-- Что это значит? -- спросил Виктор Макарович. Мама просит меня не повторять в жизни ее ошибок, Я и не повторял... Я вообще не был уверен, ошибкой ли был мой план. Просто я не мог допустить, чтобы Виктор Макарович... И шепотом все объяснил ему.
-- Значит, это ты сделал? -- медленно произнес он. -- Мой добрый мальчик?
-- Мы не хотели расставаться с вами!
В этот момент кончилась песня. Я вышел на сцену с лицом, которое, думаю, было не таким открытым и приятным, как обычно. А когда вернулся за кулисы, Виктора Макаровича уже не было.
В антракте я помчался искать его. Но меня все время задерживали рукопожатия и похвалы. Почти все называли меня "молодцом". Но у каждого это звучало по-своему... "Ты -- молодец!" -- восклицал один. "Ну, сегодня ты был молодцом!" -- похлопывал меня по плечу второй. "Молодец-то ты молодец, но впереди еще целое отделение!" -- предупреждал третий
-- Вам с Мандолиной, мне кажется, было трудней всего: вы оба солировали, -- сказал папа. -- И делали это вполне талантливо.
-- Только не повторяй моей ошибки: не выкладывайся до конца на первой дистанции! -- предупредила мама. -- Ведь именно в конце второго отделения ты будешь пересказывать содержание зарубежных песен! Прошу тебя: постарайся оттенить специфику каждой страны... -- Прижав мое ухо к своим губам, мама спросила: -- А что это там происходило... вначале?
-- Ничего не заметил! -- ответил я.
-- Значит, Маргарита Васильевна была права: у тебя не все благополучно со слухом и чувством ритма.
В фойе, в буфете и в зрительном зале Виктора Макаровича я не нашел... Зато я встретил Димулю. Он вытирал платком свою добрую круглую голову и что-то искал.
-- Как бы мне позвонить... Римме? -- спросил он.
-- Телефон у директора!
-- Прошлый раз я звонил оттуда. Но сейчас там...
-- Автомат внизу, возле кассы! -- перебил я. Потому что в эту минуту вспомнил, что Дирдом обещал Наливину встречу с Виктором Макаровичем у себя в кабинете.
Я помчался туда.
Наливина еще не было. Виктор Макарович, Маргарита Васильевна и Дирдом стояли посреди кабинета. Мужчины нервничали, а Маргарита Васильевна только поправляла огромный пучок на затылке.
-- Зайди, Миша, зайди, -- позвал Виктор Макарович, когда я приоткрыл дверь. Кажется, впервые он не назвал меня Мишенькой.
Дирдом тоже, мне показалось, с нетерпением поджидал меня.
-- Я убежден, что это безобразие вначале... произошло не случайно! --сказал Дирдом. -- Это была попытка сорвать наш отчет. Ничего подобного раньше, до появления вашей... или вашего Мандолины не было! Говорят, он родную мать уложил в больницу. А теперь уложит наш хор!
-- Володя тут ни при чем. Во всем виноват я... Дирдом опять как бы проглотил стакан рыбьего жира:
-- Ты?
Маргарита Васильевна так же неторопливо, как она приводила в порядок свой огромный пучок на затылке, произнесла:
-- Зачем... чтобы кто-то брал на себя вину? Все было естественно: ребята не привыкли ко мне. Они волновались.
Я хотел возразить. Но Виктор Макарович удержал меня за руку.
В эту минуту из приемной донесся журчащий голос Наливина:
-- Дирекция у себя?
Диодом сразу же запил рыбий жир стаканом сладкого морса.
Прямо с порога Наливин обрушился на худенького Виктора Макаровича, накрыл его собой.
-- Фотографа бы сюда! Фотографа!... -- сладким голосом воскликнул Дирдом.
Потом Наливин стал обнимать меня, потом Дирдома. Когда с объятиями было покончено, я заметил, что мы, мужчины, остались одни: Маргарита Васильевна незаметно ушла.
-- Десятилетия промчались, как миг, -- разводил руками Наливин. -- И вот сегодня меня вернули в невозвратную пору детства. Только уже вот такого... -- Он опять окинул себя критическим взглядом, опережая в этом смысле Виктора Макаровича. -- Поверьте, учитель, это не на почве переедания, а от неправильного обмена веществ! За болезнь ведь не судят...
-- Победителей вообще судить не положено, -- сказал Виктор Макарович. -- Я счастлив, что ты -- знаменитый и заслуженно заслуженный!
-- Но это и вами заслужено! -- ответил Наливин. -- Ведь это вы у меня обнаружили... -- Он погладил себя по горлу. -- Если б не вы!... Вы первый услышали мою увертюру. Мою прелюдию... А сейчас уже опускается занавес.
-- Ты сошел с ума! -- весело воскликнул Виктор Макарович. -- Карузо тоже был полным! А Джильи?
-- Врачи советуют перейти на концерты. Или на педагогическую работу.
-- И у тебя тоже... врачи?
-- Что день грядущий мне готовит? -- пропел Наливин. Дирдом зааплодировал.
-- Ну, голос твой абсолютно здоров! -- обрадовался Виктор Макарович
-- Увы... Извечный конфликт между формой и содержанием. Хотя у вас никакого конфликта не происходит: вы -- в образцовой форме. -- Он с добродушной завистью оглядел худенького Виктора Макаровича. -- Общение с ними не дает вам стареть! -- Наливин ткнул пальцем в мою сторону. -- А мне бы сейчас петь басом! Или, в крайнем случае, баритоном... -- Оглядев себя, он вновь зажурчал: -- Вас, учитель, сегодня не хватало на сцене! -- Дирдом стал усиленно копаться в бумагах. -- Кстати, где наша бестрепетная Маргарита Васильевна? -- Наливин оглядел кабинет.
-- Она не виновата, -- твердо сказал я.
Виктор Макарович опять удержал меня за руку.
-- Я всегда восхищался, учитель, что вы столько лет... среди этого бушующего океана! -- Наливин указал на меня. -- Я бы и дня не выдержал.
-- Как же ты собираешься переходить на педагогическую работу?
-- Буду учить вокалу. Только вокалу... А ваше призвание -- весь их мир! -- Наливин опять ткнул в меня пухлым пальцем.
Дирдом совсем зарылся в бумаги. "Есть люди, которые воспринимают чужой успех как большое личное горе!" -- как-то сказала мама. Не знаю, был ли Дирдом таким человеком, но авторитет и успехи Виктора Макаровича его раздражали. Я давно уж заметил.
-- И вдруг сегодня вы покинули пост, -- продолжал Наливин. -- Почему?
-- Ноги, Женечка... Все тот же неправильный обмен, который производит время: обмен здоровья на нездоровье!... И мне тоже придется поискать новое место в жизни.
-- Оно только здесь, в этом Доме! -- уверенно заявил Наливин. -- Среди них! -- В который уж раз он ткнул в меня пальцем. -- Без вас Дом культуры утратит первое слово в своем имени: он перестанет быть домом. По крайней мере, для них!
Тут я захлопал.
-- Маргарита Васильевна по образованию дирижер. И педагог по призванию, -- четко проговорил Виктор Макарович. -- Я в какой-то степени преграждал ей путь... Теперь она быстро найдет с ними общий язык! -- Он тоже указал на меня.
Я напоминал самому себе экспонат, который принесли на урок или на лекцию.
-- У нее есть этот талант, -- уверенно закончил Виктор Макарович
-- А у меня нет! -- признался Наливин. -- Но она не будет играть с ними в чехарду, показывать фокусы... Помните, как я через вас перепрыгивал?
6
Часа через полтора мы с Виктором Макаровичем, как всегда не торопясь, возвращались домой. Мои родители не сочли возможным разлучить нас в такой вечер и ушли после концерта с Димулей и Мандолиной.
-- Мы хотели, чтобы все было, как прежде, -- объяснял я по дороге Виктору Макаровичу. -- Чтобы вы остались главным дирижером -- сидящим или стоящим... Мы только этого и хотели!
-- Во-первых, есть средства, которые могут убить благородную цель... --медленно произнес Виктор Макарович. -- Это ты запомни на всю свою жизнь. Чтобы когда-нибудь тебе не сказали, что "благими намерениями дорога в ад вымощена". А во-вторых... -- Он так понизил голос, что я еле расслышал: --Во-вторых, я любил Маргариту Васильевну.
-- Ее?! -- Я остановился от неожиданности. -- Наверно... давным-давно? Когда вы еще молодым были?
-- Неважно, когда это было. Важно, что было.
-- И прошло?
-- Прошло -- не значит кануло, Мишенька. Это во-первых. А во-вторых... Что-то я сегодня все раскладываю по полочкам. Видимо, потому, что ты задаешь слишком много вопросов.
И все-таки я осмелился прошептать:
-- А почему вы на ней... не женились?
-- Это сделали до меня.
-- А она... вас?...
-- Она любила со мной работать. И, если говорить словами Дирдома, не думала о своем собственном творческом лице. Теперь наконец... Это в какой-то степени было моим долгом.
-- Может быть, вы уходите из-за этого?!
-- Из-за "неправильного обмена"... Но нет худа без добра, как говорят. Пойми: она была в моей жизни целой эпохой. Ты скажешь: прошлой эпохой. Но прошлое и забытое -- разные вещи. Вообще помнить всегда лучше, чем забывать, Мишенька. Плохое иногда еще можно вычеркнуть. Но хорошее... -- Он помолчал, потер ногу. -- Тот, кто не помнит вчерашнего, тот и сегодняшнее забудет... А на самом деле позавчера и послезавтра в жизни неразделимы!
Виктор Макарович заметно устал. Но, мне показалось, не оттого, что у него были больные ноги, а от своих мыслей. Мы с ним присели.
-- Если из книги, Мишенька, выбрасывать прочитанные страницы и главы, вся книга рассыплется. Впрочем, вернемся к Дому культуры... -- сказал он. А сам вернулся к Маргарите Васильевне: -- Сколько черновой работы она брала на себя! А лавры в основном доставались хору и мне. Говорят, что в один из самых страшных кругов ада... того самого, дорога к которому вымощена твоими рухнувшими намерениями, попадают "предатели своих благодетелей". То есть люди, не помнящие добра... Не будем принадлежать к их числу, Мишенька!
-- Не будем!... Я вот вас никогда не забуду!
-- Спасибо тебе... Память может продлить человеческую жизнь. Ты понимаешь? Даже угасающую или давно угасшую...
Мы помолчали. Потом я сказал:
-- А моя мама помнит все даты в жизни наших родственников и знакомых. И всех поздравляет. Я даже смеюсь над ней.
-- А что тут смешного?
-- Все и всех помнить?... Это надо иметь такой склад! -- Я постучал пальцем по голове.
-- Память -- не склад и не хранилище, -- возразил Виктор Макарович. --Это -- святилище... Прости за громкое слово.
Мы еще помолчали.
-- Хорошо, что Дирдом ничего об этом не знает, -- сказал я. -- А то бы он не назначил Маргариту Васильевну дирижером... с таким удовольствием.
-- Может быть.
-- А детей у вас никогда не было? -- спросил я.
-- Я всю жизнь был таким многодетным отцом в нашем Доме культуры, что построить свой собственный дом... не успел как-то. А Маргарита Васильевна заплакала, когда узнала, что я должен уйти.
-- Заплакала? Она?! Не представляю себе.
-- Тем дороже для меня это событие!
Мы поднялись со скамейки и пошли дальше.
-- Но вот кто мне поможет отыскать... как говорится, новое место в жизни? -- ни к кому не обращаясь, сказал Виктор Макарович.
Как раз одна из замечательных особенностей моей мамы состоит в умении отыскивать то, чего другие найти уже не надеются: достать какое-нибудь редчайшее лекарство, или принести друзьям книгу, изданную лет сорок назад, или разыскать боярские костюмы для самодеятельного спектакля, хотя спектакли про бояр в городе вообще никогда не шли. Она может починить пробки вечером, когда уже все приготовились сидеть в темноте, потому что у монтера рабочий день кончился.
-- Я нашла выход из положения! -- через несколько дней сообщила мама.
Мы с папой притихли.
-- Я вспомнила, что в Доме культуры "Горизонт" был детский ансамбль. В него входили и хор, и хореографическая труппа, и струнный оркестр. А в ансамбле, кроме дирижеров, балетмейстеров и прочих, был еще и художественный руководитель. Он все объединял. Вы помните?
Мы с папой не помнили этого, потому что мама увлекалась в ту пору драматическим кружком и никакие другие самодеятельные коллективы нас тогда не интересовали. Альбом "Мама в ролях" относился как раз к тому времени.
-- Так вот... мы с Лукьяновым придумали, как учредить эту должность в нашем Доме культуры! Дирдом уже знает. Потому что должен подготовить кое-какие бумаги. Я и имя ансамблю придумала: "Взвейтесь кострами!..." Лукьянов одобрил. Конечно, не в имени дело. Надо пробить штатную единицу! Я объяснила Лукьянову, что это нужно "для дела". Он быстро изучил вопрос и сказал, что "практически это возможно". Художественный руководитель ансамбля "Взвейтесь кострами!...". Звучит, а? Ну-ка, Миша, выйди и объяви!
Я вышел на середину комнаты, сделал свое лицо открытым и приятным и произнес.
-- Начинаем концерт ансамбля "Взвейтесь кострами!...". Художественный руководитель -- Виктор Макарович Караваев! Дирижер -- Маргарита Васильевна...
-- Все равно прозвучало очень эффектно, -- сказала мама. -- Да, Лукьянов у нас -- голова! Сразу вошел в контакт с профсоюзами. Все поставил на деловую основу. Я думаю, дней через пятнадцать наш проект осуществится.
-- Я был уверен, что мама отыщет выход, -- сказал отец. -- Если надо помочь, для нее не существует непреодолимых джунглей и лабиринтов!
Когда маме удается в очередной раз "починить пробки" (так у нас дома называются все мамины действия, связанные с починкой, помощью и розысками), отец выглядит именинником. Он бывает счастлив и оттого, что мама что-то исправила, кому-то помогла, но главным образом, мне кажется, оттого, что мама опять проявила себя одаренной натурой, чем он так гордился.
-- Только не повторяй моей обычной ошибки: не рассказывай об этом Виктору Макаровичу раньше времени, -- продолжала мама. -- Ты знаешь, что я суеверна!
-- А мне кажется, надо ему сказать, -- возразил папа. -- Пусть знает, что кто-то волнуется за него, хлопочет. Сам этот факт будет ему приятен. Для него важны не только результаты наших усилий, но и наши намерения. Он понимает, что результаты могут от нас не зависеть...
-- Говорят, благими намерениями дорога в ад вымощена! -- сказал я.
-- Это когда благие намерения осуществляются не благими средствами, --ответил отец.
-- Как раз это и было...
-- Когда? -- удивился отец.
Я не ответил на его вопрос. Вместо этого я воскликнул:
-- Сейчас же надо сообщить Виктору Макаровичу! Чтобы он не страдал ни одного лишнего часа. Мама с Лукьяновым своего добьются. Я абсолютно уверен!
-- И я, -- сказал папа.
Виктора Макаровича дома не оказалось. К двери была приколота записка: "Я у Димули". Значит, он ждал кого-то...
Не кого-то, а только меня! Потому что только я знал, что Димулю зовут Димулей.
Я ринулся обратно к своему дому. Ведь Димуля, Римма и Мандолина жили в соседнем подъезде.
Дверь мне открыл Володька.
Он не упал в обморок от радости, что увидел меня. Он посмотрел так, будто я приходил к нему каждый день в это самое время. У меня же вид был, наверно, такой торжественный, я так горел нетерпением поскорей рассказать всем мамину новость, что Володька спросил:
-- Что с тобой?
-- Ничего... Сейчас узнаешь!
-- Проходи, -- сказал он. -- Есть хочешь? -- И пошел на кухню.
-- Куда ты?! -- воскликнул я. -- Сначала послушай...
-- Подожди немного. У меня пригорит... Мандолина был хозяйственным парнем.
Перед первым отчетным концертом он очень волновался, конечно, но все же заметил, что у Лешки из средней группы на куртке оторвана пуговица.
-- Хочешь, пришью? -- спросил он.
-- А нитки с иголкой?
-- Найдутся.
Оказалось, у Маргариты Васильевны действительно есть и то и другое.
-- А пуговица? -- спросил Лешка.
-- От заднего кармана брюк оторвем. Там никто не увидит.
Он оторвал и пришил.
Когда я сообщил об этом маме, она сказала:
-- Значит, в будущей своей семье он будет играть те же две роли, которые я исполняю в нашей.
-- Какие две? -- спросил я.
-- Мужчины и женщины!
Володька не любил восклицаний и суеты. Когда в день концерта его вызвали на "бис", он вышел так, будто ребята из нашей школы не надрывались и не выходили из себя от восторга. Казалось, он был наедине со своей мандолиной. Сел, снова склонился над ней, как над ребенком, и во второй раз заиграл "Дунайские волны".
Я, конечно, не сказал ему о том, что наша школа выполняла данное мне обещание. Он бы этого не простил...
Мне хотелось, чтобы в момент, когда я буду объявлять свою новость, все были в сборе. Поэтому я подождал в коридоре, пока Володька не появился с огромной кастрюлей в руках.
-- Будем есть суп, -- сказал он. -- Есть хочешь?
-- Сейчас вам будет не до еды. Не до супа! -- сказал я. -- Вот если бы было шампанское!...
Володька взглянул на меня с недоумением. Мы вошли в комнату... Виктор Макарович и Димуля на диване играли в шахматы.
-- Мишенька! -- воскликнул Виктор Макарович. -- Как раз я выигрываю.
-- Хоть бы раз мне удалось не проиграть... -- с досадой, поглаживая свою круглую голову, сказал Димуля.
-- Сегодня мы все победили! -- сказал я.
-- Кого? -- спросил Виктор Макарович.
-- И ваш консилиум... И Дирдома!
-- Что ты имеешь в виду?
-- Будет создан ансамбль "Взвейтесь кострами!...". А у ансамбля будет художественный руководитель. Догадайтесь кто? На фотографии мы видим сейчас его спину! -- Все уставились на фотографию. А я продолжал: -- Художественный руководитель не должен сидеть и не должен стоять -- он должен только руководить!
Володька поставил кастрюлю на стол так тяжело, что я понял: моя новость произвела на него впечатление.
-- Осталось только выбить штатную единицу. Ее выбивают Лукьянов и моя мама.
1 2 3 4 5 6