Добрый черный джамелийский чай вознесся к небесам облаками дыма — как и прочая добыча, награбленная калсидийцами и сложенная в том самом лабазе. Мингслей прокашлялся и спросил:
— Итак. Чего ты для нас добилась?
Серилла не опустила перед ним взгляда. Она успела выработать для себя некое правило и теперь собиралась неукоснительно следовать ему. Правило же гласило: теперь, когда она избавилась от Роэда Керна, ни один мужчина более не заставит ее оробеть. И в особенности тот, кто готов был вообразить, будто прижал ее к ногтю. Неужели вчерашний день так ничему его и не научил?
Тинталья между тем сдержала свое обещание и отправилась разыскивать «Кендри» и прочие живые корабли. В ее отсутствие люди засели составлять всеобъемлющий договор. И Мингслей, не посоветовавшись с Сериллой, с самого начала предложил, чтобы при обсуждении статей и положений решающее слово принадлежало именно ей.
«Она представляет Джамелию, — твердил он во всеуслышание. — А мы все пока еще подданные сатрапии. Надо, чтобы она вела от нашего имени переговоры с драконицей. И чтобы она же правильно распределила наши роли в жизни обновленного города!»
Тогда взял слово тот рыбак, Малявка Келтер.
«Со всем почтением к уважаемой госпоже, хочу все же заметить, что не желаю признавать за ней какие-то особые полномочия. Пусть на здоровье сидит с нами и высказывается как представительница Джамелии, но дело-то касается Удачного, а значит, Удачному его и решать!»
«Ну, коли ты не хочешь уступить надлежащее ей право, так я не вижу, зачем бы вообще нам, новым торговцам, здесь присутствовать, — расшумелся Мингслей. — Тем более что нам отлично известно, что и старинные торговцы не очень-то рвутся признавать законность наших прав на наши земли и…»
«Счастливый путь, — вздохнула предводительница татуированных. — Или сиди здесь в качестве свидетеля, но только, во имя всего святого, заткнись! Дело и так к вечеру: нам может не хватить времени на обсуждение действительно важных дел, а тут еще ты со своим представлением…»
Остальные члены собрания уставились на Мингслея, выражая молчаливое согласие со словами бывшей рабыни. Мингслей поднялся и с угрозой в голосе проговорил:
«Мне известно кое-что важное! Кое-что такое, что впоследствии заставит вас пожалеть, что я не остался и не поделился этим знанием с вами. Кое-что такое, что сведет на нет все, о чем вы тут договоритесь. Кое-что такое, что…»
Но довершить свою речь ему не удалось: двое крепких парней из числа народа Трех Кораблей подошли к новому торговцу, подхватили так, что ноги Мингслея отделились от пола, и тихо выставили его за дверь покоя для заседаний Совета. Он только и успел с этаким возмущенным недоумением оглянуться на Сериллу. Он ни мгновения не сомневался, что она примет его сторону. А она не приняла. И даже не попыталась взять в свои руки ведение нынешнего совещания, предпочтя предложенную ей роль наблюдательницы от Джамелии. И — совсем уже нечаянным образом — выступила в качестве главной блюстительницы изначальных хартий Удачного. Между прочим, тут-то сказалась ее книжная ученость Сердечной Подруги, работавшей еще с прежним сатрапом. По некоторым положениям хартий ее познания оказались глубже и шире, чем у самых просвещенных торговцев из старинных семей, что и снискало ей вполне заслуженное уважение, граничившее с восторгом. Кажется, до них начинало доходить, что ее тонкое понимание договоренностей между Джамелией и Удачным могло-таки сослужить им всем добрую службу. Новые торговцы выказали гораздо меньшее удовлетворение.
И вот теперь она сидела лицом к лицу с главнейшим их представителем и, по сути, подначивала его окончательно выяснить отношения.
Мингслей же для себя объяснил ее затянувшееся молчание смущением.
— Вот что я тебе скажу, — начал он. — Ты уже дважды нас подвела, и очень здорово подвела. А следовало бы тебе помнить, с кем надо дружить! Что вообще это за чепуха с восстановлением изначальных хартий? Мы-то что от нее будем иметь? Ничего! Могла бы ты и получше о нас позаботиться! — Мингслей передвинул чашечку на блюдце и коварно добавил: — Особенно после всего, что мы для тебя сделали.
Серилла не спеша отпила чаю. Они сидели в гостиной бывшего дома Давада. Калсидийские налетчики успели сжечь восточное крыло особняка, но эта часть дома оставалась вполне годной для проживания. Серилла едва заметно улыбнулась про себя. Ее чашечка в отличие от чашки Мингслея не была треснута. Пустячок, а приятно. Она наконец избавилась от страха обидеть его. Она прямо посмотрела на Мингслея, понимая, что настало время подвести черту.
— Я действительно собираюсь в полной мере восстановить изначальный договор, — сказала она. — И даже более: я намерена предложить его в качестве краеугольного камня в основание обновленного Удачного. — И она лучезарно улыбнулась Мингслею, как если бы ей только-только явилась некая блистательная идея. — Полагаю, если бы вы захотели отправиться вверх по реке, торговцы из Чащоб предложили бы вам то же, что и татуированным. Конечно, и требования были бы предъявлены те же самые. Вам пришлось бы везти туда с собой своих законных дочек и сыновей. Постепенно они переженились бы с местными и получили звание торговцев!
Мингслей так и отшатнулся прочь от стола. Торопливо вытащил носовой платок и промокнул губы.
— Ты что, издеваешься, госпожа Подруга? — выговорил он. — Такое мне предложить!
— А что такого-то? — удивилась Серилла. — Я всего-то хочу, чтобы ты и твои так называемые новые торговцы уселись за стол переговоров на тех же основаниях, что и все остальные. И, как всем прочим, им следует уяснить: чтобы оказаться в самом деле принятыми здесь, им придется выполнить кое-какие условия!
Его глаза так и сверкнули.
— Быть принятыми! Да мы и так имеем полное право жить здесь! У нас есть грамоты, подписанные самим сатрапом Касго, о жаловании нам земельных наделов и…
— Грамоты, купленные ценой немыслимых взяток и подношений. Уж кому-кому, а вам было отлично известно, что взятки — единственный способ получить такие пожалования. Так было куплено то, чего он не мог вам дать по закону. Ты говоришь мне о грамотах, основанных на обмане и нарушенных обещаниях! — И она отпила еще глоток чаю. — Если бы дело обстояло иначе, разве вы согласились бы вывалить за них такую уйму деньжищ? Ты купил себе письменно зафиксированную ложь, «новый торговец». А теперь весь Удачный узнал наконец правду. И состоит она в том, что если у кого и есть полное право здесь жить, так это у рыбаков с Трех Кораблей. Они установили это право в переговорах с жителями Удачного сразу же по прибытии сюда. А прошлым вечером те давние переговоры были продолжены. Теперь у них будут земельные наделы и право голосовать в Совете, и это станет наградой за мужество, проявленное в битве против захватчиков. Конечно, никто не торопится причислять их к сословию торговцев. Это будет достигнуто разве что путем смешанных браков. Я, впрочем, склонна думать, что звание «старинного торговца» очень скоро превратится в некий парадный титул, не дающий особенных привилегий; реально правящим сообществом, как раньше, им уже не бывать. Еще мне представляется, что народ Трех Кораблей весьма дорожит своим именем и своей самостью. Что же касается татуированных, то те из них, кто решит остаться в Удачном, примутся усердно трудиться на восстановлении города, зарабатывая себе таким путем право землевладения. И те, кому это удастся, вместе с землей получат право голосовать, так что и они окажутся на равных со всеми прочими полноправными жителями.
— Понятно, понятно. — Мингслей откинулся в кресле и с удовлетворением сложил руки на животе. — Ну нет бы сразу прямо с этого и начать! Если право голоса и участие в управлении городом зависят от обладания земельными наделами, стало быть, нам, новым торговцам, вовсе нечего опасаться.
— Естественно. Как только вы законным образом приобретете участки земли — милости просим в Совет.
Мингслей побагровел так, что она даже испугалась, как бы его не хватил удар. Когда же он заговорил, то живо напомнил ей кипящий чайник, плюющийся перегретым паром:
— Ты нас предала!
— А чего ты хотел? — отозвалась Серилла невозмутимо. — Вы сами совершили преступление против сатрапии, соблазнив Касго подписать жалованные грамоты, противозаконность которых тогда уже была очевидна. Потом вы явились сюда — и воистину провинились перед Удачным, испоганив его берега работорговлей, к тому же подорвавшей вековой уклад здешней жизни. Но вам и того показалось мало. Ты и твои приспешники надумали захватить уже все. Не только земли Удачного, но и его тайную торговлю! — Она в очередной раз отпила чаю и спокойно улыбнулась Мингслею, после чего продолжила: — А чтобы вернее достичь этого, вы вознамерились вовсе уничтожить сатрапа. И собрались использовать его убийство в качестве предлога, чтобы дать калсидийцам перерезать торговцев из старинных семей, — вам было все равно, лишь бы их имущество отошло к вам. Ну что ж, калсидийцы вам отплатили таким же предательством. То-то вы, помнится, изумлялись! Если бы при этом вы еще и чему-нибудь научились! Так нет же. Решили подмять еще и меня, как подмяли сатрапа, только не взятками, а угрозами. Ну так и получите по заслугам. Я тоже вас предала… Если только можно назвать предательством то, что я открыто возвысила голос за ценности, в которые верила всегда! — И она продолжала самым деловым тоном: — Землю получат те из вашего сословия, кто прославит себя отменным трудом в городе наряду с татуированными и людьми Трех Кораблей. Так решили сами жители Удачного, я их к этому не подталкивала. И лучшего вам никто не предложит. Вот только думаю, что твои люди на это не пойдут, потому что их сердечные привязанности — не здесь. И никогда здесь не были. Ведь здесь нет ни ваших жен, ни ваших наследников и наследниц. Вы всегда рассматривали Удачный в качестве места, где можно погреть руки, и только. Для вас этот город — не дом. И подавно не шанс начать жизнь заново.
— А нагрянет джамелийский флот, что тогда? — осведомился Мингслей. — Наши послания, отправленные в Джамелию с почтовыми птицами, уведомили столицу о том, что от старинных торговцев следует ждать государственной измены. Теперь они смогут убедиться, что мы были тысячу раз правы в своих предостережениях! Это ты и твои друзья, старинные торговцы, отправили сатрапа на смерть!
Ее голос сделался холоден.
— Вот как? Значит, ты отважно признаешь свое участие в заговоре против сатрапа Касго — и тут же принимаешься угрожать мне последствиями? — Серилла с великолепным презрением покачала головой. — Если бы Джамелия вправду собиралась выставить против нас флот, это уже было бы сделано. Похоже, те, кто лелеял надежду отправиться на север и как следует пограбить Удачный, ныне заняты сохранением того, что сами имеют, — либо я ничего уже не понимаю! Но даже если предположить, что этот столичный флот, которым нас последнее время так часто стращают, все-таки явится, — ох не думаю, чтобы он оказался очень силен и велик! Видишь ли, я слишком хорошо знакома с состоянием джамелийской сокровищницы. И я знаю, что весть о гибели сатрапа и угроза междоусобной войны не очень-то поспособствуют тому, чтобы вельможи раскошеливались. Я догадываюсь, на что надеялись заговорщики. Вы полагали, что ваши столичные подельники явятся сюда с боевыми кораблями и выложат вам Удачный на блюдечке. Ну, и от калсидийцев вас оградят, если те начнут уж очень наглеть. Как оно, собственно, и произошло, только гораздо раньше, чем вы полагали!
Серилла слегка перевела дух и налила себе еще чаю. С вежливой улыбкой она указала чайничком на чашку Мингслея — дескать, не хочет ли он? — и решила истолковать его яростное молчание как отказ.
— Так вот, — продолжала она свой политический обзор, — если этот флот однажды все-таки покажется в здешних водах, его встретит дипломатически выверенная сердечность… и хорошо укрепленная гавань. Они увидят город, восстанавливающийся после ничем не оправданного калсидийского нападения. Я все это к тому, что неплохо бы тебе, Мингслей, взглянуть на положение своих собратьев, новых торговцев, под совершенно непривычным тебе углом. Вот скажи мне, к примеру, что вы намерены делать, если сатрап окажется жив? Ибо, если предположить, что драконица не солгала нам, утверждая, что Малта Вестрит не погибла, из этого следует, что и сатрап, вероятно, выжил с нею вместе. Какие неприятности это обстоятельство может вам принести? Особенно если учесть, что у меня есть собственноручно тобою написанное свидетельство о том, что против него существовал заговор новых торговцев. Нет, конечно, не то чтобы ты был лично замешан… — Она положила в мятный взвар ложечку меда и стала задумчиво размешивать. — В любом случае, допустим, появляется этот флот. И его встречает не демонстрация силы и подавно не зрелище бунта и беспорядков, а сугубо вежливое приветствие. Что ж, поживем — увидим. — Она наклонила голову и одарила Мингслея чарующей улыбкой. — Я, кажется, совсем забыла напомнить тебе, что, прежде чем добраться сюда, джамелийским кораблям придется миновать сперва Пиратские острова, а потом еще и так называемые калсидийские сторожевики, Я думаю, это будет все равно что прорываться сквозь рой разъяренных пчел. Так что, когда столичные суда все-таки окажутся здесь, они будут рады-радешеньки оказаться в мирной гавани, к тому же под защитой драконицы. — Она еще помешала ложечкой в чашке и невинно осведомилась: — Или ты уже забыл про Тинталью?
— Ты еще пожалеешь об этом, — уведомил ее Мингслей. И так резко вскочил, что со столика полетели и посуда, и столовые приборы. — Помогая нам, ты могла бы добраться до самых вершин власти! Ты вернулась бы в Джамелию богатой, обеспеченной женщиной и прожила остаток дней своих, наслаждаясь лоском столицы! А ты вместо этого предпочитаешь связать свою судьбу со здешним захолустьем, населенным грубой деревенщиной. Здесь же нисколько не уважают сатрапию! Ты здесь так и будешь никем! Просто независимой женщиной, живущей как все, вот и все!
И он вылетел из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь. «Будешь просто независимой женщиной, живущей как все, вот и все…» Знать бы Мингслею, какое благословение он призвал на ее голову, вместо того чтобы проклясть!
Кендри вернулся в гавань Удачного самостоятельно. С его парусами управлялась довольно-таки поредевшая команда, но корабль летел как на крыльях. Рэйн Хупрус наблюдал за его приближением, сидя на дырявой крыше обгорелого лабаза в порту. Тинталья описала над ними круг в небесах, блеснув серебром. Ее разум коротко соприкоснулся с сознанием Рэйна.
«Та, которую вы зовете Офелией… Она тоже идет домой».
Рэйн смотрел, как Кендри швартовался возле одного из уцелевших причалов. Сразу было видно, что живой корабль сильно переменился. Носовое изваяние — симпатичный мальчишка — больше не размахивало руками и не горланило, радуясь счастливому возвращению. Кендри крепко жмурил глаза, скрестив на груди руки. Рэйн догадывался, что с ним произошло. Должно быть, Тинталья поведала Кендри о том, кем он, бедняга, на самом деле являлся. И так уже, путешествуя на борту живого корабля, Рэйн смутно чувствовал присутствие дракона, таившегося в недрах личности Кендри, и ощущение было, прямо скажем, не из приятных. А теперь, когда его воспоминания, надо думать, полностью пробудились…
Рэйн почувствовал, как душу заливает медленная и неотвратимая жуть. Похоже, подобная перемена должна была произойти с каждым из живых кораблей и ему предстояло это увидеть. Он представил себе их потрясенные лица, их взгляды, обращенные в себя… Каждый станет живым обвинением ему, Рэйну, в том, что некогда совершили его предки. Пусть даже по незнанию совершили, но кому теперь от этого легче? В любом случае, они отняли у нерожденных драконов их настоящие жизни, а души обрекли на бескрылую и бесполую вечность в облике парусных кораблей.
Рэйн понимал, что должен радоваться хотя бы тому, что Офелия, по всей видимости, вышла победительницей из схваток с калсидийскими кораблями. Однако радости не было. Он лишь представлял себе, как Грэйг Тенира примчится на пристань приветствовать Офелию, которую любил всю жизнь, — и увидит перед собой глаза драконицы, злобно горящие на деревянном лице. Рэйну отчаянно не хотелось при этом присутствовать. Ибо тогда станет совсем очевидно, что его пращуры нанесли непоправимый ущерб не только драконьему роду. Ему достаточно будет взглянуть на друга, чтобы понять, какой удар обрушился на все старинные семьи Удачного, привыкшие гордиться своими семейными кораблями.
«Сколько перемен! Сколько перемен!» — билось у него в голове. Слишком многое переменилось за такое краткое время, так что ему стало совсем трудно разобраться в собственных чувствах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10