Они нашли там несколько тел, выброшенных, по всей видимости, при взрыве и перелетевших через дорогу прямо в реку. И другие тела, выпавшие из самолета еще раньше. Боже, это было ужасно! Целых три дня они подбирали разбросанные повсюду тела или то, что от них осталось».
– Сюда нельзя, сэр, – строго сказал полисмен, подходя к Келлеру. Тот остановился и, не обращая внимания на его слова, продолжал смотреть поверх его плеча на простирающееся за ним поле. Там были видны обломки самолета, вернее большая часть того, что от него осталось. Огромный почерневший и сплющенный фюзеляж с развороченным брюхом, искореженный и жалкий. Все внутренности из него уже забрали в лаборатории для восстановления, исследования и проверки. На поле видны были также передвигающиеся фигуры людей. Время от времени они наклонялись, что-то подбирали с земли или рассматривали какие-то следы на ней, и это их мрачное занятие как-то странно контрастировало с холодным солнечным днем, с зеленью поля и тишиной вокруг.
Констебль пристально разглядывал Келлера.
– Простите, сэр, но вам сюда нельзя, – проговорил он снова. Келлер оторвал наконец взгляд от поля и посмотрел на полисмена.
– Мне нужен Харри Тьюсон, – сказал он. – Он один из тех офицеров, что занимаются расследованием.
– А, Харри Тьюсон. Но я боюсь, он сейчас занят, сэр.
Вы, что, хотите взять у него интервью? – Он вопросительно взглянул на Келлера.
– Нет, я его друг.
Полисмен вздохнул с облегчением.
– Ну, ладно. Посмотрю, что я смогу для вас сделать.
Он повернулся и пошел по полю в сторону самолета, Келлер смотрел ему вслед. Отойдя шагов на пятьдесят, полисмен обернулся.
– А как мне сказать, кто его спрашивает?
– Келлер. Дэвид Келлер.
Полисмен на мгновение застыл как вкопанный. Келлер ясно видел выражение недоумения на его лице. Затем он повернулся и двинулся дальше, хлюпая по грязи резиновыми сапогами. Наконец он добрался до группы людей возле развороченного и выпотрошенного фюзеляжа и наклонился к ним. Пять голов разом повернулись в сторону Келлера. Одна из фигур выпрямилась и, отделившись от остальных, быстро направилась к Келлеру с поднятой в знак приветствия рукой. Полисмен плелся шагах в пяти позади.
– Дэйв, какого черта тебе здесь понадобилось? – Тьюсон улыбался, но улыбка у него получилась какой-то натянутой. Однако рукопожатие было теплым, дружеским.
– Мне нужно поговорить с тобой, Харри, – сказал Келлер.
– Ну, конечно, Дэйв. Только тебе не следовало являться сюда, ты же знаешь. Я думал ты в отпуске. – Он снял очки и стал протирать их скомканным платком, продолжая внимательно вглядываться в лицо Келлера. Келлер криво усмехнулся.
– Официально, да. А неофициально – меня отстранили.
– Что? Ну, я думаю, это не надолго. Впрочем, тебе лучше знать, когда они могут попросить тебя снова сесть за штурвал после такой катастрофы.
– Они уже пробовали. Только из этого ничего не вышло.
– Но тогда еще слишком рано.
– Нет. Все дело во мне. Это я настоял.
– Но после того, что тебе пришлось пережить, конечно, нужно какое-то время, чтобы твои нервы пришли в норму.
– Дело не в нервах, Харри. Дело во мне самом. Я просто не могу летать. Я не могу сосредоточиться.
– Это последствие шока, Дэйв. Со временем это пройдет.
Келлер пожал плечами.
– Мы можем где-нибудь поговорить?
– Ну, конечно. Знаешь, я смогу освободиться минут через десять. Давай встретимся на Хай Стрит у «Джорджа». И, кстати, самое время перекусить.
Он похлопал Келлера по плечу, затем повернулся и с озабоченным видом направился обратно к своим обломкам.
Келлер вернулся к машине, запер ее и пошел пешком к Хай Стрит. Полисмен смотрел ему вслед, озадаченно потирая щеку. «Келлер. Точно, Дэвид Келлер. Я уже узнал его. Он был вторым пилотом на этом самолете. На этом самом. И он единственный, кому удалось спастись. И при этом без единой царапины. Он единственный, кто уцелел».
Келлер взял пиво и сел за столик в тихом закутке. Бармен лишь мельком взглянул на него, и уже за одно это Келлер был ему благодарен. Прошедшие четыре недели были заполнены сплошным кошмаром расспросов, инсинуаций, испуганных лиц и прерванных на полуслове разговоров. Его коллеги и руководство «Консула», авиакомпании, в которой он работал, оказались людьми вполне деликатными и понимающими, за исключением нескольких человек, смотревших с каким-то странным подозрением. К тому же и газеты сыграли здесь свою роль; просто авиакатастрофы, даже такой драматичной, им было явно недостаточно. То, что человек вышел из этой ужасной переделки без единой царапины, к тому же в абсолютно целой одежде, преподносилось ими как чудо. Тщательное медицинское обследование не выявило у него никаких внутренних повреждений, никаких ожогов; нервы его тоже оказались в полном порядке. В сущности, его физическое состояние можно было назвать превосходным, если бы не одно обстоятельство – амнезия. Она охватывала события как самой катастрофы, так и непосредственно предшествовавшие ей. Врачи сказали, что это, конечно, последствия шока, и что когда его разум достаточно окрепнет для того, чтобы вспомнить, вернее, чтобы позволить ему вспомнить, тогда память снова вернется к нему. Однако может случиться и так, что его разум так никогда и не окрепнет в достаточной степени.
Историю о «чуде» продолжали муссировать, но в то же время он начал ощущать какую-то нарастающую недоброжелательность по отношению к себе, но не со стороны простых людей, а со стороны некоторых служащих компании. Их было немного, но этого оказалось достаточно, чтобы у него появилось чувство вины. По мнению некоторых, ему лучше бы вообще не оставаться в живых: он был пилотом, служащим авиакомпании, и его долг был погибнуть вместе с пассажирами! Невероятно, но и среда его коллег-пилотов были такие, которые думали точно так же. Он не имел права жить, когда 332 человека – ни в чем не повинные мужчины, женщины, дети – погибли столь трагично. И он как член экипажа и представитель авиакомпании в ответе за это. Пока причины катастрофы не будут установлены, вся вина ложится на пилота. Он был вторым пилотом и, значит, должен разделить ответственность за случившееся.
Через две недели после происшествия он попробовал провести испытательный полет на частном самолете, но у него ничего не вышло. Его руки, едва коснувшись штурвала, будто задеревенели. Инструктор, старый летчик, который в свое время так много сделал для профессиональной подготовки Келлера, поднял самолет в воздух, рассчитывая, что тут-то природные инстинкты бывшего его ученика возьмут свое, но этого не произошло. Он не мог сосредоточиться, его руки отказывались работать. Он просто совершенно разучился летать.
Его авиакомпания, очень чувствительная к общественному мнению, понимала, что в данном случае тлеет дело с пилотом, который в любой момент может «сломаться» и решила отправить его в долгосрочный отпуск. Его нельзя было уволить, поскольку, во-первых, это было бы несправедливо, а во-вторых, только вызвало бы волну протестов и подхлестнуло ажиотаж, что нанесло бы ущерб их репутации как национальной компании. Послужной список Келлера был безупречным, что они старались всегда подчеркивать в официальных заявлениях, но вместе с тем указывали, что ему необходим продолжительный отдых, чтобы прийти в себя после такого потрясения.
Размышления Келлера были прерваны возникшей перед ним улыбающейся физиономией Харри Тьюсона.
– Что тебе взять, Дэйв?
– Погоди, дай мне...
Тьюсон жестом остановил его.
– Я тоже возьму чего-нибудь поесть, – сказал он и исчез в толпе у стойки.
«Еда, – усмехнувшись, подумал Келлер. – С момента происшествия я едва ли хоть раз ел по-настоящему. Так, только, чтобы поддерживать силы». Он сомневался, что у него когда-нибудь снова появится аппетит. Тьюсон вывалил на стол гору сэндвичей, снова исчез, потом появился с двумя стаканами пива.
– Как славно снова видеть тебя, Дэйв, – сказал он, устраиваясь на стуле.
Он тоже был профессиональным летчиком и проходил подготовку в одно время с Келлером, но внезапно и необъяснимо начал терять зрение и вынужден был надеть очки. А поскольку его опыт и глубокие технические знания представляли большую ценность, компания выдвинула его в состав руководства Службы расследования аварий самолетов, состоящей из летчиков и инженеров и занимающейся разбором наиболее серьезных летных происшествий в Великобритании, а также с британскими самолетами в других странах. Здесь он быстро доказал свою незаменимость, продемонстрировав необычайную проницательность при расследовании катастроф, причем сначала он высказывал смелую гипотезу о причине случившегося, а затем, анализируя события в обратной последовательности, подтверждал ее с помощью фактов. Не все его коллеги соглашались с таким методом, однако вынуждены были признать, что ошибался Тьюсон крайне редко.
Он откусил здоровенный кусок сэндвича и отхлебнул пива.
– Чем я могу помочь тебе? – спросил он, проглотив, наконец, и то, и другое.
Келлер улыбнулся. Вот так всегда с Харри. С ходу берет быка за рога.
– Меня интересует, что вам удалось выяснить в связи с катастрофой, – сказал он.
– Ну-ну, Дэйв. Ты же знаешь, все это должно быть проанализировано и представлено на рассмотрение официальной комиссии, ведущей расследование. А до этого момента, как известно, все подпадает под действие закона о служебной тайне.
– Но я должен знать, Харри.
– Послушай, – пока еще добродушно начал Тьюсон. – Это не имеет к тебе никакого отношения, Дэйв...
– Не имеет отношения ко мне? – Голос Келлера был спокоен, но его ледяной взгляд заставил собеседника поежиться.
– Да знаешь ли ты, что творится у меня в душе? Я чувствую себя каким-то уродом. Отверженным. Меня осуждают за то, что я жив, а все остальные погибли. Я словно капитан, покинувший тонущий корабль и бросивший на произвол судьбы своих пассажиров. Они все считают меня виновным, Харри. И люди, и Компания, и ... – он замолчал и отрешенно уставился на свой стакан.
После недолгого молчания Тьюсон заговорил первым.
– Дэйв, что с тобой происходит? Никто тебя не винит в случившемся; во всяком случае, не Компания. А люди узнают правду о причинах катастрофы, как только мы опубликуем свои выводы. И уж ты вовсе не прав, считая, что тебя осуждают за то, что ты остался жив. Что же касается всего остального, – он сделал паузу, – или остальных, то тебя мучают чувство необоснованно взятой на себя вины и депрессия. Ну, а теперь возьми себя в руки и выпей наконец свое пиво!
– Ты закончил? – вкрадчиво спросил Келлер.
Тьюсон, поднесший было к губам стакан, снова поставил его на стол.
– Нет, черт побери, не закончил. Я тебя уже давно знаю, Дэйв. Ты был отличным нилотом и ты будешь им снова, как только выбросишь все это из головы и начнешь думать о будущем. – Его голос смягчился. – Я знаю о твоей личной потере в этой катастрофе, Дэйв. И я думаю, она сейчас бы тебя не одобрила.
Келлер удивленно посмотрел на него.
– Ты знал о Кэти?
– Конечно же, знал. Но я не думаю, что это было большим секретом. В том, что у пилота подружка-стюардесса, ведь нет ничего необычного.
– Она была больше, чем подружка.
– Я не сомневаюсь в этом, Дэйв. Слушай, скажу тебе по-дружески, только не обижайся. Многие считают, что ты конченый человек и уже никогда не будешь хорошим пилотом, и это не удивительно при твоей нынешней хандре. Но я-то тебя знаю лучше. Тебе дано судьбой больше, чем многим другим, и я верю, что через несколько недель ты снова будешь в порядке. Ну а теперь, если ты не против, я займусь своим пивом.
Келлер тоже сделал глоток, чувствуя при этом, что Тьюсон пристально смотрит на него поверх своего стакана.
– Я весьма признателен тебе, Харри, – начал он, – за все, что ты пытаешься сделать, но в этом нет никакой необходимости. Да, действительно, я несколько подавлен, но это не имеет ничего общего с нервной депрессией, это скорее как ощущение огромной усталости где-то в глубине моего сознания. Ты можешь подумать, что я чокнулся, но у меня такое чувство, будто я должен что-то сделать, что-то выяснить, и ответ лежит здесь, в Итоне. Я не могу этого объяснить и не могу этому противиться – во всяком случае, если я хочу, чтобы со мной снова все было в порядке. В общем, есть нечто такое, чего я пока еще сам не понимаю. Может, это связано с памятью, не знаю. Но рано или поздно я с этим справлюсь, и тогда, возможно, я буду помощником тебе. А сейчас я прошу тебя помочь мне.
Тьюсон тяжело вздохнул и поставил стакан на стол. Он глубоко задумался и некоторое время сидел молча, опустив голову на грудь. Наконец, приняв решение, он резко выпрямился.
– О'кей, Дэйв, – сказал он, – но это строго между нами и совершенно неофициально. Если Слейтер когда-нибудь узнает, что я тебе что-то сказал, я вылечу в два счета. Мы и без того не очень-то ладим.
Келлер кивнул. Слейтер руководил расследованием авиакатастрофы и отвечал за его организацию, проведение и соблюдение установленных правил. В его задачи входило и создание рабочих групп по направлениям расследования. Будучи человеком черствым к педантичным, он, насколько знал Келлер, совершенно не признавал тьюсоновского стиля озарений и размещения «телеги перед лошадью».
– Ну, хорошо, – начал Тьюсон, сделав огромный глоток из стакана и как бы собираясь с силами. – Как ты знаешь, прежде всего при подобных катастрофах мы ищем самописец режимов полета. Нам удалось найти его, но поверхность его металлического корпуса во многих местах оплавилась. Больше всего пострадала передняя часть, так что стала видна алюминиевая лента, на которой и записывается информация, поступающая от разных приборов. Она была покрыта копотью, но повреждена не очень сильно. Мы осторожно извлекли ее и отправили в лабораторию для расшифровки. Хотя запись вашего взлета была почти полностью уничтожена, я полагаю, что ты как второй пилот вместе с бортинженером выполнил всю рутинную проверку, как только капитан Роган получил «добро» на запуск двигателей с контрольной вышки.
– Я ничего не помню, Харри, – обеспокоенно сказал Келлер.
– Не важно, я в этом уверен. Поскольку включение самописца из пунктов рутинной проверки, естественно предположить, что вы выполнили и все остальное.
Келлер кивнул: «Продолжай».
– Самописец записывает пять основных параметров полета: положительные и отрицательные перегрузки по показаниям одного из гироскопов самолета, курс по магнитному компасу, измеренную скорость полета, высоту полета самолета, считываемую с датчиков давления альтиметров и отсчет времени в секундах, не связанный со временем суток. Все это мы переписали и затем сопоставили с аналогичными данными другого Боинга 747, вылетевшего почти в тех же условиях – те же время, погода, загрузка и все такое прочее – за несколько дней до этого. Сравнение показало, что все было в норме за исключением одного – курс вашего самолета стал расходиться с курсом того Боинга еще до того, как он набрал полную скорость. Другими словами, капитан Роган решил изменить курс. Возможно, он собирался вернуться в Хитроу. Но мы об этом никогда не узнаем, поскольку с этого момента все приборы начали барахлить.
– Но он должен был связаться с вышкой, чтобы сообщить им об изменении курса, – сказал Келлер, навалившись грудью на стол и сверля глазами Тьюсона.
– Он пытался. Но то, что случилось потом, случилось быстро. У него не было даже времени передать свое сообщение.
Келлер молчал, отчаянно пытаясь хоть что-нибудь вспомнить. Но его память была пуста. Он снова откинулся на стул.
– Наши системщики, – продолжал Тьюсон, – уже приступили к обследованию кабины, и несмотря на то, что она почти полностью разрушена, им все же удалось определить положение многих ручек управления и переключателей. И хотя некоторые из них были практически уничтожены огнем, им удалось установить – были они в положении «включено» или «выключено», исходя из...
– А тела членов экипажа были все еще в кабине? – перебил его Келлер.
– Да, конечно. Правда, их было трудно опознать с полной уверенностью, но...
– Тогда почему же я уцелел? Почему и мое тело не осталось там? Почему я не погиб?
– Очевидно, Дэйв, перед катастрофой ты вышел из кабины.
– Но почему? Что заставило меня покинуть свое место сразу после взлета? Я...
Внезапно яркой вспышкой перед его мысленным взором возникла картина, вырванная памятью из каких-то глубин сознания. Застывшее изображение: лицо командира, его рот открыт, он что-то кричит Келлеру, в глазах тревога, страх.
И снова все исчезло. Разум еще пытался удержать воспоминание, но оно ускользало и, наконец, скрылось в каких-то темных уголках памяти.
– Что с тобой, Дэйв? На тебе лица нет. Ты что-то вспомнил? – Через пустоту, которая осталась в его сознании, голос Тьюсона доходил до него с трудом.
Келлер провел дрожащей рукой по лицу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Сюда нельзя, сэр, – строго сказал полисмен, подходя к Келлеру. Тот остановился и, не обращая внимания на его слова, продолжал смотреть поверх его плеча на простирающееся за ним поле. Там были видны обломки самолета, вернее большая часть того, что от него осталось. Огромный почерневший и сплющенный фюзеляж с развороченным брюхом, искореженный и жалкий. Все внутренности из него уже забрали в лаборатории для восстановления, исследования и проверки. На поле видны были также передвигающиеся фигуры людей. Время от времени они наклонялись, что-то подбирали с земли или рассматривали какие-то следы на ней, и это их мрачное занятие как-то странно контрастировало с холодным солнечным днем, с зеленью поля и тишиной вокруг.
Констебль пристально разглядывал Келлера.
– Простите, сэр, но вам сюда нельзя, – проговорил он снова. Келлер оторвал наконец взгляд от поля и посмотрел на полисмена.
– Мне нужен Харри Тьюсон, – сказал он. – Он один из тех офицеров, что занимаются расследованием.
– А, Харри Тьюсон. Но я боюсь, он сейчас занят, сэр.
Вы, что, хотите взять у него интервью? – Он вопросительно взглянул на Келлера.
– Нет, я его друг.
Полисмен вздохнул с облегчением.
– Ну, ладно. Посмотрю, что я смогу для вас сделать.
Он повернулся и пошел по полю в сторону самолета, Келлер смотрел ему вслед. Отойдя шагов на пятьдесят, полисмен обернулся.
– А как мне сказать, кто его спрашивает?
– Келлер. Дэвид Келлер.
Полисмен на мгновение застыл как вкопанный. Келлер ясно видел выражение недоумения на его лице. Затем он повернулся и двинулся дальше, хлюпая по грязи резиновыми сапогами. Наконец он добрался до группы людей возле развороченного и выпотрошенного фюзеляжа и наклонился к ним. Пять голов разом повернулись в сторону Келлера. Одна из фигур выпрямилась и, отделившись от остальных, быстро направилась к Келлеру с поднятой в знак приветствия рукой. Полисмен плелся шагах в пяти позади.
– Дэйв, какого черта тебе здесь понадобилось? – Тьюсон улыбался, но улыбка у него получилась какой-то натянутой. Однако рукопожатие было теплым, дружеским.
– Мне нужно поговорить с тобой, Харри, – сказал Келлер.
– Ну, конечно, Дэйв. Только тебе не следовало являться сюда, ты же знаешь. Я думал ты в отпуске. – Он снял очки и стал протирать их скомканным платком, продолжая внимательно вглядываться в лицо Келлера. Келлер криво усмехнулся.
– Официально, да. А неофициально – меня отстранили.
– Что? Ну, я думаю, это не надолго. Впрочем, тебе лучше знать, когда они могут попросить тебя снова сесть за штурвал после такой катастрофы.
– Они уже пробовали. Только из этого ничего не вышло.
– Но тогда еще слишком рано.
– Нет. Все дело во мне. Это я настоял.
– Но после того, что тебе пришлось пережить, конечно, нужно какое-то время, чтобы твои нервы пришли в норму.
– Дело не в нервах, Харри. Дело во мне самом. Я просто не могу летать. Я не могу сосредоточиться.
– Это последствие шока, Дэйв. Со временем это пройдет.
Келлер пожал плечами.
– Мы можем где-нибудь поговорить?
– Ну, конечно. Знаешь, я смогу освободиться минут через десять. Давай встретимся на Хай Стрит у «Джорджа». И, кстати, самое время перекусить.
Он похлопал Келлера по плечу, затем повернулся и с озабоченным видом направился обратно к своим обломкам.
Келлер вернулся к машине, запер ее и пошел пешком к Хай Стрит. Полисмен смотрел ему вслед, озадаченно потирая щеку. «Келлер. Точно, Дэвид Келлер. Я уже узнал его. Он был вторым пилотом на этом самолете. На этом самом. И он единственный, кому удалось спастись. И при этом без единой царапины. Он единственный, кто уцелел».
Келлер взял пиво и сел за столик в тихом закутке. Бармен лишь мельком взглянул на него, и уже за одно это Келлер был ему благодарен. Прошедшие четыре недели были заполнены сплошным кошмаром расспросов, инсинуаций, испуганных лиц и прерванных на полуслове разговоров. Его коллеги и руководство «Консула», авиакомпании, в которой он работал, оказались людьми вполне деликатными и понимающими, за исключением нескольких человек, смотревших с каким-то странным подозрением. К тому же и газеты сыграли здесь свою роль; просто авиакатастрофы, даже такой драматичной, им было явно недостаточно. То, что человек вышел из этой ужасной переделки без единой царапины, к тому же в абсолютно целой одежде, преподносилось ими как чудо. Тщательное медицинское обследование не выявило у него никаких внутренних повреждений, никаких ожогов; нервы его тоже оказались в полном порядке. В сущности, его физическое состояние можно было назвать превосходным, если бы не одно обстоятельство – амнезия. Она охватывала события как самой катастрофы, так и непосредственно предшествовавшие ей. Врачи сказали, что это, конечно, последствия шока, и что когда его разум достаточно окрепнет для того, чтобы вспомнить, вернее, чтобы позволить ему вспомнить, тогда память снова вернется к нему. Однако может случиться и так, что его разум так никогда и не окрепнет в достаточной степени.
Историю о «чуде» продолжали муссировать, но в то же время он начал ощущать какую-то нарастающую недоброжелательность по отношению к себе, но не со стороны простых людей, а со стороны некоторых служащих компании. Их было немного, но этого оказалось достаточно, чтобы у него появилось чувство вины. По мнению некоторых, ему лучше бы вообще не оставаться в живых: он был пилотом, служащим авиакомпании, и его долг был погибнуть вместе с пассажирами! Невероятно, но и среда его коллег-пилотов были такие, которые думали точно так же. Он не имел права жить, когда 332 человека – ни в чем не повинные мужчины, женщины, дети – погибли столь трагично. И он как член экипажа и представитель авиакомпании в ответе за это. Пока причины катастрофы не будут установлены, вся вина ложится на пилота. Он был вторым пилотом и, значит, должен разделить ответственность за случившееся.
Через две недели после происшествия он попробовал провести испытательный полет на частном самолете, но у него ничего не вышло. Его руки, едва коснувшись штурвала, будто задеревенели. Инструктор, старый летчик, который в свое время так много сделал для профессиональной подготовки Келлера, поднял самолет в воздух, рассчитывая, что тут-то природные инстинкты бывшего его ученика возьмут свое, но этого не произошло. Он не мог сосредоточиться, его руки отказывались работать. Он просто совершенно разучился летать.
Его авиакомпания, очень чувствительная к общественному мнению, понимала, что в данном случае тлеет дело с пилотом, который в любой момент может «сломаться» и решила отправить его в долгосрочный отпуск. Его нельзя было уволить, поскольку, во-первых, это было бы несправедливо, а во-вторых, только вызвало бы волну протестов и подхлестнуло ажиотаж, что нанесло бы ущерб их репутации как национальной компании. Послужной список Келлера был безупречным, что они старались всегда подчеркивать в официальных заявлениях, но вместе с тем указывали, что ему необходим продолжительный отдых, чтобы прийти в себя после такого потрясения.
Размышления Келлера были прерваны возникшей перед ним улыбающейся физиономией Харри Тьюсона.
– Что тебе взять, Дэйв?
– Погоди, дай мне...
Тьюсон жестом остановил его.
– Я тоже возьму чего-нибудь поесть, – сказал он и исчез в толпе у стойки.
«Еда, – усмехнувшись, подумал Келлер. – С момента происшествия я едва ли хоть раз ел по-настоящему. Так, только, чтобы поддерживать силы». Он сомневался, что у него когда-нибудь снова появится аппетит. Тьюсон вывалил на стол гору сэндвичей, снова исчез, потом появился с двумя стаканами пива.
– Как славно снова видеть тебя, Дэйв, – сказал он, устраиваясь на стуле.
Он тоже был профессиональным летчиком и проходил подготовку в одно время с Келлером, но внезапно и необъяснимо начал терять зрение и вынужден был надеть очки. А поскольку его опыт и глубокие технические знания представляли большую ценность, компания выдвинула его в состав руководства Службы расследования аварий самолетов, состоящей из летчиков и инженеров и занимающейся разбором наиболее серьезных летных происшествий в Великобритании, а также с британскими самолетами в других странах. Здесь он быстро доказал свою незаменимость, продемонстрировав необычайную проницательность при расследовании катастроф, причем сначала он высказывал смелую гипотезу о причине случившегося, а затем, анализируя события в обратной последовательности, подтверждал ее с помощью фактов. Не все его коллеги соглашались с таким методом, однако вынуждены были признать, что ошибался Тьюсон крайне редко.
Он откусил здоровенный кусок сэндвича и отхлебнул пива.
– Чем я могу помочь тебе? – спросил он, проглотив, наконец, и то, и другое.
Келлер улыбнулся. Вот так всегда с Харри. С ходу берет быка за рога.
– Меня интересует, что вам удалось выяснить в связи с катастрофой, – сказал он.
– Ну-ну, Дэйв. Ты же знаешь, все это должно быть проанализировано и представлено на рассмотрение официальной комиссии, ведущей расследование. А до этого момента, как известно, все подпадает под действие закона о служебной тайне.
– Но я должен знать, Харри.
– Послушай, – пока еще добродушно начал Тьюсон. – Это не имеет к тебе никакого отношения, Дэйв...
– Не имеет отношения ко мне? – Голос Келлера был спокоен, но его ледяной взгляд заставил собеседника поежиться.
– Да знаешь ли ты, что творится у меня в душе? Я чувствую себя каким-то уродом. Отверженным. Меня осуждают за то, что я жив, а все остальные погибли. Я словно капитан, покинувший тонущий корабль и бросивший на произвол судьбы своих пассажиров. Они все считают меня виновным, Харри. И люди, и Компания, и ... – он замолчал и отрешенно уставился на свой стакан.
После недолгого молчания Тьюсон заговорил первым.
– Дэйв, что с тобой происходит? Никто тебя не винит в случившемся; во всяком случае, не Компания. А люди узнают правду о причинах катастрофы, как только мы опубликуем свои выводы. И уж ты вовсе не прав, считая, что тебя осуждают за то, что ты остался жив. Что же касается всего остального, – он сделал паузу, – или остальных, то тебя мучают чувство необоснованно взятой на себя вины и депрессия. Ну, а теперь возьми себя в руки и выпей наконец свое пиво!
– Ты закончил? – вкрадчиво спросил Келлер.
Тьюсон, поднесший было к губам стакан, снова поставил его на стол.
– Нет, черт побери, не закончил. Я тебя уже давно знаю, Дэйв. Ты был отличным нилотом и ты будешь им снова, как только выбросишь все это из головы и начнешь думать о будущем. – Его голос смягчился. – Я знаю о твоей личной потере в этой катастрофе, Дэйв. И я думаю, она сейчас бы тебя не одобрила.
Келлер удивленно посмотрел на него.
– Ты знал о Кэти?
– Конечно же, знал. Но я не думаю, что это было большим секретом. В том, что у пилота подружка-стюардесса, ведь нет ничего необычного.
– Она была больше, чем подружка.
– Я не сомневаюсь в этом, Дэйв. Слушай, скажу тебе по-дружески, только не обижайся. Многие считают, что ты конченый человек и уже никогда не будешь хорошим пилотом, и это не удивительно при твоей нынешней хандре. Но я-то тебя знаю лучше. Тебе дано судьбой больше, чем многим другим, и я верю, что через несколько недель ты снова будешь в порядке. Ну а теперь, если ты не против, я займусь своим пивом.
Келлер тоже сделал глоток, чувствуя при этом, что Тьюсон пристально смотрит на него поверх своего стакана.
– Я весьма признателен тебе, Харри, – начал он, – за все, что ты пытаешься сделать, но в этом нет никакой необходимости. Да, действительно, я несколько подавлен, но это не имеет ничего общего с нервной депрессией, это скорее как ощущение огромной усталости где-то в глубине моего сознания. Ты можешь подумать, что я чокнулся, но у меня такое чувство, будто я должен что-то сделать, что-то выяснить, и ответ лежит здесь, в Итоне. Я не могу этого объяснить и не могу этому противиться – во всяком случае, если я хочу, чтобы со мной снова все было в порядке. В общем, есть нечто такое, чего я пока еще сам не понимаю. Может, это связано с памятью, не знаю. Но рано или поздно я с этим справлюсь, и тогда, возможно, я буду помощником тебе. А сейчас я прошу тебя помочь мне.
Тьюсон тяжело вздохнул и поставил стакан на стол. Он глубоко задумался и некоторое время сидел молча, опустив голову на грудь. Наконец, приняв решение, он резко выпрямился.
– О'кей, Дэйв, – сказал он, – но это строго между нами и совершенно неофициально. Если Слейтер когда-нибудь узнает, что я тебе что-то сказал, я вылечу в два счета. Мы и без того не очень-то ладим.
Келлер кивнул. Слейтер руководил расследованием авиакатастрофы и отвечал за его организацию, проведение и соблюдение установленных правил. В его задачи входило и создание рабочих групп по направлениям расследования. Будучи человеком черствым к педантичным, он, насколько знал Келлер, совершенно не признавал тьюсоновского стиля озарений и размещения «телеги перед лошадью».
– Ну, хорошо, – начал Тьюсон, сделав огромный глоток из стакана и как бы собираясь с силами. – Как ты знаешь, прежде всего при подобных катастрофах мы ищем самописец режимов полета. Нам удалось найти его, но поверхность его металлического корпуса во многих местах оплавилась. Больше всего пострадала передняя часть, так что стала видна алюминиевая лента, на которой и записывается информация, поступающая от разных приборов. Она была покрыта копотью, но повреждена не очень сильно. Мы осторожно извлекли ее и отправили в лабораторию для расшифровки. Хотя запись вашего взлета была почти полностью уничтожена, я полагаю, что ты как второй пилот вместе с бортинженером выполнил всю рутинную проверку, как только капитан Роган получил «добро» на запуск двигателей с контрольной вышки.
– Я ничего не помню, Харри, – обеспокоенно сказал Келлер.
– Не важно, я в этом уверен. Поскольку включение самописца из пунктов рутинной проверки, естественно предположить, что вы выполнили и все остальное.
Келлер кивнул: «Продолжай».
– Самописец записывает пять основных параметров полета: положительные и отрицательные перегрузки по показаниям одного из гироскопов самолета, курс по магнитному компасу, измеренную скорость полета, высоту полета самолета, считываемую с датчиков давления альтиметров и отсчет времени в секундах, не связанный со временем суток. Все это мы переписали и затем сопоставили с аналогичными данными другого Боинга 747, вылетевшего почти в тех же условиях – те же время, погода, загрузка и все такое прочее – за несколько дней до этого. Сравнение показало, что все было в норме за исключением одного – курс вашего самолета стал расходиться с курсом того Боинга еще до того, как он набрал полную скорость. Другими словами, капитан Роган решил изменить курс. Возможно, он собирался вернуться в Хитроу. Но мы об этом никогда не узнаем, поскольку с этого момента все приборы начали барахлить.
– Но он должен был связаться с вышкой, чтобы сообщить им об изменении курса, – сказал Келлер, навалившись грудью на стол и сверля глазами Тьюсона.
– Он пытался. Но то, что случилось потом, случилось быстро. У него не было даже времени передать свое сообщение.
Келлер молчал, отчаянно пытаясь хоть что-нибудь вспомнить. Но его память была пуста. Он снова откинулся на стул.
– Наши системщики, – продолжал Тьюсон, – уже приступили к обследованию кабины, и несмотря на то, что она почти полностью разрушена, им все же удалось определить положение многих ручек управления и переключателей. И хотя некоторые из них были практически уничтожены огнем, им удалось установить – были они в положении «включено» или «выключено», исходя из...
– А тела членов экипажа были все еще в кабине? – перебил его Келлер.
– Да, конечно. Правда, их было трудно опознать с полной уверенностью, но...
– Тогда почему же я уцелел? Почему и мое тело не осталось там? Почему я не погиб?
– Очевидно, Дэйв, перед катастрофой ты вышел из кабины.
– Но почему? Что заставило меня покинуть свое место сразу после взлета? Я...
Внезапно яркой вспышкой перед его мысленным взором возникла картина, вырванная памятью из каких-то глубин сознания. Застывшее изображение: лицо командира, его рот открыт, он что-то кричит Келлеру, в глазах тревога, страх.
И снова все исчезло. Разум еще пытался удержать воспоминание, но оно ускользало и, наконец, скрылось в каких-то темных уголках памяти.
– Что с тобой, Дэйв? На тебе лица нет. Ты что-то вспомнил? – Через пустоту, которая осталась в его сознании, голос Тьюсона доходил до него с трудом.
Келлер провел дрожащей рукой по лицу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29