А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– А вы, Феликс, здесь распишитесь. И пришлите еще из прислуги кого-нибудь, только грамотного, ну хотя бы Словиковскую.
При таких необычных обстоятельствах закончилось оформление завещания Матильды Вежховской, вот почему не упоминалось в нем о наполеоновских дарах, вот почему отсутствовало предполагаемое красочное завершение документа с перечислением имущества, завещаемого дальним родичам и прислуге. Какие тут родичи, когда за спиной стенал и кричал супруг, а это при составлении завещания не очень подходящий аккомпанемент, и уж слишком долго, по мнению Матильды, он продолжался. Большой силой воли обладал ее супруг, даже в старости, и сознание потерял лишь в момент прибытия доктора. Только благодаря этому удалось оторвать его от кресла и перенести в постель.
Местный знахарь с полного одобрения врача вставил на место выскочивший позвонок, и вскоре Матеуш восстановил пошатнувшееся здоровье. Матильда же после всего пережитого не возвращалась более к своему завещанию, полагая, что все нужное в нем написала. Не перечитывая, сунула в конверт, заклеила лаком и припечатала своей печатью, после чего занялась мужем.
А происходило это в 1930 году от Р.Х., в самой середине между двумя войнами.
Что же касается страшных происшествий в Блендове, которые так потрясли Матильду и первый раз в жизни заставили ее искать помощи у мужа, то их подробно описала одна бедная родственница Вежховских, некая панна Доминика Блендовская, домоправительница в тамошнем поместье. Упомянутая Доминика, уже не очень молодая девица, не скрывала своего недовольства тем, что приходится занимать такую должность в доме, некогда принадлежавшем ее семье. Да, да, ведь Блендов совсем еще недавно был собственностью ее предков, а вот поди ж ты, как судьба играет человеком… А все потому, что постарались ее прадедушка, дедушка и папочка, все силы приложили, чтобы разорить фамильное гнездо и оставить бесприданницей девицу некогда славного рода. Спасибо и за то, что теперешние хозяева хоть в экономки ее наняли, все есть крыша над головой. Да и работы не так уж много. И поскольку свободного от работы времени у панны Доминики было хоть отбавляй, дневник она вела подробный и систематический, к тому же очень деловой. Мало было в нем охов и ахов, зато множество конкретики, ибо от скуки панна Доминика записывала чуть ли не каждое снесенное курицей яйцо. Неудивительно потому, что уж такое сенсационное происшествие она описала во всех подробностях.
16 июня 1878 года от Р.Х.
Только сейчас, вечером, обрела я возможность сесть и спокойно описать все те страшные и непонятные происшествия, что случились здесь минувшим днем. Разве в силах кто такое себе представить? До сих пор не могу прийти в себя, не могу успокоиться душевно, рука моя, пишущая эти строки, дрожит, а разум отказывается понять весь ужас. Вот и попытаюсь описать все в очередности, в надежде, что поможет мне это разобраться во всем и успокоение обрести.
С детства обучали меня порядку и систематичности, пусть же теперь пригодятся мне эти навыки, столь необходимые при данных обстоятельствах.
Итак, вчерашний день прошел, как я в своих записках давеча его запечатлела. Молитвы прочитав на сон грядущий, легла я почивать, и послал мне Господь сладкий сон, яко человеку с чистой совестью. Уж не припомню, что снилось, но пробудил меня шум непонятный, вроде бы крики и стуки оглушительные. В первую очередь мысль пришла – не иначе как пожар приключился, однако крика «горим!» слышно не было. Сорвавшись с постели, вся дрожа, стояла я, как под ногами внизу грохот ужасающий раздался и затем крик отчаянный, и вдруг все разом стихло, только оглушали меня удары собственного сердца, что билось как молот. Трепеща всем телом, без сил, опустилась я на ложе, но тут долг заставил меня помыслить, ведь хозяйка я в доме, за все и всех ответственная, права не имею лишь о собственном животе печься.
Мысль таковая сил мне прибавила, вскочила я на ноги, халат накинула, ноги в домашние туфли сунула и к двери бросилась, да вспомнила, что темно ведь в доме, так еще свечу засветила и, в руки ее взяв, на лестницу вышла.
Тишь в доме стояла, но вот донеслись до меня будто шепот и стоны, а со стороны кухни свет пробивался, не иначе как прислуга набилась – грохот страшный, надо думать, всех перебудил. Страх немного отступил, взбодрилась я духом и тихим голосом позвала слуг. Должно быть, не своим голосом, хриплым и дрожащим, да ведь дивиться еще надо, как сама на ногах стояла. А Кацпер, старый камердинер, распознал все равно и служанкам велел замолчать, говоря: «А то, случаем, не панна Доминика будет?»
Я самая, отвечаю, что здесь приключилось, откуда шум такой?
Не один раз упоминала я в этих записках, что прислуга ко мне большое уважение питает, и тут незамедлительно дверь в кухню распахнули. Глядь – а там за Кацпером вся челядь столпилась и говорить начали, перебивая друг дружку, так что ничего понять было невозможно. Велела я все по порядку поведать.
Первой услышала какие-то неведомые шумы и стуки Ядвига, кухарка, ей колотье в боку и теснение в печени спать не давали. Вертелась она с боку на бок и шум услышала, вроде кто по дому ходит и мебеля двигает. Вставши с постели, поспешно к Кацперу, свояку своему, побежала и его ото сна пробудила. Сон у Кацпера легкий, тут же встал и велел лакею Альбину свечу взять и поглядеть, что в барских покоях делается, потому как шум доносился не то из гостиной, не то из столовой, а может, из библиотеки и кабинета. Альбин же, еще не совсем в себя пришедши, свечу прихватил и пошел, куда велели, совсем не оберегаясь и тишину не блюдя. Сразу поднялся шум еще страшнее, грохот и крики потрясли дом, сдавалось – стены рушатся. А как звон оконного стекла раздался, то буфетный мальчик… и тут я не сразу имя его вспомнила, пришлось перо отложить и память принудить, теперь знаю – Аполлоний, Польдиком его все кличут, – растолкал слуг и за Альбином устремился. И вновь воздух потряс страшный крик и грохот опрокидываемой мебели.
Только мне прислуга о главном поведала, вдруг девка кухонная Марта как возопит: «В окна сигают!» – и в гостиную. Кацпер ей пособил дверь распахнуть, и все, кто тут был, следом бросились. И я сзаду не осталась, а потому узрела какие-то черные тени, что в сад сбежали, а было их две или три – не ведаю. И одна из них наземь свалилась, у солнечных часов. Марта же, девка крепкая и силы немалой, на нее накинулась и, за голову схвативши, начала этой головой о мраморную плиту солнечных часов колотить, пока Кацпер злодея того у девки не отнял.
Войти в покои, где страшные вещи творились, духу ни у кого не хватало. Пришлось мне, перекрестясь и на милость Господню уповая, пример холопам подать.
В столовой ни одной живой души не было, и то же в гостиной, только два кресла переломаны, вазоны и зеркала разбиты, а в кабинете, у самого входа в библиотеку, зрелище ужасное предстало: лакей Альбин лежал мертвый в луже крови.
…Пришлось положить перо, нюхательные соли понадобились, чтобы в спокойствие прийти, как вспомню бедного Альбина, упокой, Господи, его душу, так сама чуть не трупом падаю.
Лежал, значит, бедный Альбин мертвый на пороге кабинета, а в библиотеке жалостливо стонал Польдик, мальчишка буфетный. И тут все было перевернуто, но не все побито, только один шкаф с книгами рухнул, вот откуда грохот, но не сломался, только книжки рассыпались.
В салоне одно окно было выбито, ради какой корысти – и не скажу, ведь там же есть двери на террасу, в сад выходящие. А того, из-под солнечных часов, Марта с Кацпером в дом заволокли, и я распорядилась немедля за фельдшером послать, а по дороге полицмейстера известить. И хотя по милости Господней не доводилось мне еще такого испытывать, слыхала, что разбои и грабежи непременно полиция разбирает. И сверх того, нарочного к Вежховским отправила.
И фельдшер, и полиция не замедлили явиться. Вердикт фельдшера был: наш Польдик жив останется, его раны не страшные, а вот злоумышленник – сомнительно, потому как голова его изрядно пострадала. И еще неведомо, сможет ли в чувство прийти и что сказать. Дескать, не надо бы столь рьяно головою его о камень колотить, полегше бы малость…
Мы же никаких претензий к Марте не питали, и ни одна душа не проболталась, что это она головой злодея по мрамору стучала, ибо всем было ведомо – с давних пор лакея Альбина втайне любила. Непохвально это и с добрым именем нашего славного рода несовместно, однако чувства ея можно понять. Я же, отчаянию не предаваясь, хоть и много сил это стоило, к утру с возможным спокойствием поведала обо всем полиции, чем вызвала ее удивление и благодарность. Ассистент же полицмейстера, некий пан Анджей Ромиш, мужчина весьма обходительный, что со мною беседу имел, с восходом солнца даже на комплименты для меня не скупился, мол, все бы свидетели столь мудры были, как я, хоть и женщина, и потрясение испытала, а в истерике не бьюсь, рассудительно и с толком сообщаю о столь страшных вещах.
17 июня
Приехали кузен Вежховский с супругой, полночи заняло ознакомление хозяев с прискорбными событиями в их поместье, и лишь теперь могу к своим запискам обратиться. От себя скрывать не стану – страсть как хочется знать, что же произошло и по какой причине. Кузина Матильда очень переживала, сколько роз в отчаянии чуть сознание не теряла, а кузен Матеуш знай прислугу выпытывал, что из дому украдено. А что могли украсть, ежели никаких ценностей в доме и не было? Пан Ромиш с жандармами все окрестности доскональным образом оглядели и всех людей пристрастно опросили. И вышло, что злоумышленники в дом со стороны сада пролезли, а коль скоро гостиная в отдалении расположена, никто из домашних ничего бы и не услышал, кабы не печень Ядвигина. Не то, глядишь, чего бы и вынесли из дому, хотя голову ломаю – что? Вазы китайские? Говорят, они старинные и ценные. Портреты со стен предков наших? Рамы позолоченные, грабители могли и польститься, да уж больно несподручно и вазы, и рамы тащить. А денег и так бы не нашли, я шкатулку с ними загодя к себе в спальню перенесла, о чем ни одна душа не знает.
Сейчас свободная минута выдалась, кузен Матеуш с доктором, полицмейстером да старостой совещаются. Буфетный наш Польдик, в сознание придя, показания дал: как в столовую вбежал, узрел, что лакей Альбин, царствие ему небесное, на пороге меж кабинетом и библиотекой с двумя бандитами борется, ну и на помощь ему кинулся. Ухватив каминные щипцы, одного из злодеев по голове огрел изрядно, однако и сам пострадал и в беспамятстве на пол свалился.
А злодей, Мартой покалеченный, в людской лежит, и жандарм его стережет. Этот еще в сознание не пришел, и доктор его не велел шевелить, не то, не ровен час, помрет, тогда уж о грабителях узнать не у кого.
Порядок в покоях уже наведен, и видно теперь, что главный грохот получился от падения не шкафа в библиотеке, а алебастровой фигуры с того шкафа, осколками весь пол усыпан, а также от падения фамильного серебра в столовой вместе с буфетом старинной работы. Алебастровой фигуры мне не жаль, никогда ее не любила, ибо непристойная и для прислуги соблазнительная, так оно и к лучшему, что разбилась.
Кузина Матильда с обеда заперлась в библиотеке и наказала ее не тревожить, мол, скорбь великую переживая, в одиночестве желает побыть. Невдомек мне, с чего это на нее скорбь великая навалилась? Не ради же разбитой алебастровой статуэтки непристойной и не ради Альбина, которого она, почитай, и не знала вовсе…
О, вот уже меня и кличут…
19 июня
Вечер, совсем поздно, наконец выдалась спокойная минутка. Вчера такой вовсе не нашлось, да и сегодня форменное светопреставление. Ну да запишу все по порядку.
Давеча пришлось записи прервать, потому как сторож отыскался. С разбитой головой, но живой. Только сейчас поняла я всю пропасть душевных мук своих и нестройность мыслей, ни словечком не упомянула в записках о стороже, а ведь искали его два дня всем домом. Никто не знал, куда сторож подевался, да и собаки его сгинули. Кацпер уже позже разузнал – за сукой увязались, а как вернулись, так и сторожа отыскали. Учуяли в дальнем углу сада, лежал, болезный, листьями присыпанный, а люди-то его и не приметили. Привели в чувство, голос совсем слабый, но понять можно. Как псы за сукой бросились, уж он их кликал-кликал, пока его сзади чем-то не огрели, он и свалился без памяти. Пан Ромиш мне все разъяснил так, словно собственными глазами видел. Сторож, когда собак звал, за шумом и не услышал, как бандиты к нему сзади подобрались, а они, напротив того, сторожа не опасались и знали, в каком месте стену в саду перелезть. И пусть ваш сторож-растяпа, говорил мне пан Ромиш, Всевышнего хвалит, что жизнь ему спас, не до смерти злодеи прибили.
Вскорости и злодей в чувство пришел, да поначалу только стонал, говорить лишь под утро начал. Кузина Матильда спустилась на него поглядеть и в лице переменилась, однако слова не произнесла. Сдается мне, наверняка знает злодея, но раз уж знакомство с ним скрывает, то и я промолчу. А злодей этот, как только мне доверительно сообщил пан Ромиш, подручный одного кузнеца из-под Груйца. В бреду он всякое несуразное нес, будто по пьяному делу какой-то секрет выдал, а дурные люди и подговорили его на наш дом напасть. Да все как-то туманно, бессмысленные слова бормотал, все какую-то бочку поминал. Я-то теперь знаю, что Бочкой за свою фигуру один из бандитов прозывался. Так его, обещал пан Ромиш, того и гляди схватят.
А кузина Матильда все стояла в ногах кровати, глядя на раненого, и лицо у нее такое, что во мне все застыло, а он потом как вскрикнет: «Шимон!» Тут и дух испустил. Кузина Матильда только голову повесила и молча из людской вышла. Кем был этот Шимон, не ведаю, может, второй бандит.
И сразу, будто беспокойства еще мало, кузина Матильда надумала в библиотеке собственноручно порядок наводить, книги в ящики складывать, а затем одни ящики в подвал отнести распорядилась, а другие на чердак. Вдруг передумавши, велела те, с чердака, напротив, в подвал перетащить, и тем самым весь дом на голову поставила, так что я ни минуты покоя не знаю. Кузен Матеуш, с полицмейстером договорившись, помощь ему оказал, и уже на рассвете двух злоумышленников изловили, так что все с облегчением дух перевели.
Хвала Господу, сегодня почивать легли вовремя, наутро же Вежховские отбудут к себе, если еще чего не случится.
21 июня
В недобрый час написала я те слова, будто предчувствуя новые неприятности. Отбыли Вежховские лишь сегодня, ибо вчера еще за завтраком ссора между супругами вспыхнула, заставив о приличиях позабыть. Кузина Матильда заявила, что домой покамест не вернется, здесь дел у нее много, но муж согласия на то не дал. Слово за слово, к бранным выражениям перешли, холопья с утехой возмутительную сцену наблюдали, так что пришлось мне прислугу удалить. Кузина из-за стола сбежала, кузен ее догнал, и крик на весь дом подняли, а потом ехать уже поздно было. Вот и остались в доме еще на ночь, и опять кузина Матильда в библиотеке заперлась. Днем прибыли полицмейстер с паном Ромишем и о показаниях грабителей нам сообщили. Будь пан Ромиш один, уж от него я бы больше узнала, да и симпатию он вызывает, даром что полицейский.
Давеча писала я о подручном кузнеце. Сказал он, по пьянке бандитам проболтался, якобы в доме у нас великие сокровища упрятаны, а он доподлинно знает где. Места называть не захотел, только хихикал да обещался их самолично до тех сокровищ довести. А злоумышленники не иначе как тоже пьяны были, что ему поверили и в наш дом вломились. А кто из них больше вину несет, и в толк не взять. Пан Ромиш говорит – теперь все на покойника сваливают, тот себя оборонить не может, хотя полиция давно на примете всех четверых держит. Суку с течкой они и подпустили, чтобы псы сторожевые за ней увязались, но пан Ромиш об этом и без них догадался. Лакея Альбина, мол, тоже покойник убил. Да не получится у них все на покойника списать. Буфетный Польдик, пока сознания не потерял, много чего видел и Господом Богом клянется, что лакея Альбина два других бандита убивали, а кузнец в окно сиганул. Не миновать им теперь каторги, и пан Ромиш так полагает.
Слушая полицию, кузен Матеуш плечами пожимал, потом сходил за супругой, и уже вместе они дивились, какие это сокровища искали грабители в их доме, никогда никаких не было и нет. Разве книги в библиотеке, старинные фолианты, от руки писанные, в серебро и кожу оправленные, переплеты самоцветами украшены, да их всего четыре штуки, к тому же тяжести неподъемной. Да и кому бы их грабители продать могли? Истинная правда – с пьяных глаз нападение учинили.
И только полиция отбыла, как тут же к воротам подъехал старик на тощей кляче и кузину Матильду спросил. Не допустила я его до барыни, уж больно жалкий вид имел. Однако Кацпер мигом тут же оказался и к кузине доставил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39