Теперь уже все позади. Операция прошла успешно, мама чувствует себя замечательно, а я сегодня вечером еду назад. А сейчас иду в отделение, где раньше работал, там кое-какие дела остались. А ваши волосы я ещё издалека заметил…
Шпулька невольно обернулась, пытаясь увидеть себя со спины. Её прикрывала огромная копна спутанных, не поддающихся никакой щётке волос. Они вились от природы и были прекрасного бронзового цвета, которому бы позавидовала любая модница эпохи Возрождения. И к тому же их было так много, что сладить со своими волосами Шпульке никогда не удавалось.
— И вы меня по волосам узнали?
— Конечно. У вас волосы как музыка Брамса…
Не столько смысл, сколько тон сказанного заставил девочку покраснеть до корней этих самых волос. Впервые она поняла, что именно чувствует Тереска.
— Почему… Брамса?… — спросила Шпулька, едва дыша.
— Не знаю, — жутко смутился Кшиштоф Цегна. — Мне почему-то показалось похоже.
И тут же подумал, что, наверное, сморозил глупость, но ему действительно показалось похоже. Он любил серьёзную музыку и неплохо в ней разбирался. Не так давно слушал концерт Брамса, и каким-то образом волосы Шпульки ассоциировались у него с этой музыкой, изящной и как бы поблёскивающей в завитках…
Шпулька первая преодолела замешательство и начала расспрашивать молодого человека об учёбе в милицейской школе.
— Я как раз собирался рассказать, — оживлённо подхватил тот. — Мне жутко повезло. Можно сказать, слепое счастье. Я, представьте, успел в последний момент. Теперь правила приёма изменились, и пришлось бы сначала получить высшее образование и только потом туда поступать. Меня приняли ещё по старым правилам. Никогда в жизни не забуду, как вы тогда помогли! Учусь я неплохо, но приходится очень стараться, так как за мной майор постоянно следит. Тот, что меня учиться направил, вы его помните?
— Ещё бы! Я думала, умру на месте, как он на меня тогда взглянул, когда я в кладовке, заперла вашего сотрудника, помните?
— Спрашиваете! Такие вещи не забываются…
Шпулька напрочь забыла, что собиралась сесть в автобус. Она прошла остановку и двинулась дальше, а Кшиштоф Цегна — за ней, не обращая внимания на паршивую декабрьскую погоду и слякоть под ногами. Шпулька рассказала об их с Тереской летних приключениях и «весёленьком» переезде, а Кшиштоф поделился своими личными планами и перспективами на будущее, а также сегодняшними проблемами.
— Знаете, меня сейчас интересуют мотивы, — говорил он, стараясь обойти хотя бы самые глубокие лужи. — Различные мотивы человеческих поступков. Не только преступлений, а и прочих тоже. Даже каких-то мелочей, сущей, можно сказать, ерунды… Человек ведёт себя странно, а почему — объяснять отказывается.
Шпулька внезапно остановилась.
— Как вы сказали? Ведёт себя странно, а объяснять отказывается?
Кшиштоф Цегна взглянул девочке под ноги и вывел её из глубокой лужи.
— Именно. Может, это и не важно, но выглядит-то со стороны подозрительно.
— Точно, — согласилась Шпулька и потихоньку двинулась вперёд. — Я как раз с проблемой столкнулась. Из этой области. Есть такой небольшой городишко, и что-то там происходит. Подозрительное. Один там ногу сломал. А объяснять ничего не хочет. Почему?
— Какой городишко? — заинтересовался Кшиштоф.
— Мослы называется.
— Мослы? — изумился молодой человек. — Не может быть!..
— Вы что, их знаете?
— Нет. Но много слышал. Один мой приятель из-за этих Мослов сделал из себя посмешище на всю Европу. Вообразил черт знает что, поднял тревогу, привлёк к делу этих, ну, из родственного ведомства… И ноль на выходе. А началось все с того, что ночью к ним в отделение примчался босиком мужик. Дело было зимой, и к тому же мужик был трезв как стёклышко. И тоже ничего не хотел объяснять.
Слушавшая с огромным вниманием Шпулька потребовала подробностей. Оказалось, что находившийся в этих несчастных Мослах в командировке солидный научный сотрудник какого-то ботанического института, агроном по образованию, ночью выскочил из замка в одном бельё и босиком, примчался по снегу в отделение милиции и ворвался туда со страшным криком, что он, мол, этого больше не вынесет. Чего именно не вынесет, выяснить так и не удалось, ибо агроном, как только немного оклемался, категорически отказался отвечать на вопросы. Пробормотал, пряча глаза, что ему приснился кошмар, и попросил одолжить ботинки. Больше Кшиштоф Цегна ничего не знал.
Шпулька в свою очередь поделилась с ним соображениями о руке мужа и ноге фотографа. Молодой человек подумал и покачал головой.
— Я думаю, это просто совпадение, — решил он. — Там же все обнюхали, проверили и ничего не обнаружили. Не будь этой проверки, я и сам бы подозревал, что дело нечисто. Но, в конце концов, бывают же идиотские совпадения. Хотя, кто его знает… Сами видите, что получается, когда люди не хотят говорить правду.
Вечером пани Букатова сошла с автобуса на своей остановке и увидела собственную дочь, сидевшую тут же, на лавочке под крышей, в обществе милиционера. Сначала она забеспокоилась, но сразу узнала молодого человека, которого встречала год назад и с которым Тереска и её дочь проворачивали какие-то дела, завершившиеся шумным успехом. Пани Букатова приостановилась, озабоченно посмотрела на промокшие сапоги дочки, но ничего не сказала и пошла домой. Шпулька не обратила на собственную мать ни малейшего внимания, Кшиштоф Цегна вообще её не заметил.
* * *
— Все! Хватит с меня этой проклятой математики, — категорически заявила Шпулька и отодвинула от себя тетрадь. — Последнюю задачу я решила, теперь надо отдохнуть мозгам. Слушай, а что ты обо всем этом думаешь? Мне кажется, что-то здесь кроется.
— А откуда ты вообще про такое дело узнала? — подозрительно поинтересовалась Тереска.
— Так я же не успела рассказать. Все уроки да уроки! Представь себе, я встретила Кшиштофа Цегну!
— Что он здесь делает? Ведь он должен быть в Щитно. Или его уже выгнали?
— Типун тебе на язык! Совсем наоборот! Учится он отлично. А здесь был совсем недолго и уже уехал. Он-то мне все и рассказал.
— Так просто, ни с того ни с сего?
— Да нет. Я сама попросила. С подробностями. Опять эти Мослы. Явно там нечисто и странно, что тебе так не кажется. Один вид этого фотографа чего стоит. Посмотрела бы ты, как он на меня глянул…
— Надо было попросить, чтобы подождал чуток и не глядел, пока я не посмотрю. А вообще не представляю, что там такого может быть. Сама же говоришь, что милиция выясняла и ничего подозрительного не обнаружила.
— В том-то и дело! Ничего подозрительного, все отлично. А чего же тогда этот тип босиком по снегу бегал?
— Не знаю. Может, и впрямь дурной сон приснился…
— А муж? А фотограф? Не слишком ли много?
Тереска в задумчивости пыталась перекусить нитку, которой она пришивала пуговицу к пальто. Это ей не удалось, и она рассеянно оглянулась в поисках ножниц.
— Ну, я не знаю… — неохотно протянула она. — Смотря сколько времени прошло. Может, эти три события произошли в течение десяти лет? Куда я ножницы дела?
Шпулька молча вытянула ножницы из-под учебника математики и подала их подруге. Её раздражало, что та совсем не проявляет интереса к такому заманчивому делу, и одновременно она ругала себя, что не сообразила спросить у Кшиштофа, когда все случилось: кросс по снегу, следствие и всеобщее издевательство над приятелем, выставившим себя на посмешище. Шпулька подумала, что надо бы написать и расспросить.
— Похоже, твой Робин действует на тебя отупляюще, — сердито заметила она. — А я-то надеялась…
— Зато ты при своём Кшиштофе стала не в меру сообразительной, — моментально парировала Тереска. — Если дело и дальше так пойдёт, мы можем поменяться характерами. Так тебе и надо. А в сущности, ты права, — грустно добавила она. — Все это из-за Робина. Пожалуй, я несколько перестаралась.
Тереска так тяжело вздохнула, что подруга тут же забыла о своих претензиях. Сидя на диване и прижимая к груди пальто, Тереска призналась, что слишком много на себя взвалила. Двенадцать часов в неделю занятий с учениками, автошкола, уроки в школе, дополнительное изучение английского, а уж последним гвоздём в крышке её гроба стала верховая езда. После неё несчастная девчонка чувствует себя совсем разбитой.
— Да ты спятила, — с ужасом констатировала Шпулька. — Неужели ему все это надо?
— Балда! Не ему, а мне надо. Впервые в жизни чувствую, что я — хуже, понимаешь, я увидела, что можно знать и уметь гораздо больше. Сколько времени зря потеряно!
— О Господи, смилуйся! — прошептала потрясённая признанием подруги Шпулька.
— Видела бы ты, как они оба ездят верхом! — продолжала Тереска, все больше оживляясь. — Он и его отец. Я там стояла как столб и смотрела. Оба и по-английски отлично говорят.
— А по-французски?
— По-французски нет. Зато по-немецки…
— Английский и немецкий — германская группа, — энергично перебила Шпулька. — Тебе тогда надо учить итальянский или испанский. Тогда бы вы все вместе овладели тремя языковыми группами.
— Двумя.
Шпулька с удивлением взглянула на подругу.
— Третьей, насколько мне известно, ты владеешь от рождения. Не замечала?
— Что?.. А, верно. Может, ты и права, надо бы итальянский, говорят, он лёгкий. Да теперь поздно, я уже начала английский.
— С лошади уже падала?
— Нет. Пока нет.
— Странно. А мне показалось, падала. И сильно головой ударилась. Когда автошкола кончается?
— Пятнадцатого экзамен. Первый, а восемнадцатого второй.
— И как? Сдашь?
Тереска презрительно фыркнула и скатала пальто в тугой узелок.
— Могу хоть сейчас сдавать. Ничего особенного. А ездить я давно умею. На мотоцикле тоже. Восьмёрки одной рукой делаю.
Шпулька покачала головой.
— И ты что, не могла со всеми этими делами подождать хотя бы до конца полугодия?
— Сейчас я уже думаю, что, наверное, надо было подождать, — сокрушённо вздохнула Тереска. — Тогда и уроков возьму поменьше, а то эта автошкола меня без гроша оставила. Честно говоря, я уже на последнем издыхании. Высыпаюсь раз в неделю — в воскресенье.
— А он что же? — сурово прервала Шпулька. — Слепой? Не видит, как ты надрываешься? Что он-то говорит?
Тереска неуверенно покачала головой.
— Не знаю. Я ему не рассказывала. Но кажется, он догадывается и сомневается, сказать или не сказать. Как бы выжидает, что из этого получится: сломаюсь я или нет. А вот фигушки! Не сломаюсь! Эти две недели уж как-нибудь продержусь. И до конца полугодия протяну. А там настанет райская жизнь! Так что ты уже от меня сейчас, пожалуйста, не жди, чтобы я загорелась всякими там мослами, замками и бегающими босиком типами.
Шпулька грустно покачала головой.
— Похоже, мы страдаем от одного и того же: обычные дела. Ну, я-то, понятно, в наказание, а вот ты за что?.. Ладно, я пошла домой. До восемнадцатого недалеко. Подожду. А пока напишу письмо и спрошу, когда это было.
— Кому письмо? Цегне?
Шпулька мгновение колебалась.
— Да, Кшиштофу. За всеми этими разговорами мы и не заметили, как перешли на «ты», и глупо было бы обращаться на «вы». А вот как письмо на «ты» писать, я и не знаю.
— Тоже мне проблема, — не задумываясь отозвалась Тереска. — Пиши так: «Дорогой Кшисек! Прости за фамильярное обращение, но в письмах так принято. А придумать своё, чтобы не звучало глупо, я не в состоянии. Так что уж извини за фамильярность…» — Спиши слова, — потребовала Шпулька. — Здорово у тебя получилось, но я уже не помню начала.
Совершенно позабыв о первоначальной теме разговора, девчонки вышли из комнаты Терески и спустились вниз. В прихожую как раз вошёл вернувшийся с работы пан Кемпиньский, отец Терески. Он запер дверь и начал снимать жутко грязные ботинки. Из кухни выглянул Янушек.
— Пап, у тебя мослы вылетели! — заорал он.
— Что? — возмутился пан Кемпиньский и застыл с одной ногой в носке, а другой — ещё в ботинке.
— Мослы у тебя вылетели! Это не я придумал, честное пионерское. Какой-то тип позвонил и велел тебе передать, что в этом году мослы у тебя вылетели. Он не мог дозвониться на работу, так как у вас линия накрылась.
— Вот черт! — выругался пан Кемпиньский и разулся до конца.
Тереска со Шпулькой застыли на последней ступеньке лестницы. Придя в себя через довольно продолжительное время, они переглянулись, и Тереска констатировала:
— Это судьба…
Безжалостно припёртый к стенке пан Кемпиньский весьма раздражённо пояснил, что речь идёт об одной инвестиции, которую для простоты называют «Мослы», так как объект находится в одноимённом посёлке. В планах объект торчит уже четыре года и каждый год регулярно из планов вылетает. Все эти годы бухгалтерия пана Кемпиньского с ним носится как дурень с писаной торбой, снова вставляет, так как находится новый инвестор.
— Прямо проклятье какое-то! А я надеялся, что хоть в этом году наконец избавимся!..
Причин, по которым несчастная инвестиция не только не была завершена, но даже не начата, пан Кемпиньский не знал. Отцу Терески смутно помнилось, что в большинстве случаев оправданием служило состояние здоровья, все заинтересованные лица — то представители инвестора, то проектировщики, то исполнители работ, то местная администрация — неожиданно подхватывали всевозможные хвори. Прямо эпидемия какая-то!
— Знаете, я только сейчас подумал, а может, там какой климат нездоровый, — высказал предположение пан Кемпиньский. — Болотистая местность, малярия или ещё что..
— Это в горах, — вежливо вставила Шпулька.
— В горах? Ну, может, какие другие болячки. Вирус…
— Руки и ноги ломают, — снова встряла Шпилька.
— Вам что-то известно? — заинтересовался Терескин папа.
— Нет, — ответила Тереска. — Но мы хотим знать. Раз тебе и так придётся с этим повозиться, может, выяснишь, кто там очередной инвестор?
— Хорошо, выясню. Но если что узнаете, обязательно скажите. А то меня это уже серьёзно тревожит. Тереска со Шпулькой вернулись наверх.
— Ничего не поделаешь, берёмся за это дело, — решила Тереска. — И договариваемся сразу основную работу проворачиваешь ты, а я подключаюсь только после восемнадцатого. Похоже, и впрямь что-то здесь нечисто.
— Давай систематизируем факты! — энергично предложила Шпулька. — Вот будет здорово, если это окажется нечто сверхъестественное! Составим перечень известных событий.
— Сразу видно влияние милиционера.\ — Отстань! С чего начнём?
— С установленных фактов, — без колебаний ответила Тереска, доставая из ящика стола чистую тетрадку в клетку. — Есть посёлок и замок. Замок в Мослах. Пойдёшь в библиотеку или на исторический факультет университета и соберёшь материал. Начинай с Силезских Пястов и ищи по порядку, выпишешь, что обнаружишь.
— Есть ещё какие-то реставрационные мастерские, — вспомнила Шпулька, открывая тетрадку и взяв ручку. — Надо будет фотографу позвонить.
— Погоди. Давай по порядку. Известно следующее: во-первых, постройка явно невезучая, разные учреждения уже четыре года не могут с ней справиться. По неясным причинам. Во-вторых, нормальный милиционер впал в панику, и тоже без видимых причин. В-третьих, какой-то тип… Кто он был?
— Дипломированный агроном.
— В-третьих, дипломированный агроном носился с дикими криками босиком по снегу. Безо всякой причины. В-четвёртых, муж сломал руку из-за паршивой пробки от термоса.
— Но ведь это не в замке. И даже не в Мослах, он уже из них выехал!
— Все равно в тех краях. Может, сначала он и был в замке. Надо проверить. Сходишь к ним. Теперь у меня уже есть адрес. Когда он у нас был, оставил координаты и умолял позволить оказать мне какую-нибудь любезность. Вот пусть и расскажет, где был и что делал — в порядке любезности.
Шпулька кивала головой, записывая очередные позиции Мужа занесла в отдельную рубрику.
— В-пятых фотограф странно смотрел, — добавила она — А когда туда поехал, сломал ногу…
— Погоди, опять мы не знаем, где именно, в замке или в окрестностях. Доцент Вишневский не говорил?
— Нет Об этом ничего не говорил. Тереска подумала и распорядилась:
— Позвонишь на работу фотографу и спросишь, может, коллеги знают. Какие ещё факты?
Шпулька перечитала список и с сожалением замёт ила.
— Больше ничего. Мало. Пока видно, что замок в Мостах всем вредит. Надеюсь, что на расстоянии он не действует…
* * *
Когда на следующий вечер Тереска вернулась домой, её уже поджидала взволнованная подруга.
— Слушай, жертв, оказывается, было ещё больше! — зловеще сообщила она сразу же. — Я позвонила на работу, а там мне такого порассказали! Один техник с террасы свалился.
— Вот это да! — воскликнула Тереска. — И что? Разбился насмерть?!
— К счастью, нет. Только ключицу сломал. И тоже без всякой видимой причины. Я так разволновалась, что уже не пошла к тому мужу. А фотограф возвращается через несколько дней. У него были какие-то осложнения, поэтому он так долго там и провалялся. Осложнения уже вылечили, осталась одна нога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Шпулька невольно обернулась, пытаясь увидеть себя со спины. Её прикрывала огромная копна спутанных, не поддающихся никакой щётке волос. Они вились от природы и были прекрасного бронзового цвета, которому бы позавидовала любая модница эпохи Возрождения. И к тому же их было так много, что сладить со своими волосами Шпульке никогда не удавалось.
— И вы меня по волосам узнали?
— Конечно. У вас волосы как музыка Брамса…
Не столько смысл, сколько тон сказанного заставил девочку покраснеть до корней этих самых волос. Впервые она поняла, что именно чувствует Тереска.
— Почему… Брамса?… — спросила Шпулька, едва дыша.
— Не знаю, — жутко смутился Кшиштоф Цегна. — Мне почему-то показалось похоже.
И тут же подумал, что, наверное, сморозил глупость, но ему действительно показалось похоже. Он любил серьёзную музыку и неплохо в ней разбирался. Не так давно слушал концерт Брамса, и каким-то образом волосы Шпульки ассоциировались у него с этой музыкой, изящной и как бы поблёскивающей в завитках…
Шпулька первая преодолела замешательство и начала расспрашивать молодого человека об учёбе в милицейской школе.
— Я как раз собирался рассказать, — оживлённо подхватил тот. — Мне жутко повезло. Можно сказать, слепое счастье. Я, представьте, успел в последний момент. Теперь правила приёма изменились, и пришлось бы сначала получить высшее образование и только потом туда поступать. Меня приняли ещё по старым правилам. Никогда в жизни не забуду, как вы тогда помогли! Учусь я неплохо, но приходится очень стараться, так как за мной майор постоянно следит. Тот, что меня учиться направил, вы его помните?
— Ещё бы! Я думала, умру на месте, как он на меня тогда взглянул, когда я в кладовке, заперла вашего сотрудника, помните?
— Спрашиваете! Такие вещи не забываются…
Шпулька напрочь забыла, что собиралась сесть в автобус. Она прошла остановку и двинулась дальше, а Кшиштоф Цегна — за ней, не обращая внимания на паршивую декабрьскую погоду и слякоть под ногами. Шпулька рассказала об их с Тереской летних приключениях и «весёленьком» переезде, а Кшиштоф поделился своими личными планами и перспективами на будущее, а также сегодняшними проблемами.
— Знаете, меня сейчас интересуют мотивы, — говорил он, стараясь обойти хотя бы самые глубокие лужи. — Различные мотивы человеческих поступков. Не только преступлений, а и прочих тоже. Даже каких-то мелочей, сущей, можно сказать, ерунды… Человек ведёт себя странно, а почему — объяснять отказывается.
Шпулька внезапно остановилась.
— Как вы сказали? Ведёт себя странно, а объяснять отказывается?
Кшиштоф Цегна взглянул девочке под ноги и вывел её из глубокой лужи.
— Именно. Может, это и не важно, но выглядит-то со стороны подозрительно.
— Точно, — согласилась Шпулька и потихоньку двинулась вперёд. — Я как раз с проблемой столкнулась. Из этой области. Есть такой небольшой городишко, и что-то там происходит. Подозрительное. Один там ногу сломал. А объяснять ничего не хочет. Почему?
— Какой городишко? — заинтересовался Кшиштоф.
— Мослы называется.
— Мослы? — изумился молодой человек. — Не может быть!..
— Вы что, их знаете?
— Нет. Но много слышал. Один мой приятель из-за этих Мослов сделал из себя посмешище на всю Европу. Вообразил черт знает что, поднял тревогу, привлёк к делу этих, ну, из родственного ведомства… И ноль на выходе. А началось все с того, что ночью к ним в отделение примчался босиком мужик. Дело было зимой, и к тому же мужик был трезв как стёклышко. И тоже ничего не хотел объяснять.
Слушавшая с огромным вниманием Шпулька потребовала подробностей. Оказалось, что находившийся в этих несчастных Мослах в командировке солидный научный сотрудник какого-то ботанического института, агроном по образованию, ночью выскочил из замка в одном бельё и босиком, примчался по снегу в отделение милиции и ворвался туда со страшным криком, что он, мол, этого больше не вынесет. Чего именно не вынесет, выяснить так и не удалось, ибо агроном, как только немного оклемался, категорически отказался отвечать на вопросы. Пробормотал, пряча глаза, что ему приснился кошмар, и попросил одолжить ботинки. Больше Кшиштоф Цегна ничего не знал.
Шпулька в свою очередь поделилась с ним соображениями о руке мужа и ноге фотографа. Молодой человек подумал и покачал головой.
— Я думаю, это просто совпадение, — решил он. — Там же все обнюхали, проверили и ничего не обнаружили. Не будь этой проверки, я и сам бы подозревал, что дело нечисто. Но, в конце концов, бывают же идиотские совпадения. Хотя, кто его знает… Сами видите, что получается, когда люди не хотят говорить правду.
Вечером пани Букатова сошла с автобуса на своей остановке и увидела собственную дочь, сидевшую тут же, на лавочке под крышей, в обществе милиционера. Сначала она забеспокоилась, но сразу узнала молодого человека, которого встречала год назад и с которым Тереска и её дочь проворачивали какие-то дела, завершившиеся шумным успехом. Пани Букатова приостановилась, озабоченно посмотрела на промокшие сапоги дочки, но ничего не сказала и пошла домой. Шпулька не обратила на собственную мать ни малейшего внимания, Кшиштоф Цегна вообще её не заметил.
* * *
— Все! Хватит с меня этой проклятой математики, — категорически заявила Шпулька и отодвинула от себя тетрадь. — Последнюю задачу я решила, теперь надо отдохнуть мозгам. Слушай, а что ты обо всем этом думаешь? Мне кажется, что-то здесь кроется.
— А откуда ты вообще про такое дело узнала? — подозрительно поинтересовалась Тереска.
— Так я же не успела рассказать. Все уроки да уроки! Представь себе, я встретила Кшиштофа Цегну!
— Что он здесь делает? Ведь он должен быть в Щитно. Или его уже выгнали?
— Типун тебе на язык! Совсем наоборот! Учится он отлично. А здесь был совсем недолго и уже уехал. Он-то мне все и рассказал.
— Так просто, ни с того ни с сего?
— Да нет. Я сама попросила. С подробностями. Опять эти Мослы. Явно там нечисто и странно, что тебе так не кажется. Один вид этого фотографа чего стоит. Посмотрела бы ты, как он на меня глянул…
— Надо было попросить, чтобы подождал чуток и не глядел, пока я не посмотрю. А вообще не представляю, что там такого может быть. Сама же говоришь, что милиция выясняла и ничего подозрительного не обнаружила.
— В том-то и дело! Ничего подозрительного, все отлично. А чего же тогда этот тип босиком по снегу бегал?
— Не знаю. Может, и впрямь дурной сон приснился…
— А муж? А фотограф? Не слишком ли много?
Тереска в задумчивости пыталась перекусить нитку, которой она пришивала пуговицу к пальто. Это ей не удалось, и она рассеянно оглянулась в поисках ножниц.
— Ну, я не знаю… — неохотно протянула она. — Смотря сколько времени прошло. Может, эти три события произошли в течение десяти лет? Куда я ножницы дела?
Шпулька молча вытянула ножницы из-под учебника математики и подала их подруге. Её раздражало, что та совсем не проявляет интереса к такому заманчивому делу, и одновременно она ругала себя, что не сообразила спросить у Кшиштофа, когда все случилось: кросс по снегу, следствие и всеобщее издевательство над приятелем, выставившим себя на посмешище. Шпулька подумала, что надо бы написать и расспросить.
— Похоже, твой Робин действует на тебя отупляюще, — сердито заметила она. — А я-то надеялась…
— Зато ты при своём Кшиштофе стала не в меру сообразительной, — моментально парировала Тереска. — Если дело и дальше так пойдёт, мы можем поменяться характерами. Так тебе и надо. А в сущности, ты права, — грустно добавила она. — Все это из-за Робина. Пожалуй, я несколько перестаралась.
Тереска так тяжело вздохнула, что подруга тут же забыла о своих претензиях. Сидя на диване и прижимая к груди пальто, Тереска призналась, что слишком много на себя взвалила. Двенадцать часов в неделю занятий с учениками, автошкола, уроки в школе, дополнительное изучение английского, а уж последним гвоздём в крышке её гроба стала верховая езда. После неё несчастная девчонка чувствует себя совсем разбитой.
— Да ты спятила, — с ужасом констатировала Шпулька. — Неужели ему все это надо?
— Балда! Не ему, а мне надо. Впервые в жизни чувствую, что я — хуже, понимаешь, я увидела, что можно знать и уметь гораздо больше. Сколько времени зря потеряно!
— О Господи, смилуйся! — прошептала потрясённая признанием подруги Шпулька.
— Видела бы ты, как они оба ездят верхом! — продолжала Тереска, все больше оживляясь. — Он и его отец. Я там стояла как столб и смотрела. Оба и по-английски отлично говорят.
— А по-французски?
— По-французски нет. Зато по-немецки…
— Английский и немецкий — германская группа, — энергично перебила Шпулька. — Тебе тогда надо учить итальянский или испанский. Тогда бы вы все вместе овладели тремя языковыми группами.
— Двумя.
Шпулька с удивлением взглянула на подругу.
— Третьей, насколько мне известно, ты владеешь от рождения. Не замечала?
— Что?.. А, верно. Может, ты и права, надо бы итальянский, говорят, он лёгкий. Да теперь поздно, я уже начала английский.
— С лошади уже падала?
— Нет. Пока нет.
— Странно. А мне показалось, падала. И сильно головой ударилась. Когда автошкола кончается?
— Пятнадцатого экзамен. Первый, а восемнадцатого второй.
— И как? Сдашь?
Тереска презрительно фыркнула и скатала пальто в тугой узелок.
— Могу хоть сейчас сдавать. Ничего особенного. А ездить я давно умею. На мотоцикле тоже. Восьмёрки одной рукой делаю.
Шпулька покачала головой.
— И ты что, не могла со всеми этими делами подождать хотя бы до конца полугодия?
— Сейчас я уже думаю, что, наверное, надо было подождать, — сокрушённо вздохнула Тереска. — Тогда и уроков возьму поменьше, а то эта автошкола меня без гроша оставила. Честно говоря, я уже на последнем издыхании. Высыпаюсь раз в неделю — в воскресенье.
— А он что же? — сурово прервала Шпулька. — Слепой? Не видит, как ты надрываешься? Что он-то говорит?
Тереска неуверенно покачала головой.
— Не знаю. Я ему не рассказывала. Но кажется, он догадывается и сомневается, сказать или не сказать. Как бы выжидает, что из этого получится: сломаюсь я или нет. А вот фигушки! Не сломаюсь! Эти две недели уж как-нибудь продержусь. И до конца полугодия протяну. А там настанет райская жизнь! Так что ты уже от меня сейчас, пожалуйста, не жди, чтобы я загорелась всякими там мослами, замками и бегающими босиком типами.
Шпулька грустно покачала головой.
— Похоже, мы страдаем от одного и того же: обычные дела. Ну, я-то, понятно, в наказание, а вот ты за что?.. Ладно, я пошла домой. До восемнадцатого недалеко. Подожду. А пока напишу письмо и спрошу, когда это было.
— Кому письмо? Цегне?
Шпулька мгновение колебалась.
— Да, Кшиштофу. За всеми этими разговорами мы и не заметили, как перешли на «ты», и глупо было бы обращаться на «вы». А вот как письмо на «ты» писать, я и не знаю.
— Тоже мне проблема, — не задумываясь отозвалась Тереска. — Пиши так: «Дорогой Кшисек! Прости за фамильярное обращение, но в письмах так принято. А придумать своё, чтобы не звучало глупо, я не в состоянии. Так что уж извини за фамильярность…» — Спиши слова, — потребовала Шпулька. — Здорово у тебя получилось, но я уже не помню начала.
Совершенно позабыв о первоначальной теме разговора, девчонки вышли из комнаты Терески и спустились вниз. В прихожую как раз вошёл вернувшийся с работы пан Кемпиньский, отец Терески. Он запер дверь и начал снимать жутко грязные ботинки. Из кухни выглянул Янушек.
— Пап, у тебя мослы вылетели! — заорал он.
— Что? — возмутился пан Кемпиньский и застыл с одной ногой в носке, а другой — ещё в ботинке.
— Мослы у тебя вылетели! Это не я придумал, честное пионерское. Какой-то тип позвонил и велел тебе передать, что в этом году мослы у тебя вылетели. Он не мог дозвониться на работу, так как у вас линия накрылась.
— Вот черт! — выругался пан Кемпиньский и разулся до конца.
Тереска со Шпулькой застыли на последней ступеньке лестницы. Придя в себя через довольно продолжительное время, они переглянулись, и Тереска констатировала:
— Это судьба…
Безжалостно припёртый к стенке пан Кемпиньский весьма раздражённо пояснил, что речь идёт об одной инвестиции, которую для простоты называют «Мослы», так как объект находится в одноимённом посёлке. В планах объект торчит уже четыре года и каждый год регулярно из планов вылетает. Все эти годы бухгалтерия пана Кемпиньского с ним носится как дурень с писаной торбой, снова вставляет, так как находится новый инвестор.
— Прямо проклятье какое-то! А я надеялся, что хоть в этом году наконец избавимся!..
Причин, по которым несчастная инвестиция не только не была завершена, но даже не начата, пан Кемпиньский не знал. Отцу Терески смутно помнилось, что в большинстве случаев оправданием служило состояние здоровья, все заинтересованные лица — то представители инвестора, то проектировщики, то исполнители работ, то местная администрация — неожиданно подхватывали всевозможные хвори. Прямо эпидемия какая-то!
— Знаете, я только сейчас подумал, а может, там какой климат нездоровый, — высказал предположение пан Кемпиньский. — Болотистая местность, малярия или ещё что..
— Это в горах, — вежливо вставила Шпулька.
— В горах? Ну, может, какие другие болячки. Вирус…
— Руки и ноги ломают, — снова встряла Шпилька.
— Вам что-то известно? — заинтересовался Терескин папа.
— Нет, — ответила Тереска. — Но мы хотим знать. Раз тебе и так придётся с этим повозиться, может, выяснишь, кто там очередной инвестор?
— Хорошо, выясню. Но если что узнаете, обязательно скажите. А то меня это уже серьёзно тревожит. Тереска со Шпулькой вернулись наверх.
— Ничего не поделаешь, берёмся за это дело, — решила Тереска. — И договариваемся сразу основную работу проворачиваешь ты, а я подключаюсь только после восемнадцатого. Похоже, и впрямь что-то здесь нечисто.
— Давай систематизируем факты! — энергично предложила Шпулька. — Вот будет здорово, если это окажется нечто сверхъестественное! Составим перечень известных событий.
— Сразу видно влияние милиционера.\ — Отстань! С чего начнём?
— С установленных фактов, — без колебаний ответила Тереска, доставая из ящика стола чистую тетрадку в клетку. — Есть посёлок и замок. Замок в Мослах. Пойдёшь в библиотеку или на исторический факультет университета и соберёшь материал. Начинай с Силезских Пястов и ищи по порядку, выпишешь, что обнаружишь.
— Есть ещё какие-то реставрационные мастерские, — вспомнила Шпулька, открывая тетрадку и взяв ручку. — Надо будет фотографу позвонить.
— Погоди. Давай по порядку. Известно следующее: во-первых, постройка явно невезучая, разные учреждения уже четыре года не могут с ней справиться. По неясным причинам. Во-вторых, нормальный милиционер впал в панику, и тоже без видимых причин. В-третьих, какой-то тип… Кто он был?
— Дипломированный агроном.
— В-третьих, дипломированный агроном носился с дикими криками босиком по снегу. Безо всякой причины. В-четвёртых, муж сломал руку из-за паршивой пробки от термоса.
— Но ведь это не в замке. И даже не в Мослах, он уже из них выехал!
— Все равно в тех краях. Может, сначала он и был в замке. Надо проверить. Сходишь к ним. Теперь у меня уже есть адрес. Когда он у нас был, оставил координаты и умолял позволить оказать мне какую-нибудь любезность. Вот пусть и расскажет, где был и что делал — в порядке любезности.
Шпулька кивала головой, записывая очередные позиции Мужа занесла в отдельную рубрику.
— В-пятых фотограф странно смотрел, — добавила она — А когда туда поехал, сломал ногу…
— Погоди, опять мы не знаем, где именно, в замке или в окрестностях. Доцент Вишневский не говорил?
— Нет Об этом ничего не говорил. Тереска подумала и распорядилась:
— Позвонишь на работу фотографу и спросишь, может, коллеги знают. Какие ещё факты?
Шпулька перечитала список и с сожалением замёт ила.
— Больше ничего. Мало. Пока видно, что замок в Мостах всем вредит. Надеюсь, что на расстоянии он не действует…
* * *
Когда на следующий вечер Тереска вернулась домой, её уже поджидала взволнованная подруга.
— Слушай, жертв, оказывается, было ещё больше! — зловеще сообщила она сразу же. — Я позвонила на работу, а там мне такого порассказали! Один техник с террасы свалился.
— Вот это да! — воскликнула Тереска. — И что? Разбился насмерть?!
— К счастью, нет. Только ключицу сломал. И тоже без всякой видимой причины. Я так разволновалась, что уже не пошла к тому мужу. А фотограф возвращается через несколько дней. У него были какие-то осложнения, поэтому он так долго там и провалялся. Осложнения уже вылечили, осталась одна нога.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22