В Македонии забывалось, что где-то есть Манхэттен и Рига.Но одним солнечным утром пришла пора расставаться. Я посмотрел на Анналию, она — на меня, и ее глаза затуманились.— Сегодня? — спросила она.— Да.— Ты должен уезжать? Время пришло?— Пришло, моя маленькая голубка.— Я — македонская женщина и плакать не буду.Собирать вещи мне не пришлось. Кожаную папку я засунул между двух свитеров. Анналия подошла ко мне, мы поцеловались, постояли, обнявшись. Тодор, оставшись один на матрасике, заплакал: он был еще маленьким македонцем. Анналия подняла его, принесла мне. Я поднял его над собой, улыбнулся ему, и он перестал плакать.— Он — хороший мальчик. Я им горжусь.— Он приносит мне радость.— Я благодарен тебе за его портрет. Если время от времени ты сможешь рисовать новые и посылать их мне...— Ты их получишь.Я уже подошел к двери, когда она спросила:«Ты вернешься, Ивен?»— Да. Обязательно.— Может, у Тодора будет много братьев.Я повернулся к ней и растворился в блеске ее глаз. Латвия, в конце концов, находилась далеко-далеко. Поэтому я вошел в домик и запер дверь. Мы уложили Тодора спать на его матрасик и провели еще один жаркий час в объятиях другу друга, прежде чем я вновь вышел из домика. * * * Карта, которую я рисовал на земляном полу, накрепко впечаталась мне в память. Продвигаясь на север Югославии, я много думал о том, как добраться до Латвии. Даже самый простой маршрут требовал пересечения двух границ: югославско-румынской и румынско-советской. Но немалая часть этого маршрута пролегала по территории Советского Союза.Меня это обстоятельство не радовало. Насколько я понимал, службы внутренней безопасности действовали в СССР куда эффективнее, чем в странах-сателлитах. Даже в Венгрии и Польше полиция могла отвести глаза, если кто-то занимался не антивенгерской или антипольской, а антисоветской деятельностью. В СССР на такое рассчитывать не приходилось.Кроме того, в Восточной Европе у меня хватало друзей, которые находились в конфронтации с правящими режимами. Друзья у меня были и в Советском Союзе — армянские националисты, украинцы и белорусы, но все они находились под колпаком КГБ.И главное — я никогда не бывал в России. Новое и неизвестное всегда ужасает.В конце концов, с маршрутом я определился. На север Югославии — к Белграду. Далее, в Венгрию, огибая Будапешт с востока. Через Чехословакию в Польшу, с остановкой в Кракове или Люблине. Из Польши — в Литву, оттуда — в Латвию, а потом...Потом домой, куда же еще.Разумеется, домой хотелось бы добраться более простым и коротким путем. Если в мне удалось попасть в Латвию, я полагал, что сумею перебраться оттуда в Финляндию. Если в я решил, что территория России слишком опасна, то смог бы перебраться из Польши в Финляндию или Швецию, а уж оттуда двинуться на запад, через Германию или Францию. Любой из маршрутов занял бы много времени, но как раз я не мог пожаловаться на его недостаток. Потому что не мог вернуться в Штаты до того, как ККРД придет к власти. Революция, конечно, могла потерпеть поражение, для большинства революций этим все и заканчивалось, но, если бы верные диктатору войска при помощи ЦРУ взяли бы верх над ККРД, никто не смог бы обвинить меня в том, что я приложил к этому руку.А пока я находился в Югославии, политической нелепости, последнем оплоте довоенного балканского национализма, в котором не терпящие друг друга сербы, хорваты, словенцы, боснийцы, черногорцы и македонцы, сталинисты, монархисты, ревизионисты, анархисты, социал-демократы и просто безумцы соседствовали средь горных вершин, зеленых долин и синих, вьющихся меж полей и лесов рек.Я люблю Югославию. * * * Добравшись до Белграда, я без особого труда нашел дом Яноса Папилова. Я уже бывал здесь, когда пересекал Югославию в противоположном направлении, с севера на юг, и его дом совершенно не изменился, остался таким же темным и невзрачным снаружи и светлым, со вкусом обставленным внутри. Янос встретил меня у двери улыбкой и крепким рукопожатием. Ни о каких объятиях не могло быть и речи: я имел дело с профессором Белградского университета, знатоком индоевропейских языков, высокообразованным, культурным человеком. Он провел меня в столовую, где сидели его жена и тесть. Усадил на приготовленное для меня место.— Видишь ли, я ждал тебя, друг мой, — он улыбнулся, увидев изумление, отразившееся на моем лице. — В этой стране новости путешествуют быстрее, чем американский агент-провокатор. Но присядь, Ивен. Нам предстоит долгий разговор. Позволь порекомендовать вино. Словенское, сухое белое, очень хорошее. Его легко принять за мозельское.За обедом мы вволю посплетничали. Один член нью-йоркского отделения Сербского братства завел роман с женой другого собрата, и Яносу хотелось знать подробности. Некоторые из них, как и его комментарии, не предназначались для нежных ушей госпожи Папиловой или ее отца, поэтому разговор шел не только на сербохорватском. Жена Яноса говорила на русском, французском и немного на английском. Но Янус владел всеми европейскими языками и некоторыми другими, так что мы перескакивали с румынского на венгерский, а то и на греческий.После обеда Янос, высокий, худощавый, с гривой обильно тронутых сединой волос и в очках с толстыми стеклами, пригласил меня в свой кабинет. Он сел за стол, я — в удобное кожаное кресло, и какое-то время мы болтали о знакомых политиках. Но разговор как-то быстро иссяк, и он задумчиво всмотрелся в меня.— Само провидение послало тебя сюда в это время, — наконец, нарушил он затянувшееся молчание.— Почему?— Потому я могу дать тебе кое-что почитать. Оторваться ты не сможешь.— Книгу?— Скорее, рукопись.— Твою?— Нет, — он чуть улыбнулся. — У меня скоро выйдет книга о диалектах украинского языка, но я бы не стал настаивать на ее немедленном прочтении.— Я с огромным удовольствием...— Спасибо за добрые слова. Я обязательно пришлю тебе экземпляр, как только книгу опубликуют. Но рукопись, о которой я говорю, куда важнее, поверь мне. Ты готов прочитать ее сейчас или слишком устал?— Отнюдь.Он выдвинул центральный ящик письменного стола и вытащил из него большой конверт из плотной бумаги. Из конверта достал толстую стопку листов.— Текст на сербохорватском. Если ты читаешь так же свободно, как говоришь, проблем не возникнет.— Я читаю на сербохорватском.— Тогда ты прочитаешь ее за час, если владеешь быстрым чтением. На деталях не задерживайся. Читай достаточно внимательно, чтобы составить мнение о достоинствах книги.Я взял рукопись. Титульный лист отсутствовал. Я спросил, кто автор.— На этот вопрос я отвечу после того, как ты все прочтешь.— А название?— Названия еще нет. Может, тебе будет удобнее за моим столом? Пожалуйста, пересядь. Пока ты будешь читать, я займусь другими делами. Как насчет кофе?— Не откажусь.Я взялся за рукопись, ожидая получить очередной опус сербской пропаганды, возможно, написанный чуть получше, раз уж Янос так его расхваливал. Но с первой страницы понял, что это не обычная партизанская литература. Более того, я держал в руках удивительное произведение. С бесстрастностью, не имеющей прецедента в балканской политической литературе, автор высказывал более чем логичное предложение о ликвидации государства Югославия и создании независимых республик Хорватии, Словении, Сербии, Македонии и Черногории.И предложение это высказывалось не в пылу полемики. Каждое обвинение, выставляемое Народной Республике Югославии, было глубоко продумано, обосновано и подтверждалось документально. Все вроде бы положительные достижения федерации методично развенчивались и сводились на нет. Успехи ревизионистской политики Тито теряли свою значимость под напором аргументов автора.И при этом последний не скатывался на позицию обиженного хорвата, серба или словенца, смотрел на происходящее взглядом объективного стороннего наблюдателя.Яноса я нашел в гостиной, он решал шахматные задачи.— Это шедевр, — поделился я с ним своим мнением.— Я знал, что ты оценишь эту рукопись. Полагаешь, она достойна публикации?— Естественно.— Но маловероятно, чтобы ее опубликовали в Югославии. Если Джиласа за его труды посадили в тюрьму...— Этого автора повесят.— Именно так.— Книгу можно опубликовать в Америке.— Ага. И что тогда будет ждать автора?— Ее можно опубликовать без указания автора. Или подобрать псевдоним.— Возможно. Но я думаю, что с фамилией настоящего автора на титуле эффект от публикации будет сильнее.— Кто он?— Книга тебе понравилась? Стиль? Основные идеи?— Да. Ни добавить, ни убавить.— Тогда ты, возможно, согласишься перевести ее на английский?— Сочту за честь.— Ага. Так вот, написал эту книгу некий господин, которого зовут Милан Бутек.— Ты говоришь о...— Заместитель министра внутренних дел Народной Республики Югославии. Во время войны — партизанский командир. После войны — влиятельный функционер правительства Тито. Уважаемый человек, лидер, ученый, мыслитель...— Книгу необходимо напечатать, — прервал его я. — И ты прав, на титуле должна стоять фамилия Бутека. Кто-то должен найти способ и вывезти его из Югославии на Запад. Там он будет вне опасности.— Согласен.— А когда этот вопрос будет решен, я с радостью переведу книгу.Янос Папилов вздохнул.— Ты сделаешь больше, Ивен. Помнишь, я сказал, что тебя послало само провидение? Рано утром мне сообщили, что ты на пути в Белград. Я логично предположил, что ты обязательно заглянешь ко мне. И дал знать мистеру Бутеку, чья рукопись пролежала в ящике моего стола больше месяца. Днем он пришел ко мне и ждет наверху.— Я могу с ним встретиться?Еще вздох.— Ты можешь не только встретиться с ним, Ивен. Тебе придется взять на себя нелегкий труд по препровождению мистера Бутека и рукописи в Америку.На несколько мгновений я просто лишился дара речи.— Янос, ты оказываешь мне честь, — наконец, я обрел голос. — Но ты просишь о невозможном. Я направляюсь на север, чтобы пересечь Венгрию, Чехословакию и Польшу...— Мистер Бутек будет путешествовать вместе с тобой.— Янос, мне надо в Россию!— Это очень опасно. Но оставаться в этой стране мистеру Бутеку еще опаснее. Публично он никогда не высказывал свои взгляды. Вел себя очень тихо. Но каким-то образом компетентным органам стало известно о рукописи. Три дня тому назад его посадили под домашний арест. Этим днем он покинул свой дом, спустившись по водосточной трубе и уйдя задворками, словно какой-то воришка. Он должен незамедлительно покинуть Югославию.— Так пусть и покинет сам. Или найди ему сопровождающего.— Это невозможно, Ивен.— Но...— В таких делах у Милана Бутека нет никакого опыта. Он не может пойти один. У меня нет для него надежного сопровождающего. Ты же, Ивен, можешь с легкостью пересекать границы. Тебе разрешили въехать в Югославию? Конечно же, нет. Сколько раз ты незаконно попадал в нашу страну и покидал ее?— Но я путешествую налегке, — протестовал я. — У меня нет даже чемодана, только тонкая кожаная папка, которую я могу сунуть под свитер. Мне будет сложно взять с собой рукопись, не говоря уже об авторе. И я иду не на запад, Янос. На северо-восток.— Они этого не ждут, — мои доводы Яноса не убедили.— Разумеется, не ждут. Они думают, что он попытается перейти границу Греции или Австрии.— Именно так. И именно эти границы они будут тщательно охранять, тогда как вы...— Я не могу этого сделать, Янос.— Ты должен. Ты хочешь, чтобы эту рукопись никогда не издали? Хочешь, чтобы автора повесили?— Янос...Даже одному, не обремененному ни рукописью, ни Бутеком, у меня практически не было шансов добраться до Софии и вывезти ее в Америку. А уж в такой компании... Он бы все время хотел спать. Он не знал языков. Он мешался бы под ногами...Черт!Убедить Яноса в своей правоте мне не удалось.— Пойдем со мной, Ивен, — наконец, сказал он. — Я хочу познакомить тебя с мистером Бутеком.— Янос...— Пошли! * * * Мистер Бутек, мистер Милан Бутек, заместитель министра внутренних дел Народной Республики Югославии, оказался невысоким плотным мужчиной с аккуратно подстриженной бородкой, огромными кустистыми бровями и лысой головой. Сердце у меня упало: таким же неприметным выглядел бы и негр среди альбиносов.— Ивен Майкл Таннер, — представил меня Янос. — Этот молодой человек, Милан, согласился вывести тебя на свободу, чтобы подарить миру твою замечательную книгу.Ложь: я ни на что не соглашался. Но Бутек, до чего же блестящую он написал книгу, поспешил ко мне, пожал руку. Попытался выразить свою благодарность на английском. Акцент у него был гуще македонского фасолевого супа.— Это трудное дело, — услышал я свой голос.— Я готов к трудностям.— И опасное.— Опасности меня не пугают.Опасности его не пугают? Я перешел на сербохорватский.— И вам придется изменить внешность, мистер Бутек, — я всмотрелся в него. — Я думаю, понадобится парик. Бороду придется сбрить, возможно, и брови. Мы их вам подрисуем карандашом для подводки.— Все будет, как вы скажете.При этом он поглаживал бородку, и я понял, что она ему очень дорога. Затеплилась надежда, что он откажется ее сбривать и, таким образом, я, в свою очередь, смогу дать задний ход. Но очевидно, еще больше ему хотелось покинуть Югославию.— Это будет тяжелое путешествие, мистер Бутек, — продолжил я. — Мы не сможем нигде задерживаться. Спать придется урывками...Бутек улыбнулся.— Не волнуйтесь, — он выпрямился в полный рост. — Насчет этого можете не беспокоиться, мистер Таннер. Я привык спать мало.«Что ж, — подумал я, — хоть с этим повезло».— Иногда, — добавил он, — мне вполне хватает даже шести часов сна.— Это замечательно, — ответил я. Глава шестая Из ванны Милан Бутек вышел другим человеком, с круглым розовым лицом. Исчезли брови и борода, открыв отнюдь не волевой подбородок. Голова, правда, блестела, как прежде.— Я не похож на себя, — изрек он, попытавшись улыбнуться.Янос тактично промолчал. Его жена сказала что-то насчет кофе и поспешила на кухню. Я же задумчиво смотрел на Бутека. «С париком и нарисованными бровями, — решил я, — он, конечно же, будет выглядеть нелепо, но точно не Миланом Бутеком».— Нам понадобится парик, — я повернулся к Яносу.— Найдем. Думаешь, черный?— Лучше темно-каштановый.— Попытаюсь раздобыть. Что еще?— Карандаш для подводки. Если ничего такого нет, сойдет кусок древесного угля или сожженная спичка.— Косметика — это буржуазный пережиток, несовместимый с целями и идеалами социализма, — очень серьезно ответил Янос, — однако у моей жены несколько карандашей для подводки. Ты, разумеется, захочешь взять один с собой? Нет проблем.— Еще нужна крестьянская одежда, вроде моей. Милан Бутек — интеллектуал и политический лидер. В крестьянской одежде его будет сложнее узнать.Янос заверил меня, что он достанет требуемую одежду нужного размера. Мог он предоставить нам и автомобиль, чтобы подвезти к границе. А уж дальше, сказал он, нам придется рассчитывать только на собственные силы.Мы пошли на кухню, где госпожа Папилова налила нам по чашке густого, черного кофе. Потом, извинившись, вышла, вернулась с карандашом для подводки, извинилась второй раз, опять вышла и больше не возвращалась. Ушел и Янос, сказав, что должен достать парик и договориться об автомобиле, чтобы мы могли уехать сразу после завтрака. Я снова налил кофе себе и Бутеку, щедро сдобрил коньяком.— Я знаю, что я вам в тягость, — сказал он. — И сожалею об этом.— Все нормально.— Вы очень добры, — он погладил воздух в дюйме от подбородка, где тридцать или около того лет была борода, вздрогнул, посмотрел на свою руку. — Привычка. Люди — рабы привычек.— Да.— Это последние двадцать лет я — ученый, бюрократ, министр. А до того, знаете ли, я был в партизанах. Командовал отрядом во время войны с фашистами. Отдавал приказы, и люди их выполняли.— Вы вели героическую борьбу и...— Пожалуйста. Я говорю об этом не для того, чтобы вы аплодировали моему героическому прошлому. Просто хочу, чтобы вы знали: мне понятна система, когда один человек отдает приказы, а другой их выполняет. В нашей экспедиции командир, безусловно, вы. Вы — специалист. Я — новичок. Какие бы ни отдавали приказы, я готов их выполнить, — он помолчал, посмотрел на свой круглый животик, похлопал по нему. — С другой стороны, вы должны понимать, что мне будет сложно выполнить ваш приказ переплыть Ла-Манш или пересечь Сахару.Говорил он это с серьезным лицом, потом чуть расслабился и впервые улыбнулся.— Возможно, нам придется пересечь Балтийское море, — ответил я. — Но не вплавь.Я в очередной раз наполнил чашку кофе. Бутек прикрыл свою рукой, объяснив, что хочет выспаться перед дальней дорогой.— И еще, — продолжил он. — Вы, конечно, знакомы с давнишней дилеммой врача, когда встает вопрос, кого надо спасать в первую очередь — мать или младенца. Некоторые говорят, что младенца. Другие утверждают, что мать, которая сможет родить других детей, а вот у младенца второй матери уже не будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13