«Человек в маске, видимо, из какой-то спасательной службы. Наверное, произошла утечка газа или что-то в этом роде. А как же тогда баллончик в руке? Что все это значит?»
Льюис попытался приподнять голову, хотел сесть — но не смог. Он оказался пристегнут ремнями к каталке и безвольно лежал на спине, усталый и апатичный. Судя по ощущениям, ему вкололи транквилизатор, причем довольно сильный — не исключено, что тирозин. Лью закрыл глаза и подумал: «При таких обстоятельствах я должен бы испытывать страх — это здоровая реакция».
Они ехали уже около часа, и за все это время водитель так и не включил сирену — только маячок. Каждый раз, когда Макбрайд поднимал дрожащие веки, на потолке сменялись огни: красный, желтый, опять красный.
Странно: где бы они ни находились, дорога оставалась свободна. Машина «скорой помощи» двигалась со скоростью, одинаковой в течение длительного времени, словно по пустынной пригородной автотрассе. Это совершенно не увязывалось со здравым смыслом — в Цюрихе полно больниц, так зачем выезжать из города? Если случилось ЧП — а это не что иное, как ЧП, потому что иначе…
По мере того как ослабевало действие транквилизатора, где-то глубоко в груди Макбрайда начало пробуждаться беспокойство.
А потом внезапно прибыли к конечной цели, в место, о котором Льюис не имел ни малейшего представления. По гравию захрустели шины, автомобиль остановился, и маячок потух. Кто-то хлопнул дверцей так, что кабина содрогнулась, послышалась немецкая речь со швейцарским акцентом, рывком открылись задние двери. Макбрайда обдало струей свежего воздуха, и каталка, на которой он лежал, двинулась с места.
— Где я? — спросил Лью, осматриваясь: машина стояла перед необычным зданием явно современной постройки. Прямо перед глазами смутно вырисовалось лицо:
— Не говорить.
Затем они оказались внутри помещения: длинный коридор, залитая ярким светом комната, где Макбрайда оставили одного почти на полчаса. Во рту становилось все суше, и Льюис широко открытыми глазами смотрел на часы, висевшие под самым потолком на стене, покрытой эмалированной плиткой.
— Ты очень храбрый. — Голос принадлежал Опдаалу и исходил откуда-то из-под его внимательных глаз — остальная часть лица была скрыта марлевой повязкой.
Действие транквилизатора сошло на нет, и Макбрайд обнаружил, что может без труда говорить.
— Что происходит? — спросил он и, поняв, что ответа не последует, перефразировал вопрос: — Что вы делаете?
— Укол, — обратился Опдаал к кому-то другому.
Появилась игла — Макбрайд видел ее целую секунду, что-то кольнуло в вену пониже локтевого сустава — и все вокруг стало замедляться. Казалось, сердце дрогнуло и остановилось, как если бы Льюиса с силой ударили в грудь. Он перестал дышать. Охваченный паникой, Лью стал рефлекторно биться, пытаясь разорвать стягивавшие тело ремни. Он просто так не сдастся! Но ремни не поддавались, или… И тут пленник понял, в чем дело: он не связан, а парализован, обездвижен, как бабочка под стеклом.
Опдаал склонился к нему так близко, что Макбрайд ощутил на лице дыхание недавнего собеседника. Острый кончик скальпеля коснулся горла над самой грудиной и рассек кожу.
«Чш-ш-ш, — прошептал норвежец, хотя Льюис не издал ни звука. — Все будет в порядке».
Но все было далеко не в порядке: Макбрайд умирал. С тем же успехом он мог находиться под водой, оказаться замурованным в цемент или погребенным заживо. Лью уже обезумел от нехватки воздуха, когда ощутил, как что-то вошло в рану на горле. Неизвестный предмет врезался все глубже по мере того, как Опдаал методично толкал его. Затем где-то за спиной заработала механическая помпа, и Макбрайд снова задышал. Или аппарат начал делать это за него — Лью не мог сказать наверняка.
Хирург проверил реакцию зрачков на свет, просветив пациенту голову, казалось, до самого затылка, при этом оставаясь невидимым. Затем безвольное тело Макбрайда усадили почти прямо. Мгновение спустя к операционному столу кто-то подвез медицинский аппарат, и тут же другая машина, размером со средний холодильник, застрекотала, включаясь в работу. В первом приборе Льюис узнал операционный микроскоп и предположил, что второй — флюороскоп, способный генерировать активное рентгеновское излучение в ходе операции.
Норвежец снова показался в поле зрения, и к изголовью операционного стола подкатили телевизионный монитор. Прибор стоял на небольшой подставке и ярко светился. Взгляд молодого ученого автоматически обратился к нему, и к горлу подступила тошнота: в человеке на экране, с торчащей из шеи трахеотомической трубкой, Льюис узнал себя.
— Все будет в порядке, — пообещал Опдаал, — не надо волноваться. — С этими словами хирург протянул руку к стальному подносу с инструментом и пояснил: — Тебе вкололи восемь миллиграммов векурониума — вот почему ты обездвижен. Препарат парализует… — Врач помедлил. — Но, должен тебя огорчить, анестетическим действием он не обладает. — Затем кивнул в сторону небольшого экрана у стола. — Заранее извиняюсь за то, что ты увидишь, — сказал он Макбрайду, — но без монитора нам не обойтись.
Проговорив это, Опдаал обернулся к медсестре и дал знак начинать. Та, не проронив ни слова, склонилась над пациентом и, крепко сжав пальцами его верхнюю губу, оттянула ее назад.
Престарелый скандинав нагнулся к лицу своего недавнего подопечного и провел скальпелем по тому месту, где губа соединялась с десной, под самым носом. А дальше взгляд парализованного Лью приковало ужасное зрелище на мониторе: хирург принялся аккуратно отделять лицо оперируемого от черепа, стягивая с него кожу, точно перчатку, — чтобы обнажить прямой путь к мозгу.
Глава 1
7 октября 2000 года, Флорида
Дорога зачаровывала. Нико ехала вдоль побережья на юг и смотрела вперед, не в силах отвести взгляд от горизонта и почти не слушая радио, которое, кстати, передавало песни времен ее детства. Темно-красный «БМВ» модели «Z-3» катился на новеньких шинах «Мишлен» под звуки потрясающей аудиосистемы, казалось, настроенной на ее воспоминания. Никки сняла очки от солнца и включила круиз-контроль — спешить некуда.
Она задала режим поиска, и магнитола стала переключаться с канала на канал, предлагая на выбор разную музыку — от кантри до шлягеров прошлых лет. Яркая зелень олеандров разделяла пополам шоссе, вьющееся по прокаленной солнцем равнине — плоской, точно бильярдный стол, пленительной и заброшенной одновременно. Старенькие двойные дома на колесах пристроились у дороги под густыми кронами раскидистых дубов, поросших испанским бородатым мхом. Тут и там виднелись флаги Конфедерации, розовые пластмассовые фламинго на газонах — любимое украшение американцев, похоронные бюро, платные интернаты для престарелых и придорожные киоски, торгующие вареным арахисом с традиционным острым соусом «Каджан».[1]
«Флорида», — подумала Нико и, недовольно покачав головой, закатила глаза под модными очками «Рэй-Бэнс».
Все очарование здешних мест заключалось в освещении и ярко-голубом небе, в намеке на синеющий у горизонта Мексиканский залив и в самой Нико, которая подобно быстрой и дорогой машине, что неслась вперед, тоже была шедевром.
Из Вашингтона в Орландо она приехала на поезде, но в конечном пункте назначения пересела в заранее заказанный «БМВ», к тому времени уже стоявший на спецпарковке. Разумеется, Нико предпочла бы добраться сюда по воздуху, тем более что летать ей нравилось. Однако при сложившихся обстоятельствах выбирать не приходилось: перелет отпадал в основном из-за багажа. По шоссе «I-4» Нико направилась в сторону Тамиами-трейл и сразу при выезде из Тампы повернула на южное направление. Вот она, изнаночная сторона Флориды: придорожные магазинчики, кемпинги для трейлеров, парковки и бензоколонки.
Впрочем, окрестности стали меняться, едва Нико съехала с автомагистрали на Тамиами и направилась на запад к насыпному шоссе, соединяющему остров Анны-Марии с материком. Здесь все было знакомо. Вдоль дороги бежали привычные вывески на филиалах известных магазинов, закусочных и заправок: «Шоуни», «Уол-март», «Эксон». У светофора Нико мельком посмотрела вправо, и ее взгляду предстало довольно неприглядное зрелище: на тротуаре сидела неряшливого вида женщина, а рядом стояла тележка из супермаркета, доверху груженная полиэтиленовыми пакетами с каким-то хламом.
Поражала и прикрепленная к тележке картонка с каракулями следующего содержания:
«МАФИОЗНЫЕ ПОДОНКИ СЕКРЕТНЫХ СЛУЖБ
УБИЛИ ДИАНУ ДЖЕКА И АДЛАЯ
РАБЫ МАЗЕРА И ЭЛЬФА[2]
ТЫ С НИМИ!»
Загорелся зеленый, и Нико поехала дальше, оставляя позади окружающую дикость — по крайней мере сумасшедшую на тротуаре, а вместе с ней и нищенскую жизнь материка.
Путь вел в цитадель богачей — остров на границе шельфового рифа в нескольких милях к северу от Сарасоты, к роскошной песчаной косе, усыпанной плавательными бассейнами с бирюзовой водой и изумрудно-зелеными площадками для гольфа. На мерцающем песке побережья, который с высоты птичьего полета казался золотым ореолом вокруг острова, гордо высились многоэтажные элитные высотки, перемежающиеся с шикарными виллами на миллионы долларов.
По крайней мере такие картины, навеянные фотографиями и рекламными брошюрами, вставали в воображении Нико, которой прежде не доводилось бывать в этом удивительном месте. Лонгбоут-Ки, мечта старой финансовой аристократии.
При виде указателя на «Ла-Ризорт» Нико свернула на бульвар, который привел ее к парадной двери приземистой виллы с выкрашенными в абрикосовый цвет стенами. Заглушив двигатель, Никки вышла из машины и предстала перед восхищенным взглядом коридорного.
— Вселяетесь?
— Надеюсь, — ответила она и, бросив пареньку ключ, легко взбежала по ступенькам к дверям конторы.
Изнутри раздался громкий радостный возглас: «О, приветствую!» Клерк за стойкой, в отличие от Нико, был одет с расчетом на кондиционер: белая рубашка, галстук, зеленовато-пастельные брюки и блейзер.
— Брр, — поежилась Никки с мимолетной улыбкой.
Клерк засмеялся и протянул гостье карточку регистрации. Как и коридорный, парень за стойкой администратора выглядел молодо и привлекательно: светлые, коротко стриженные волосы, огонек в голубых глазах. На левом кармане яркой фланелевой куртки красовалась эмблема курорта «Ла-Ризорт»: розово-кремовая орхидея в обрамлении пальмовых ветвей.
— Бронь?
— Ага… — расслабленно протянула гостья. — Нико Салливан. Николь.
— Заполните форму, — попросил клерк, — а я тем временем сниму данные с вашей кредитки. Когда закончим, Тревис поможет с багажом.
Взяв с демонстрационного стенда брошюрку, клерк перевернул ее вверх ногами и провел шариковой ручкой линию от «Вы находитесь здесь» к зданию, помеченному как «Башня Флэглера». Затем набрал что-то на клавиатуре компьютера, потянулся под стол и извлек оттуда белую пластиковую карточку, где на фоне символа курорта красовалась фамилия Нико.
— Это ваш ключ-карта, — пояснил клерк. — Можете пользоваться им в любом месте на всей территории курорта: напитки, одежда, уроки гольфа — на ваш выбор. Предъявляете ключ — и сделка совершена.
— Спасибо! — ответила Нико, протянула руку за карточкой и лучезарно улыбнулась.
Впрочем, паренек за стойкой не спешил отдавать ключ. Он придержал его в пальцах на секунду дольше, чем нужно, заигрывая с постоялицей.
— Какие-нибудь вопросы? — проговорил клерк.
Нико мелодично засмеялась, чуть потянула на себя ключ-карту, и служащий отпустил.
— Если что-нибудь надумаю, — сказала Никки, — позвоню.
— Всегда рад помочь.
Нико провела пальцами по выбитому на карточке имени и подняла глаза:
— Номер выходит на пляж, если не ошибаюсь?
— Совершенно верно.
— Значит, увижу закат…
Клерк кивнул.
— Очень хорошо, — проговорила Никки, — впереди прекрасные вечера.
— Вы не будете разочарованы.
Когда несколько минут спустя Нико вышла из офиса отеля, ее ждал коридорный с багажом на тележке. Рядом, в тени раскидистой бугенвиллеи стоял припаркованный «БМВ».
— Авто что надо, — заметил коридорный.
— Спасибо.
Вместе они направились по пешеходной дорожке к «Башне Флэглера», болтая о недвижимости и погоде. Уже в вестибюле, когда Никки с коридорным остановились, ожидая лифта, зазвонили ее наручные часы. Раздалось настойчивое электронное чириканье, напоминающее о необходимости принять лекарство.
Коридорный улыбнулся:
— Избавьтесь от них.
— Я бы с радостью.
— Мы же во Флориде! Тут не назначают важных встреч! Здесь ты просто… плывешь по течению.
Никки вежливо посмеялась — но правда состояла в том, что у нее-то как раз и были неотложные дела: ежедневно в четыре — свидание с ноутбуком, дважды в день — с пилюлями. Лекарство представляло собой смесь солей лития. Дюран сказал, что их используют при лечении «биполярного расстройства» или маниакальной депрессии — попросту говоря, Никки страдала перепадами настроения. Как и все нормальные люди, она переживала свои взлеты и падения. Только вот взлетала Нико на самую орбиту, а падала так, что могла заработать антракоз, которым болеют разве что шахтеры. Литий же помогал ей держаться посередине между этими двумя крайностями — совсем неплохо, если вам нравится тихое, размеренное течение жизни.
Правда, подобное существование совсем не привлекало Николь. Она принадлежала к числу молодых особ, обожающих крайности. Хотя, говоря по правде, сейчас она чувствовала себя хорошо: рядом — добрый, свойский Тревис, они ждут лифта, и ничего страшного не происходит.
Отчего-то сам собой возник вопрос: почему бы не последовать примеру местного люда и просто не поплыть по течению, как выразился коридорный? Акцентировать позитивное, игнорировать негативное. Это ведь не впервые…
Никки тронула кнопку на часах и отключила сигнал. С постукиванием разъехались двери лифта, молодые люди зашли, подъемник неторопливо пополз вверх и, дрогнув, остановился на восьмом этаже. Пара поворотов по коридору на открытом воздухе — и они оказались у двери номера 806-Е. Сопровождающий вставил ключ-карту в замок и, дождавшись, когда на панели загорится зеленый, толкнул дверь рукой. Он придержал ее, пропуская в номер Никки.
— Ух ты! — выдохнула Нико, вбегая в гостиную и осматриваясь. — Здорово!
И впрямь номер был хорош: большой, просторный, обстановка в нежно-голубых и розовых тонах, длинная лоджия с ротанговой мебелью и впечатляющий вид на залив. Нико открыла балконные двери и вышла на солнце.
— Хотите, пройдемся, покажу местные достопримечательности, — предложил коридорный, складывая багаж на откидную полку возле двери.
— Спасибо, не беспокойтесь, — ответила Нико, возвращаясь в номер. — Я разберусь.
Коридорный пожал плечами и осветил ее широкой мальчишеской улыбкой, в которой чувствовалось чуть-чуть больше, чем нужно, практики.
— Как угодно.
Парень и не надеялся, что его предложение примут всерьез. Он хорошо знал, какая разновидность гостей любит ходить и любоваться красотами. Эта же постоялица, классная, как фруктовый лед на палочке в своем шербетово-зеленом открытом платье без рукавов, явно относилась к другому типу.
Нико улыбнулась, сунула коридорному в ладонь пятидолларовую купюру и проводила его к двери.
— Спасибо за помощь, — сказала она, закрывая за служащим отеля дверь, затем развернулась и подошла к футляру, где хранились компьютер и таблетки.
Порывшись в содержимом, Никки извлекла две оранжевые бутылочки из пластмассы. Та, в которой умещался месячный запас лития, оказалась почти пуста, и девушка с запоздалым сожалением вспомнила, что дома в аптечке остались еще три таких же, только целых.
Во втором пузырьке находилось лекарство, которому Нико присвоила шуточное название «Плацебо 1», надписав это слово под штампом фармацевта: «326 Николь Салливан. Принимать по предписанию врача». Препарат считался экспериментальным и даже не производился в Штатах. У него даже названия не было — только номер. Это лекарство не значилось в научном каталоге химсоединений «Мерк индекс» и не продавалось в аптеках. Поэтому его приходилось покупать за границей или выписывать по почте три-четыре раза в год, в зависимости от обстоятельств.
Пилюли словно отделяли Нико от самой себя, а тело становилось актером в пьесе, которую она наблюдала со стороны. Вероятно, в этом и заключался психотерапевтический эффект: увидеть себя такой, какой тебя видят другие. И не только — после приема «Плацебо 1» становились возможными самые удивительные вещи. Облегчался контроль над эмоциями, все реакции казались взвешенными и своевременными настолько, что при желании Нико могла бы пройти по стальному тросу от своего балкона до здания напротив. Никки с радостью принимала такое необычное состояние, благодарно ощущая свободу, не известную нормальным людям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56
Льюис попытался приподнять голову, хотел сесть — но не смог. Он оказался пристегнут ремнями к каталке и безвольно лежал на спине, усталый и апатичный. Судя по ощущениям, ему вкололи транквилизатор, причем довольно сильный — не исключено, что тирозин. Лью закрыл глаза и подумал: «При таких обстоятельствах я должен бы испытывать страх — это здоровая реакция».
Они ехали уже около часа, и за все это время водитель так и не включил сирену — только маячок. Каждый раз, когда Макбрайд поднимал дрожащие веки, на потолке сменялись огни: красный, желтый, опять красный.
Странно: где бы они ни находились, дорога оставалась свободна. Машина «скорой помощи» двигалась со скоростью, одинаковой в течение длительного времени, словно по пустынной пригородной автотрассе. Это совершенно не увязывалось со здравым смыслом — в Цюрихе полно больниц, так зачем выезжать из города? Если случилось ЧП — а это не что иное, как ЧП, потому что иначе…
По мере того как ослабевало действие транквилизатора, где-то глубоко в груди Макбрайда начало пробуждаться беспокойство.
А потом внезапно прибыли к конечной цели, в место, о котором Льюис не имел ни малейшего представления. По гравию захрустели шины, автомобиль остановился, и маячок потух. Кто-то хлопнул дверцей так, что кабина содрогнулась, послышалась немецкая речь со швейцарским акцентом, рывком открылись задние двери. Макбрайда обдало струей свежего воздуха, и каталка, на которой он лежал, двинулась с места.
— Где я? — спросил Лью, осматриваясь: машина стояла перед необычным зданием явно современной постройки. Прямо перед глазами смутно вырисовалось лицо:
— Не говорить.
Затем они оказались внутри помещения: длинный коридор, залитая ярким светом комната, где Макбрайда оставили одного почти на полчаса. Во рту становилось все суше, и Льюис широко открытыми глазами смотрел на часы, висевшие под самым потолком на стене, покрытой эмалированной плиткой.
— Ты очень храбрый. — Голос принадлежал Опдаалу и исходил откуда-то из-под его внимательных глаз — остальная часть лица была скрыта марлевой повязкой.
Действие транквилизатора сошло на нет, и Макбрайд обнаружил, что может без труда говорить.
— Что происходит? — спросил он и, поняв, что ответа не последует, перефразировал вопрос: — Что вы делаете?
— Укол, — обратился Опдаал к кому-то другому.
Появилась игла — Макбрайд видел ее целую секунду, что-то кольнуло в вену пониже локтевого сустава — и все вокруг стало замедляться. Казалось, сердце дрогнуло и остановилось, как если бы Льюиса с силой ударили в грудь. Он перестал дышать. Охваченный паникой, Лью стал рефлекторно биться, пытаясь разорвать стягивавшие тело ремни. Он просто так не сдастся! Но ремни не поддавались, или… И тут пленник понял, в чем дело: он не связан, а парализован, обездвижен, как бабочка под стеклом.
Опдаал склонился к нему так близко, что Макбрайд ощутил на лице дыхание недавнего собеседника. Острый кончик скальпеля коснулся горла над самой грудиной и рассек кожу.
«Чш-ш-ш, — прошептал норвежец, хотя Льюис не издал ни звука. — Все будет в порядке».
Но все было далеко не в порядке: Макбрайд умирал. С тем же успехом он мог находиться под водой, оказаться замурованным в цемент или погребенным заживо. Лью уже обезумел от нехватки воздуха, когда ощутил, как что-то вошло в рану на горле. Неизвестный предмет врезался все глубже по мере того, как Опдаал методично толкал его. Затем где-то за спиной заработала механическая помпа, и Макбрайд снова задышал. Или аппарат начал делать это за него — Лью не мог сказать наверняка.
Хирург проверил реакцию зрачков на свет, просветив пациенту голову, казалось, до самого затылка, при этом оставаясь невидимым. Затем безвольное тело Макбрайда усадили почти прямо. Мгновение спустя к операционному столу кто-то подвез медицинский аппарат, и тут же другая машина, размером со средний холодильник, застрекотала, включаясь в работу. В первом приборе Льюис узнал операционный микроскоп и предположил, что второй — флюороскоп, способный генерировать активное рентгеновское излучение в ходе операции.
Норвежец снова показался в поле зрения, и к изголовью операционного стола подкатили телевизионный монитор. Прибор стоял на небольшой подставке и ярко светился. Взгляд молодого ученого автоматически обратился к нему, и к горлу подступила тошнота: в человеке на экране, с торчащей из шеи трахеотомической трубкой, Льюис узнал себя.
— Все будет в порядке, — пообещал Опдаал, — не надо волноваться. — С этими словами хирург протянул руку к стальному подносу с инструментом и пояснил: — Тебе вкололи восемь миллиграммов векурониума — вот почему ты обездвижен. Препарат парализует… — Врач помедлил. — Но, должен тебя огорчить, анестетическим действием он не обладает. — Затем кивнул в сторону небольшого экрана у стола. — Заранее извиняюсь за то, что ты увидишь, — сказал он Макбрайду, — но без монитора нам не обойтись.
Проговорив это, Опдаал обернулся к медсестре и дал знак начинать. Та, не проронив ни слова, склонилась над пациентом и, крепко сжав пальцами его верхнюю губу, оттянула ее назад.
Престарелый скандинав нагнулся к лицу своего недавнего подопечного и провел скальпелем по тому месту, где губа соединялась с десной, под самым носом. А дальше взгляд парализованного Лью приковало ужасное зрелище на мониторе: хирург принялся аккуратно отделять лицо оперируемого от черепа, стягивая с него кожу, точно перчатку, — чтобы обнажить прямой путь к мозгу.
Глава 1
7 октября 2000 года, Флорида
Дорога зачаровывала. Нико ехала вдоль побережья на юг и смотрела вперед, не в силах отвести взгляд от горизонта и почти не слушая радио, которое, кстати, передавало песни времен ее детства. Темно-красный «БМВ» модели «Z-3» катился на новеньких шинах «Мишлен» под звуки потрясающей аудиосистемы, казалось, настроенной на ее воспоминания. Никки сняла очки от солнца и включила круиз-контроль — спешить некуда.
Она задала режим поиска, и магнитола стала переключаться с канала на канал, предлагая на выбор разную музыку — от кантри до шлягеров прошлых лет. Яркая зелень олеандров разделяла пополам шоссе, вьющееся по прокаленной солнцем равнине — плоской, точно бильярдный стол, пленительной и заброшенной одновременно. Старенькие двойные дома на колесах пристроились у дороги под густыми кронами раскидистых дубов, поросших испанским бородатым мхом. Тут и там виднелись флаги Конфедерации, розовые пластмассовые фламинго на газонах — любимое украшение американцев, похоронные бюро, платные интернаты для престарелых и придорожные киоски, торгующие вареным арахисом с традиционным острым соусом «Каджан».[1]
«Флорида», — подумала Нико и, недовольно покачав головой, закатила глаза под модными очками «Рэй-Бэнс».
Все очарование здешних мест заключалось в освещении и ярко-голубом небе, в намеке на синеющий у горизонта Мексиканский залив и в самой Нико, которая подобно быстрой и дорогой машине, что неслась вперед, тоже была шедевром.
Из Вашингтона в Орландо она приехала на поезде, но в конечном пункте назначения пересела в заранее заказанный «БМВ», к тому времени уже стоявший на спецпарковке. Разумеется, Нико предпочла бы добраться сюда по воздуху, тем более что летать ей нравилось. Однако при сложившихся обстоятельствах выбирать не приходилось: перелет отпадал в основном из-за багажа. По шоссе «I-4» Нико направилась в сторону Тамиами-трейл и сразу при выезде из Тампы повернула на южное направление. Вот она, изнаночная сторона Флориды: придорожные магазинчики, кемпинги для трейлеров, парковки и бензоколонки.
Впрочем, окрестности стали меняться, едва Нико съехала с автомагистрали на Тамиами и направилась на запад к насыпному шоссе, соединяющему остров Анны-Марии с материком. Здесь все было знакомо. Вдоль дороги бежали привычные вывески на филиалах известных магазинов, закусочных и заправок: «Шоуни», «Уол-март», «Эксон». У светофора Нико мельком посмотрела вправо, и ее взгляду предстало довольно неприглядное зрелище: на тротуаре сидела неряшливого вида женщина, а рядом стояла тележка из супермаркета, доверху груженная полиэтиленовыми пакетами с каким-то хламом.
Поражала и прикрепленная к тележке картонка с каракулями следующего содержания:
«МАФИОЗНЫЕ ПОДОНКИ СЕКРЕТНЫХ СЛУЖБ
УБИЛИ ДИАНУ ДЖЕКА И АДЛАЯ
РАБЫ МАЗЕРА И ЭЛЬФА[2]
ТЫ С НИМИ!»
Загорелся зеленый, и Нико поехала дальше, оставляя позади окружающую дикость — по крайней мере сумасшедшую на тротуаре, а вместе с ней и нищенскую жизнь материка.
Путь вел в цитадель богачей — остров на границе шельфового рифа в нескольких милях к северу от Сарасоты, к роскошной песчаной косе, усыпанной плавательными бассейнами с бирюзовой водой и изумрудно-зелеными площадками для гольфа. На мерцающем песке побережья, который с высоты птичьего полета казался золотым ореолом вокруг острова, гордо высились многоэтажные элитные высотки, перемежающиеся с шикарными виллами на миллионы долларов.
По крайней мере такие картины, навеянные фотографиями и рекламными брошюрами, вставали в воображении Нико, которой прежде не доводилось бывать в этом удивительном месте. Лонгбоут-Ки, мечта старой финансовой аристократии.
При виде указателя на «Ла-Ризорт» Нико свернула на бульвар, который привел ее к парадной двери приземистой виллы с выкрашенными в абрикосовый цвет стенами. Заглушив двигатель, Никки вышла из машины и предстала перед восхищенным взглядом коридорного.
— Вселяетесь?
— Надеюсь, — ответила она и, бросив пареньку ключ, легко взбежала по ступенькам к дверям конторы.
Изнутри раздался громкий радостный возглас: «О, приветствую!» Клерк за стойкой, в отличие от Нико, был одет с расчетом на кондиционер: белая рубашка, галстук, зеленовато-пастельные брюки и блейзер.
— Брр, — поежилась Никки с мимолетной улыбкой.
Клерк засмеялся и протянул гостье карточку регистрации. Как и коридорный, парень за стойкой администратора выглядел молодо и привлекательно: светлые, коротко стриженные волосы, огонек в голубых глазах. На левом кармане яркой фланелевой куртки красовалась эмблема курорта «Ла-Ризорт»: розово-кремовая орхидея в обрамлении пальмовых ветвей.
— Бронь?
— Ага… — расслабленно протянула гостья. — Нико Салливан. Николь.
— Заполните форму, — попросил клерк, — а я тем временем сниму данные с вашей кредитки. Когда закончим, Тревис поможет с багажом.
Взяв с демонстрационного стенда брошюрку, клерк перевернул ее вверх ногами и провел шариковой ручкой линию от «Вы находитесь здесь» к зданию, помеченному как «Башня Флэглера». Затем набрал что-то на клавиатуре компьютера, потянулся под стол и извлек оттуда белую пластиковую карточку, где на фоне символа курорта красовалась фамилия Нико.
— Это ваш ключ-карта, — пояснил клерк. — Можете пользоваться им в любом месте на всей территории курорта: напитки, одежда, уроки гольфа — на ваш выбор. Предъявляете ключ — и сделка совершена.
— Спасибо! — ответила Нико, протянула руку за карточкой и лучезарно улыбнулась.
Впрочем, паренек за стойкой не спешил отдавать ключ. Он придержал его в пальцах на секунду дольше, чем нужно, заигрывая с постоялицей.
— Какие-нибудь вопросы? — проговорил клерк.
Нико мелодично засмеялась, чуть потянула на себя ключ-карту, и служащий отпустил.
— Если что-нибудь надумаю, — сказала Никки, — позвоню.
— Всегда рад помочь.
Нико провела пальцами по выбитому на карточке имени и подняла глаза:
— Номер выходит на пляж, если не ошибаюсь?
— Совершенно верно.
— Значит, увижу закат…
Клерк кивнул.
— Очень хорошо, — проговорила Никки, — впереди прекрасные вечера.
— Вы не будете разочарованы.
Когда несколько минут спустя Нико вышла из офиса отеля, ее ждал коридорный с багажом на тележке. Рядом, в тени раскидистой бугенвиллеи стоял припаркованный «БМВ».
— Авто что надо, — заметил коридорный.
— Спасибо.
Вместе они направились по пешеходной дорожке к «Башне Флэглера», болтая о недвижимости и погоде. Уже в вестибюле, когда Никки с коридорным остановились, ожидая лифта, зазвонили ее наручные часы. Раздалось настойчивое электронное чириканье, напоминающее о необходимости принять лекарство.
Коридорный улыбнулся:
— Избавьтесь от них.
— Я бы с радостью.
— Мы же во Флориде! Тут не назначают важных встреч! Здесь ты просто… плывешь по течению.
Никки вежливо посмеялась — но правда состояла в том, что у нее-то как раз и были неотложные дела: ежедневно в четыре — свидание с ноутбуком, дважды в день — с пилюлями. Лекарство представляло собой смесь солей лития. Дюран сказал, что их используют при лечении «биполярного расстройства» или маниакальной депрессии — попросту говоря, Никки страдала перепадами настроения. Как и все нормальные люди, она переживала свои взлеты и падения. Только вот взлетала Нико на самую орбиту, а падала так, что могла заработать антракоз, которым болеют разве что шахтеры. Литий же помогал ей держаться посередине между этими двумя крайностями — совсем неплохо, если вам нравится тихое, размеренное течение жизни.
Правда, подобное существование совсем не привлекало Николь. Она принадлежала к числу молодых особ, обожающих крайности. Хотя, говоря по правде, сейчас она чувствовала себя хорошо: рядом — добрый, свойский Тревис, они ждут лифта, и ничего страшного не происходит.
Отчего-то сам собой возник вопрос: почему бы не последовать примеру местного люда и просто не поплыть по течению, как выразился коридорный? Акцентировать позитивное, игнорировать негативное. Это ведь не впервые…
Никки тронула кнопку на часах и отключила сигнал. С постукиванием разъехались двери лифта, молодые люди зашли, подъемник неторопливо пополз вверх и, дрогнув, остановился на восьмом этаже. Пара поворотов по коридору на открытом воздухе — и они оказались у двери номера 806-Е. Сопровождающий вставил ключ-карту в замок и, дождавшись, когда на панели загорится зеленый, толкнул дверь рукой. Он придержал ее, пропуская в номер Никки.
— Ух ты! — выдохнула Нико, вбегая в гостиную и осматриваясь. — Здорово!
И впрямь номер был хорош: большой, просторный, обстановка в нежно-голубых и розовых тонах, длинная лоджия с ротанговой мебелью и впечатляющий вид на залив. Нико открыла балконные двери и вышла на солнце.
— Хотите, пройдемся, покажу местные достопримечательности, — предложил коридорный, складывая багаж на откидную полку возле двери.
— Спасибо, не беспокойтесь, — ответила Нико, возвращаясь в номер. — Я разберусь.
Коридорный пожал плечами и осветил ее широкой мальчишеской улыбкой, в которой чувствовалось чуть-чуть больше, чем нужно, практики.
— Как угодно.
Парень и не надеялся, что его предложение примут всерьез. Он хорошо знал, какая разновидность гостей любит ходить и любоваться красотами. Эта же постоялица, классная, как фруктовый лед на палочке в своем шербетово-зеленом открытом платье без рукавов, явно относилась к другому типу.
Нико улыбнулась, сунула коридорному в ладонь пятидолларовую купюру и проводила его к двери.
— Спасибо за помощь, — сказала она, закрывая за служащим отеля дверь, затем развернулась и подошла к футляру, где хранились компьютер и таблетки.
Порывшись в содержимом, Никки извлекла две оранжевые бутылочки из пластмассы. Та, в которой умещался месячный запас лития, оказалась почти пуста, и девушка с запоздалым сожалением вспомнила, что дома в аптечке остались еще три таких же, только целых.
Во втором пузырьке находилось лекарство, которому Нико присвоила шуточное название «Плацебо 1», надписав это слово под штампом фармацевта: «326 Николь Салливан. Принимать по предписанию врача». Препарат считался экспериментальным и даже не производился в Штатах. У него даже названия не было — только номер. Это лекарство не значилось в научном каталоге химсоединений «Мерк индекс» и не продавалось в аптеках. Поэтому его приходилось покупать за границей или выписывать по почте три-четыре раза в год, в зависимости от обстоятельств.
Пилюли словно отделяли Нико от самой себя, а тело становилось актером в пьесе, которую она наблюдала со стороны. Вероятно, в этом и заключался психотерапевтический эффект: увидеть себя такой, какой тебя видят другие. И не только — после приема «Плацебо 1» становились возможными самые удивительные вещи. Облегчался контроль над эмоциями, все реакции казались взвешенными и своевременными настолько, что при желании Нико могла бы пройти по стальному тросу от своего балкона до здания напротив. Никки с радостью принимала такое необычное состояние, благодарно ощущая свободу, не известную нормальным людям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56