Тем не менее Мозговой не оставлял надежды разделить свое новое горе с коллегами. Вначале мелькнула тривиальная мысль сплавить рецензирование графомана на неопытного Толю Ермолаева, но когда он перевернул первую страницу и прочел основные выводы, внутри что-то приятно екнуло и он с некоторым даже сочувствием посмотрел на лысеющий затылок Калябина.
- Виталий Витальевич, тут и конретно для вас есть кое-что. - Мозговой зачитал, - На основании построенной универсальной теории предсказывается существование десятого спутника Сатурна".
Первым, однако, не выдержал Толя. Он подошел к Мозговому и уперся в раскрытую страницу.
- Виталий Витальевич, а ведь действительно здесь по вашей части.
Это уже было слишком.
- Ну, Толя, от вас я не ожидал, - откликнулся Калябин, - Ладно этот хмырь Мозговой... - Виталий Витальевич говорил с таким видом будто в комнате кроме них с Толей никого нет, - он только и норовит на кого-нибудь сбросить свою работу. Но вы-то чего?
Вообще говоря, Калябин и Мозговой недолюбливали друг друга и часто ссорились. После таких ссор Калябин обычно объявлял бойкот Мозговому посредством молчания и нереагирования, а Мозговой, наоборот, всячески приставал к Виталию Витальевичу, пытаясь вывести того из молчаливого равновесия. Поводом к последней ссоре послужила дурацкая привычка Мозгового класть свои вещи на чужие столы. В этот раз он, заявившись с улицы, кинул мокрую от стаявшего снега, шапку на калябинский стол. Шапка накрыла свеженький график, выполненный обычной тушью - плод двухнедельного труда Виталия Витальевича. На вопрос хозяина, обнаружевшего через некоторое время вместо графика грязное размазанное пятно, чья это шапка, Мозговой нагло бросил: "А что?". После непродожительной, но ожесточенной перепалки Калябин в очередной раз поклялся себе не иметь ничего общего с этим дикарем.
Нужно сказать, что остальные сотрудники старались не вмешиваться в такого рода конфликты и лишь недавно появившийся в отделе Толя Ермолаев всячески пытался сблизить позиции сторон. Поэтому, когда Толя начал потакать Мозговому, Калябин обиделся, и с горечью вздохнул:
- Эх, Толя, я вас считал интеллигентным человеком.
Но Толя не шутил и не издевался. Он поднес Калябину рукопись и ткнул пальцем в десятый спутник Сатурна. Виталий Витальевич прочел несколько строк и совершенно изменился в лице. Неприступное, равнодушно-презрительное отношение к предмету, исходившему из рук Мозгового, сменилось самым что ни на есть жгучим детским интресом. Причина столдь внезапной перемены, напоминающей безоговрочную капитуляцию при полном военном превосходстве капитулируемых, заключалась в том, что последние десять лет Виталий Витальевич совместно, а точнее - под руководством профессора Суровягина развивал новую теорию образования солнечной системы. Так вот, в основание этой многообещающей концепции был помещен эмпирический факт совпадения числа планет солнечной системы с числом спутников Сатурна. Теорию эту иногда так и называли - теория двух девяток. Трудно судить, сколь глубоко столь многозначительное совпадение, но доподлинно известно, что сей гигантский труд мог стать основанием для присвоения Калябину звания доктора наук, а Петру Семеновичу Суровягину - титула члена-корреспондента. Потому Мозговой так смело шел впред:
- Да-с, десятый спутник! Подкоп под концепцию двух дувяток, под славную теорию Суровягина-Калябина. Только почему П.С. спустил это мне, а, Виталий Витальевич? Не означает ли сей жест желания нашего дорогого шефа сменить лошадку? А что? Будет теория Суровягина-Мозгового. Неплохо звучит?!
Калябин посинел от злости.
- Ну-ну, не волнуйтесь, дорогой коллега, - успокаивал Мозговой, - Я не такой человек, чтоб отбирать кусок у ближнего, я не гад какой-нибудь.
Толя грустно вздохнул. Он не понимал, зачем двум интеллигентным людям вот так вот заедать друг друга.
Виталий Витальевич, подавив в себе желание чем-нибудь огреть Мозгового, окончательно капитулировал:
- Я только полистаю.
- На здоровье, - одобрил Михаил Федорович.
Теперь уж Калябин не выпустит из цепких рук зловредный труд, не оставив от него камня на камне. Избавившись таким образом от одной неприятности, Мозговой вышел покурить. Но, выйдя в коридор, он не пошел в общую курилку, а почему-то подошел к окну и задумчиво принялся отскребать со стекла засохшую капельку краски.
Когда он вернулся обратно Калябина уже не было.
- А где же Калябин? - спросил Толю.
Толя удивленно посмотрел на Мозгового. Его поразил не вопрос, а неожиданно серьезный тон. Да и сам Мозговой выглядел как-то по-новому. Впрочем, Михаил Федорович быстро поправился и на его лице снова появилась хитровато-ироничная маска, характерная, как многие считают, для людей с легко ранимой нежной душой.
Толя наконец ответил:
- Виталий Витальевич пошел к профессору посоветоваться.
- Да-да, конечно, дело серьезное, - Мозговой подмигнул зачем-то и, усаживаясь за рабочий стол, многозначительно повторил: - Очень серьезное.
В комнате воцарилась деловая атмосфера. Ученые склонились над важными расчетами. Отрешившись в воображении, от обыденной реальности: просиженных стульев, неуклюжих столов, запыленных окон, обрамляющих однообразный мартовский пейзаж с аллеей скрюченых кустов сирени, отделавшись от банальных человеческих обязанностей, есть, пить, любить, ненавидеть, они взлетали высоко над проводами линий электропереадч, над крышей института и крышами жилых домов, и даже над шпилями министерств, мимо удивленных ворон и смелых парашютистов; сквозь толстый облачный слой циклона, казалось навеки нависший над городом, они поднимались дальше в пространство редеющего воздуха, совершенно не страдая от нехватки кислорода - туда вверх, где нет никакого верха, а наоборот, есть так называемые бесконечные глубины Вселенной.
Первое приближение
Не прошло и недели с тех пор, как на столе Петра Семеновича Суровягина появилась заказная бандероль, надписанная крупным детским подчерком. Еще не был написан разгромный отзыв на подлый подкоп под теорию двух девяток, еще все были живы и здоровы, когда у проходной института посреди рабочего дня появился невысокий коренастый человек лет пятидесяти. Уже по одному тому, как он пытался войти в одну из трех парадных дверей, которая еще ни разу не использовалась по назаначению, вахтерша Катерина Ивановна определила в нем инородное научному институту тело.
Прорвавшись наконец внутрь, тело потребовало немедленной аудиенции ни много ни мало как с самим Петром Семеновичем Суровягиным. Но нездоровый вид - небритое лицо и лихорадочно бегающие глаза - вызвали у охраны справедливое негодование, вылившееся в законное требование предъявить документ. Документов, однако, пришелец никаких не показывал, а продолжал настаивать на аудиенции без всяких предварительных условий.
Катерина Ивановна сообразила, что этот человек так просто не уйдет и схитрила:
- Профессора Суровягина нет в институте, но я могу вызвать его сотрудников.
- Какая нелепость, - возмущался пришелец, что за порядки?! Я пришел по очень важному делу. Да, да, по очень важному, именно для самого профессора, сообщите ему сейчас же или я сам...
Он попытался всетаки пройти, но вахтер перегородила ему дорогу, показывая всем своим видом, что будет стоять насмерть.
- Я вызову милицию, если не прекратите, - запугивала Катерина Ивановна.
Но ее слова привели к обратному эффекту.
- Ах, так?! - крикнул незнакомец и, бешенно сверкая глазами, усилил натиск, пытаясь протиснуться в узкий проход. По его лицу пошли лихорадочные розовые пятна, он сжал кулаки, и казалось, вот-вот случится какая-нибудь хулиганская выходка. Но вдруг голова его резко откинулась назад, шапка слетела, обнажив густую огненно-рыжую шевелюру, а ее обладатель тут же обмяк и начал валиться в объятия Катерины Ивановны. Та его ловко обхватила и, протащив буквально два шага усадила в старое кожанное кресло. Катерина Ивановна, боевая медсестра отечественной войны, видела и не такое. Она похлопала незнакомца по щекам, приподняла профессиональным движением веко, из под которого показался зеленный остекленевший глаз, и определила легкий обморок.
- Что ж с тобой делать, болезный?
Тем временем вокруг вахты стал собираться ученый народ и давать советы. Кто-то принялся уже уже набирать номер скорой, но вахтерша отговорила, объяснив, что ничего страшного не случилось, а так , легкое переутомление. И правда, незнакомец вскоре открыл глаза и попросил попить. Катерине Ивановне даже стало жалко его и она напоила больного водой, и даже позвонила в Суровягинский отдел. Трубку взял Толя Ермолаев. Выслушав сбивчивое изложение последних событий, он тут же спустился на проходную.
Незнакомец продолжал недвижимо сидеть блуждающим взглядом осматривая гипсовый бюст основателя института. Тот, казалось ему, строго смотрел прямо на него. Потом в поле зрения появилось совсем молодое растерянное лицо.
- Вы к профессору?- спросил Толя.
- Нет, нет, - вдруг испугался незванный гость, - Знаете что, помогите мне подняться.
Толя приподнял гостя и они нетвердо ступая вышли из института. За чугунной оградой рыжий притормозил и спросил у Толи:
- У вас не найдется два рубля?
Толя Ермолаев не ожидал такого поворота событий.
- То есть как это... - Толя запнулся, - у меня, конечно, есть, но...
- У меня, кажется температура и голова... - шептал незнакомец, - отвезите меня домой, на такси. Деньги я верну, дома, у меня там...
Ермолаев остановился в нерешительности. Ему не хотелось срываться во время рабочего дня и ехать, судя по деньгам, черт-те куда, и неизвестно еще для чего.
- Но я на работе, - сопротивлялся Ермолаев.
Незнакомец же опять побледнел и качнулся.
- Ладно, - Толя подхватил того под руку, - я вас отвезу. Вы тут постойте, - он прислонил незнакомца к дереву и принялся ловить такси.
Такси он, конечно, не поймал, но, к счастью, удалось остановить частника, который оказался сердобольным человеком: сам вышел из машины, помог посадить пострадавшего и за трешку отвез их в северо-восточный район города.
Они остановились у большого серого дома. Несмотря на свои шесть зтажей, дом казался действительно громадным, как кажется значительным низенький человек в ответственном и высоком положении. Да и серость его была не какой-то приземляющей, невзрачной, но наоборот, вызывала у прохожего напряженный беспричинный трепет тринадцатилетней давности. Да разве дело в цифрах? Да и мало ли таких домов по городу, прекрасных и простых как серые военные френчи.
К концу поездки незнакомец ожил, и Толя Ермолаев даже удивился, заметив легкость, с которой рыжий гражданин поднимался на второй этаж.
- Так вы и есть Богданов? - опять удивился Толя, когда они подошли к двери с блестящей латунной пластинкой: "Инженер И.С.Богданов".
- Да, Николай Степанович, - подтвердил хозяин, приглашая Толю войти. - Проходите в комнату, я сейчас чаек поставлю, надеюсь, не откажетесь? Да и деньги, деньги, - хлопнув себя по лбу, вспомнил Богданов.
В комнате не было и намека на роскошь, которая угадывалась за старомодной латунной вязью. Письменный стол, диван и небоскребы стеллажей книг. У Толи Ермолаева, который всей душой любил книги, голова пошла кругом. На стеллажах торжествовало противоестественное соседство астрономии и физиологии низших организмов, истории философии и основ сопромата, теории линейных пространств и психоанализа и прочее. Книги стояли удобно, и видно было, что ими постоянно пользуются.
Толя Ермолаев так увлекся библиотекой, что не заметил, как в комнату вернулся хозяин и вот уже несколько минут внимательно изучал гостя.
- Интересуетесь? - спросил Богданов.
Толя даже вздрогнул.
- У меня такой беспорядок, все некогда, некогда... Вас как зовут?
- Толя.
- Анатолий - а по отчеству?
- Можно просто Толя.
- Как хотите, Анатолий. Вот два рубля, и пойдемте на кухню чай пить.
Когда они шли по темному коридору, раздался легкий скрип. Дверь, мимо которой они проходили, медленно открылась. Толя поддался непроизвольному желанию и стал рассматривать такую же большую, как первая, но совершенно пустую комнату. Слева на стене он увиел гигантский, до потолка, рисунок: на белесых обоях неестественно большим карандашом было нарисовано детское лицо размером с колесо двадцатипятитонного грузовика. Рисунок был исполнен в стиле точка, точка, запятая..., однако улыбки он не вызывал, а скорее производил жутковатое впечатление. Рядом с лицом как-то нервно были проведены две полосы, желтая и зеленая, одна короткая, другая длинная. Кажется, еще было что-то, но Толя не успел рассмотреть. Богданов прикрыл дверь и заговорил скороговоркой:
- Ах, сейчас она придет. Вы уж, Анатолий, не говорите, что я там в институте... в общем, что со мной плохо было. Вы скажите, что профессора не было, в командировке он. Да, или нет, скажите, заболел, а, черт, нет, заболел - не то, пусть лучше в командировке. А вы специально приехали со мной поподробнее, так сказать, обсудить...
Не успел инженер договорить, как из прихожей донесся скрежет - открывали входную дверь.
- Пойдемте, пойдемте на кухню, будто мы разговариваем, - подтолкнул Толю хозяин.
В спешке Толю усадили за большой стол и сунули в руку пустую чашку. "Кладите сахар, - суетился хозяин, - мешайте, мешайте." Толя тоже стал нервничать. Самозабвенно вращая ложкой, он с трепетом глядел на дверь, ожидая увидеть все, что угодно, но только не то, что он увидел.
А увидел Толя Ермолаев молодую очаровательную женщину, совершенно не подходящую к данной обстановке. Ему даже показалось, что зашла она сюда по ошибке и, извинившись, тут же уйдет. Но нет, молодая особа вовсе не собиралась уходить. Не обращая никакого внимания на Толю, она сказала хозяину:
- Ну что, ты был в институте?
Хозяин виновато постмотрел на нее и ответил:
- Видишь ли...
- Вижу. Не решился, значит.
- Да нет, Лена, я был, но профессор... профессора... - Богданов беспомощно водил руками по воздуху. - Да вот, познакомься, - наконец вспомнил про гостя.
- Что, это профессор? - она обидно усмехнулась.
- Нет не профессор, это Анатолий, познакомься.
- Очень приятно, - равнодушно сказала она. - Ну, так где же профессор?
- Лена, Анатолий - научный сотрудник, ученый из института.
- Ах, вот как, - в ее голосе послышались злобные нотки. - Значит, они подсунули вот этого молокососа, а профессор не соизволил даже выслушать.
- Нет, вовсе не то, профессор в командировке, правда, спроси у Анатолия, - Богданов с мольбой посмотрел на Толю.
- Да, в командировке, - соврал Толя.
- В командировке, - растягивая последний слог, многозначительно повторила женщина. - А может, заболел, а? - она с презрением посмотрела на Толю.
- Нет, не заболел, - фальшиво играя настаивал Толя. - В командировке, в местной, - добавил он для убедительности.
- Ну и фрукт, где ты его откопал? Да перестаньте вы скоблить чашку! Так, с этим говорить бесполезно, - она повернулась к инженеру.
Тот, потупив очи, застенчиво водил пальцем по столу.
Толе Ермолаеву все это порядком надоело. Он костил себя последними словами за то, что взялся помогать этому симулянту, а теперь за свой же рубль приходится корчить шута горохового. И во имя чего? Но особенно, раздражало то, что он предстал в дурацком виде перед почти сверстницей, которая ему явно понравилась. А все его проклятая доверчевость. На эту тему у него даже была своя личная теория. Например, он считал, что для того, чтобы помочь человеку, ни в коем случае нельзя входить в его положение. Нет, речь, конечно, не о простеньких ситуациях. Речь идет о ситуациях сложных, безвыходных. В таком положении советчик доверчивый, сочувствующий совершенно бесполезен. Вместо того, чтобы с холодным сердцем подсказать какой-либо выход, пусть и не лучший, он долго выслушивает потерпевшего, входит постепенно в его положение и окончательно запутывается. А как же иначе, ситуация-то безвыходная! Поэтому, считал Толя Ермолаев, он никогда не смог быть бы врачом. Тем не менее, он до неприличия часто попадал вот именно в такие ситуации, конкретной причиной чему служило его свойство слушать собеседника не перебивая.
Но сейчас он решил - хватит:
- Я, пожалуй, пойду, - как можно тверже сказал он, глядя прямо в облезшую раковину, полную немытой посуды.
Богданов встрепенулся.
- Нет, нет, постойте, попьем чайку. Вы обиделись зря. Лена просто немного взволнована, но это совершенно сейчас пройдет. Лена, - он взял ее за руку, - Анатолий действительно научный сотрудник, да он просто работает в отделе Суровягина.
- Так может... может быть это он... - Елена не договорила.
- Что ты, молчи, молчи, - перебил Богданов. - Присядь, выпьем, ей-богу.
Он усадил ее напротив Толи и принялся разливать чай.
- Так вы прочли рукопись? - Елена испытующе смотрела в глаза Ермолаеву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15