На редкость зловредный тип. Доллары Рокоша он в руках держал, но скиснуть мне на этом месте, если он их ему отослал.— Так ты его прощупай. И вот о чем мне ещё хотелось сказать. Операцию с долларами обязательно кто-то должен возглавлять, уж очень хорошо продуманы и точно рассчитаны все ходы. Боюсь, до шефа мы доберёмся только под конец, но искать его должны уже теперь, искать всеми доступными нам средствами.— Мне кажется, на эту вакансию так и просится Хмелевская, — высказал капитан то, о чем уже давно думал. — Не может быть, чтобы во всей этой истории она не сыграла своей роли, и, сдаётся мне, её роль — главная. Все крутится вокруг неё, валютчики вмиг её вычислили. Я бы с неё глаз не спускал.Майор покачал головой. Он согласен с капитаном в отношении глаз, убеждён, что именно в моем окружении следует искать преступников, о чем свидетельствует хотя бы Рябой на ветровом стекле, но моё непосредственное участие в афёре ему представляется сомнительным.— Нельзя идти на поводу у внешних обстоятельств, — аргументировал майор. — Мало ли что крутится! И потом, вспомни, ведь лишь благодаря ей мы узнали столько важных фактов! Сама она не крутит, не обманывает, все, о чем сообщила, подтвердилось при проверке. У меня есть идея.— У меня тоже есть, — не унимался капитан. — Адрес на своих бандеролях Вишневский писал от руки, таможенные декларации на контрабандный товар заполнялись тоже вручную. Надо у всех знакомых Хмелевской взять образцы почерка…— …и ты сам отнесёшь их в лабораторию, а я останусь за дверью и послушаю, что тебе там скажут. Ты знаешь, сколько у неё знакомых?— И отнесу. Пусть говорят. Уверен — среди них обнаружится тот, кто писал адрес. Пусть это немного трудоёмко…— Немного!— Зато верный путь. А твоя идея лучше?— Не знаю, лучше ли, и, в общем, тоже трудоёмкая. Я предлагаю выявить, кто из наших знакомых валютчиков в последнее время исчез из поля зрения. И ещё: надо раздобыть кое-какие данные о телохранителях, мы уже говорили об этом. Думаю, будет толк.— Лучше всего — сделать и то и другое. Пора наконец честно признаться: дело нам досталось до крайности запуганное. Настолько запутанное, что у меня уже голова идёт кругом.— Что же тогда мне говорить? Тебе хорошо, твоему пострадавшему возвратили украденное, можешь ставить точку. Какое тебе дело до остального?— Какое мне дело? — В голосе капитана прозвучала нескрываемая обида. — Я желаю знать, кто обокрал Рокоша и почему вернул ему похищенное. Я желаю знать мотивы поведения преступника. Из-за этого мерзавца я не могу спокойно спать и работать, а ты спрашиваешь, какое мне дело! В сторону я не отойду, и не надейся!— К сожалению, он перестал грабить, вот что плохо! — вздохнул Гумовский. — Продолжай он своё занятие — был бы уже у нас в руках. Так нет, пся крев, как ножом отрезал…На следующий день экспертизой было установлено, что два чётких отпечатка пальцев на долларах Лёлика представляют визитную карточку Золотого Стася. Прижатый к стене, тот совсем перетрусил и ещё больше заблестел от пота, Стась попытался сначала все отрицать, но после очной ставки с киоскёршей капитулировал и признался: было дело, однажды, по просьбе человека, которого, как он теперь узнал, звали Вальдемар Дуткевич, он один-единственный раз в своей жизни уступил немного долларов — своих собственных, приберегаемых на чёрный день. Он действительно встретился с Дуткевичем на Бельведерской, они действительно сели в его машину и обменялись деньгами, после чего упомянутый Дуткевич удалился вместе с долларами. Больше его Золотой Стась не встречал и не знает, где он. Не знает он также, каким образом его доллары оказались у гражданина Рокоша. Нет, просто не имеет ни малейшего понятия.В ответ на вопрос, почему Вальдемар Дуткевич обратился за долларами именно к нему, Золотой Стась рассказал несколько баек, из которых неопровержимо следовало, что Дуткевича привели к нему таинственные, не поддающиеся конкретизации силы. Инсинуации поручика Гумовского о том, что во время сделки с Дуткевичем они подверглись нападению неизвестных злоумышленников, Стась с негодованием и категорически отмёл. Никогда в жизни он не подвергался никаким нападениям и вообще просил его избавить от подобных незаслуженных оскорблений.— Скорее изойдёт потом, но не расколется, стервец, — прокомментировал его показания Гумовский. — Знает, что у нас ни доказательств, ни свидетелей нет. Видимо, это были деньги Дромадера, а не его, Дромадера же он боится больше, чем нас всех, вместе взятых.Лысый оказался более разговорчивым. Он откровенно признался в том, что у него совершенно случайно оказалось немного долларов. Откуда? Подарил заграничный кузен. Так вот эти доллары он носил при себе в портмоне, ибо собирался поменять на чеки в государственном валютном магазине, но тут напали на него два бандита и отобрали их. Нападение произошло в Залесье, куда он отправился подышать свежим воздухом. Бандитов он описывал с воодушевлением, красочно и с такой ненавистью, что в искренность показаний просто нельзя было не поверить. Видимо, нападение на Лысого и изъятие у него долларов действительно имели место, и факт этот был достопримечательным, ибо являлся единственным случаем, когда жертва ограбления призналась. А так ведь, кроме Лысого, потерпевших больше и не было!— В Национальный польский банк поступило больше ста тысяч долларов, — с горечью подытожил поручик Вильчевский. — За границу ушло как минимум в три раза больше. Никогда не поверю, что такую сумму носил при себе ограбленный в Залесье Кшачкевич.— Отпираются без зазрения совести, — подтвердил Гумовский. — Капитан прав — дело нелёгкое. Да, кстати, удалось выяснить, кто отправлял бандероль Рокошу?Вильчевский с неохотой удовлетворил любопытство. Девушка на главпочтамте, в дежурство которой была отправлена Вишневским бандероль, припомнила, что вроде отправлял её низенький дряхлый старичок с дрожащим голосом. Разумеется, обратный адрес был фиктивным. Удалось разыскать отправителей заказной корреспонденции, оформленной до и после Вишневского. Одним из них оказался юрист-пенсионер, дряхлый маленький старичок, отправлявший заказное письмо в Генеральную прокуратуру. Без очков он ничего не видел и вообще ни на что не обращал внимания. Нашли ещё двух человек, стоявших в очереди за старичком, одним из них был мужчина, который обратил внимание лишь на блондинку в соседнем окошечке. Второй очевидец, женщина, вспомнила, что перед ней стоял элегантный мужчина среднего возраста, в очках. Ей запомнилась его седоватая бородка клинышком и золотой перстень на пальце. Судя по квитанциям, между нею и старичком стоял именно Вишневский, значит, он и был элегантным мужчиной.— Бороду отцепит, очки снимет, натянет на задницу старые джинсы — и вот он уже молодой брюнет из воровской шайки, — пессимистически заключил Вильчевский.На этом и закончилось оперативное совещание. * * * На следующий день после того, как Лёлик получил назад утраченную было собственность, позвонила Баська и сообщила: в магазине на Сверчевского дают стаканы, расписанные под игральные карты, ей такие тоже хочется. Я захватила её по пути, стаканы мы купили, после чего я решила забежать в чистку на Вильчей за свитером, валявшимся там уже месяц — все забывала получить. Машину припарковала на левой стороне проезжей части, Баська осталась в машине, в чистку я отправилась одна.Со свитером под мышкой подходила к машине, когда сзади послышался весёлый голос:— Bonjour, madame!Я повернулась — передо мной стоял Фелюсь.С Фелюсем, чужестранцем неизвестной мне национальности и гражданства — звали его Лотар Уорден, я познакомилась несколько лет назад в обществе Гавела и стала его, так сказать, «больным зубом» и вечным угрызением. Фелюсь принял меня почему-то за даму лёгкого поведения и, обнаружив ошибку, чуть ума не лишился от смущения. Ругательски ругал Гавела, допустившего, чтобы он, Фелюсь, так оплошал, просил у меня прощения на шести языках, выскочил из машины, накупил цветов, порывался либо повергнуться передо мной ниц, либо упасть на колени, а Гавел просто-напросто давился хохотом, всхлипывал и повизгивал так, что прохожие оглядывались. Именно Гавел почему-то окрестил его Фелюсем.С того нелепого случая Фелюсь почитал святым долгом, приезжая в Польшу, звонить мне, пламенно умолял о прощении, рассыпался в почтительных заверениях, а не дозвонившись, все передавал через Гавела. Гавел, разумеется, комментировал в своём обычном стиле:— Хи-хи! Этот кретин опять из-за тебя балабонит!Вообще говоря, я лицезрела Фелюся не более трех раз в жизни. Сейчас увидела его четвёртый.Невыразимо счастливый, он превосходным тройным, то есть французско-немецко-польским языком объявил, что на сей раз не успел мне позвонить, а потому пребывает в исключительном восторге по поводу нечаянной встречи. Приехал ненадолго, всего лишь на несколько часов, ибо не мог иначе войти в контакт с мсье Ракевичем, который в последнее время испытывал какие-то таинственные трудности с выездом из Польши. Я, конечно, могла бы ему шепнуть пару словечек насчёт этих трудностей и откуда они, да мне вовсе не хотелось. Фелюсь пожаловался: с мсье Ракевичем ему необходимо общаться по разным делам и непосредственная встреча порой просто необходима. Сейчас же, когда мсье Ракевич привязан к Польше, трудно согласовать взятые на себя обязательства.— Пожалуй, главная сложность — решать денежные проблемы? — предположила я, хотя меня все это никак не касалось. — Пан Ракевич не может снимать со сче…— Да что вы! — живо прервал меня Фелюсь по-польски. — Тут никаких трудов! Никакой чутошки. Динежки есть, спокойная голова. У мсье Ракевича есть свой люди, доверенный, диньги можно брать чекам in blanco или пароль. Мсье Ракевич талант, знание дела, решения всегда точка!Насколько я успела сориентироваться, по меньшей мере на трех языках Фелюсь объяснялся бойко, хромал у него только польский. Пользуясь этой великолепной лингвистической смесью, он дал понять: у них как раз наклюнулся гешефт, измышленный Гавелом, гешефт просто-таки сногсшибательный, а потому им безумно не с руки Гавелова «привязанность» к Польше. Фелюсь, как нанятый, вынужден мотаться самолётами туда-сюда, и, пожалуй, пора в оном деле навести порядок. Меня подмывало спросить, уж не собирается ли он сообразить для Гавела фальшивые документы, но это было бы слишком.Посему я просто выслушала очередную порцию просьб о помиловании, попрощалась и села в машину.— Чего он тараторил, этот экспансивный болван? — спросила Баська с беспокойством. — И вообще, кто такой?— Дружок Гавела. По заграничным гешефтам. Ты все сама слышала.— Я кое-как уразумела польские и французские обрывки, а остальное? Расскажи, меня здорово заинтересовали эти масштабные финансовые операции на расстоянии. Гавела сейчас не выпускают, это я уразумела.— А деньги он все равно берет, когда надо, с разных своих счётов.— За границей? И как это делается?— Да просто. У него свои люди по всему свету, наверно, с его чеками in blanco, и, когда надо, банк предоставляет им суммы отдельными выплатами. Вероятно, в каком-нибудь банке Гавел сделал вклад на пароль и сообщил им. Там тоже деньги можно получить.— А его не надувают?— Не думаю. Ведь люди доверенные. Положим, как секретарь у миллионера или, например, главбух в какой-нибудь организации. Уж он подстраховался, не сомневайся.Баська помолчала, достала из сумочки и закурила сигарету.— Да поезжай быстрей, господи боже! — простонала она отчаянно. — То есть я хотела сказать… А что он говорил о каком-то деле ехсеllent?Я удивилась, но машинально прибавила скорость.— Так и сказала бы, что спешишь. Не очень поняла: Гавел якобы состряпал великолепное дельце, не уточнил какое. Фелюсю надоело летать туда-сюда, и, по-моему, Гавел смотается по фальшивым документам. По ним же и вернётся. Любую слежку обведёт вокруг пальца.— Боже! — У Баськи даже голос изменился. — Какую слежку?Я не сочла нужным скрывать от подруги свои домыслы.— А ты даже и не заметила, что мы все под колпаком? — ядовито улыбнулась я. — Забыла о покойнике Дуткевиче, да? Мы обе на подозрений и оказываем милиции большую услугу, разъезжая вместе.— И Гавел тоже?— Ну а как же? Был у Дуткевича его телефон или нет?— Не знаю. Плевать на его телефон. Скорей домой. Час назад, неделю назад мне надо было домой.— Час назад ты сидела дома. Кран не закрыла или чайник на газу оставила? Баська, слушай, мне надо с тобой серьёзно поговорить.— Только не сейчас. — Баська как угорелая выскочила из машины. — То есть, прости, конечно, я вспомнила одно ужасное дело. Склероз, что ли, у меня? Завтра, послезавтра, когда хочешь, только не сегодня!После этой скороговорки она рысью бросилась в подворотню; я повернула обратно.Сопоставления напрашивались сами собой…Вечером неожиданно явился Мартин. Смотрела я на него, смотрела, думаю, пусть сам сначала заговорит. Ситуация недвусмысленно созревала для взаимных объяснений.Мартин сел, получил чай, закурил, замкнулся, ушёл в себя. Молчал долго-долго, и терпение моё лопнуло.— Послушай, а ты не хочешь занять денег — видок у тебя такой… — выступила я поощрительно.— Напротив, — вздёрнулся он. — Я скорее готов тебе дать взаймы.Этого я никак не ожидала, даже растерялась:— Ты, может… чуть-чуть того?— Нет. Пожалуй, нет. То есть пока нет.— Ну так в чем дело? Хочешь поберечь деньги, отдав мне?— Наоборот, изобретаю способ от них избавиться.Я внимательно посмотрела на него и осторожно сказала:— Избавиться от денег, вручив их мне? Мысль, бесспорно, замечательная. Мне ничего не стоит взять любую сумму и… фыоть… Одна только заминочка: спущу все деньги, а потом возвращай тебе. Может, все-таки объяснишься определённее?Мартин пустил колечко дыма и понаблюдал, как оно расплывается на пути к потолку.— У тебя сохранился счёт в Ландсмандсбанке? — спросил он после довольно долгой паузы.— Ага.— А снять деньги со счета можешь?— Да там не осталось никаких денег. Кабы были, то почему бы не снять. У Алиции два моих чека, подписанные на пароль. Сомнительно только, чтобы она потащилась в банк взять восемь крон с мелочью, по-моему, именно столько там осталось.Мартин снова погрузился в длительное молчание. Заботы весьма ощутимо подавляли его.— Дай номер своего счета, — вдруг воспрянул он. — Возможно, я перешлю туда кое-какую сумму, а после сниму. Пока ничего определённого, но вдруг понадобится! Конечно, в подходящее время я тебе об этом сообщу. Надеюсь, ты не против?— Нет. Раз уж я числюсь у тебя особой, достойной доверия… А ты не считаешь, что подходящее время наступило?— Извини, ты о чем?— Да насчёт подходящего времени.— Какого времени?— Ну, кое-что объяснить друг другу. И не строй, бога ради, дурацкой физиономии, не спрашивай, о чем это я, не притворяйся удивлённым. Ты прекрасно знаешь, в чем дело.— За физиономию я не отвечаю. А насчёт дела… — Мартин помолчал и как-то странно на меня посмотрел. — Твоя любовь к разным официальным организациям малость тормозит мою откровенность, — начал он брюзгливо. — Уж наверняка тебя потянет им исповедаться. А у меня ещё не испарились большие надежды, и я не намерен делиться ими с официальными организациями. Знать ничего не знаю и не понимаю, о чем ты. Хочешь облегчить мне жизнь — хорошо, нет — не надо.Я отыскала в кипе бумаг старый календарик и назвала Мартину номер счета в Ландсмандсбанке. Все равно он ничего больше прямо не скажет, а я и так вообще и в частности сама догадывалась, на чем зиждется его великая надежда. Такая же великая надежда расцвела и во мне, наказывая терпеливо ждать. Мартин прав, что-либо конкретное мне знать ни к чему, ибо со всеми конкретностями помчусь к майору. А уж дедуцировать вполне могу про себя.— Как поживает пожилой пан, о котором мы давненько не разговаривали? — спросила я как можно небрежнее. — Ведь он был в больнице…— Жив, — холодно ответствовал Мартин.— Как у него со здоровьем? Ему сделали операцию или ещё нет?— Да. Пока жив.— Буду крайне признательна, если ты время от времени будешь оповещать меня о его самочувствии.— Ещё жив. Случится что — сообщу. Если представится возможность.Когда Мартин уходил, меня осенило сверхвдохновение.— Знаешь, возьми у меня взаймы, — попросила я задумчиво. — Хоть пятьсот злотых.Мартин повернулся уже в дверях.— Зачем?— Тебе видней. Хочешь, поставь на скачках. Или истрать на тотализатор. Или сходи в гости на покер. Выбирай любое.— Покер, говоришь… Нет уж, предпочитаю скачки. Ладно, давай пятьсот злотых. Думаю, не стоит упоминать — при ближайшей оказии верну эти деньги. Насчёт фаворитов, на которых поставлю, не скажу, а то, не дай бог, удачу спугну. Ты уверена, что…Я только скорбно кивнула и вручила ему пятьсот злотых. Разумеется, Мартин понял меня. Сотрудники майора присматривали за нами усердно, в чем я не сомневалась, и, если меня спросят про Мартинов визит и темы наших разговоров, надо же что-то отвечать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30