Судьба ГДР и объединения Германии решалась уже волей миллионов, прежде всего восточных немцев, которые объединились в порыве подлинно демократического, общенародного движения.
Новые руководители республики во главе с Модровом, который 13 ноября стал председателем правительства, пытались оказывать сдерживающее влияние на развернувшиеся процессы. В своем правительственном заявлении он назвал «нереальными и опасными рассуждения насчет воссоединения».
11 ноября 1989 года у меня состоялся новый телефонный разговор с Колем.
– Всякие перемены, – говорил я, – это определенного рода нестабильность. Поэтому, когда я говорю о сохранении стабильности, имею в виду, чтобы мы со всех сторон делали продуманные шаги по отношению друг к другу.
…Мне думается, в настоящее время происходит исторический поворот к другим отношениям, к другому миру. И нам не следовало бы неуклюжими действиями допустить нанесения вреда такому повороту. Форсирование событий подтолкнет развитие к непредсказуемому ходу, к хаосу. …Я надеюсь, Вы используете Ваш авторитет, политический вес и влияние для того, чтобы и других удерживать в рамках, адекватных времени и его требованиям.
Г. Коль: Г-н Генеральный секретарь, только что завершилось заседание правительства ФРГ. Если бы Вы на нем присутствовали, Вы бы, возможно, удивились, как совпадают наши оценки. Этот исторический час требует соответствующей реакции, исторических решений. В немецком языке есть очень важное понятие «глазомер». Оно означает и чувство меры, и способность при планировании действий учитывать их возможные последствия, и чувство личной ответственности. Хотел бы заверить Вас, что я особенно остро осознаю свою ответственность.
Я считаю очень удачным, что отношения между СССР и ФРГ достигли столь высокого уровня развития, какой они имеют сейчас. И я особенно ценю сложившиеся между нами хорошие личные контакты. Понимаю, что личные отношения не меняют сути проблем, однако они могут облегчать их решение.
М. Горбачев: Думаю, что основательность, которая присуща немцам и в той и в другой стране, поможет глубоко проработать все возникающие вопросы и выйти на далеко идущие процессы и преобразования…
Однако без малого через три недели канцлер безо всякого предварительного обмена или хотя бы информации выступил в бундестаге со своими «десятью пунктами». Гельмут Коль явно спешил, боясь, что кто-то его опередит, тем более что весной 1990 года предстояли выборы в бундестаг. Я решил не оставлять такой шаг канцлера без внимания. В Москве 5 декабря 1989 года как раз была намечена моя встреча с Гансом Дитрихом Геншером.
Геншер в начале беседы стал пространно рассуждать о перспективах всеобщего мира, об исторических, философских и моральных основах сближения двух народов, двух стран, о роли ФРГ и СССР в развернувшихся международных процессах, которые обещают сообщить новое качество отношениям между Западом и Востоком, и так далее.
Сослался даже на верность Договору об основах отношений ФРГ – ГДР.
Я вернул его к реальностям дня, заявив:
«Есть две плоскости. Одна – философско-концептуальная, и именно на ней базируется изложенное Вами. Другая – плоскость реальных, практических шагов… И тут возникают серьезные моменты, которые не могут нас не беспокоить. Прямо скажу, что не могу понять федерального канцлера Коля, выступившего со своими „десятью пунктами“. Следует прямо заявить: это ультимативные требования».
Я возмутился тем, что после того, как у меня с канцлером совсем недавно состоялся конструктивный, позитивный обмен мнениями и мы договорились по всем основополагающим вопросам, вдруг такой ход!
«…Или федеральному канцлеру все это уже не нужно? – продолжал я. – Он, видимо, уже считает, что играет его музыка, и он начал под нее маршировать… Коль заверил меня, что ФРГ не хочет дестабилизации обстановки в ГДР, будет действовать взвешенно. Однако практические шаги канцлера расходятся с этими его заверениями… Искусственное подталкивание было бы не в интересах народов и двух немецких государств. Именно в стремлении к стабильности на основе взвешенности и взаимного уважения оба германских государства должны адаптировать свои отношения.
…Вчера канцлер Коль ничтоже сумняшеся заявил о поддержке идеи конфедерации. Что означает конфедерация? Ведь конфедерация предполагает единую оборону, единую внешнюю политику. Где же тогда окажется ФРГ – в НАТО, в Варшавском Договоре? Или, может быть, станет нейтральной? И вообще, что будет дальше? Вы все продумали? Куда тогда денутся действующие между нами договоренности? Канцлер, по сути дела, обращается с гражданами ГДР, как со своими подданными», – наступал я на Геншера.
Он стал убеждать меня, что «десять пунктов» направлены как раз на нормализацию процессов, на то, чтобы придать им более уравновешенный характер. И что он не видит тут вмешательства во внутренние дела ГДР. Настаивал, что это лишь предложения в адрес ГДР, а не ультиматум.
Любопытен такой момент: Ганс Дитрих Геншер, упорно отстаивая политику своего правительства, все время подчеркивал, что она общая у него с канцлером (я его упрекал в «апологетике»). Но дело в том, что вице-канцлер и министр иностранных дел впервые узнал о «десяти пунктах»… слушая выступление Коля в бундестаге.
В разговоре с Геншером я дал ясно понять: меня особенно заботило, чтобы воссоединительная стихия (даже в немецком ее варианте) не смела то, что уже достигнуто в общеевропейском процессе, не привела бы к кровопролитию – не важно где, как и кем спровоцированному.
С этих позиций я настаивал, встречаясь с руководящими деятелями обеих Германий, не поддаваться эмоциям, не использовать ситуацию в узкопартийных эгоистических целях и не делать шагов, которые могли бы привести к обвалу.
Воссоединения Германии, тем более – быстрого, не хотели и союзники ФРГ по НАТО – ни англичане, ни французы, ни итальянцы. Я понял это из бесед с Миттераном, Тэтчер, Андреотти. Об их позиции мне сообщил Джордж Буш, с которым мы встретились 2 декабря на Мальте за два дня до моего разговора с Геншером.
« – Коль знает, – говорил мне президент США, – что некоторые западные союзники, на словах выступая в поддержку воссоединения, если того захочет народ Германии, встревожены этой перспективой.
– Да, я об этом тоже знаю, – ответил я ему. – И эта точка зрения была сообщена мною канцлеру… Коль неоднократно заявлял мне, что он понимает свою ответственность, что будет соблюдать все, о чем мы с ним договорились. Это тот вопрос, где мы все должны действовать максимально внимательно, чтобы не был нанесен удар по позитивным переменам, которые сейчас начались.
– Согласен, – ответил Буш. – Мы не пойдем на какие-либо опрометчивые действия, попытки ускорить решение вопроса о воссоединении… Как ни странно, в этом вопросе Вы, господин Горбачев, в одной лодке с нашими союзниками по НАТО. Самые консервативные из них приветствуют Ваш подход. И в то же время им приходится думать о том времени, когда понятия ФРГ и ГДР уйдут в историю. Я в этом вопросе буду действовать осторожно. И пусть наши демократы обвиняют меня в робости. Я не собираюсь прыгать на стену [ Намек на то, что проделал за год до того Р. Рейган, посетив Берлин. (Прим. авт.)

], потому что слишком многое в этом вопросе поставлено на карту.
– Да, прыгать на стену – это не занятие для президента, – заметил я под общий смех.
– Если Буш и Горбачев смогут здесь, на Мальте, выразить удовлетворение по поводу идущих перемен, это будет хорошо, – заключил президент. – Но я не буду поддаваться соблазну действий, которые выглядят красиво, но могут иметь опасные последствия».
Позволю себе, однако, не согласиться с отождествлением моих позиций с позицией европейских союзников ФРГ по НАТО. Те, очевидно, хотели задержать процесс воссоединения… руками Горбачева, полагая, что СССР больше в этом заинтересован, в том числе и по идеологическим мотивам. Но я знал ситуацию лучше их. Я понимал, что сопротивление объективно неизбежному, да еще с применением «советской силы», как раз и вызовет тот самый хаос, который все мы хотим предотвратить. И дело пойдет к возобновлению «холодной войны», чего натовские союзники ФРГ тоже не хотели. Тем более никто не хотел «горячей войны».

«Процесс пошел»

Пошел мирно. И в этом очень важна была согласованность действий двух сверхдержав и сам факт коренного изменения отношений между ними, прекращение «холодной войны».
Позже, в беседе с Бейкером (9 февраля 1990 года) я обобщил это в такой формуле: «Судя по многочисленным признакам, ситуация в Европе ускользает из рук. И очень хорошим совпадением в такой момент является то, что отношения между двумя наиболее мощными и влиятельными странами вступили в столь благоприятную фазу».
Мы с Колем держали постоянный контакт. События, однако, набирали скорость и остроту. Новые руководители ГДР явно не справлялись с ситуацией.
Выдвигались разные инициативы, строились планы. Модров встречался с Вайцзеккером в
Потсдаме, с Колем – в Дрездене. Шел у них разговор о создании «Договорного Сообщества ФРГ – ГДР». В ГДР нанес официальный визит Миттеран. Приезжал также туда министр иностранных дел Великобритании Хэрд.
Однако бушующее народное море в Восточной Германии не утихало. Напомню хотя бы о некоторых фактах.
3 января – митинг в Берлине (250 тысяч человек).
8 января – 100-тысячная демонстрация в Лейпциге под лозунгом «Германия – единое Отечество».
11 января – многотысячная демонстрация в центре Восточного Берлина под лозунгом «СЕПГ, убирайся! Штази – вон!». 15 января – демонстрации и забастовки прокатились по всем основным городам ГДР. А в Берлине толпа устроила погром в здании министерства безопасности и в других государственных учреждениях.
22 января – вновь многотысячные демонстрации в десятках городов с лозунгом «Долой СЕПГ! Германия – единая Родина!». К середине января в ГДР существовало уже более полутора сотен политических объединений, партий, движений, групп.
По данным, которые мы получали в Москве, в республике к середине января начался распад структур власти.
26 января 1990 года в своем кабинете в ЦК КПСС я провел узкое совещание по германскому вопросу. Пригласил Рыжкова, Шеварднадзе, Яковлева, Ахромеева, Крючкова, Фалина, Черняева, Шахназарова и сотрудника международного отдела ЦК, специалиста по Германии – Федорова. Дискуссия продолжалась около четырех часов, временами была жесткой.
Встал вопрос – на кого лучше ориентироваться в наших действиях.
Крючков по ходу обсуждения неоднократно напоминал, ссылаясь на информацию своих людей, что СЕПГ уже нет как таковой, а государственные структуры ГДР разваливаются.
Что касается ФРГ, то одни выступали за то, чтобы только опираться на Коля – Геншера, другие предпочитали социал-демократов. Предпочтительность Коля объяснялась тем, что с ним уже налажены тесные контакты, он заинтересован в том, чтобы воссоединение было увязано с общеевропейским процессом. В пользу ориентации на СДПГ особенно горячо высказывались Фалин и Федоров. Рыжков считал, что «не надо отдавать все Колю»
В дискуссии отмечалось, что и социал-демократы, и правящие партии превращают вопрос об объединении в объект уже начавшейся борьбы по выборам в бундестаг.
Была выдвинута идея «шестерки», то есть создание специального совещания в составе: СССР, США, Англии и Франции, то есть держав-победительниц, и двух Германий – ФРГ и ГДР, для обсуждения и решения европейских и международных проблем, которые неизбежно будут затронуты объединением Германии.
Подытоживал я наше совещание так:
– ориентироваться в основном на Коля, но СДПГ не игнорировать;
– пригласить Модрова и Гизи в Москву;
– поддержать идею «шестерки»;
– с Лондоном и Парижем держаться теснее;
– Ахромееву готовить вывод войск из ГДР, причем, как я тогда сказал, «проблема эта более внутренняя, чем внешняя: 300 тысяч военных, из них 100 тысяч офицеров с семьями. Их куда-то надо девать!»
Вопрос – соглашаться или не соглашаться на объединение – не возникал. Никому из участников совещания это не пришло в голову. Главная забота была – сохранить процесс в мирном русле и обеспечить интересы свои и всех, кто будет им затронут. Для чего – подключить, прежде всего, державы-победительницы, которые по итогам войны несли определенную ответственность за судьбы Германии.
Менее чем через неделю в Москву приехал Модров. Вот его оценка положения дел в беседе со мной один на один:
«Ситуация у нас очень сложная. Время сейчас для ГДР буквально судьбоносное. Все очевиднее глубина кризиса в стране и вина ее прежнего руководства. Вчера принято решение о предъявлении обвинения в государственной измене Хонек-керу, Миттагу, Мильке, Херману. Обвиняются в этом всего 29 бывших деятелей центрального уровня и 290 человек на местах. Они обвиняются в нарушении прав человека, конституционных свобод, разрушении экономики, в злоупотреблении властью.
…Наше коалиционное правительство было единственным органом, который поддержал авторитет государства. Но он начал сильно слабеть.
…Экономическая и социальная напряженность продолжает расти, затрагивая повседневную жизнь людей. Повсеместно раздаются требования о повышении зарплаты и пенсий, увеличении отпусков. Это потребовало бы дополнительного расходования примерно 40 млрд. марок, что далеко превышает реальные возможности ГДР.
…Весь бюджет – 230 млрд. марок. Внутренняя задолженность – 170 млрд. марок, внешняя – 20 млрд. долларов.
…Рост социальной напряженности все труднее контролировать. На местах идет распад местных органов власти. А там, где они еще сохраняются, их не признают.
…Раздаются угрозы диверсий на предприятиях и в учреждениях. Угрожают даже больницам. Все это вызывает страх у людей. Страх охватывает не только старые партии, но также и новые.
…Отмечаются случаи волнений и в рядах национальной армии.
…Растут негативные настроения по отношению к советским войскам. И здесь могут возникать проблемы.
…Не останавливается интенсивная волна выездов из республики. За январь этого года ее покинуло примерно 50 тысяч человек. Если эти темпы сохранятся, то к концу года мы лишимся еще 500 тысяч граждан.
…Из всего этого следует вывод, что идею существования двух немецких государств уже не поддерживает все больше граждан ГДР. И, кажется, эту идею уже невозможно сохранить.
…Весьма критическая ситуация создается в результате роста резких нападок на СЕПГ. Это ведет к распаду и Государственного совета, и экономических органов. Сейчас даже трудно сказать, сколько человек осталось в партии – 500 – 600 тысяч? Некоторые говорят, что 800 тысяч или даже миллион. Но я не уверен в этом. До октября в партии насчитывалось 2 млн. 200 тысяч человек.
…Считаю исключительно важным обсудить всю проблему, касающуюся двух государств на немецкой земле, и связанные с этим конкретные шаги. Дело в том, что идеи и формулировки, которые мы использовали до сих пор, уже не действуют. Большинство общественных сил, за исключением мелких левых сект, так или иначе группируется вокруг идеи объединения».
Вот так обрисовал ситуацию Председатель правительства ГДР.
И я, и Модров видели, что канцлер стремится воспользоваться этой ситуацией, чтобы выказать себя в роли главной фигуры объединения. Мы констатировали также: объединение уже стало центральным вопросом предвыборной борьбы, в которой каждый –заинтересован набрать себе побольше очков.
Однако Модров предложил затормозить процесс, используя права держав-победительниц, которым следовало бы, по его словам, договориться о партнерстве «в деле стабилизации положения». Что он имел в виду под «стабилизацией», я до сих пор не понимаю. «Торможение» процесса или наведение порядка внутри ГДР? Но тогда получалось бы, что наводить порядок он вроде бы предлагал великим державам, то есть делать то, с чем сам он, будучи председателем правительства, не справлялся. Это означало бы остановить массовое движение, мощный порыв немцев к воссоединению с помощью внешней силы!
Словом, беседа с Модровом подтвердила, насколько своевременно было совещание в ЦК КПСС по германскому вопросу, которое я провел 26 января, и насколько правильными были выводы, к которым мы пришли.
Особого рассмотрения заслуживает тема Декларации, которую Модров привез в Москву и передал мне. Называлась она «За Германию – единое отечество! (Концепция пути к германскому единству)».
Исходя из права народов на самоопределение, в ней декларировалось стремление к объединению двух германских государств в ходе многолетнего процесса. Предлагалось включить проблему объединения в повестку дня Общеевропейского совещания по сотрудничеству и безопасности, которое намечалось на конец 1990 года.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20