– Выходите и за мной!
Я подскочил к палатке шейха и нырнул внутрь, хаддедины – следом за мной. Они пребывали в состоянии лихорадочного возбуждения. Здесь висело их оружие, а также два разряженных пистолета и длинное персидское ружье шейха. Я схватил пистолеты и ружье и выглянул. Мы пока оставались незамеченными.
Путь до Халефа занял несколько минут.
– Машалла! Слава Аллаху! – вскричал он.
– Теперь к лошадям! – приказал я.
Часовой сидел внизу, повернувшись к нам спиной. В одно мгновение вперед выскочила собака, и парень оказался на земле. Он успел один раз крикнуть, на второй у него уже не хватило мужества. Я указал на шесть лучших лошадей и крикнул Амаду эль-Гандуру:
– Придержи их пока! Халеф, Мохаммед, скорее гоните остальных в лес!
Оба поняли меня с полуслова. По двадцать пять привязей на человека – не так уж много, а затем мы погнали освобожденных животных пинками и камнями в лес. Амаду с трудом удавалось удерживать шесть лошадей. Я повесил на них ружья и засунул пистолеты в седельные сумки. Затем сел на каурого и взял на повод второго.
– А теперь вперед! Самое время!
Даже не оглядываясь, я погнал каурого по откосу наверх, а потом нас принял густой лес. Здесь из-за пересеченной местности пришлось двигаться медленно. К тому же мы ехали в объезд. Но, в конце концов, выбрались на удобную тропу, по которой мы поскакали быстрее.
Сзади послышались громкие крики, но нам некогда было разбираться. Только вперед!
Нам пришлось сделать большую дугу, и в том месте, где эта дуга начиналась, показались два всадника. Едва заметив нас, один из них развернулся, а второй поскакал за нами.
– Давайте в галоп, быстрее, иначе я останусь без жеребца! – крикнул я. – Мы обгоним беббе на поворотах!
Надо сказать, что выбор мы сделали прекрасный: лошади оказались отличными скакунами. Скоро показался наш лес. Мы скрылись между деревьев. Я обнаружил только Алло.
– А где эмир? – спросил я у него.
– Наверху с конем.
– Вот ружье. Садись на этого Лиса. Он твой.
Я отдал ему ружье шейха и поскакал наверх, к пещере.
– Уже обернулись, мистер? О! А! Как прошло дельце?
– Хорошо! Хорошо! Но у нас нет времени, нас преследуют. Скачите изо всех сил вниз, сэр, там вас ждет лошадь.
– Преследуют! Отлично! Что, лошадь? Ах! Хорошо!
Он поскакал с горы. Я отвязал вороного и повел его вниз. Это заняло больше времени, чем мне хотелось, и когда я оказался внизу, все уже сидели верхом, а Халеф держал двух на привязи.
– Слишком поздно, эфенди, – сказал Мохаммед Эмин, – посмотри!
Всадника, преследовавшего нас, уже было видно. Я пригляделся и узнал в нем моего парня.
– Видите, кто это? – спросил я.
– Да, сиди, – отозвался Халеф. – Это вчерашний джиаф.
– Это беббе, и он предал нас. Подпустим его – и он наш.
– А если другие приедут?
– Так быстро у них не получится. Сэр Дэвид! Мы скачем вперед и берем его в клещи. Если он захочет стрелять, мы выбиваем у него оружие из рук.
– Отлично, мистер!
Тут беббе исчез за следующим поворотом дороги, и мы покинули наше укрытие. Когда мы подъехали к этому повороту, то оказались на пятьдесят шагов ближе. Он услышал нас и обернулся. Беббе так испугался, что непроизвольно остановил лошадь. Прежде чем он опомнился, мы окружили его.
Он рванулся за ножом. Я перехватил его руку и сжал ее так, что он выронил оружие. А пока Линдсей забирал у него копье, я перерезал ремень, на котором висело его ружье, и оно упало. Он был разоружен, и его лошадь уже скакала с нашими в одном строю. Так распорядилась судьба.
Мы значительно продвинулись на юг, и когда отъехали на приличное расстояние, сбавили темп, Алло выехал вперед указывать дорогу.
– Что делать с этим парнем, мистер? – спросил Линдсей.
– Наказать!
– Да уж, лжеджиаф! Как накажем?
– Не знаю, посоветуемся.
– О, верхняя палата, нижняя палата! А как вы освободили хаддединов?
Я вкратце поведал ему эту историю. Когда я уже заканчивал свой рассказ о том, как обезоружил часового у лошадей, мне вдруг ударило в голову:
– О! Что я наделал!
– Что такое, мистер? Ведь все хорошо!
– Я в спешке забыл забрать своего пса!
– Какая неприятность! Но он сам прибежит!
– Да нет, он, наверное, погиб и часовой тоже.
– Почему погиб?
– Потому что если его побеспокоить или угрожать ему, он вцепится человеку, которого он охраняет, в горло. А потом беббе его, конечно, застрелит.
Я бы вернулся ради него, но был уверен, что его нет в живых! О потере верной и умной собаки погоревал и Халеф. Я провел несколько полуденных часов в унынии. Вечером мы сделали остановку и только тогда связали беббе. Несмотря на спешку, у Халефа нашлось время нагрузить на пустую лошадь убитого козла, так что едой мы были обеспечены.
После еды пленный был допрошен. До сих пор он не произнес ни слова. Пока он терпеливо сносил все, что с ним происходит, потому как надеялся, что свои вот-вот его освободят.
– Послушай, человек, – начал я допрос, – ты кто, джиаф или беббе?
Он молчал.
– Отвечай на вопрос!
Он и глазом не повел.
– Халеф, сними тюрбан и срежь-ка ему прядь волос!
Это самое большое оскорбление, какое только можно нанести курду и мусульманину вообще. Когда Халеф с ножом в правой руке подошел слева к нему, тот взмолился:
– Господин, не трогай волосы! Я отвечу!
– Хорошо! К какому племени ты относишься?
– К беббе.
– Вчера ты солгал нам!
– Врагам нельзя говорить правду.
– Ты просто негодяй. Кроме того, ты клялся бородой Пророка.
– Клятва, данная неверному, не считается таковой.
– Ты давал ее и правоверным, их четверо среди нас.
– Это меня не касается.
– И потом, ты назвал меня глупцом!
– Это ложь, господин!
– Ты говорил, что мы все глупцы, а я – самый главный. Я слышал это собственными ушами за лагерем, когда вы резали грибы. Я все слышал, а потом я похитил ваших пленников и лошадей. Так что ты мог видеть, насколько я глуп.
– Прости, господин!
– Мне нечего тебе прощать, ибо слово из твоего рта не оскорбит эмира из Франкистана. Вчера я освободил тебя, хотя ты не заслуживал этого. Сегодня ты снова в моих руках. Кто из нас умнее? Ты ведь брат шейха Газаля Габойи?
– Нет.
– Хаджи Халеф, отрежь ему прядь волос!
Это помогло.
– Кто тебе сказал, что я брат шейха?
– Один из тех, кто тебя знает.
– Тогда скажи, какой выкуп тебе нужен?
– Вы хотели получить за них, – я показал на хаддединов, – деньги, вы, курды. Я же не прошу никакого выкупа, ибо я христианин. Я поймал тебя только для того, чтобы показать, что у нас больше ума, мужества и чести, чем вы думаете. Кто сегодня первым заметил, что пленники сбежали?
– Шейх.
– А как он это заметил?
– Он вошел в палатку, а там не было ружей пленников и его оружия тоже.
– Я все это забрал.
– Я полагал, христианин не может взять без спроса!
– Это верно. Христианин не должен брать чужое добро, но он и не даст обворовать себя каким-то курдам. Вы застрелили наших лошадей, которые были нам дороги, и я взял за них шестерых ваших, которые нам недороги. У нас в сумках было много нужных нам вещей – вы украли их, а за это я позаимствовал оружие шейха. Мы совершили обмен: вы начали обмен силой, а я закончил его силой.
– Наши лошади лучше, чем ваши!
– А зачем тогда понадобилась моя?
– Шейх хотел ее иметь.
– Он действительно верил в то, что получит моего скакуна? И даже если бы это случилось, я бы нашел способ его вернуть. Кто обнаружил сегодня отсутствие лошадей?
– Тоже шейх. Он, после того как не нашел пленников, кинулся к лошадям.
– И он ничего не обнаружил?
– Часового, лежащего под собакой.
– И шейх освободил его?
– Нет. Он попал под собаку в наказание за то, что был плохим часовым.
– Но это же бесчеловечно. Разве вы не люди?
– Так приказал шейх.
– И это случилось бы и с тобой, если бы ты недосмотрел? Я лежал за лавровишней, всего лишь в одном шаге от тебя, потом подобрался к лошадям, о которых толком ничего не знал…
– Господин, не говорите об этом шейху!
– Будь спокоен! Я буду иметь дело только с тобой. Я сейчас сообщу своим спутникам твои слова, и они решат твою судьбу. Тебя будут судить не двое христиан, а четверо мусульман.
И я перевел мой разговор с беббе своим товарищам.
– Что ты хочешь с ним делать? – спросил Мохаммед.
– Ничего, – ответил я спокойно.
– Эмир, он нас обманул, предал и выдал в руки врага. Он заслуживает смерти.
– И что самое главное, – добавил Амад эль-Гандур, – при этом он клялся на бороде Пророка. Он трижды заслуживает смерти.
– Что ты скажешь на это, сиди? – спросил Халеф.
– Ничего. Сами решайте, что с ним делать!
Пока четверо мусульман совещались, англичанин допытывался у меня:
– Ну что, что с ним будет?
– Я не знаю. А что могло бы быть?
– Да пристрелить.
– А право у нас на это есть?
– Да, есть!
– По закону дело пойдет так: мы ставим в известность консула, потом жалоба идет в Константинополь, а оттуда паша Сулеймании получает распоряжение наказать злоумышленников или сам штрафует их.
– Сложной дорогой идет закон!
– Но это единственный путь для иностранных граждан. И еще: как христианин, что бы вы сделали с этим врагом?
– Не мучайте меня этими вопросами, мистер! Я англичанин. Делайте что хотите!
– А если я его просто отпущу?
– Пусть бежит. Я за него не беспокоюсь, он не заслуживает смерти. Лучше бы ему привесить мой больной нос – это было бы лучшим наказанием для человека, показавшего нам нос вчера, да такой, что почище моего будет! Да уж!
Беббе, похоже, опять томился от неизвестности. Он снова взмолился:
– Господин, что со мной будет?
– Это целиком зависит от тебя. Кого ты желаешь видеть своими судьями? Четырех правоверных или двух гяуров?
– Господин, я взываю к Аллаху и Пророку, судить меня могут настоящие верующие.
– Да исполнится воля твоя! Они оба простили тебя и передадут завтра твоим. Я умываю руки. Пусть будет что будет.
Наконец приняли решение остальные.
– Эмир, мы застрелим его, – сказал Мохаммед.
– Этого я не допущу ни в коем случае.
– Он обманул Пророка!
– А вы что, судьи ему? Пусть решает сам свои дела с имамом, Пророком и своей совестью!
– Он шпионил и предал!
– А кто-нибудь лишился от этого жизни?
– Нет, но мы потеряли другое.
– Хаджи Халеф Омар, ты знаешь мое решение. Мне неприятно видеть тебя таким кровожадным.
– Сиди, я не желал этого, – истово оправдывался он. – Этого хотят хаддедины и банна.
– Я полагаю, что банна вообще здесь должен помолчать. Он наш проводник, и ему за это платят. Измените ваш приговор!
Они снова зашептались, потом Мохаммед Эмин сообщил мне результат:
– Эмир, нам не нужна его жизнь, но он должен быть обесчещен. Мы отрежем у него прядь волос и ударим его прутом по лицу. Кто подвергается такому наказанию, лишается чести навсегда.
– Это еще страшнее смерти и не дает успешного результата. Я влепил одному беббе пощечину, потому как он оскорбил мою веру, а вчера он дрался на стороне шейха против меня. Его унизили эти удары?
– Отрезанная прядь унизит!
– Он возьмет и наденет тюрбан, чтобы ее не было видно.
– Ты же сам хотел это сделать еще совсем недавно!
– Нет, я бы это ни за что не сделал. То была лишь угроза, чтобы заставить его говорить! И вообще – зачем вам еще больше настраивать этого беббе против нас? Они ощущают себя истинными нашими врагами, потому что считают нас сообщниками беджат. Они не знают, что мы не участвовали в разбойничьем рейде, не знают, что я открыто, в лицо сказал хану Хайдару Мир ламу, что предупредил бы беббе, если бы у меня была хоть малейшая возможность. Они встретили нас вместе с разбойниками и таковыми посчитали. Сейчас мы ускользнули от них, и, надеюсь, они нас оставили в покое. И вы хотите своей жестокостью заставить их снова обернуть оружие против нас?
– Эмир, мы были их пленниками, нам необходимо отомстить.
– Я тоже был пленником, причем чаще, чем вы, но я никогда не мстил. Раис из Шодра, Надир-бей – он захватывал меня в плен. Я сам освобождался и прощал все, а потом он стал моим другом. Разве это не лучше, чем если бы мы устроили кровавую резню?
– Эмир, ты христианин, а христиане либо предатели, либо – бабы!
– Мохаммед Эмин, повтори то, что ты сказал, и с этой минуты наши пути разойдутся. Я никогда не вмешивался в твою веру, почему ты лезешь в мою? Ты видел хоть раз, что Линдсей или я кого-нибудь предавали или вели себя как бабы? Я бы мог высказать много претензий исламу, сказать, что мусульмане неблагодарны, что они забыли сделанное для них Христом, – но я же этого никогда не говорю.
Он вскочил и выставил вперед руки:
– Эмир, прости меня! Моя борода бела, а твоя еще черная, но хотя сердце твое молодое и горячее, рассудок у тебя как у мудрого старца. Мы отдаем тебе этого парня. Делай с ним что хочешь!
– Мохаммед, я благодарю тебя. Твой сын согласен?
– Да, эфенди! – ответил Амад эль-Гандур.
Я повернулся к пленнику:
– Ты нам солгал однажды. Сейчас ты обещаешь говорить правду?
– Обещаю!
– Если я сейчас развяжу тебя, ты обещаешь не сбежать? Сдержишь слово?
– Господин, я обещаю!
– Хорошо. Эти четверо мусульман вернули тебе свободу. Сегодня ты еще останешься с нами, а завтра можешь идти куда пожелаешь.
Я развязал ему руки и ноги.
– Господин, я не обману тебя, но ты сам говоришь мне неправду.
– Неправду?
– Ты сказал, что эти, люди вернули мне свободу, но это неправда. Лично ты сделал это. А они сначала хотели меня застрелить, потом наказать прутьями и отрезать прядь волос! Ты же сжалился надо мной. Я понял все, потому что понимаю арабский так же, как и курдский. И я понял, что вы не пособники беджат, а друзья беббе. Эмир, ты христианин, я ненавидел христиан. Сегодня я их узнал лучше. Хочешь быть моим другом и братом?
– Да, хочу.
– Ты доверишься мне и останешься здесь, хотя завтра ваши преследователи окажутся в этих местах?
– Я доверюсь тебе.
– Тогда дай мне руку!
– Вот она. Но будут ли в безопасности мои друзья?
– Все, кто близок тебе. Ты не требовал с меня выкуп, ты спас мне жизнь, а затем и честь, так что с головы твоих людей не упадет ни один волосок!
Сколько забот одновременно сняли мы с себя! Я и не предполагал, что этот человек понимал и арабский, но, к счастью, это обернулось на пользу. На радости я достал из седельной сумки последний табак, его сладкий дым сразу улучшил настроение, и с легким сердцем мы улеглись спать и даже не выставили часового.
На следующее утро реальное положение вещей казалось мне не таким романтичным, как вечером, при свете костра; но я все же решил довериться беббе до конца.
– Ты свободен, – сказал я ему, – вот стоит твоя лошадь, а оружие ты подберешь на обратном пути.
– Мои сами заберут его, я останусь здесь, – ответил он.
– А если они не придут?
– Они придут! – убедительно возразил он. – А я позабочусь о том, чтобы они не проскакали мимо.
Эту ночь мы провели в одной из боковых долин, столь изогнутых и с таким узким входом, что нас невозможно было заметить из главной долины даже днем.
Беббе устроился у этого выхода так, что мог озирать все окрестности. А мы с любопытством ожидали, что же будет дальше.
– А если он нас снова обманет? – спросил Мохаммед.
– Я верю ему. Он знал, что получит свободу, потому что понимал нашу речь, но не подавал вида. Думаю, что сейчас он сказал правду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42