— Ты считаешь, что сможешь уговорить его явиться с повинной?— Надеюсь. Во всяком случае, займусь этим, когда увижусь с ним сегодня.— Я хочу, чтобы у тебя был диктофон, когда ты с ним увидишься.— Согласен.— «Согласен»? Господи, как жаль, что вчера при тебе не было диктофона. Так часто бывает: тебе повезло, человек разговорился, выкладывает тебе все, и ему становится легче. А на следующее утро встает и не может понять, с чего это его вчера понесло, и больше до конца своих дней он никому ничего не скажет. Какого дьявола ты не зашел ко мне и не взял аппаратуру перед тем, как с ним встретиться?— Да брось, — сказал я. — Он ни с того ни с сего позвонил мне в десять вечера и потребовал, чтобы мы сейчас же встретились. Тебя вчера вечером наверняка здесь и не было.— Тут хватает людей, которые могли бы дать тебе аппаратуру.— Ну да, только для этого понадобилось бы всего-навсего часа два времени и десяток звонков по телефону, чтобы получить разрешение, а главное — откуда я мог знать, что он расколется?— Да, ты прав.— Думаю, что смогу уговорить его явиться с повинной, — сказал я. — По-моему, он и сам этого хочет.— Было бы неплохо, — сказал он. — Но даже если и нет, то он по крайней мере что-то тебе скажет, а при тебе будет диктофон. Когда вы встречаетесь — в четыре? Жаль, что не раньше.— Раньше у него какие-то деловые свидания.— Дела есть дела, да? Увидимся здесь в три. — Он встал. — А до тех пор у меня тоже дела.Я отправился к Элейн, купив по дороге цветов и пакет яффских апельсинов. Она поставила цветы в воду, апельсины положила в большую голубую стеклянную вазу и сказала мне, что чувствует себя лучше.— У меня еще слабость, но дело явно идет на поправку. А как у тебя? Все в порядке?— А что?— Вид у тебя замученный. Опять вчера просидел всю ночь?— Нет, но мне не спалось. Дело вот-вот будет раскрыто. Еще пару часов — и конец.— Как все это произошло? Сегодня среда, верно? Или я пару дней провалялась без сознания?— Термен хотел излить кому-нибудь душу, а тут подвернулся я. Он чувствует, что на него давят — отчасти, наверное, я, но больше Стетнер.— А кто такой Стетнер?— Тот Резиновый Мужчина. — Я вкратце изложил ей наш вчерашний разговор в «Грогане». — Я оказался в нужном месте в нужное время. Мне повезло.— Не то что Аманде Термен.— Не одной ей, насколько я понимаю. Но за Аманду все они сядут. Если Термен даст показания и полиции удастся раздобыть какие-нибудь вещественные доказательства, дело можно будет считать беспроигрышным.— Тогда почему ты такой мрачный? Тебе бы сейчас петушком прыгать. По-моему, в таких случаях полагается наслаждаться минутой торжества.— Должно быть, я устал.— А что еще?Я пожал плечами:— Не знаю. Вчера вечером я часа два говорил с Терменом. Не могу сказать, что полюбил этого говнюка, но и радоваться мне тоже что-то не хочется. Неделю назад он мне казался каким-то хладнокровным гениальным преступником, а теперь оказалось, что он просто дурачок. Паре хитрых извращенцев ничего не стоило водить его за член.— Тебе его жалко.— Нет, не жалко. Я думаю, он тоже хитрый сукин сын, только он нарвался на Стетнера, который оказался похитрее. И я верю далеко не всему, что он мне наговорил вчера вечером. Не думаю, чтобы он напрямую врал, но, скорее всего, постарался представить себя в лучшем свете, чем он есть на самом деле. Во-первых, готов спорить на что угодно, что Аманда — не первая, кого он убил.— Почему ты так думаешь?— Потому что Стетнер не так уж глуп. Он знал, что полицейские вытряхнут из Термена всю душу после такого убийства. Даже если не заподозрят его в соучастии, то будут допрашивать, чтобы как-нибудь выйти на убийц и не упустить ни одной улики. Поэтому Стетнер должен был сначала закалить его, приучить убивать. При нем убили Левека, он был соучастником, и я думаю, что он и кто-то из Стетнеров, а может быть, и оба, не раз проделывали с женщинами такое, после чего тех находили мертвыми. Вот как я поступил бы, если бы был таким, как Стетнер.— Я очень рада, что ты не такой.— И я не знаю, насколько можно верить этому приступу угрызений совести, — сказал я. — Думаю, он испугался и кое-что из его слов — правда. Как только Стетнер получит от него последнюю сотню тысяч, незачем будет сохранять ему жизнь. Если только он не собирается наложить лапу на все остальные деньги, что вполне возможно. А может, Термен как раз этого и боится. Не хочет расставаться с остальными деньгами.— Но ему же все равно придется с ними расстаться? Если сознается.— А он не собирается сознаваться.— Но я думала, ты хочешь уговорить его явиться с повинной.— Попробую. Надеюсь, мне удастся обработать его не хуже, чем Стетнеру.— Хочешь, я пойду с тобой и пососу у него?— Думаю, обойдемся и без этого.— Ну и хорошо.— Понимаешь, — сказал я, — мне кажется, он пытается обвести меня вокруг пальца. Может, он хочет, чтобы я вместо него убил Стетнера. Это мало вероятно, но не исключено. Может, ему нужна моя помощь, чтобы устроить что-нибудь вроде патовой ситуации, когда он оставит доказательства и свои показания, которые уличат Стетнера в случае его смерти. Если он все сделает правильно и Стетнер будет это знать, ему ничего не грозит.— Но все доказательства, которые он предоставит тебе…— Попадут прямо в руки Джо Деркина. Эх, черт!— Что такое?— Еще только половина двенадцатого, а я встречаюсь с ним в четыре. Мне надо было нажать на него вчера вечером, не дать ему времени одуматься. А все потому, что он был совершенно измотан, да и я тоже. Я думал, мы встретимся сегодня утром, но он развел тягомотину насчет каких-то деловых свиданий. Я хотел ему сказать, что он вполне может их отменить и что все дела для него уже кончились, но не смог. Знаешь, он звонил мне несколько раз вчера после обеда и молчал.— Да, ты говорил.— Если бы я встретился с ним утром, сейчас дело было бы уже в шляпе. Но конечно, тогда я не успел бы поговорить с Красавчиком Дэнни и ничего не знал бы про Стетнера. — Я вздохнул. — Ну, ничего, что-нибудь да получится.— Что-нибудь наверняка получится, дорогой. Не хочешь прилечь на часок-другой? Ложись в постель, или я постелю тебе на диване.— Нет, не стоит.— Тебе это не повредит. А я тебя разбужу когда надо, и у тебя хватит времени зайти к Джо, так что можешь не дергаться.— Да я все равно дергаюсь.— Вот и я про это.Я успел к двенадцати на собрание, а потом пешком дошел до своего отеля, перекусив по дороге в пиццерии. Я взял пиццу со сладким перцем, чтобы там наверняка были все нужные организму питательные вещества.Может быть, это собрание так меня размагнитило, а может быть, сытная и полноценная еда, только, добравшись до своей комнаты, я почувствовал такую усталость, что решил прилечь на часок. Я поставил будильник на два тридцать и на всякий случай попросил еще и дежурного позвонить мне в это время. Сбросив туфли, я выбрался из одежды и вырубился, кажется, еще раньше, чем закрыл глаза.Меня разбудил телефонный звонок. Я сел и взглянул на часы — было только два. Я взял трубку, собираясь рявкнуть на дежурного. Голос Ти-Джея произнес:— Почему это вас никогда нет дома? Как я могу рассказать, что я узнал, если вас невозможно разыскать?— А что ты узнал?— Как звали того мальчика. Младшего. Я встретил одного парнишку, он его знает. Говорит, его зовут Бобби.— А фамилию ты не узнал?— На Двойке мало у кого есть фамилия, Мэтт. Да и имя тоже. Тут, понимаете, больше клички. Дурачок, Шляпа, Бутерброд. Бобби еще новенький, у него клички нет. Паренек, с которым я говорил, сказал, что он здесь появился где-то около Рождества.Недолго же он продержался. Жаль, я не мог сказать Ти-Джею, что это не важно, — того человека, который гулял с Бобби, все равно посадят за кое-что другое, так что ему теперь долго будет не до мальчиков.— Не знаю, откуда он взялся, — продолжал Ти-Джей. — В один прекрасный день сошел с автобуса, и все. Должно быть, там, откуда он приехал, были любители мальчиков, потому что он с самого начала пошел по этой части. И оглянуться не успел, как один тип его заграбастал и стал торговать его белой задницей.— Кто это был?— Хотите, чтобы я узнал? Думаю, это можно, только на счетчике двадцать долларов уже нащелкало.Какой смысл? Теперь не составит никакого труда посадить Стетнера за убийство Аманды Термен. Есть труп, есть свидетель и наверняка найдутся какие-нибудь вещественные доказательства. А что известно об исчезновении и возможном убийстве мальчика по имени Бобби? Стоит ли гоняться за каким-то сутенером?— Попробуй что-нибудь выяснить, — услышал я собственный голос. — Я заплачу по счетчику.В три я явился в Северно-Центральный участок, разделся до пояса, и полицейский офицер по фамилии Вестерберг нацепил на меня аппаратуру, чтобы записывать разговоры.— Ты уже ее носил, — сказал Деркин. — Помнишь дело той квартирной хозяйки — в газетах ее называли Ангелом Смерти?— Помню.— Значит, как это работает, ты знаешь. Думаю, Термен ничего не заметит. Только если он захочет лечь с тобой в постель, не снимай рубашку.— Не захочет. Он не любит гомосексуалистов.— Да, Ричард человек правильный. Бронежилет дать? Я думаю, тебе бы лучше его надеть.— Поверх всего?— Он из кевлара Кевлар — фирменное название особо прочного пластика, выпускаемого фирмой «Дюпон»; его применяют, в частности, для изготовления пуленепробиваемых жилетов.
, ничего не экранирует. Не пропускает только пули.— Пуль не будет, Джо. Никто из них пока еще не пускал в ход пистолета. А нож этот жилет пробьет.— Иногда бывает.— Я уж не говорю о колготках на шее.— Да, пожалуй. Не нравится мне, что приходится посылать тебя без прикрытия.— Ты меня никуда не посылаешь. Я тебе не подчиняюсь. Я рядовой гражданин, а диктофон беру из чувства гражданской ответственности. Я с тобой сотрудничаю, но за мою безопасность ты не отвечаешь.— Не забыть бы мне сказать это на допросе, когда тебя привезут в пластиковом мешке.— Не беспокойся, этого не будет, — сказал я.— А что, если Термен проснулся сегодня утром и понял, что наболтал лишнего, и теперь ты — кончик веревочки, который надо бы отрезать, чтобы не болтался?Я покачал головой:— Я же для него как туз в рукаве. Я его прикрытие. Это я могу сделать так, чтобы Стетнер его не убил. Какого дьявола, он же меня нанял, Джо. Не станет он меня убивать.— Он тебя нанял?— Вчера вечером. И дал мне задаток — настаивал, чтобы я взял.— Сколько?— Сто долларов. Симпатичную такую хрустящую бумажку.— Ну, и то хлеб.— У меня ее уже не осталось.— Что значит — не осталось? Отдал ему обратно, что ли? Как же он будет тебе доверять?— Нет, не отдал. Я от нее избавился.— Зачем? Деньги — это деньги. Они сами не знают, откуда взялись.— Возможно.— Деньги не знают, кто их хозяин. Это основополагающий юридический принцип. А как ты от них избавился?— По дороге домой, — ответил я. — Мы прошлись до угла Девятой авеню и Пятьдесят Второй, потом он пошел в одну сторону, а я в другую. Из первой же подворотни вылез какой-то нищий и пристал ко мне. Я скомкал эту сотню и сунул ему в чашку. Они теперь все ходят с чашками. С пластиковыми чашками для кофе, которые всем суют под нос.— Это чтобы можно было к ним не прикасаться. Значит, ты отдал какому-то уличному нищему стодолларовую бумажку? А как он сможет ее потратить? Кто ему ее разменяет?— Ну, знаешь, — ответил я, — мне кажется, это уже не моя проблема, верно? 17 Я отправился туда, где жил Ричард Термен, и встал в парадном напротив. Наша встреча была назначена на четыре, а я пришел минут за десять и коротал время, разглядывая прохожих. Мне было не видно, горит свет у него в квартире или нет: дом стоял на северной стороне, так что солнце отражалось в окнах верхних этажей и слепило мне глаза.Я дождался четырех, подождал еще минуты две, а потом перешел улицу и вошел в подъезд рядом с входом в ресторан «Радиккио». Нажав на кнопку с надписью «Термен», я стал ждать, когда меня впустят. Но дверь не открывалась. Я позвонил еще раз — то же самое. Я вышел и заглянул в бар ресторана. Там его не было. Я снова занял свою позицию напротив, а еще через десять минут дошел до угла, отыскал работающий телефон-автомат и набрал номер его квартиры. Мне ответил автоответчик. После гудка я сказал:— Ричард, вы дома? Если да, возьмите трубку.Но трубку никто не взял.Я позвонил в свой отель и спросил, не было ли мне звонков. Звонков не было. Я узнал по справочной номер Эф-би-си-эс и поговорил с секретаршей, которая сказала только, что его на месте нет. Где он и когда должен появиться, она не знала.Я вернулся в дом, где жил Термен, и позвонил в звонок, принадлежавший бюро путешествий на втором этаже. Тут же прогудел ответный звонок, я поднялся по лестнице и стал ждать, когда кто-нибудь выйдет на площадку и встретит меня. Никто не вышел. Я поднялся на четвертый этаж. Дверь Готшальков после ограбления починили, укрепили косяк и поменяли замки. Я поднялся еще выше, на пятый этаж, подошел к двери Термена и прислушался. Тишина. Я позвонил в звонок и слышал, как он зазвенел. На всякий случай я постучал в дверь. Ответа не было.Я подергал дверь — она не открывалась. Замков в ней было три, но я не знал, на сколько из них она заперта. Два замка были цилиндровые, их так просто не взломаешь, у всех прочные накладки. На стыке двери с косяком был установлен стальной уголок, так что отжать дверь было невозможно.Я зашел в обе конторы, находившиеся на втором этаже, — в бюро путешествий и в агентство по продаже театральных билетов, и спросил, не видели ли они сегодня Ричарда Термена и не просил ли он их кому-то что-то передать. Его никто не видел, и передать он ничего не просил. Тот же самый вопрос я задал в ресторане «Радиккио» и получил тот же самый ответ. Я вернулся на свой пост напротив дома, а в пять снова позвонил в отель и услышал, что мне никто не звонил — ни Термен, ни кто другой. Я повесил трубку, сунул в щель еще четвертак и позвонил Деркину.— Он не появился, — сказал я.— Черт… На сколько он опоздал — на час?— И мне не звонил.— Очень может быть, что этот сукин сын уже на полпути в Бразилию.— Нет, не сходится, — сказал я. — Может, он просто застрял в дорожной пробке или задержался с каким-нибудь клиентом, или рекламодателем, или спонсором.— Или трахается на прощанье с миссис Стетнер.— Час — это не страшно. Не забудь, он меня нанял. Я на него работаю, так что он вполне может прийти позже или вообще не прийти, не боясь, что я устрою ему сцену. Я знаю, где он будет сегодня вечером. Я собирался пойти с ним в Маспет на бокс. Дам ему еще час или чуть больше и, если он не покажется, разыщу его в спортзале.— Не снимай аппаратуру.— Конечно. Но запись начнется, только когда я ее включу, а я ее еще не включал.Он подумал.— Ну ладно.— Только вот еще что.— Что?— Я подумал — не пришлешь ли ты сюда кого-нибудь, чтобы вскрыть его квартиру?— Сейчас?— А почему бы и нет? Не думаю, чтобы он появился в ближайший час. А если появится, я перехвачу его внизу и утащу куда-нибудь выпить.— А что ты рассчитываешь там найти?— Не знаю.Немного помолчав, он сказал:— Нет, я не смогу получить ордер. Что я скажу судье? Что у него было назначено свидание с одним типом и он не пришел, поэтому я хочу взломать его дверь? И к тому времени, как я получу ордер, ты будешь уже в Маспете.— А если забыть про ордер?— Не пойдет. Это хуже всего. Предположим, мы что-то найдем — это же будет запретный плод. Даже если там окажется подписанное им самолично признание и вдобавок фотография на глянцевой бумаге восемнадцать на двадцать четыре, где будет видно, как он ее душит, —мы все равно ничего не докажем. Все это не может фигурировать в суде, потому что будет получено в результате незаконного обыска и изъятия. — Он вздохнул. — Вот если бы ты взялся за дело сам, а я бы ничего не знал…— У меня сноровки не хватит. Там цилиндровые замки, их просто так не откроешь. Я могу провозиться с ними целую неделю, и все без толку.— Тогда забудь об этом. Их может отправить на виселицу только его признание, а никакие улики, которые мы найдем у него в квартире, не помогут.И тут я высказал то, о чем думал все это время:— А что, если он там?— Ты хочешь сказать — мертвый? Ну что ж, мертвый — так мертвый, что поделаешь? Если он лежит мертвый сейчас, он будет точно так же лежать мертвый и завтра, и если к тому времени он так и не объявится, тогда у меня будут основания пойти к судье и взломать дверь законным путем. Мэтт, если он уже мертв, он не скажет тебе ничего такого, чего не сможет сказать завтра. — Я промолчал, и он продолжал: — Вот что, скажи мне честно — когда ты стоял перед его дверью, было у тебя чувство, что он лежит по ту сторону двери мертвый?— Да брось ты, — сказал я. — Я не ясновидящий.— Нет, но у тебя должна быть интуиция, как у всякого полицейского. Что бы ты сказал? Там он?— Нет, — ответил я. — Нет, у меня было такое ощущение, что квартира пустая.До шести он так и не появился, а прятаться по подъездам мне надоело. Я снова позвонил к себе в отель, а заодно потратил зря еще два четвертака на звонки в «Парижскую зелень» и в «Гроган».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
, ничего не экранирует. Не пропускает только пули.— Пуль не будет, Джо. Никто из них пока еще не пускал в ход пистолета. А нож этот жилет пробьет.— Иногда бывает.— Я уж не говорю о колготках на шее.— Да, пожалуй. Не нравится мне, что приходится посылать тебя без прикрытия.— Ты меня никуда не посылаешь. Я тебе не подчиняюсь. Я рядовой гражданин, а диктофон беру из чувства гражданской ответственности. Я с тобой сотрудничаю, но за мою безопасность ты не отвечаешь.— Не забыть бы мне сказать это на допросе, когда тебя привезут в пластиковом мешке.— Не беспокойся, этого не будет, — сказал я.— А что, если Термен проснулся сегодня утром и понял, что наболтал лишнего, и теперь ты — кончик веревочки, который надо бы отрезать, чтобы не болтался?Я покачал головой:— Я же для него как туз в рукаве. Я его прикрытие. Это я могу сделать так, чтобы Стетнер его не убил. Какого дьявола, он же меня нанял, Джо. Не станет он меня убивать.— Он тебя нанял?— Вчера вечером. И дал мне задаток — настаивал, чтобы я взял.— Сколько?— Сто долларов. Симпатичную такую хрустящую бумажку.— Ну, и то хлеб.— У меня ее уже не осталось.— Что значит — не осталось? Отдал ему обратно, что ли? Как же он будет тебе доверять?— Нет, не отдал. Я от нее избавился.— Зачем? Деньги — это деньги. Они сами не знают, откуда взялись.— Возможно.— Деньги не знают, кто их хозяин. Это основополагающий юридический принцип. А как ты от них избавился?— По дороге домой, — ответил я. — Мы прошлись до угла Девятой авеню и Пятьдесят Второй, потом он пошел в одну сторону, а я в другую. Из первой же подворотни вылез какой-то нищий и пристал ко мне. Я скомкал эту сотню и сунул ему в чашку. Они теперь все ходят с чашками. С пластиковыми чашками для кофе, которые всем суют под нос.— Это чтобы можно было к ним не прикасаться. Значит, ты отдал какому-то уличному нищему стодолларовую бумажку? А как он сможет ее потратить? Кто ему ее разменяет?— Ну, знаешь, — ответил я, — мне кажется, это уже не моя проблема, верно? 17 Я отправился туда, где жил Ричард Термен, и встал в парадном напротив. Наша встреча была назначена на четыре, а я пришел минут за десять и коротал время, разглядывая прохожих. Мне было не видно, горит свет у него в квартире или нет: дом стоял на северной стороне, так что солнце отражалось в окнах верхних этажей и слепило мне глаза.Я дождался четырех, подождал еще минуты две, а потом перешел улицу и вошел в подъезд рядом с входом в ресторан «Радиккио». Нажав на кнопку с надписью «Термен», я стал ждать, когда меня впустят. Но дверь не открывалась. Я позвонил еще раз — то же самое. Я вышел и заглянул в бар ресторана. Там его не было. Я снова занял свою позицию напротив, а еще через десять минут дошел до угла, отыскал работающий телефон-автомат и набрал номер его квартиры. Мне ответил автоответчик. После гудка я сказал:— Ричард, вы дома? Если да, возьмите трубку.Но трубку никто не взял.Я позвонил в свой отель и спросил, не было ли мне звонков. Звонков не было. Я узнал по справочной номер Эф-би-си-эс и поговорил с секретаршей, которая сказала только, что его на месте нет. Где он и когда должен появиться, она не знала.Я вернулся в дом, где жил Термен, и позвонил в звонок, принадлежавший бюро путешествий на втором этаже. Тут же прогудел ответный звонок, я поднялся по лестнице и стал ждать, когда кто-нибудь выйдет на площадку и встретит меня. Никто не вышел. Я поднялся на четвертый этаж. Дверь Готшальков после ограбления починили, укрепили косяк и поменяли замки. Я поднялся еще выше, на пятый этаж, подошел к двери Термена и прислушался. Тишина. Я позвонил в звонок и слышал, как он зазвенел. На всякий случай я постучал в дверь. Ответа не было.Я подергал дверь — она не открывалась. Замков в ней было три, но я не знал, на сколько из них она заперта. Два замка были цилиндровые, их так просто не взломаешь, у всех прочные накладки. На стыке двери с косяком был установлен стальной уголок, так что отжать дверь было невозможно.Я зашел в обе конторы, находившиеся на втором этаже, — в бюро путешествий и в агентство по продаже театральных билетов, и спросил, не видели ли они сегодня Ричарда Термена и не просил ли он их кому-то что-то передать. Его никто не видел, и передать он ничего не просил. Тот же самый вопрос я задал в ресторане «Радиккио» и получил тот же самый ответ. Я вернулся на свой пост напротив дома, а в пять снова позвонил в отель и услышал, что мне никто не звонил — ни Термен, ни кто другой. Я повесил трубку, сунул в щель еще четвертак и позвонил Деркину.— Он не появился, — сказал я.— Черт… На сколько он опоздал — на час?— И мне не звонил.— Очень может быть, что этот сукин сын уже на полпути в Бразилию.— Нет, не сходится, — сказал я. — Может, он просто застрял в дорожной пробке или задержался с каким-нибудь клиентом, или рекламодателем, или спонсором.— Или трахается на прощанье с миссис Стетнер.— Час — это не страшно. Не забудь, он меня нанял. Я на него работаю, так что он вполне может прийти позже или вообще не прийти, не боясь, что я устрою ему сцену. Я знаю, где он будет сегодня вечером. Я собирался пойти с ним в Маспет на бокс. Дам ему еще час или чуть больше и, если он не покажется, разыщу его в спортзале.— Не снимай аппаратуру.— Конечно. Но запись начнется, только когда я ее включу, а я ее еще не включал.Он подумал.— Ну ладно.— Только вот еще что.— Что?— Я подумал — не пришлешь ли ты сюда кого-нибудь, чтобы вскрыть его квартиру?— Сейчас?— А почему бы и нет? Не думаю, чтобы он появился в ближайший час. А если появится, я перехвачу его внизу и утащу куда-нибудь выпить.— А что ты рассчитываешь там найти?— Не знаю.Немного помолчав, он сказал:— Нет, я не смогу получить ордер. Что я скажу судье? Что у него было назначено свидание с одним типом и он не пришел, поэтому я хочу взломать его дверь? И к тому времени, как я получу ордер, ты будешь уже в Маспете.— А если забыть про ордер?— Не пойдет. Это хуже всего. Предположим, мы что-то найдем — это же будет запретный плод. Даже если там окажется подписанное им самолично признание и вдобавок фотография на глянцевой бумаге восемнадцать на двадцать четыре, где будет видно, как он ее душит, —мы все равно ничего не докажем. Все это не может фигурировать в суде, потому что будет получено в результате незаконного обыска и изъятия. — Он вздохнул. — Вот если бы ты взялся за дело сам, а я бы ничего не знал…— У меня сноровки не хватит. Там цилиндровые замки, их просто так не откроешь. Я могу провозиться с ними целую неделю, и все без толку.— Тогда забудь об этом. Их может отправить на виселицу только его признание, а никакие улики, которые мы найдем у него в квартире, не помогут.И тут я высказал то, о чем думал все это время:— А что, если он там?— Ты хочешь сказать — мертвый? Ну что ж, мертвый — так мертвый, что поделаешь? Если он лежит мертвый сейчас, он будет точно так же лежать мертвый и завтра, и если к тому времени он так и не объявится, тогда у меня будут основания пойти к судье и взломать дверь законным путем. Мэтт, если он уже мертв, он не скажет тебе ничего такого, чего не сможет сказать завтра. — Я промолчал, и он продолжал: — Вот что, скажи мне честно — когда ты стоял перед его дверью, было у тебя чувство, что он лежит по ту сторону двери мертвый?— Да брось ты, — сказал я. — Я не ясновидящий.— Нет, но у тебя должна быть интуиция, как у всякого полицейского. Что бы ты сказал? Там он?— Нет, — ответил я. — Нет, у меня было такое ощущение, что квартира пустая.До шести он так и не появился, а прятаться по подъездам мне надоело. Я снова позвонил к себе в отель, а заодно потратил зря еще два четвертака на звонки в «Парижскую зелень» и в «Гроган».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30