А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Послушайте, Ронни, вы ведь не хотите…
— Бросьте пушку!
— Но…
— Бросьте, и подальше!
— О'кей.
Американец швырнул револьвер на противоположную обочину дороги. Хантер вытащил нож.
— Опять вы за свое, Ронни? — проворчал Мортон.
Англичанин молча проткнул две задние шины автомобиля Майка.
— Это нечестно, Ронни, — застонал тот.
— А мы с вами вообще далеко не чемпионы по честности!
И, не тратя больше времени на препирательства, Роналд добросовестно вывел из строя машины всех обитателей виллы, но джип карабинеров не тронул.
— На таком драндулете вы далеко не уедете… So long, old chap!
После этого Хантер сел в машину и, предоставив Мортона его судьбе, выжал газ.

Санто, Тоска и Эмиль поспешили на помощь сержанту, подняли его, отнесли в гостиную и уложили на диван. Пока Фальеро внушал жене, что Субрэй ведет себя как настоящий убийца, молодая женщина растирала Коррадо виски, а Эмиль поил его с ложечки кофе с коньяком. Мало-помалу туман, окутавший мозг сержанта, начал рассеиваться. Он открыл глаза и, явно никого не узнавая, уставился на окружающих.
— Со мной что-нибудь случилось? — чуть слышно прошептал сержант.
Ответить никто не отважился.
— Я умру?
Все начали дружно отрицать подобное предположение, и Карло немного успокоился.
— Почему тут нет Антонины?
— Она ничего не знает.
— А я думал, в больнице всегда…
— Но вы не в больнице, синьор сержант!
Коррадо привстал и огляделся:
— Тогда где же я?
Однако прежде, чем кто-либо успел открыть рот, взгляд карабинера упал на вдребезги разбитое окно, и он тотчас же все вспомнил. Карло вскочил с дивана.
— Где они прячутся?! — завопил он. — Пусть никто не выходит! Всех арестую!
— Но они давно уехали, сержант!
— Прекрасно! Вы засвидетельствуете, что им удалось сбежать только через мой труп! Один против троих! Разве я мог устоять? Ах, если бы Морано был тут… А кстати, где Морано?
— Мы его не видели.
— Значит, он убит, пал жертвой долга! А я-то удивлялся, почему Силио не спешит мне на помощь… На него это не похоже… Эти бандиты прикончили моего карабинера!
— Вы уверены, сержант? — вмешалась Тоска.
— Синьора, вы видели, как обошлись со мной, невзирая на форму и ранг… Представляете, какая расправа ждала простого карабинера? Нет, как ни тяжело, а против очевидности не пойдешь… Солдат Силио Морано с честью пал на поле брани…
Речь сержанта произвела впечатление на слушателей, хотя и не вполне развеяла их скептический настрой. Однако вряд ли кто-нибудь из присутствующих стал бы утверждать, будто Мортон или Хантер не решились убить карабинера, если тот встал им поперек дороги. Сержант смахнул слезу.
— Такой милый мальчик… — с чувством проговорил он. — Родом из Гаруньяно… испытанная отвага… неисчерпаемая преданность… Он вполне мог не ехать со мной сюда нынче утром — я собирался взять другого солдата, Гринду, но Силио сам захотел сопровождать меня… Я и сейчас слышу, как он мягко, без всякой бравады, проговорил: «Я счел своим долгом не покидать вас…» Сколько величия в этой простоте! Я поеду в Гаруньяно и скажу всем: «Силио Сорано был не только выдающимся карабинером, не только безупречным другом… Это был человек высокой души!»
— Браво, сержант!
Польщенный Коррадо поклонился, но тут же сообразил, что восклицание послышалось откуда-то сзади. Он медленно обернулся и удивленно вскрикнул:
— Морано! Живой! Благодарение Мадонне!
И в порыве великодушия добряк Карло раскрыл своему карабинеру объятия, а Морано под слегка изумленными взглядами Тоски, Санто и Эмиля бросился шефу на грудь. Внезапно, несмотря на то что воодушевление карабинеров предполагало долгие объятия, сержант схватил Морано за плечи и с гневным воплем отшвырнул прочь.
— Но раз вы не умерли, тогда где вас носило, Морано, пока меня тут убивали?
— Я выполнял ваш приказ, сержант! Я пошел в лесок, прочесал его и вернулся на прежнее место. Не увидев вас, я решил подождать, но мне пришло в голову, что ждать с тем же успехом можно и лежа. Тогда я прикорнул в тени кипариса и…
— И вы заснули?
— Кажется… да, сержант!
— Ну, на сей раз, Силио Морано, уж не знаю, как мне удастся спасти вас от трибунала…
— М-меня, с-сержант?
— Именно вас, Морано! Заметьте, что высшая мера вам, пожалуй, не грозит… но долгого, очень долгого заключения точно не избежать. Лет двадцать — двадцать пять по меньшей мере!..
— Двадцать пять лет!
— Черт возьми! Уснуть перед лицом врага!
— Ma gue, сержант!.. Но я же не видел врага…
— Зато я видел! И сражался! Пока вы спали, меня били и калечили! Двадцать пять лет как минимум Морано!
— А как же Джиоконда, сержант?
— Какая Джиоконда?
— Моя невеста… она ждет меня в Гаруньяно…
— Посоветуйте ей выйти за другого, если не хочет остаться старой девой!
На довольно долгое время воцарилась полная тишина. Карабинер, по-видимому, размышлял. Наконец он поднял голову.
— Ессо… Я умру.
Сначала никто не понял, о чем это он, но Морано решил объяснить свое решение:
— Мне двадцать пять лет… плюс двадцать пять тюрьмы, получается пятьдесят… У Джиоконды уже вырастут дети, но не от меня… А потому лучше я убью себя сейчас же!
Коррадо слегка испугался и попробовал отговорить Силио от столь мрачных планов:
— Осторожно, Морано! Самоубийство на службе — это дезертирство! Как бы это не стоило вам еще дороже!
— А что мне за дело до того, сержант, коли я все равно буду мертвый!
Корабинер зарядил ружье и очень вежливо спросил Санто:
— Куда мне пройти, чтобы причинить вам как можно меньше беспокойства?
Все стали умолять его отказаться от черных помыслов, но Силио упрямо покачал головой:
— Зачем мне жить без Джиоконды?
— Довольно, Морано! Я приказываю вам не кончать жизнь самоубийством! В конце концов, подумайте о старухе-матери…
— Мне очень жаль маму, но без Джиоконды… жизнь меня больше не интересует…
— А я, Морано? Я, ваш сержант? Что обо мне подумают, узнав, что мои карабинеры кончают с собой? Вы хотите испортить мне карьеру, Морано? А об Антонине вы не вспомнили? Она так хорошо к вам относилась, Силио… Как раз сегодня утром говорила: «Если бы у нас был сын, Карло, мне бы хотелось, чтобы он вырос таким же славным парнем, как Морано…»
— Правда, сержант?
— Ее собственные слова, Морано.
— Я очень уважаю синьору Коррадо, сержант!
— И вы хотите причинить ей такое огорчение?
— А вы думаете, если меня отправят в тюрьму на двадцать пять лет, синьора Коррадо не расстроится?
— Во всяком случае, не так сильно.
— Нет, сержант, я не отступлю от своего решения. Пожалуйста, извинитесь за меня перед синьорой Коррадо…
— Послушайте, сержант, — вмешалась Тоска, — если молодой человек умрет, то из-за вас!
— Scusi! Только из-за устава!
— А кто вам велит его применять?
— Форма и нашивки!
— А не могли бы вы о них забыть… ради Джиоконды?
— Синьора, вы не имеете права…
— А когда они с Джиокондой поженятся, вас пригласят на свадьбу, и всем своим счастьем молодожены будут обязаны вам. Разве это не лучше, чем устав, сержант?
— Не спорю, синьора, но…
— Прошу вас, как о личной услуге, сержант… Мужчина с такими чудесными глазами не может отказать женщине…
Карло смущенно хихикнул, победоносно подкрутил усы и вздохнул.
— Ах, синьора, видно, мне на роду написано всегда быть игрушкой в руках хорошеньких женщин! Ладно, Морано… я ничего не видел и не слышал… Вы только что пришли, сделав больший круг, чем предполагалось, а потому ни в чем не виновны… Возвращаю вам свое уважение, а заодно и Джиоконду.
— Спасибо, сержант!
— А теперь, солдат Морано, бегите заводить машину. Мы едем в Мольо сообщать обо всем начальству. Но сначала, синьора, я попрошу у вас разрешения позвонить своей Антонине. Должен же я ее успокоить?

Закрывая за собой дверь спальни, куда она проводила Коррадо, Тоска услышала начало его разговора с женой.
— Антонина, пятнадцать лет службы в карабинерах научили меня точности… я всегда выражаюсь четко и ясно… А потому скажу только одно: я был просто велик!
Глава VII
Габриэле Валеккья не сомневался, что Господь Бог создал его исключительно в утешение несчастным или одиноким женщинам, а вовсе не для других, куда менее приятных занятий. Статный, красивый парень почти не встречал отказа и даже получал кое-какой доход от нескольких не слишком целомудренных почитательниц. Правда, порой и ему случалось поухаживать за синьорой или синьориной совершенно бескорыстно, из чистой любви к искусству. Поэтому, когда на углу виа Сан-Стефано и виа Гверацци из машины выскочила прелестная брюнетка, сердце Габриэле учащенно забилось и он побежал следом. Незнакомка шла, крепко сжимая в руке чемоданчик, и парень, сочтя ее деловой женщиной, обрадовался возможности совместить приятное с полезным.
Девушка решительным шагом шла по виа Гверацци, но Валеккья догнал ее без особого труда. Тактику знакомства он давно и многократно проверил, а потому не сомневался в успехе. Однако на все любезности молодого человека незнакомка ответила лишь удивленным взглядом. Габриэле воспользовался случаем и одарил ее самой ослепительной улыбкой — уж она-то покоряла и самую стойкую добродетель. Таким образом парень надеялся сэкономить время, но, против ожидания, Наташа — а это была она — сухо попросила оставить ее в покое. Габриэле снова улыбнулся — он прекрасно знал, как часто женщины сопротивляются только для того, чтобы подхлестнуть ухажера. А потому, не обращая внимания на возражения синьорины, Валеккья продолжал болтать, суля безграничное блаженство той, что имела счастье ему понравиться. Решив, что красноречие принесло желаемые плоды, парень подошел поближе. То, что синьорина зачем-то открыла кейс и сунула туда руку, его нимало не смутило. Габриэле слегка прижался к девушке, но она как будто ничего не заметила, и, окончательно осмелев, Валеккья обхватил красавицу за талию. И тут же в бок ему ткнулось что-то твердое, а суровый голос приказал:
— Не кричите, синьор… и не шевелитесь — иначе я выстрелю!
Теперь Габриэле сообразил, что в ребра ему упирается дуло револьвера. Совершенно ошарашенный, не понимая, что произошло, он лишь чувствовал, что задыхается, а рубашка вмиг промокла от противного, липкого пота.
— Ma gue? Ma gue? Ma gue? — глупо повторял парень, вытаращив глаза.
— Бегите, синьор, да побыстрее!.. А то горе вам!
— Вы… вы не станете стрелять, синьорина, э?
— Нет, если вы сейчас же уберетесь отсюда!
Валеккья так резко сорвался с места, что прохожие недоуменно оборачивались, не понимая, что стряслось с парнем и почему он мчится, обгоняя автобус. Зато водитель при виде столь выдающегося спортивного достижения завопил от восторга.
Добравшись домой, Габриэле лег в постель. И долго еще некоторая желтизна кожи отравляла его юное существование, мешая толком зарабатывать на жизнь.

Все еще дрожа от праведного гнева, вызванного нахальством этого порождения капиталистического мира, Наташа толкнула дверь лавки сапожника Карела Чекана. Карел — чех, якобы сбежавший в Италию от режима Гомулки, на самом деле был членом компартии и служил посредником между советским консульством и агентами, направляемыми третьим отделом ГРУ. Все жители виа Гверацци с симпатией относились к старику, и даже коммунисты не держали на него зла за недовольное брюзжание, если речь заходила о товарище Хрущеве. Нельзя ведь обижаться на человека, который все потерял! Клиенты обычно приходили к Чекану по вечерам, после работы — а в этот час в мастерской наступало затишье, — и старик мирно тачал обувь, насвистывая молдаванскую песню — весь квартал уже выучил ее наизусть. При виде Наташи Карел осторожно вытащил изо рта гвозди и ткнул ручкой молотка в сторону кейса:
— Так тебе это удалось, Наташа?
— Да, товарищ.
— Хорошо, душенька… Я горжусь тобой!.. Ты хорошо послужила делу марксизма-ленинизма… Подожди здесь, а я позвоню, сама знаешь куда, и спрошу, как быть дальше… Я думаю, тебя ждет повышение…
Оставшись одна, девушка гордо выпрямилась. Она была очень довольна. Возможно, ей позволят провести отпуск (месяц, а то и два) в Советском Союзе? А может, даже вызовут в Кремль и поздравят? Наташа так погрузилась в честолюбивые мечты, что не заметила возвращения Карела Чекана. Ворчливый голос грубо оторвал ее от пьянящих грез:
— Наташа Андреева, ты изменница!
— Что?!
— Одно из двух: или ты дура, или предательница, перешедшая на службу к капиталистам!
— Я?
Потрясенная Наташа не могла найти слов.
— Я только что звонил Иосифу Байскому. И знаешь, что он мне рассказал?
— Нет.
— Одна из служащих Джорджо Луппо работает на нас. Так вот, она позвонила и предупредила Байского, что в кейсе Субрэя — подложное досье и подбросили его нарочно, как приманку, чтобы итальянская полиция могла добраться сначала до меня, а потом и до него. И только из-за твоей непроходимой глупости их план, возможно, удался! Теперь ты понимаешь, Наташа Андреева, что ты натворила?
Оторопевшая девушка тяжело опустилась на стул.
— Нет…
— И что может помешать нашим шефам счесть, что ты, поддавшись извращенному влиянию реакционеров, вкусила из сосцов капитализма?
Наташа с воплем вскочила.
— Это ложь!
— Ну, я-то почти уверен в твоей невиновности… а вот другие, Наташа Андреева, там, в Москве…
Она разрыдалась.
— Как бы тебе не пришлось просидеть в Сибири лет двадцать за саботаж, душенька…
— Но вы ведь не бросите меня на произвол судьбы, Карел Чекан? — взмолилась Наташа.
— Не бросите, не бросите… А как, по-твоему, я дожил до старости? Только избавляясь от неумелых дураков!
— Тогда мне остается умереть!
— Сначала ты должна попытаться исправить ошибку.
— Каким образом?
— Избавившись от этого кейса… Но не бросай его где попало — это было бы слишком легко… Надо подсунуть чемоданчик кому-то из тех, кто и так на подозрении у полиции. Ясно?
— Да… но…
— Для настоящего коммуниста никаких «но» не существует — все это буржуазные уловки! А избавившись от кейса, ты, разумеется, вернешься в Ча Капуцци.
— Зачем?
— Ты забыла, что должна забрать у Субрэя досье, похищенное у наших агентов?
— А если Субрэя больше нет на вилле?
— Он там… мне только что об этом сообщили.

Наташа опять вышла на виа Гверацци, но теперь она брела как сомнамбула, не видя и не слыша ничего вокруг. После такого шока голова отказывалась соображать. Наташа с самого начала никак не могла понять, почему дело Фальеро поручили именно ей. В первый раз досье украла не Наташа, но того человека, видимо, оберегают и стараются не навлечь на него подозрения. А зачем понадобилось снова посылать ее в Ча Капуцци после такого провала? Нет, все это слишком сложно. Даже Карелу Чекану как будто плевать на Наташу… а она-то воображала, что он относится к ней как к родной дочери!.. Передать кому-то кейс, конечно, замечательно, но под каким предлогом? Девушке вдруг захотелось умереть и разом избавиться от такого нагромождения непонятных сложностей. Неожиданно у нее за спиной послышался знакомый голос:
— Как я счастлив снова вас увидеть, Наташа!.. Давненько я вас ищу…
Девушка обернулась. Перед ней стоял Роналд Хантер.
— Что вам надо?
— Всего-навсего кейс… тот, что вы взяли у Субрэя.
Наташа не смела поверить в такое счастье, но боялась уступить слишком быстро.
— А если я откажусь?
— Вон, видите машину у кромки тротуара? Мотор включен, дверца открыта. Я прыгну туда в ту же минуту, как убью вас… и заберу чемоданчик.
— Вы бы наверняка не ушли от наказания, синьор Хантер, но я… я лежала бы тут мертвая или тяжело раненная… Так что ладно, берите!
Роналд смутился:
— Вы и в самом деле…
— Берите, он теперь ваш!
Англичанин взял протянутый кейс и застыл в нерешительности, не зная, как себя вести дальше. Наташа вывела его из затруднения.
— И позвольте пожелать вам удачи, синьор Хантер!
Прежде чем Роналд успел сообразить, что она задумала (англичанин всегда скрупулезно обдумывал все возможные варианты, кроме правильного), девушка бросилась ему на шею и смачно поцеловала в губы по русскому обычаю. А потом стремглав кинулась прочь, оставив беднягу Ронни окончательно сбитым с толку. В конце концов Хантер решил, что загадочная славянская душа навсегда останется непроницаемой для британского рационализма. Он забрался в машину, отпустил шофера и один поехал на виа Уго Басси к модистке Феликсе Спалек, польке, уже семь лет жившей в Болонье. До этого Феликса довольно долго, точнее, с 1939 по 1954 год, жила в Лондоне и успела завязать весьма прочные связи с джентльменами из британского M1-5. Служащие синьоры Спалек считали Роналда серьезным претендентом на руку хозяйки, а потому, как только англичанин появлялся, его вели прямиком в кабинет синьоры Спалек. Все знали, что полька терпеть не может, когда ее беспокоят в кабинете, поскольку именно там она создавала новые модели.
Как только за Хантером закрылась дверь, Феликса, даже не дав англичанину поздороваться, воскликнула:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18