Лысый разгадал скрытое значение в этом ее «садитесь». Он внимательно и серьезно посмотрел на женщину, помолчал… И сказал:— Сидеть будем вместе, гражданка Кузькина, — сказал он вполне бесцветным голосом.— Как это? — не поняла Вера Сергеевна.— Вы с уголовным кодексом знакомы? — в свою очередь спросил Лысый.— Приблизительно… А вы что, юрист?— Я не юрист, но с уголовным кодексом знаком, — неопределенно сказал Лысый. А дальше он спросил вполне определенно: — Это ваши вещи?— Мои.— Вы их купили?— Мне их… купил муж.— Сколько ваш муж получает?— Какое ваше дело?— Это не ответ, — Лысый отлично «вел дело»: спокойно, точно, корректно. — Сколько эта шуба стоит?— Какое ваше дело?!— Сидеть будем вместе, гражданка Кузькина, — еще раз отчетливо сказал Лысый. — Вы прекрасно знали, что эти вещи — не по карману вашему мужу: он их «сымпровизировал», как вы пишете прокурору. Почему же вы про покрышки пишете, а про шубу, про костюм… — Лысый мельком оглядел довольно богато обставленную комнату — а про все остальное не пишете. Здесь все ворованное, — Лысый сделал широкий жест рукой по комнате. — И вы это прекрасно знаете. Вы пользовались ворованным… И молчали. За это по статье…— Здесь все мое! — вскричала Вера Сергеевна гневно, но и встревоженно.— Ваша зарплата? — вежливо осведомился Лысый.— Не ваше дело.— Сто десять рублей, нам это прекрасно известно. Прикиньте на глаз стоимость всего этого хрусталя, этого гарнитура, этих ковров…— Вы меня не запугаете!— А я вас не пугаю. Это вы нас пугаете прокурором. А я просто вношу ясность: сидеть будем вместе. Не в одной колонии, разумеется, но в одно время. Причем учтите: из всей этой гопкомпании мне корячиться меньше всех, я не с перепугу влетел к вам, а зашел, жалея вас, вы еще молодая.Вера Сергеевна что-то соображала… И сообразила.— Все это, — сказала она и тоже повела рукой по комнате, — мое: мне папа с мамой дали деньги. Пусть Аристарх докажет, что это он купил…— Лапочка, — сказал Лысый почти нежно, — тут и доказывать нечего: вот эту «Рамону» (гарнитур югославский) доставал ему я: я потерял на этом триста целковых, но зато он мне достал четыре дубленки: мне, жене, дочери и зятю — по нормальной цене.— А чего же вы говорите, что вам меньше всех корячиться? Наберем! — весело сказала Вера Сергеевна. — Всем наберем помаленьку! А вы думаете, Аристарх будет доказывать, что это он все покупал? Да вы все в рот воды наберете. Вам за покрышки-то, дай бог, поровну разделить на каждого. Пришел тут… на испуг брать. Вы вон сперва за них получите! — Вера Сергеевна показала в сторону коридора, где лежали покрышки. — Там их — пять штук: за каждую — пять лет: пятью пять — двадцать пять. Двадцать пять лет на всех. Что, мало?Эта «арифметика» явно расстроила Лысого, хоть он изо всех сил не показывал этого.— Примитивное решение вопроса, гражданочка. Сколько получают ваши папа с мамой?— Мои папа с мамой всю жизнь работали… а я у них — единственная дочь.— Неубедительно, — сказал Лысый. Но и у него это вышло тоже неубедительно. Он проиграл «процесс», это было совершенно очевидно. Но он не сдавал тона. — Аристарх, — продолжал он снисходительно, — конечно, не захочет говорить, что все это купил он, да… Но ведь там-то, — показал Лысый пальцем вверх, — тоже не дураки сидят: скажет! Там умеют… И папаша ваш, если он потомственный рабочий, — что он, врать станет? Да он на первом же допросе… гражданскую войну вспомнит, вспомнит, как он с белогвардейцами сражался. Не надо, не надо, гражданка Кузькина, строить иллюзий. Возьмите это… — Лысый встал и положил на валик дивана шубу и костюм. — Поносите пока.И Лысый вышел.
А в комнате, где «пассажиры», о чем-то оживленно договаривались. На Лысого посмотрели… но тут же и утратили всякую надежду. Не очень-то, видно, и надеялись.— Чего вы тут?— Инсценируем счас ее убийство, — сказал Курносый, хихикнув. — Надо такого ей страху нагнать!.. Так ее, дуру, напугать, чтобы она… на диван сделала.Аристарх что-то быстро писал, склонившись к столу.— Как это? — не мог понять Лысый.— Сделаем вид, что мы ее счас укокошим. Изрубим на куски, а вечером — по одному — всю вынесем в хозяйственных сумках.— А он чего пишет?— Полное ее отречение: «Ничего не видела, ничего не знаю». А? Я придумал. Или она подписывает это, или секир башка. Надо только все на полном серьезе! — предупредил Курносый. — Лично я зашиб бы ее без всякой инсценировки, — добавил он, помолчав.— Все, — сказал Аристарх, поднимаясь. — Пошли. Вооружайтесь чем-нибудь пострашней… Все делаем, как на самом деле.— Все на полном серьезе!— А заорет? — спросил Лысый.— Ори. Кругом никого нету, все на сдаче норм ГТО, она это знает, — сказал Аристарх.Стали вооружаться: Курносый взял большой кухонный нож. Брюхатый выбрал тяжелый подсвечник…— Я, как Юсупов, — сообщил он в связи с этим. — Они Распутина подсвечником добивали.Аристарх взял топорик, которым рубят мясо, а Чернявый взял… подушку.— А это-то зачем? — спросил Брюхатый.— А я ей вроде рот буду затыкать.— А-а.А Лысый не взял ничего. Он пояснил так:— А я буду бегать вокруг вас и умолять: «Братцы, может, не надо? Братцы, может, она одумается?»Все это одобрили.— Это хорошо.— Правильно… А то все явимся, как в этой… мульти-пульти такой есть…— Никакой оперетты! — еще раз предупредил Аристарх. — Она ж тоже… не совсем дура.— Во, комедию отломаем! — воскликнул Курносый и опять хихикнул.— А ее инфаркт не хватит раньше времени? — вдруг спросил всех Брюхатый.Все на мгновение замерли…— А?— Инфаркт?— Инфаркт… Нормальный инфаркт миокарда. Или — инсульт.— Да ну!.. — сказал Лысый. — Она из рабочей семьи, у нее отец на гражданской…— Как, Аристарх?— А черт ее!.. Не знаю.— Ну, а если хватит? Ну и что? — спросил Курносый. И посмотрел на Аристарха. — Ну, допустим, хватит?— Пошли, — сказал Аристарх жестко. — Она всех нас переживет… Какой там инфаркт!
И они вошли в комнату Веры Сергеевны.Вера Сергеевна вскочила с дивана и попятилась к окну…— Вера… — дрогнувшим голосом заговорил Аристарх. — У нас положение безвыходное… Ты не догадываешься, зачем мы пришли?Веру Сергеевну стали потихоньку окружать.— Другого выхода у нас нет, Вера…— Братцы, может, не надо? Может, она одумается? — засуетился Лысый.— Вера?.. — Аристарх медленно приближался к супруге — в одной руке топорик, в другой — «отречение».Вера Сергеевна побледнела… И все пятилась к окну.— Да ничего она не одумается! — воскликнул Курносый. — Давайте кончать.— У тебя два выбора: или подписываешь на наших глазах вот это вот — что ты ничего не видела и не знаешь, не собиралась к прокурору… Или мы тебя…— Давайте кончать! Чего тут тянуть?— Я закричу, — еле слышно пролепетала Вера Сергеевна.— А подушечка-то! — вылетел вперед Чернявый.— Ты же знаешь, что кругом никого нет… Все на сдаче ГТО.— А сумки-то заготовили? — спросил Брюхатый. — Разрезать-то мы ее разрежем, а в чем выносить-то?— Да есть сумки — полно. Помельче только разрезать… и по одному все вынесем.— Все уже предусмотрели! — сердито обернулся на всех Аристарх. — Вы вынесите по одному, а я останусь — замою тут все. Чего тут базарить-то?— Главное, внутренности вынести, а остальное-то…— Внутренности! А руки, ноги?.. Куда ноги, например, денешь? Они ни в какую сумку не полезут.— Перерубим! Я ж те говорю: помельче изрубить.— Вы же интеллигентные люди, — негромко сказала Вера Сергеевна. — Все в шляпах… в галстуках…— Вывеска! — воскликнул Чернявый.— Интеллигентные!.. — Брюхатый колыхнул животом от смеха. — Я в лагере трех человек задушил… вот этими вот руками.— Мы, значит, жестокие? — спросил Аристарх. — А ты? Ты не жестокая? — столько людей сразу посадить собралась. Подписывай!Как-то не заметили, что, пятясь, Вера Сергеевна подошла к самому окну, которое очень легко открывалось… Она вдруг вскочила на подоконник, распахнула окно и сказала заполошно:— Если кто только двинется, я прыгаю! Тут только два этажа: сломаю ноги, но все расскажу. Только двиньтесь!Все так и замерли.Первым пришел в себя Аристарх. Он засмеялся искусственно.— Мы же шутим, Верунчик!.. Неужели ты поверила?— Немедленно все убирайтесь отсюда! — Вера Сергеевна обрела уже спокойный и злой голос. — Шутники.— Нет, вы… Нет, она правда поверит, что мы…— Убирайтесь!— Да шутим же мы! — воскликнул в отчаянии Брюхатый. И бросил подсвечник. — Какие мы убийцы! Нас сам час…— Убирайтесь!— Нет, она в самом деле может подумать!..— Да думай она! — взорвался Курносый. — Что хочет, то и пускай думает! — и тоже бросил нож. И первым пошел к выходу. В дверях остановился, обернулся, как он давеча сделал, точно так же погрозил пальцем всем и сказал остервенело: — Но сидеть я все равно не буду! Ясно?! Сидеть я там не буду! Вот пусть они вот все… они вот, они — пусть сидят, а я не буду!Никто ему на это ничего не сказал.Он вышел… И за ним все тоже вышли.И собрались опять в комнате Аристарха. Долго молчали.— Интересно, — заговорил Чернявый, обращаясь к Курносому, — как это ты сидеть не будешь? Все будут сидеть, а ты не будешь?— Не буду! — повторил Курносый.— А у тя что, сиделки, что ли, нету? — ядовито спросил его Брюхатый. — Она у тебя на месте: будешь сидеть, как все.— Он там ходить будет, — подал голос Лысый.Аристарх сидел, обхватив голову руками, и тихо покачивался.— Не буду сидеть! — опять тупо повторил Курносый. — Вы все как хотите, а я — не буду!— Все будем сидеть, — сказал Аристарх, не поднимая головы.Опять некоторое время молчали.— Конечно, — заговорил опять Курносый, — если бы ты был человек как человек, мы, может быть, и не сидели бы.Аристарх поднял голову.— А кто же я?— Бабник! Шлюха в штанах!.. Да хоть бы умел, господи! А то… не выходит же ничего, нет, туда же, куда добрые люди: давай любовницу! Даже Соньку, и ту… тьфу! Рогоносец. С этой Сонькой…— А ты подхалим, — сказал Аристарх первое, что выскочило из его оскорбленной души. — Ты перед начальством на полусогнутых ходишь.— У меня пятеро на шее! — Курносый крепко хлопнул ладонью себя по загривку. — Пятеро!.. Ты вон с одной телкой справиться не можешь, а у меня их — пятеро. Мне не до любовниц!— Зато тебе — до коньяка, — вставил Брюхатый.— А ты вообще заткнись! — развернулся к нему Курносый. — Тебе-то даже полезно посидеть: может, похудеешь маленько. В институт питания собрался!.. Вот тебе и будет институт питания, — и Курносый нервно засмеялся.Брюхатый навел на него строгий взгляд.— Шавка, — сказал он. Помолчал и еще сказал: — Моська.— А ты слон, да? — вступился за Курносого Чернявый. — Это не тебя по улицам водили?— Меня, — сказал Брюхатый. — А это не тебе я нечаянно на туфель наступил… двадцать седьмого июня тыща девятьсот семьдесят третьего года: на профсоюзном собрании? Что-то ты тогда был… зеленоватый, а сейчас, гляди-ка, кукарекает. Выговор-то кому тогда всучили?— А кто всучил-то? Кто?— Я, в том числе.— Да ты сам первый лодырь! Прохиндей. Выговор он всучил!.. У меня первый раз недосмотр случился.— Минуточку минуточку, — прервал Брюхатый, — как это ты выразился — «прохиндей»? Я одиннадцать лет после суда без единого взыскания проработал! А ты мне, обезьяна, будешь еще вякать тут! Сам в выговорах весь, как… Ни одного же собрания не обходится, чтобы тебя…— Хватит! — взревел Аристарх. — У меня вон, — показал он на стол, — семь почетных грамот лежат!.. Я и то молчу.— А чего ты можешь сказать? — спросил его Лысый. — Там — семь почетных грамот, а там, — в сторону коридора, — пять покрышек. Я думаю, покрышки — потяжельше, перевесят. Если уж кто самый чистый среди вас, так это я.— Ой! — изумились.— Глядите на этого ангела!— Прямо невеста… в свадебной марле.— Шариков только не хватает.— И ленточек разноцветных…— Да! — гордо сказал Лысый. — У меня две общественные нагрузки, а у вас… У кого хоть одна общественная нагрузка?Все промолчали.— А-а, нечего говорить-то. Вы думаете, это на суде не учтется? Все учтется.— Да, я думаю, все учтется, — сказал Аристарх. — Я думаю, что тот грузовичок с пиломатериалом — тоже учтется.Лысый подрожал в гневе и обиде губами.— Ворюга, — сказал он. — Плюс идейный ворюга: с экономической базой. Ты знаешь, сколько тебе за эту базу накинут? Вот сколько нам всем дадут, столько тебе — отдельно — за базу.— База — для дураков, — струсил Аристарх. — Я — нормальный спекулянт, чего вы тут?— А-а!.. Очко-то не железное?— Но ты тоже — не ерепенься тут, кудрявый!..В это время в дверь позвонили.Все оторопели на миг… Брюхатый даже за сердце взялся.Еще резко, длинно позвонили.— По одному… с вещами, — тихо сказал Чернявый.— Иди, — кивнул Брюхатый Аристарху.— Может, это макулатуру собирают… пионеры, — тихо сказал бледный Аристарх. — Подождем.Опять звонок.— А я нож-то там бросил! — вскричал Курносый. — Подождите, я нож-то хоть уберу, а то же!..— Топорик мой…— А?— Топорик, топорик, — невнятно повторил Аристарх. И показывал пальцем на комнату Веры Сергеевны. — Топорик…— Чего топорик?— Топорик мой тоже возьми, а то нам попытку к изнасило… ой, это… к убийству, к убийству…— Тьфу!.. — заругался Курносый. И побежал за ножом и за топориком.— Мама, роди меня обратно: рубля государственного не возьму, — сказал Брюхатый.— Не будет она тебя больше рожать, — зло и тихо сказал Чернявый. — Она и за этот-то раз раскаивается, наверно.Курносый принес нож и топорик… И засуетился с ними. И зачем-то их оглядел еще.— Ты что? — одними губами спросил Аристарх.— Где они лежали-то?— Вон…Опять звонок, на этот раз вовсе длинный, никакой не «пионерский».— Какая макулатура! — тихо воскликнул Лысый. — Иди.Аристарх поднялся… И медленно, тяжело — как если бы он шел уже по этапу — пошел к двери.— Кто? — спросил он тихо, обреченно.Из-за двери что-то ответили…Аристарх смело распахнул дверь и налетел на вошедшего:— Какого черта ходишь тут?! Звони-ит!..Вошедшим был Простой человек. Он держал ящик с коньяком и улыбался.— А я думал, нет никого! — он не обратил никакого внимания на ругань Аристарха, он держал в руках ящик с коньяком и улыбался. — Куда, думаю, они подевались? Договаривались же вчера. Вот он!И Простой человек пошел с тяжелым ящиком к столу.— Ну, ребятки, седня нам… до Владивостока хватит.На него молча смотрели.Только Брюхатый сказал:— Идиот… Василий Блаженный. На полатях вырос.— А чего вы такие? — только теперь заметил Простой человек. — А? Что вы сидите-то, как вроде вас золотарь облил?— Хочешь в свою Сибирь? В деревню? — спросил Брюхатый.— Хочу, — сказал Простой человек. — Нынче поеду: у меня в сентябре отпуск…— А в долгосрочный отпуск поедешь?— Стоп! — воскликнул Чернявый. — Идея! Вот идея так идея, — и он вскочил, и обнадеживающе посмотрел на всех… — Кажется, мы спасены!— Как? — спросили все в один голос.— Ждите меня! — велел Чернявый и куда-то убежал — вовсе, из квартиры. Вечер, который не успел превратиться в ночь «Пассажиры» ждали. Сидели молча и ждали. Стоял коньяк на столе, но никто к нему не притрагивался… Нет, одна бутылка была распочата; похоже, это Простой человек пригубил. Но и он тоже сидел и ждал. Тикали часы, слабо слышалась какая-то значительная кинематографическая музыка: Вера Сергеевна опять смотрела телевизор.Долго-долго сидели и ждали.Наконец Простой человек не выдержал и встал…— Пойду еще раз, — сказал он. — Хлопну для смелости — и пойду.Он выпил коньяку… Все — от нечего делать — внимательно глядели, как он наливал, как подержал рюмку в руке, тоже глядя на нее, и как выпил. Простой человек выпил и пошел к Вере Сергеевне.
— Я еще раз, — сказал он, входя. — Сергеевна, голубушка… ведь все это — опишут, — сказал он, показывая рукой гарнитур, диван, ковры… — Все-все. Одни обои останутся.— Пусть, — сказала Вера Сергеевна. — Зато преступники будут наказаны.— Преступников не надо наказывать…— А что же их надо — награждать?— И награждать не надо. На них не надо обращать внимания. В крайнем случае, надо с имя находить общий язык.— Спасибо за науку. А они будут продолжать воровать?— Они так и так будут продолжать! Потом: ну какие же они преступники? Вот эти-то?.. Господи!.. Это сморчки! Они вон уже перепугались сидят… с них капает. Ведь на них глядеть жалко. Вы зайдите, гляньте — ведь это готовое Ваганьково. Там только надписи осталось сделать: был такой-то, грел руки возле гарнитуров. Пожалейте вы их, ей-богу! Ну, припугнули — и хватит. Хоть Аристарха свово пожалейте: ведь он со страху… мужиком года полтора не будет.— Ну, что вы — он любовниц заводит! — воскликнула Вера Сергеевна с дрожью в голосе. — У него есть Соня.— Сонька?! — удивился Простой человек. И хлопнул себя руками по штанам. — Господи, боже мой. Ну нашла же ты к кому приревновать. Да с Сонькой вся база… Я! Я!.. — постучал себя в грудь Простой человек. — Я один, можеть, только и не вошкался: потому что я тоже больше коньяк уважаю. Не коньяк даже, а простую водку. Сонька!..— Тем более! — мстительно воскликнула Вера Сергеевна. И встала от телевизора и нервно прошлась по комнате. — Тем более!
1 2 3 4 5
А в комнате, где «пассажиры», о чем-то оживленно договаривались. На Лысого посмотрели… но тут же и утратили всякую надежду. Не очень-то, видно, и надеялись.— Чего вы тут?— Инсценируем счас ее убийство, — сказал Курносый, хихикнув. — Надо такого ей страху нагнать!.. Так ее, дуру, напугать, чтобы она… на диван сделала.Аристарх что-то быстро писал, склонившись к столу.— Как это? — не мог понять Лысый.— Сделаем вид, что мы ее счас укокошим. Изрубим на куски, а вечером — по одному — всю вынесем в хозяйственных сумках.— А он чего пишет?— Полное ее отречение: «Ничего не видела, ничего не знаю». А? Я придумал. Или она подписывает это, или секир башка. Надо только все на полном серьезе! — предупредил Курносый. — Лично я зашиб бы ее без всякой инсценировки, — добавил он, помолчав.— Все, — сказал Аристарх, поднимаясь. — Пошли. Вооружайтесь чем-нибудь пострашней… Все делаем, как на самом деле.— Все на полном серьезе!— А заорет? — спросил Лысый.— Ори. Кругом никого нету, все на сдаче норм ГТО, она это знает, — сказал Аристарх.Стали вооружаться: Курносый взял большой кухонный нож. Брюхатый выбрал тяжелый подсвечник…— Я, как Юсупов, — сообщил он в связи с этим. — Они Распутина подсвечником добивали.Аристарх взял топорик, которым рубят мясо, а Чернявый взял… подушку.— А это-то зачем? — спросил Брюхатый.— А я ей вроде рот буду затыкать.— А-а.А Лысый не взял ничего. Он пояснил так:— А я буду бегать вокруг вас и умолять: «Братцы, может, не надо? Братцы, может, она одумается?»Все это одобрили.— Это хорошо.— Правильно… А то все явимся, как в этой… мульти-пульти такой есть…— Никакой оперетты! — еще раз предупредил Аристарх. — Она ж тоже… не совсем дура.— Во, комедию отломаем! — воскликнул Курносый и опять хихикнул.— А ее инфаркт не хватит раньше времени? — вдруг спросил всех Брюхатый.Все на мгновение замерли…— А?— Инфаркт?— Инфаркт… Нормальный инфаркт миокарда. Или — инсульт.— Да ну!.. — сказал Лысый. — Она из рабочей семьи, у нее отец на гражданской…— Как, Аристарх?— А черт ее!.. Не знаю.— Ну, а если хватит? Ну и что? — спросил Курносый. И посмотрел на Аристарха. — Ну, допустим, хватит?— Пошли, — сказал Аристарх жестко. — Она всех нас переживет… Какой там инфаркт!
И они вошли в комнату Веры Сергеевны.Вера Сергеевна вскочила с дивана и попятилась к окну…— Вера… — дрогнувшим голосом заговорил Аристарх. — У нас положение безвыходное… Ты не догадываешься, зачем мы пришли?Веру Сергеевну стали потихоньку окружать.— Другого выхода у нас нет, Вера…— Братцы, может, не надо? Может, она одумается? — засуетился Лысый.— Вера?.. — Аристарх медленно приближался к супруге — в одной руке топорик, в другой — «отречение».Вера Сергеевна побледнела… И все пятилась к окну.— Да ничего она не одумается! — воскликнул Курносый. — Давайте кончать.— У тебя два выбора: или подписываешь на наших глазах вот это вот — что ты ничего не видела и не знаешь, не собиралась к прокурору… Или мы тебя…— Давайте кончать! Чего тут тянуть?— Я закричу, — еле слышно пролепетала Вера Сергеевна.— А подушечка-то! — вылетел вперед Чернявый.— Ты же знаешь, что кругом никого нет… Все на сдаче ГТО.— А сумки-то заготовили? — спросил Брюхатый. — Разрезать-то мы ее разрежем, а в чем выносить-то?— Да есть сумки — полно. Помельче только разрезать… и по одному все вынесем.— Все уже предусмотрели! — сердито обернулся на всех Аристарх. — Вы вынесите по одному, а я останусь — замою тут все. Чего тут базарить-то?— Главное, внутренности вынести, а остальное-то…— Внутренности! А руки, ноги?.. Куда ноги, например, денешь? Они ни в какую сумку не полезут.— Перерубим! Я ж те говорю: помельче изрубить.— Вы же интеллигентные люди, — негромко сказала Вера Сергеевна. — Все в шляпах… в галстуках…— Вывеска! — воскликнул Чернявый.— Интеллигентные!.. — Брюхатый колыхнул животом от смеха. — Я в лагере трех человек задушил… вот этими вот руками.— Мы, значит, жестокие? — спросил Аристарх. — А ты? Ты не жестокая? — столько людей сразу посадить собралась. Подписывай!Как-то не заметили, что, пятясь, Вера Сергеевна подошла к самому окну, которое очень легко открывалось… Она вдруг вскочила на подоконник, распахнула окно и сказала заполошно:— Если кто только двинется, я прыгаю! Тут только два этажа: сломаю ноги, но все расскажу. Только двиньтесь!Все так и замерли.Первым пришел в себя Аристарх. Он засмеялся искусственно.— Мы же шутим, Верунчик!.. Неужели ты поверила?— Немедленно все убирайтесь отсюда! — Вера Сергеевна обрела уже спокойный и злой голос. — Шутники.— Нет, вы… Нет, она правда поверит, что мы…— Убирайтесь!— Да шутим же мы! — воскликнул в отчаянии Брюхатый. И бросил подсвечник. — Какие мы убийцы! Нас сам час…— Убирайтесь!— Нет, она в самом деле может подумать!..— Да думай она! — взорвался Курносый. — Что хочет, то и пускай думает! — и тоже бросил нож. И первым пошел к выходу. В дверях остановился, обернулся, как он давеча сделал, точно так же погрозил пальцем всем и сказал остервенело: — Но сидеть я все равно не буду! Ясно?! Сидеть я там не буду! Вот пусть они вот все… они вот, они — пусть сидят, а я не буду!Никто ему на это ничего не сказал.Он вышел… И за ним все тоже вышли.И собрались опять в комнате Аристарха. Долго молчали.— Интересно, — заговорил Чернявый, обращаясь к Курносому, — как это ты сидеть не будешь? Все будут сидеть, а ты не будешь?— Не буду! — повторил Курносый.— А у тя что, сиделки, что ли, нету? — ядовито спросил его Брюхатый. — Она у тебя на месте: будешь сидеть, как все.— Он там ходить будет, — подал голос Лысый.Аристарх сидел, обхватив голову руками, и тихо покачивался.— Не буду сидеть! — опять тупо повторил Курносый. — Вы все как хотите, а я — не буду!— Все будем сидеть, — сказал Аристарх, не поднимая головы.Опять некоторое время молчали.— Конечно, — заговорил опять Курносый, — если бы ты был человек как человек, мы, может быть, и не сидели бы.Аристарх поднял голову.— А кто же я?— Бабник! Шлюха в штанах!.. Да хоть бы умел, господи! А то… не выходит же ничего, нет, туда же, куда добрые люди: давай любовницу! Даже Соньку, и ту… тьфу! Рогоносец. С этой Сонькой…— А ты подхалим, — сказал Аристарх первое, что выскочило из его оскорбленной души. — Ты перед начальством на полусогнутых ходишь.— У меня пятеро на шее! — Курносый крепко хлопнул ладонью себя по загривку. — Пятеро!.. Ты вон с одной телкой справиться не можешь, а у меня их — пятеро. Мне не до любовниц!— Зато тебе — до коньяка, — вставил Брюхатый.— А ты вообще заткнись! — развернулся к нему Курносый. — Тебе-то даже полезно посидеть: может, похудеешь маленько. В институт питания собрался!.. Вот тебе и будет институт питания, — и Курносый нервно засмеялся.Брюхатый навел на него строгий взгляд.— Шавка, — сказал он. Помолчал и еще сказал: — Моська.— А ты слон, да? — вступился за Курносого Чернявый. — Это не тебя по улицам водили?— Меня, — сказал Брюхатый. — А это не тебе я нечаянно на туфель наступил… двадцать седьмого июня тыща девятьсот семьдесят третьего года: на профсоюзном собрании? Что-то ты тогда был… зеленоватый, а сейчас, гляди-ка, кукарекает. Выговор-то кому тогда всучили?— А кто всучил-то? Кто?— Я, в том числе.— Да ты сам первый лодырь! Прохиндей. Выговор он всучил!.. У меня первый раз недосмотр случился.— Минуточку минуточку, — прервал Брюхатый, — как это ты выразился — «прохиндей»? Я одиннадцать лет после суда без единого взыскания проработал! А ты мне, обезьяна, будешь еще вякать тут! Сам в выговорах весь, как… Ни одного же собрания не обходится, чтобы тебя…— Хватит! — взревел Аристарх. — У меня вон, — показал он на стол, — семь почетных грамот лежат!.. Я и то молчу.— А чего ты можешь сказать? — спросил его Лысый. — Там — семь почетных грамот, а там, — в сторону коридора, — пять покрышек. Я думаю, покрышки — потяжельше, перевесят. Если уж кто самый чистый среди вас, так это я.— Ой! — изумились.— Глядите на этого ангела!— Прямо невеста… в свадебной марле.— Шариков только не хватает.— И ленточек разноцветных…— Да! — гордо сказал Лысый. — У меня две общественные нагрузки, а у вас… У кого хоть одна общественная нагрузка?Все промолчали.— А-а, нечего говорить-то. Вы думаете, это на суде не учтется? Все учтется.— Да, я думаю, все учтется, — сказал Аристарх. — Я думаю, что тот грузовичок с пиломатериалом — тоже учтется.Лысый подрожал в гневе и обиде губами.— Ворюга, — сказал он. — Плюс идейный ворюга: с экономической базой. Ты знаешь, сколько тебе за эту базу накинут? Вот сколько нам всем дадут, столько тебе — отдельно — за базу.— База — для дураков, — струсил Аристарх. — Я — нормальный спекулянт, чего вы тут?— А-а!.. Очко-то не железное?— Но ты тоже — не ерепенься тут, кудрявый!..В это время в дверь позвонили.Все оторопели на миг… Брюхатый даже за сердце взялся.Еще резко, длинно позвонили.— По одному… с вещами, — тихо сказал Чернявый.— Иди, — кивнул Брюхатый Аристарху.— Может, это макулатуру собирают… пионеры, — тихо сказал бледный Аристарх. — Подождем.Опять звонок.— А я нож-то там бросил! — вскричал Курносый. — Подождите, я нож-то хоть уберу, а то же!..— Топорик мой…— А?— Топорик, топорик, — невнятно повторил Аристарх. И показывал пальцем на комнату Веры Сергеевны. — Топорик…— Чего топорик?— Топорик мой тоже возьми, а то нам попытку к изнасило… ой, это… к убийству, к убийству…— Тьфу!.. — заругался Курносый. И побежал за ножом и за топориком.— Мама, роди меня обратно: рубля государственного не возьму, — сказал Брюхатый.— Не будет она тебя больше рожать, — зло и тихо сказал Чернявый. — Она и за этот-то раз раскаивается, наверно.Курносый принес нож и топорик… И засуетился с ними. И зачем-то их оглядел еще.— Ты что? — одними губами спросил Аристарх.— Где они лежали-то?— Вон…Опять звонок, на этот раз вовсе длинный, никакой не «пионерский».— Какая макулатура! — тихо воскликнул Лысый. — Иди.Аристарх поднялся… И медленно, тяжело — как если бы он шел уже по этапу — пошел к двери.— Кто? — спросил он тихо, обреченно.Из-за двери что-то ответили…Аристарх смело распахнул дверь и налетел на вошедшего:— Какого черта ходишь тут?! Звони-ит!..Вошедшим был Простой человек. Он держал ящик с коньяком и улыбался.— А я думал, нет никого! — он не обратил никакого внимания на ругань Аристарха, он держал в руках ящик с коньяком и улыбался. — Куда, думаю, они подевались? Договаривались же вчера. Вот он!И Простой человек пошел с тяжелым ящиком к столу.— Ну, ребятки, седня нам… до Владивостока хватит.На него молча смотрели.Только Брюхатый сказал:— Идиот… Василий Блаженный. На полатях вырос.— А чего вы такие? — только теперь заметил Простой человек. — А? Что вы сидите-то, как вроде вас золотарь облил?— Хочешь в свою Сибирь? В деревню? — спросил Брюхатый.— Хочу, — сказал Простой человек. — Нынче поеду: у меня в сентябре отпуск…— А в долгосрочный отпуск поедешь?— Стоп! — воскликнул Чернявый. — Идея! Вот идея так идея, — и он вскочил, и обнадеживающе посмотрел на всех… — Кажется, мы спасены!— Как? — спросили все в один голос.— Ждите меня! — велел Чернявый и куда-то убежал — вовсе, из квартиры. Вечер, который не успел превратиться в ночь «Пассажиры» ждали. Сидели молча и ждали. Стоял коньяк на столе, но никто к нему не притрагивался… Нет, одна бутылка была распочата; похоже, это Простой человек пригубил. Но и он тоже сидел и ждал. Тикали часы, слабо слышалась какая-то значительная кинематографическая музыка: Вера Сергеевна опять смотрела телевизор.Долго-долго сидели и ждали.Наконец Простой человек не выдержал и встал…— Пойду еще раз, — сказал он. — Хлопну для смелости — и пойду.Он выпил коньяку… Все — от нечего делать — внимательно глядели, как он наливал, как подержал рюмку в руке, тоже глядя на нее, и как выпил. Простой человек выпил и пошел к Вере Сергеевне.
— Я еще раз, — сказал он, входя. — Сергеевна, голубушка… ведь все это — опишут, — сказал он, показывая рукой гарнитур, диван, ковры… — Все-все. Одни обои останутся.— Пусть, — сказала Вера Сергеевна. — Зато преступники будут наказаны.— Преступников не надо наказывать…— А что же их надо — награждать?— И награждать не надо. На них не надо обращать внимания. В крайнем случае, надо с имя находить общий язык.— Спасибо за науку. А они будут продолжать воровать?— Они так и так будут продолжать! Потом: ну какие же они преступники? Вот эти-то?.. Господи!.. Это сморчки! Они вон уже перепугались сидят… с них капает. Ведь на них глядеть жалко. Вы зайдите, гляньте — ведь это готовое Ваганьково. Там только надписи осталось сделать: был такой-то, грел руки возле гарнитуров. Пожалейте вы их, ей-богу! Ну, припугнули — и хватит. Хоть Аристарха свово пожалейте: ведь он со страху… мужиком года полтора не будет.— Ну, что вы — он любовниц заводит! — воскликнула Вера Сергеевна с дрожью в голосе. — У него есть Соня.— Сонька?! — удивился Простой человек. И хлопнул себя руками по штанам. — Господи, боже мой. Ну нашла же ты к кому приревновать. Да с Сонькой вся база… Я! Я!.. — постучал себя в грудь Простой человек. — Я один, можеть, только и не вошкался: потому что я тоже больше коньяк уважаю. Не коньяк даже, а простую водку. Сонька!..— Тем более! — мстительно воскликнула Вера Сергеевна. И встала от телевизора и нервно прошлась по комнате. — Тем более!
1 2 3 4 5