Дома, на двери, нашел записку:
«Не радуйся сильно, ты свое получишь, скрываться бесполезно – смерть будит тижелая».
«Тоже в смерть балуются, – как-то равнодушно подумал Ивлев. – Всякая гнида грозится стать вошью».
В комнате холодно, неуютно, жильем не пахнет. Ивлев включил свет, не раздеваясь, лег на кровать лицом вниз. Подумал, что надо бы запереться, но лень было вставать, и страха не было.
«Пусть приходят. Пусть казнят».
Захотел представить человека, автора записки, – всплыло лицо, похожее на лицо Шкурупия.
«Надо же так безответственно брякнуть: смерть будет тяжелая. Посадить тебя, сволочь, голой задницей в навоз и забивать осиновым колом слова твои обратно в глотку. Чтобы ты наелся ими досыта, на всю жизнь».
Опять потянулась бесконечная ночь. Часа в два Ивлев встал, нашел письма к Марии с родины, списал адрес и составил телеграмму ее отцу. Он знал только, что тот работает секретарем райкома партии на Алтае.
«Срочно вылетайте помочь Марии». Адрес и подпись. И стал ждать утро. Ходил по комнате, думал о чем угодно, только не о делах сегодняшнего дня. Вспомнил почему-то, как он пацаном возил копны, и его один раз понесла лошадь. То ли укусил ее кто, то ли испугалась чего – вырвала из его слабых ручонок повод и понесла. За ним на другой лошади летел мужик-стогоправ, не мог догнать, кричал: «Держись за гриву! Крепче держись!… Отпустишься – запорю потом!». Зыкнуться бы тогда головой об землю – ни забот бы сейчас, ни трудностей не знал.
За окном стало светлеть. Ивлев прилег на кровать и забылся в зыбком полусне.
Через два дня прилетел Родионов.
Ивлев шел с работы и увидел на крыльце своего дома пожилого мужчину. Он догадался, кто это.
– Здравствуйте. Ивлев.
– Здравствуй. Я – отец Марии.
– Я догадался. Сейчас войдем, я расскажу все, – Ивлев отомкнул замок, впустил Родионова в дом.
– Ну? – глаза Родионова покраснели от бессонницы. – Слушаю.
– Мария спуталась здесь с плохими людьми… В общем, ей грозит тюрьма.
– Что они делали?
– Воровали. А кто помоложе, продавали. Ворованное хранилось у Марии.
Левый уголок рта у Родионова нервно дергался книзу. Он закурил, крепко прикусил папироску зубами.
– Ты – муж, насколько я понимаю?
– Да.
– Как же ты позволил?…
– Я не знал ничего. Она еще до меня была знакома с ними.
– Сейчас она где? Сидит?
– Нет, не сидит. Но я не знаю, где. Она ушла из дома. Можно в милиции узнать, где она сейчас.
– Пойдем в милицию.
Почти всю дорогу молчали. У самой милиции Ивлев тронул Родионова за рукав, остановил. Сказал, глядя прямо в глаза ему:
– Как-нибудь отведите ее от тюрьмы. Она пропадет там.
Родионов смотрел на зятя угрюмо и внимательно.
– Как вы жили?
– Плохо жили. Любви у нее никакой не было… Почему пошла за меня, не знаю.
– Телеграмму-то раньше надо было дать.
– Я сам не знал, что так обернется…
– Пошли.
К начальнику Родионов вошел один. Ивлев сел на диван и стал ждать.
Ждать пришлось около часа. Наконец Родионов вышел… Увидел Ивлева, подошел, сел рядом.
– Ну?
– Плохо, – тихо сказал Родионов. – Не знаю… – Помолчал, повторил: – Не знаю.
– Я тоже зайду к нему, – Ивлев поднялся.
Родионов, продолжая сидеть, – Ивлев видел, как он раза два незаметно, под пиджаком, погладил левую сторону груди, – сказал:
– Я схожу к ней, а ночевать приду к тебе.
– Хорошо. Найдете?
– Найду.
Ивлев вошел к начальнику.
– Здравствуйте.
– Здравствуй. Садись. Отца ты вызвал?
– Я.
– Поздновато. Дело-то уже там гуляет, – подполковник показал глазами на потолок – на втором этаже была прокуратура. – Я лично ничего не могу сделать. Жалко, конечно, отца.
– Неужели ничего нельзя сделать?
Начальник не сразу ответил.
– Не знаю. Может, и можно что-нибудь… Там, – он кивнул в сторону окна, в направлении к центру города. – Там – люди большие. Подумал насчет нашего предложения?
– Думаю.
– Давай, давай, думай. На, кстати, эти документы. Мой тебе совет: иди к нам. Что вы боитесь милиции, как пугала?
– Я не боюсь. Но подумать-то надо.
– Вот и думай. Проучишься два года, начнешь работать, а там можно подавать заявление о восстановлении в партии.
– Подумаю. Один вопрос можно?
– Можно.
– Почему вы именно меня хотите послать? Что, желающих что ли, нету?
– Желающих больше, чем надо. Это, знаешь… потом поймешь. Жду тебя через три дня.
Ивлев взял документы и вышел из кабинета.
«А ведь пойду, наверно, в милицию-то», – подумал он.
Родионов пришел поздно. Мрачный.
– Вот какие, брат, дела. Дай умыться.
Ивлев налил воды в рукомойник, подал мыло, полотенце. Очень хотелось спросить о Марии – что она, как? И не хватало решимости. Родионов точно подслушал его мысли.
– Что же о жене-то не спросишь?
– Как она?…
– Плохо наше дело: и твое и мое.
«Уеду к чертовой матери отсюда, – решил Ивлев. – Поеду на эти курсы».
– Я примерно так и думал.
– А?
– Я знаю, что плохо. Мое – особенно. А ваше… Мне начальник намекнул, что можно похлопотать… там.
– Не знаю. Буду стараться, конечно.
– Есть хотите?
– Нет, – Родионов вытерся, повесил полотенце, сел к столу, сгорбатился. Опять погладил под пиджаком левую сторону груди.
Молчали. Все было ясно.
На улице шел поздний осенний дождик. Уныло хлюпало под окнами, в стекла мягко и дробно стучало.
– Ты сам здешний?
– Нет, тоже с Алтая.
– Откуда?
Ивлев назвал деревню.
– А как сюда попал?
– Служил в этих местах… остался.
– А родители там живут?
«Ничего домой не написала обо мне, – подумал Ивлев. – Она и жить-то со мной не собиралась».
– Родители мои… Вот, вручили сегодня… – Ивлев достал из кармана справки и подал Родионову. Тот внимательно их прочитал, недоуменно уставился на Ивлева. Тот сперва не понял, в чем дело.
– Что?
– Твоя фамилия Ивлев?
– Ивлев, да.
– А тут – Докучаевы.
Ивлев рассказал свою постылую историю. Родионов слушал, глядя в стол. Из-за кустистых бровей не видно было глаз его, и непонятно было, как он относится ко всему этому. Впрочем, Ивлев и не хотел знать, как он относится. Ему было все равно. Рассказал, забрал бумажки, положил в карман.
– Давай спать, – решительно сказал Родионов.
– Давайте.
Родионов лег на кровать. Ивлев на диван. Закурили, выключили свет. Молчали. Плавали в темноте два папиросных огонька, то вспыхивая, то совсем почти угасая. Сыпал в окна дождь, тоскливо барабанил по крыше.
– Предлагают ехать учиться на оперативного работника, – сказал Ивлев. – На два года. Как думаете – стоит?
Огонек родионовской папироски ярко вспыхнул, выхватил из тьмы его лицо, часть подушки…
– По-моему, стоит. И надо восстановиться в партии.
– Я тоже так думаю.
Замолчали. Папироски погасили. Непонятно – спали или нет. В комнате было тихо.
Через три дня Ивлев уехал на курсы в областной центр, Родионов остался вызволять дочь из мусорной ямы, куда завлекла ее развеселая жизнь.
Простились утром, дома. Ивлев собрал барахлишко в чемодан, сел на него, посмотрел на Родионова. Тот усмехнулся.
– Готов?
– Долго нищему собраться – только подпоясаться.
– Закурим на дорожку.
Закурил. Встали.
– Счастливо тебе. Напиши, как устроишься. Адрес есть?
– Есть. – Ивлев достал записную книжку, заглянул в нее. – Есть.
– Напиши.
– Обязательно. Вы мне тоже напишите, как тут все…
– Напишу.
Пожали руки… Ивлев подхватил чемодан и вышел, не оглядываясь. И потом, когда шел по улице, ни разу не оглянулся на дом, где убили его первую большую любовь… Растоптали в вонючем углу, испинали тяжелыми сапогами, замучили.
В воскресенье за завтраком Ефим Любавин повел перед сыном и племянником такую речь:
– Строится народишко шибко. Прямо как блины пекут – дом за домом. Не успеешь оглянуться – уж дом стоит.
– В гору пошел мужик, – поддакнул Пашка. – Набирает сил.
– Как вы насчет своей дальнейшей жизни соображаете? – прямо спросил Ефим.
– Тоже надо в гору, – легкомысленно сказал Пашка. Иван не понял, куда клонит дядя.
– Строиться надо, – выложил Ефим, неодобрительно глядя на сына. – Когда-никогда, а семьи-то будут. Где жить? Тут Андрей будет.
Пашка почесал мизинцем переносье, скосоротился – сделал вид, что глубоко задумался; Иван на самом деле задумался.
– Мой вам совет такой, – продолжал Ефим, – берите ссуду – каждый по десять тыщ и зачинайте строиться. Место вам Николай отведет хорошее – какое сами выберете. Строиться лучше вместе – легче. Рубите крестовый дом на два семейства и живите. Как?
– Пойдемте в горницу, потолкуем, – предложил Иван, мысль о строительстве собственного дома понравилась ему.
Перешли в горницу, закурили.
– Я уже все обдумал, – заговорил Ефим. – Сейчас первым делом надо брать ссуду. Потом езжайте вверх, в Чернь, наймите там человек пять плотников и срубите сруб. Иногда там уже готовые стоят – на продажу. Это станет тыщ семь-восемь, не больше. А за девять-то можно ха-ароший домину заворотить. Вот. Плотите там плот и сплавляйте сюда. Только это тоже надо быстрее делать, пока вода высокая держится. Крестовый дом – это как раз плот. Можно еще небольшой салик подцепить – на банешку, на пристройки разные. Вопчем, там поглядите. На месте.
– А если на машине вывезти сруб? Не лучше? – спросил Пашка.
– Дороже. Ты за одни машины ухнешь тыщи полторы, если не больше. А по реке его за два дня сплавляют.
– Надо знающего человека – по реке-то. А то накуряемся на порогах.
– Гринька сплавает с вами, я говорил с ним. Вот. А тут, приплывете, помощь отведем – навалимся все сразу и за неделю поставим. Тесу можно в совхозе купить. А можно так, взять пару машин, съездить ночью на Бию, наторкать выше кабин и привезти на совхозную пилораму – как будто сами приплавили. А за распиловку – ерунда, копейки берут. Поняли? К первым снегам дом будет уже под крышей стоять. А окосячить там, печку сбить, отштукатурить – это плевое дело.
– Ну, что? – Пашка посмотрел на Ивана.
– А ссуду-то дадут мне? – спросил тот.
– А чего?
– Я же не совхозник.
– Ерунда, – авторитетно сказал Ефим. – Поговорим с Родионовым, он сделает.
– Поедем прямо сейчас, а? – загорелся Пашка. – Посмотрим на месте – как, что… Доскочим до Онгудая…
– Зачем до Онгудая? – встрял Ефим. – Вы доезжайте до Симинского перевала, там уже можно рубить. Зачем далеко забираться.
– Сейчас схожу к Родионову, узнаю насчет завтра.
– Слушай!… – Пашке пришла в голову какая-то мысль. – Если он завтра никуда не поедет, попроси «Победу».
– Даст думаешь?
– А чего ему? Что она, его собственная, что ли?
– Ладно, – Иван пошел к секретарю.
Через двадцать минут он подъехал к дому на «Победе».
– Дал. У них завтра бюро. Ссуду тоже обещал помочь…
– Ну!…
Мигом собрались, захватили продуктов на случай ночевки, ружьишко и покатили.
Пашка сел на заднее сиденье, развалился, спел про восемнадцать лет, потом перелез к Ивану.
– Посижу хоть раз, как начальник.
– Как насчет дома-то думаешь? – спросил Иван.
– А что?… Давай строиться. Надо ведь.
– Надо. А хватит двадцати тыщ?
– Хватит, я думаю. Не хватит – у отца есть в загашнике, раскошелится. Знаешь, где поставим?
– Где?
– У реки. Я знаю одно местечко… над обрывом. Красотень! С одной стороны – река, острова, березник на том боку… Когда солнце садится, там как все равно пожар разгорается. А с другой стороны – гора. Банешку прямо на лбу, над обрывом поставим. Залезешь зимой на полок, глянешь в окошечко – все позастывало, а тут жарынь, спасу нет!…
– Хм, – Иван с удовольствием слушал.
– А летом, например: я приехал с работы, и ты приехал… Так? Взяли бутылочку, поставили ее в сенцы, а сами на реку с неводом – рядом! Добыли на пару сковородок, твоя или моя жена поджарит…
– Нету их, вот беда.
– Будут! – твердо сказал Пашка. – Нашел об чем горевать.
– Как у тебя с этой, с Майей-то?
– Та-а…
– Что?
– Та-а… Пока никак. Под нее учитель клин бьет. Я, конечно, не сдаюсь, но… Да будут жены!
– Конечно. Нет, дом действительно надо сделать, – сказал Иван серьезно. Его все больше и больше увлекала эта мысль.
– Сделаем, что мы, калеки, что ли.
– Над рекой поставим – это было бы…
– Значит, так: там вон двое голосуют, – перебил его Пашка, – я изображаю начальника, а ты шофер. Понял?
«Ну балаболка!», – изумился Иван.
– Ладно.
«Голосовали» старушка и девушка. Иван тормознул около них.
Девушка подбежала первой, обратилась к Ивану:
– До Маймы довезите, пожалуйста.
Иван молча кивнул в сторону Пашки. Пашка важно нахмурился, окинул девушку строгим взглядом… Девушка просительно смотрела на молодого «начальника».
– Можно, – разрешил Пашка.
– Бабушка!… Давай сюда! – крикнула девушка.
Приковыляла бабка.
– Бла-адать, от бла-адать-то, – говорила она, тоже влезая в «Победу».
Поехали.
– Зачем в Майму-то, бабка? – спросил Пашка. Обернулся назад и уставился на девушку.
– Вы меня спрашиваете? – спросила девушка.
– Я же ясно сказал: бабушка, – начальственным голосом, грубовато сказал Пашка.
– Я-то? Хлопотать, сынок, насчет пензии. Я работала там, а теперь еду добывать справки, – охотно объяснила бабушка.
– А вы? – спросил Пашка девушку.
– Я тоже в Майму.
– Тоже насчет пенсии?
– Что вы!…
Слушая краем уха Пашкину болтовню, Иван крепко задумался насчет дома. За всю жизнь у него не было не только своего дома, но даже угла, куда бы можно было прийти и делать, что хочется, и чтоб тебя никто не одергивал, не косился. Как подхватила его с семи лет суетливая казенная жизнь, как закрутила, так крутит до сей поры. Детдом, интернаты, казармы, блиндажи, окопы, рабочие общежития… Даже когда женился, и то жил, как в общежитии – пять человек в одной комнате. И как-то свыкся с этим – как будто так и надо. И вдруг, оказывается, можно построить свой дом над рекой, можно прийти вечером, лечь, закрыть глаза – отдохнуть. Надо, видно, и отдохнуть иногда – за тридцать перевалило. Сколько можно. Вместе с домом, вернее, в доме он видел и Марию… Его не смутила первая неудача, только озлобила и подхлестнула.
«Рано я начал действовать, рано. Надо было не с этого начинать».
С того самого вечера, когда Мария так великолепно отшила его, Иван видел ее два раза. Один раз дома, когда приходил узнавать у Родионова, куда и когда ехать. Дело было вечером, Родионовы уже ужинали. Хозяин пригласил его к столу, Иван отказался. Узнал, когда ехать и ушел. На Марию ни разу не глянул, но чувствовал, что она смотрела на него. Второй раз, когда возил Клавдию Николаевну и Марию в город. Женщины сидели сзади и негромко разговаривали о том, что необходимо купить в городе в первую очередь. Иван краем глаза видел в зеркальце Марию и всю дорогу наблюдал за ней. Нарочно ехал не так быстро – чтобы продлить удовольствие. Потом ждал их у магазинов, без конца курил и думал: «А ведь влюбился!… Эх, черт тебя задери».
В Майме ссадили девушку со старушкой. Зашли в чайную, выпили по кружке пива, поехали дальше.
– Тут я не бывал, – сказал Иван.
– Давай я порулю, а ты посмотри. Тут здорово!
Поменялись местами.
– Только не гони, – попросил Иван.
Красота кругом была удивительная. Горы подступали к самому тракту, часто серые отвесные стены поднимались прямо от кювета, слева. А внизу, далеко, ослепительно сверкала чешуей Катунь. То поднимались, петляя, то ехали вниз… То видно было далеко вокруг, и тогда у Ивана захватывало дух от невиданного простора, от силы земной. Всюду, куда хватал глаз, горы, горы… Серо-зеленые, с каменными боками, обшарпанными временем, громоздились они одна на другую, горбатились, щетинились редким сосняком. А внизу было прохладно и немножко тоскливо, и хотелось, чтобы тракт снова полез вверх.
К обеду доехали до Симинского перевала.
– Ну, вот, – сказал Пашка, – Симинский начинается. Давай осмотримся. Тут есть один зверосовхоз, туда, что ли, свернем?
– Давай свернем.
Приехали в совхоз, остановились у крайней избы. Разговорились с хозяином.
– Это вам надо в Чуяр, деревня такая на Катуни, – сказал хозяин, белоголовый старик с медной серьгой в ухе. – Езжайте по той же дороге, потом она, дорога-то, на две разойдется: одна по правую руку пойдет, другая по левую. Вот, которая по левую, вы по ней и езжайте. И прямо до Чуяра. Там и рубят дома.
– Спасибо, отец.
Старик вышел проводить их за ворота. Посмотрел на «Победу»…
– Большой дом-то надо?
– Крестовый.
– Там у меня зять живет. Расторгуев Ванька… Как заедете в Чуяр, так четвертый дом по левую руку. Поговорите с ним, может, он согласится. Он лес готовил нынче, хотел тоже рубить да вниз плавить, а сам занемог чего-то. Он лесником работает.
– Расторгуев?
– Расторгуев, Расторгуев. Ванька Расторгуев, спросите, вам любой покажет. Он готовил лес-то, я знаю.
– Ну, спасибо.
– Ага. А найдете, скажите, что просил, мол, отец-от, я, значит, чтоб он не продавал всех поросят. У него скоро пороситься будет, так пусть мне двух оставит.
– Ладно.
До Чуяра доехали часа за полтора. Небольшая деревня на самом берегу реки. На плетнях сушатся невода, сети, переметы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56