Рассеянные лучи неизвестного светила окрашивают неизвестное пространство в сиренево-серый цвет. Почему светает? Она не знает доподлинно и не может объяснить, но зато чувствует уверенность. И ей этого достаточно. Место, в котором она находится, способно удивить кого угодно. Но она не удивляется, воспринимая как должное то, что бесконечная лента, на которой она стоит, на севере и на юге уходит за горизонт, а по краям четко обрезана и обрывается в пропасть. Если быть точной – в бездну. Между пропастью и бездной есть одно серьезное различие: у бездны на самом деле нет дна. Она свешивается с края серо-сиреневой ленты и убеждается в этом.
Что же ей напоминает это место, похожее на мост, висящий в небытии и ведущий в никуда? Мост? Ну конечно же, Мост. Только она сразу не узнала его.
Каэ немного растерянно стоит на Мосту, пытаясь угадать, что может случиться. Что будет, когда Истина этого места столкнется с ней? А потом она медленно оборачивается и за спиной, всего в нескольких шагах, видит его.
– Я увидел, что ты здесь, – говорит он, торопливо и нежно обнимая ее, – и испугался. Что с тобой сделали, что ты пришла?
Она знает, что с ней, потому что никакая ложь на этом Мосту невозможна, и правда легко находит путь из глубин ее сознания.
– Меня отправили в небытие камнем Шанги. Знаешь, ведь и в прошлый раз меня именно этим камнем уничтожили. Это плохо, что теперь будет с ними со всеми?
– Это хуже, чем ты думаешь, – отвечает он. – Ты что, не собираешься сопротивляться?
– Если бы ты знал, какая это тяжесть...
– Мне тоже нелегко.
Она смотрит на него сквозь слезы:
– Прости меня. Возможно, я пришла сюда только за тем, чтобы произнести это вслух. Прости меня.
– Мне нет нужды тебя прощать, но если ты нуждаешься в этом, то я прощаю тебя, как отпускают птицу из клетки. А теперь слушай, я не пущу тебя дальше. Мост – это всего лишь граница, зыбкая грань, и с него одинаково легко ступить на любой берег.
– Я устала, – говорит она жалобно.
– Да, – отвечает он. – Но усталость и смерть – разные величины.
– Мне больно, – она подносит руку к груди, – вот здесь.
– Бывает, – улыбается он. – Но ты же сильнее боли, и горя, и слез, и тоски. Ты Истина, а Мост – это истина в последней инстанции. И он решил пропустить к тебе именно меня, а я не пущу тебя дальше. Так что считай, что это не я решил.
– Я уйду и никогда больше тебя не увижу?
– Нет, – качает он головой. – Мы встретимся. Я не знаю, как это произойдет, но мы обязательно встретимся. Я не утешаю тебя: лживые утешения здесь не в ходу.
– Я помню.
– Помни, что ты должна жить и ждать – ради меня. Ради всех нас. Пойдем, я тебя провожу...
Он берет ее за руку и ведет к противоположному краю моста. В каком-то месте они останавливаются и замирают.
– Я не могу пойти с тобой, – говорит он, – пока не могу.
Она стоит, не в состоянии оторваться от него, но неодолимая сила тянет ее назад, словно выталкивает из глубины на поверхность. Она знает, что он является большей частью этой силы.
– Спасибо, – шепчет она, уносясь ввысь. – Я буду ждать...
Она летит в бескрайнем сиреневом небе, а под ней уходит за горизонт Мост. И стоит на Мосту тот, кто вобрал в себя всю ее боль, всю надежду, всю печаль и вину. Она смотрит на него до рези в глазах, до боли, и горячие слезы, прожигая плотный воздух, жемчужинками катятся вниз. Она бы не смогла уйти от него сейчас, но на Мосту все ясно и без слов, и ясно, что он возвращается...
Услыхав грохот падающего тела, сангасои без церемоний ворвались в каюту своей госпожи и увидели там пропавшего сегодня без вести Нила, который лежал без признаков жизни на полу, возле ложа, и саму Каэтану, выглядевшую ничуть не лучше парня. Вопль, изданный солдатом, мог по праву считаться одним из главных достижений его жизни. Еще не разобрав, что это был за звук и в чем кроется его причина, почти вся команда галеры, капитан Лоой, Куланн, а также Магнус, Рогмо, Номмо и Барнаба уже примчались на место событий. Даже лоцман Яртон одним из первых добрался на верхнюю палубу.
Два воина вынесли бездыханное тело Нила. Остальные стояли с растерянными лицами перед громыхающим и мечущим молнии командиром, силясь объяснить ему, а заодно и себе, каким образом молодой человек попал в каюту госпожи.
– Он не входил туда, это точно, – доложил невысокий коренастый сангасои, который, казалось, был наспех сработан из корней деревьев и кряжистых стволов. Глядя на него, капитан Лоой подумал, что этот человек шутя мог бы свернуть шею медведю. Так оно и было на самом деле, просто капитан не удосужился поговорить с воином.
Магнус уже сидел возле Каэ, приводя ее в чувство.
– Как она? – спросил Барнаба, подходя поближе.
– Честь и хвала тому, кто ее хранит. Она уже приближается к нам.
– Что это значит? – спросил Рогмо хриплым, севшим от волнения голосом.
– Это значит, что на нашу госпожу было совершено покушение и ее дух снова пытались разъединить с телом и душой...
– А разве есть какая-нибудь разница между духом и душой? – спросил ошарашенно полуэльф.
– Есть, – буркнул альв. – Разреши, мы после почитаем тебе лекцию.
– Она где-то здесь, совсем рядом, – сказал Магнус. И словно в подтверждение его слов, Каэ вздохнула удивленно-жалобно и в первый раз пошевелилась.
– А это что? – Номмо поднял с пушистого ковра, который покрывал весь пол каюты, странного вида не то талисман, не то оберег – осколок зеленовато-золотистого камешка на грубой бечевке.
– Дай-ка сюда, – Магнус повертел вещицу в руках, – вот и еще один фрагмент головоломки. Каэ, дорогая, – обратился он к ней, – пора приходить в себя. Нам без вас никак не обойтись.
– И ты туда же, – произнесла она ровным голосом, пытаясь сесть. Все облегченно выдохнули, и только тут Рогмо заметил, что весь взмок от нечеловеческого напряжения. А чародей сделал знак рукой, и командир сангасоев подбежал к ним:
– Госпожа! Как же вы нас напугали.
– Это я напугала?! – возмутилась Каэтана, сразу становясь самой собой. – Мало того что меня чуть не... как бы это правильно выразиться? – так еще я и напугала. Спасибо, Куланн.
Командир весело рассмеялся, разглядев, какую рожицу скорчила ему из полумрака каюты его обожаемая богиня.
– И все же, – мягко молвил Магнус, – хоть все и обошлось, нам надо бы выяснить, что произошло. Вы можете ходить?
– Могу. И хочу. И требую, чтобы мне позволили ходить. – Она внезапно посерьезнела. – Куда унесли тело Нила?
– По-моему, на корму.
– Тогда пойдем туда, узнаем, где он был все это время.
Старик Яртон стоял около бездыханного сына, крепко сцепив зубы. Мало того что любимое дитя попало в беду, так еще и странная история с покушением на госпожу. Лоцман не мог поверить, что его Нил – такой чистый, честный и добрый – мог стать предателем. Но все сходилось к тому, что именно так оно и было. И старику хотелось умереть до того, как выяснится правда, чтобы не слышать ее. И только безумная надежда на то, что все выяснится и доброе имя его мальчика будет восстановлено, держала его на этом свете. Крохотная слезинка выкатилась из глаза, проложив на загорелом лице блестящую дорожку.
Магнус наклонился над телом парня:
– Странно, я не чувствую его в мире живых. Но он и не мертв – это какое-то промежуточное состояние, и оно мне абсолютно не нравится.
С этими словами он простер над головой лежащего правую руку и негромко приказал:
– Сядь и отвечай на мои вопросы.
Большое тело парня неловко дернулось несколько раз, зашарило руками по доскам палубы, слепо натыкаясь на сапоги обступивших его людей, и наконец село, не открывая глаз. Яртон тихо ахнул и закусил кулак, чтобы не проронить ни слова.
– Где ты, Нил? – четко выговаривая слова, спросил молодой чародей. Он словно стал выше ростом, мощнее, а глаза его из небесно-голубых превратились в темно-синие.
– Не знаю, – ответил Нил, едва шевеля губами. Голос его звучал глухо и как-то шероховато. – Я не здесь и не там. Я хочу куда-нибудь... Отпустите меня.
– Я помогу тебе, но взамен на одну услугу, – жестко сказал Магнус. – Кто приказал тебе зайти в каюту госпожи Каэтаны и что ты должен был сделать?
– Тень, туман, – немедленно откликнулся несчастный молодой человек. – Я спускаюсь в трюм, стою на ступеньках и вдруг вижу тень, которая мелькает за ящиками. Спускаюсь ниже, заглядываю в углы – никого нет. И вдруг выходит человек, нет, не человек, а кто-то с желтыми глазами. Страшные глаза, – простонал Нил, – очень холодно. Где-то в голове очень, очень холодно. Замерзаю. Он говорит, пойти и убить госпожу, но я не могу сделать ей больно. И тогда он просит меня просто передать ей камешек. В подарок. Камешек красивый, но я понимаю, что выйдет беда. Я понимаю, но это не зло – передать подарок, и я не могу противиться себе. Он долго говорил со мной. Я зашел в трюм днем, а выпустил он меня ночью... Иду к госпоже, не хочу, но иду. Прохожу мимо солдат, они не видят. Вхожу, чтобы отдать подарок... Прошу прощения...
– Что? – не понял маг последней фразы.
– Он и вправду попросил у меня прощения, – сказала Каэ. – Бедняга. Магнус, от него идет страшный холод, где он?
– Лучше нам об этом не знать, – ответил мат. – На вас, Каэ, единственная надежда. Отпустите его, как отпустили призрака, иначе он навечно останется рабом того желтоглазого существа. Хотя нет, подождите, я еще спрошу. Нил, что случилось потом? Почему ты не исполнил приказа?
– Я не хотел его исполнять, но не мог ослушаться, – произнесло тело с такой отчаянной, такой безысходной скорбью, что старый Яртон издал звериный протяжный вой. Тихий и тоскливый. – Я подхожу к госпоже ближе и ближе – камень убивает ее, но это подарок. А потом воин в доспехах останавливает меня, прекрасный воин. Он сильный, он такой сильный, что приказ моего хозяина для него ничего не значит. Он отбирает камень и уходит. Все... – выдохнул Нил, – больше ничего не помню.
– А больше и не нужно, – сказал Магнус. – Отпускайте его душу, госпожа.
– Может, ты? – спросила она вполголоса. – А вдруг в этот раз у меня не получится?
– Я на такое не способен, – еще тише ответил Магнус. – Я хороший маг, но рискую обмануть этого юношу и обречь его душу на бесконечные муки. Решайтесь же, Каэ!
Она не проронила ни одного лишнего слова. Только подошла к старому лоцману и крепко взяла его за руку.
– Нил, мальчик, вот мы с твоим отцом, чувствуешь ли ты нас?
– Да, – тихо ответило сидящее тело.
– Мы любим тебя, прощаем тебе все вольное или невольное зло, тобой причиненное, и отпускаем тебя туда, где тебе будет легко, солнечно и радостно ждать встречи со своими близкими.
– Спасибо, – прошелестело тело. И рассыпалось в прах.
Яртон крепко пожал руку своей богине:
– Спасибо, госпожа. Случилось горе, но, стало быть, могло быть и горше. Спасибо за мальчика...
В ту ночь на галере «Крылья Сурхака», которая по-прежнему шла полным ходом к Хадрамауту, подгоняемая попутным ветром, никто не спал. Не успел несчастный Нил покинуть этот мир, как Каэтана встрепенулась:
– Там, в трюме, кто-то есть. И если мы теперь же не найдем его, нам эту кашу расхлебывать до скончания века. Куланн! Дай мне десяток воинов, я сама спущусь в грузовой отсек.
– Это опасно, госпожа... – начал было командир, но она сердито прервала его:
– То, что произошло со мной, гораздо опаснее. Думаешь, вам удастся уберечь меня от опасности? Это практически невозможно. Да я и не смогу спокойно сидеть на месте. Не спорь, это приказ. Лучше отбери самых спокойных и сильных воинов.
– Почему спокойных? – позволил себе удивиться Куланн.
– Чтобы они меньше поддавались внушению. Не знаю, кто там окопался в нашем трюме, но он околдовывает свою жертву, как мардагайл, внушая ей свои собственные мысли.
Пока она объясняла, Рогмо успел подумать, что она все-таки странная богиня, абсолютно земная, простая и... Додумывать дальше он не стал.
Через полчаса Каэ во главе десятка могучих сангасоев, буквально светившихся от радости, что это на них пал выбор сурового командира, спустилась вниз. Следом за ней шел Куланн, который, используя служебное положение, незатейливо причислил себя к самым-самым, чтобы оказаться рядом в нужный момент. Каэтана не стала заострять на этом внимание. Замыкали группу воинов Рогмо с мечом Аэдоны в руках и Магнус со своим неизменным желтым мешочком.
Как и следовало ожидать, в трюме ничего не обнаружилось, если не считать, конечно, огромного количества бочек, корзин и ящиков со съестным, аккуратно поставленных друг на друга. А также мешков и плетеных коробов, глиняных горшков и кувшинов, корзин и связок сушеных овощей и пряностей. Но Каэ не растерялась:
– Открывайте все, слышите, – все до единого ящики! И мешки, и корзины. Словом, все, что можно открыть и осмотреть. Все, что открыть нельзя, взламывайте, вспарывайте, делайте что хотите, но я приказываю осмотреть даже самые невероятные, с вашей точки зрения, места.
– А вот это мудро, – шепнул Магнус, обращаясь к полуэльфу. – Послушай, а кто сказал, что госпожа не способна к магии?
– Да об этом, кажется, все знают.
– То, что знают все, – не всегда есть истина, – загадочно молвил чародей.
Они с Рогмо споро включились в работу, помогая сангасоям переставлять с места на место тяжелые предметы. Полуэльф с восторгом смотрел на собранных, дисциплинированных и серьезных воинов Сонандана, еще раз убедившись в том, как сильно они отличаются от солдат любой другой армии. Ни улыбки, ни насмешки, ни малейшего признака недоверия. Каэ работала наравне со всеми, стараясь не мешать там, где помочь не могла, и успеть всюду, где ее помощь была бы полезной.
То, что они искали, оказалось в одном из нижних ящиков, в котором хранились галеты. Подняв тяжелую крышку, двое воинов с изумлением уставились на содержимое: прямо перед ними, в россыпи сухих хлебцев, лежало нечто, что с натяжкой можно было бы назвать человеческим телом. Высохшее, изжелта-серое, костлявое, с пергаментной хрупкой кожей и громадными яблоками глаз, которые чудом держались в запавших глазницах. Ввалившиеся щеки, безгубый тонкий рот, прекрасно сохранившиеся зубы, – одним словом, симпатий это не внушало, чем бы оно ни было.
– Госпожа Каэтана! – позвал один из сангасоев. Подошли сразу все, окружив ящик плотным кольцом.
– Ну, вот и нашли, – обрадовалась Каэ. – Несите его наверх. Магнус, его можно нести наверх? Или нужно предпринять какие-то особые меры предосторожности?
– Еще не знаю, госпожа. Я постараюсь не допустить, чтобы он набезобразничал еще раз.
Ящик снова закрыли крышкой и потащили наверх. Уже светало, серое утреннее небо вызолотилось по краям лучами восходящего солнца. Был тот самый удивительный час между ночью и днем, когда мир принадлежит сам себе; когда уходящая тьма и нарождающийся свет мирно соседствуют; когда сон становится самым крепким, а пробуждение самым тяжелым.
Бессонная ночь и множество тягостных событий давали себя знать. Высыпавшая на верхнюю палубу команда галеры отчаянно зевала с риском вывихнуть себе челюсти. Даже капитан Лоой, хоть и держался молодцом, выглядел уставшим и изможденным. Даже горе, которое он испытывал по поводу смерти Нила, притупилось и отзывалось издалека волнами тоски и боли. Наверное, поэтому люди не сразу отреагировали на то, что из крохотной щелочки между досками ящика стал сочиться легкий дымок. Он все густел и густел, пока не превратился в подобие туманного столба, остановившись около правого борта как бы в ожидании.
Когда сангасои открыли ящик, он был пуст. Нет, галеты остались на своем месте, но иссохшего тела, страшной мумии, скалившей только что зубы, они не обнаружили. Воины отреагировали молниеносно, окружив Каэтану живым щитом. Магнус повертел головой, поколдовал над своим мешочком и тихо сказал:
– Очень плохо – это онгон. Может, и не самый могущественный, но и плохонького достаточно, чтобы всех нас тут покрошить.
– Это так серьезно? – изумился Рогмо. – Эти мощи опаснее, чем простой дух?
– Он опаснее мардагайла во много раз, – пояснил маг спокойно. – А ты говоришь – дух.
– И ты так невозмутим! – Рогмо уперся взглядом в колеблющийся столб тумана.
– Сдается мне, это чудище не подозревает, что его ждет, – отозвался чародей. – А я с удовольствием на это погляжу.
Каэтана увидела онгона сразу и обозлилась. Она не могла простить этому трупу смерть Нила, пережитую ей самой смертельную опасность, а главное – сам факт его существования. Она не помнила, кто такие онгоны, знала только, что Корс Торун велел их стеречься, но ей было плевать. Она не боялась; она даже не задумалась над тем, что эту туманную фигуру, словно закутанную в мутный плащ, можно хоть сколько-нибудь бояться. И, вытянув из ножен Такахай и Тайяскарон, шагнула к правому борту, где маячил размытый силуэт.
– Постой! – Голос онгона звучал где-то на уровне груди и выходил между лопатками, словно тупое копье.
Она поежилась, передернула плечами, будто ее коснулось что-то грязное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Что же ей напоминает это место, похожее на мост, висящий в небытии и ведущий в никуда? Мост? Ну конечно же, Мост. Только она сразу не узнала его.
Каэ немного растерянно стоит на Мосту, пытаясь угадать, что может случиться. Что будет, когда Истина этого места столкнется с ней? А потом она медленно оборачивается и за спиной, всего в нескольких шагах, видит его.
– Я увидел, что ты здесь, – говорит он, торопливо и нежно обнимая ее, – и испугался. Что с тобой сделали, что ты пришла?
Она знает, что с ней, потому что никакая ложь на этом Мосту невозможна, и правда легко находит путь из глубин ее сознания.
– Меня отправили в небытие камнем Шанги. Знаешь, ведь и в прошлый раз меня именно этим камнем уничтожили. Это плохо, что теперь будет с ними со всеми?
– Это хуже, чем ты думаешь, – отвечает он. – Ты что, не собираешься сопротивляться?
– Если бы ты знал, какая это тяжесть...
– Мне тоже нелегко.
Она смотрит на него сквозь слезы:
– Прости меня. Возможно, я пришла сюда только за тем, чтобы произнести это вслух. Прости меня.
– Мне нет нужды тебя прощать, но если ты нуждаешься в этом, то я прощаю тебя, как отпускают птицу из клетки. А теперь слушай, я не пущу тебя дальше. Мост – это всего лишь граница, зыбкая грань, и с него одинаково легко ступить на любой берег.
– Я устала, – говорит она жалобно.
– Да, – отвечает он. – Но усталость и смерть – разные величины.
– Мне больно, – она подносит руку к груди, – вот здесь.
– Бывает, – улыбается он. – Но ты же сильнее боли, и горя, и слез, и тоски. Ты Истина, а Мост – это истина в последней инстанции. И он решил пропустить к тебе именно меня, а я не пущу тебя дальше. Так что считай, что это не я решил.
– Я уйду и никогда больше тебя не увижу?
– Нет, – качает он головой. – Мы встретимся. Я не знаю, как это произойдет, но мы обязательно встретимся. Я не утешаю тебя: лживые утешения здесь не в ходу.
– Я помню.
– Помни, что ты должна жить и ждать – ради меня. Ради всех нас. Пойдем, я тебя провожу...
Он берет ее за руку и ведет к противоположному краю моста. В каком-то месте они останавливаются и замирают.
– Я не могу пойти с тобой, – говорит он, – пока не могу.
Она стоит, не в состоянии оторваться от него, но неодолимая сила тянет ее назад, словно выталкивает из глубины на поверхность. Она знает, что он является большей частью этой силы.
– Спасибо, – шепчет она, уносясь ввысь. – Я буду ждать...
Она летит в бескрайнем сиреневом небе, а под ней уходит за горизонт Мост. И стоит на Мосту тот, кто вобрал в себя всю ее боль, всю надежду, всю печаль и вину. Она смотрит на него до рези в глазах, до боли, и горячие слезы, прожигая плотный воздух, жемчужинками катятся вниз. Она бы не смогла уйти от него сейчас, но на Мосту все ясно и без слов, и ясно, что он возвращается...
Услыхав грохот падающего тела, сангасои без церемоний ворвались в каюту своей госпожи и увидели там пропавшего сегодня без вести Нила, который лежал без признаков жизни на полу, возле ложа, и саму Каэтану, выглядевшую ничуть не лучше парня. Вопль, изданный солдатом, мог по праву считаться одним из главных достижений его жизни. Еще не разобрав, что это был за звук и в чем кроется его причина, почти вся команда галеры, капитан Лоой, Куланн, а также Магнус, Рогмо, Номмо и Барнаба уже примчались на место событий. Даже лоцман Яртон одним из первых добрался на верхнюю палубу.
Два воина вынесли бездыханное тело Нила. Остальные стояли с растерянными лицами перед громыхающим и мечущим молнии командиром, силясь объяснить ему, а заодно и себе, каким образом молодой человек попал в каюту госпожи.
– Он не входил туда, это точно, – доложил невысокий коренастый сангасои, который, казалось, был наспех сработан из корней деревьев и кряжистых стволов. Глядя на него, капитан Лоой подумал, что этот человек шутя мог бы свернуть шею медведю. Так оно и было на самом деле, просто капитан не удосужился поговорить с воином.
Магнус уже сидел возле Каэ, приводя ее в чувство.
– Как она? – спросил Барнаба, подходя поближе.
– Честь и хвала тому, кто ее хранит. Она уже приближается к нам.
– Что это значит? – спросил Рогмо хриплым, севшим от волнения голосом.
– Это значит, что на нашу госпожу было совершено покушение и ее дух снова пытались разъединить с телом и душой...
– А разве есть какая-нибудь разница между духом и душой? – спросил ошарашенно полуэльф.
– Есть, – буркнул альв. – Разреши, мы после почитаем тебе лекцию.
– Она где-то здесь, совсем рядом, – сказал Магнус. И словно в подтверждение его слов, Каэ вздохнула удивленно-жалобно и в первый раз пошевелилась.
– А это что? – Номмо поднял с пушистого ковра, который покрывал весь пол каюты, странного вида не то талисман, не то оберег – осколок зеленовато-золотистого камешка на грубой бечевке.
– Дай-ка сюда, – Магнус повертел вещицу в руках, – вот и еще один фрагмент головоломки. Каэ, дорогая, – обратился он к ней, – пора приходить в себя. Нам без вас никак не обойтись.
– И ты туда же, – произнесла она ровным голосом, пытаясь сесть. Все облегченно выдохнули, и только тут Рогмо заметил, что весь взмок от нечеловеческого напряжения. А чародей сделал знак рукой, и командир сангасоев подбежал к ним:
– Госпожа! Как же вы нас напугали.
– Это я напугала?! – возмутилась Каэтана, сразу становясь самой собой. – Мало того что меня чуть не... как бы это правильно выразиться? – так еще я и напугала. Спасибо, Куланн.
Командир весело рассмеялся, разглядев, какую рожицу скорчила ему из полумрака каюты его обожаемая богиня.
– И все же, – мягко молвил Магнус, – хоть все и обошлось, нам надо бы выяснить, что произошло. Вы можете ходить?
– Могу. И хочу. И требую, чтобы мне позволили ходить. – Она внезапно посерьезнела. – Куда унесли тело Нила?
– По-моему, на корму.
– Тогда пойдем туда, узнаем, где он был все это время.
Старик Яртон стоял около бездыханного сына, крепко сцепив зубы. Мало того что любимое дитя попало в беду, так еще и странная история с покушением на госпожу. Лоцман не мог поверить, что его Нил – такой чистый, честный и добрый – мог стать предателем. Но все сходилось к тому, что именно так оно и было. И старику хотелось умереть до того, как выяснится правда, чтобы не слышать ее. И только безумная надежда на то, что все выяснится и доброе имя его мальчика будет восстановлено, держала его на этом свете. Крохотная слезинка выкатилась из глаза, проложив на загорелом лице блестящую дорожку.
Магнус наклонился над телом парня:
– Странно, я не чувствую его в мире живых. Но он и не мертв – это какое-то промежуточное состояние, и оно мне абсолютно не нравится.
С этими словами он простер над головой лежащего правую руку и негромко приказал:
– Сядь и отвечай на мои вопросы.
Большое тело парня неловко дернулось несколько раз, зашарило руками по доскам палубы, слепо натыкаясь на сапоги обступивших его людей, и наконец село, не открывая глаз. Яртон тихо ахнул и закусил кулак, чтобы не проронить ни слова.
– Где ты, Нил? – четко выговаривая слова, спросил молодой чародей. Он словно стал выше ростом, мощнее, а глаза его из небесно-голубых превратились в темно-синие.
– Не знаю, – ответил Нил, едва шевеля губами. Голос его звучал глухо и как-то шероховато. – Я не здесь и не там. Я хочу куда-нибудь... Отпустите меня.
– Я помогу тебе, но взамен на одну услугу, – жестко сказал Магнус. – Кто приказал тебе зайти в каюту госпожи Каэтаны и что ты должен был сделать?
– Тень, туман, – немедленно откликнулся несчастный молодой человек. – Я спускаюсь в трюм, стою на ступеньках и вдруг вижу тень, которая мелькает за ящиками. Спускаюсь ниже, заглядываю в углы – никого нет. И вдруг выходит человек, нет, не человек, а кто-то с желтыми глазами. Страшные глаза, – простонал Нил, – очень холодно. Где-то в голове очень, очень холодно. Замерзаю. Он говорит, пойти и убить госпожу, но я не могу сделать ей больно. И тогда он просит меня просто передать ей камешек. В подарок. Камешек красивый, но я понимаю, что выйдет беда. Я понимаю, но это не зло – передать подарок, и я не могу противиться себе. Он долго говорил со мной. Я зашел в трюм днем, а выпустил он меня ночью... Иду к госпоже, не хочу, но иду. Прохожу мимо солдат, они не видят. Вхожу, чтобы отдать подарок... Прошу прощения...
– Что? – не понял маг последней фразы.
– Он и вправду попросил у меня прощения, – сказала Каэ. – Бедняга. Магнус, от него идет страшный холод, где он?
– Лучше нам об этом не знать, – ответил мат. – На вас, Каэ, единственная надежда. Отпустите его, как отпустили призрака, иначе он навечно останется рабом того желтоглазого существа. Хотя нет, подождите, я еще спрошу. Нил, что случилось потом? Почему ты не исполнил приказа?
– Я не хотел его исполнять, но не мог ослушаться, – произнесло тело с такой отчаянной, такой безысходной скорбью, что старый Яртон издал звериный протяжный вой. Тихий и тоскливый. – Я подхожу к госпоже ближе и ближе – камень убивает ее, но это подарок. А потом воин в доспехах останавливает меня, прекрасный воин. Он сильный, он такой сильный, что приказ моего хозяина для него ничего не значит. Он отбирает камень и уходит. Все... – выдохнул Нил, – больше ничего не помню.
– А больше и не нужно, – сказал Магнус. – Отпускайте его душу, госпожа.
– Может, ты? – спросила она вполголоса. – А вдруг в этот раз у меня не получится?
– Я на такое не способен, – еще тише ответил Магнус. – Я хороший маг, но рискую обмануть этого юношу и обречь его душу на бесконечные муки. Решайтесь же, Каэ!
Она не проронила ни одного лишнего слова. Только подошла к старому лоцману и крепко взяла его за руку.
– Нил, мальчик, вот мы с твоим отцом, чувствуешь ли ты нас?
– Да, – тихо ответило сидящее тело.
– Мы любим тебя, прощаем тебе все вольное или невольное зло, тобой причиненное, и отпускаем тебя туда, где тебе будет легко, солнечно и радостно ждать встречи со своими близкими.
– Спасибо, – прошелестело тело. И рассыпалось в прах.
Яртон крепко пожал руку своей богине:
– Спасибо, госпожа. Случилось горе, но, стало быть, могло быть и горше. Спасибо за мальчика...
В ту ночь на галере «Крылья Сурхака», которая по-прежнему шла полным ходом к Хадрамауту, подгоняемая попутным ветром, никто не спал. Не успел несчастный Нил покинуть этот мир, как Каэтана встрепенулась:
– Там, в трюме, кто-то есть. И если мы теперь же не найдем его, нам эту кашу расхлебывать до скончания века. Куланн! Дай мне десяток воинов, я сама спущусь в грузовой отсек.
– Это опасно, госпожа... – начал было командир, но она сердито прервала его:
– То, что произошло со мной, гораздо опаснее. Думаешь, вам удастся уберечь меня от опасности? Это практически невозможно. Да я и не смогу спокойно сидеть на месте. Не спорь, это приказ. Лучше отбери самых спокойных и сильных воинов.
– Почему спокойных? – позволил себе удивиться Куланн.
– Чтобы они меньше поддавались внушению. Не знаю, кто там окопался в нашем трюме, но он околдовывает свою жертву, как мардагайл, внушая ей свои собственные мысли.
Пока она объясняла, Рогмо успел подумать, что она все-таки странная богиня, абсолютно земная, простая и... Додумывать дальше он не стал.
Через полчаса Каэ во главе десятка могучих сангасоев, буквально светившихся от радости, что это на них пал выбор сурового командира, спустилась вниз. Следом за ней шел Куланн, который, используя служебное положение, незатейливо причислил себя к самым-самым, чтобы оказаться рядом в нужный момент. Каэтана не стала заострять на этом внимание. Замыкали группу воинов Рогмо с мечом Аэдоны в руках и Магнус со своим неизменным желтым мешочком.
Как и следовало ожидать, в трюме ничего не обнаружилось, если не считать, конечно, огромного количества бочек, корзин и ящиков со съестным, аккуратно поставленных друг на друга. А также мешков и плетеных коробов, глиняных горшков и кувшинов, корзин и связок сушеных овощей и пряностей. Но Каэ не растерялась:
– Открывайте все, слышите, – все до единого ящики! И мешки, и корзины. Словом, все, что можно открыть и осмотреть. Все, что открыть нельзя, взламывайте, вспарывайте, делайте что хотите, но я приказываю осмотреть даже самые невероятные, с вашей точки зрения, места.
– А вот это мудро, – шепнул Магнус, обращаясь к полуэльфу. – Послушай, а кто сказал, что госпожа не способна к магии?
– Да об этом, кажется, все знают.
– То, что знают все, – не всегда есть истина, – загадочно молвил чародей.
Они с Рогмо споро включились в работу, помогая сангасоям переставлять с места на место тяжелые предметы. Полуэльф с восторгом смотрел на собранных, дисциплинированных и серьезных воинов Сонандана, еще раз убедившись в том, как сильно они отличаются от солдат любой другой армии. Ни улыбки, ни насмешки, ни малейшего признака недоверия. Каэ работала наравне со всеми, стараясь не мешать там, где помочь не могла, и успеть всюду, где ее помощь была бы полезной.
То, что они искали, оказалось в одном из нижних ящиков, в котором хранились галеты. Подняв тяжелую крышку, двое воинов с изумлением уставились на содержимое: прямо перед ними, в россыпи сухих хлебцев, лежало нечто, что с натяжкой можно было бы назвать человеческим телом. Высохшее, изжелта-серое, костлявое, с пергаментной хрупкой кожей и громадными яблоками глаз, которые чудом держались в запавших глазницах. Ввалившиеся щеки, безгубый тонкий рот, прекрасно сохранившиеся зубы, – одним словом, симпатий это не внушало, чем бы оно ни было.
– Госпожа Каэтана! – позвал один из сангасоев. Подошли сразу все, окружив ящик плотным кольцом.
– Ну, вот и нашли, – обрадовалась Каэ. – Несите его наверх. Магнус, его можно нести наверх? Или нужно предпринять какие-то особые меры предосторожности?
– Еще не знаю, госпожа. Я постараюсь не допустить, чтобы он набезобразничал еще раз.
Ящик снова закрыли крышкой и потащили наверх. Уже светало, серое утреннее небо вызолотилось по краям лучами восходящего солнца. Был тот самый удивительный час между ночью и днем, когда мир принадлежит сам себе; когда уходящая тьма и нарождающийся свет мирно соседствуют; когда сон становится самым крепким, а пробуждение самым тяжелым.
Бессонная ночь и множество тягостных событий давали себя знать. Высыпавшая на верхнюю палубу команда галеры отчаянно зевала с риском вывихнуть себе челюсти. Даже капитан Лоой, хоть и держался молодцом, выглядел уставшим и изможденным. Даже горе, которое он испытывал по поводу смерти Нила, притупилось и отзывалось издалека волнами тоски и боли. Наверное, поэтому люди не сразу отреагировали на то, что из крохотной щелочки между досками ящика стал сочиться легкий дымок. Он все густел и густел, пока не превратился в подобие туманного столба, остановившись около правого борта как бы в ожидании.
Когда сангасои открыли ящик, он был пуст. Нет, галеты остались на своем месте, но иссохшего тела, страшной мумии, скалившей только что зубы, они не обнаружили. Воины отреагировали молниеносно, окружив Каэтану живым щитом. Магнус повертел головой, поколдовал над своим мешочком и тихо сказал:
– Очень плохо – это онгон. Может, и не самый могущественный, но и плохонького достаточно, чтобы всех нас тут покрошить.
– Это так серьезно? – изумился Рогмо. – Эти мощи опаснее, чем простой дух?
– Он опаснее мардагайла во много раз, – пояснил маг спокойно. – А ты говоришь – дух.
– И ты так невозмутим! – Рогмо уперся взглядом в колеблющийся столб тумана.
– Сдается мне, это чудище не подозревает, что его ждет, – отозвался чародей. – А я с удовольствием на это погляжу.
Каэтана увидела онгона сразу и обозлилась. Она не могла простить этому трупу смерть Нила, пережитую ей самой смертельную опасность, а главное – сам факт его существования. Она не помнила, кто такие онгоны, знала только, что Корс Торун велел их стеречься, но ей было плевать. Она не боялась; она даже не задумалась над тем, что эту туманную фигуру, словно закутанную в мутный плащ, можно хоть сколько-нибудь бояться. И, вытянув из ножен Такахай и Тайяскарон, шагнула к правому борту, где маячил размытый силуэт.
– Постой! – Голос онгона звучал где-то на уровне груди и выходил между лопатками, словно тупое копье.
Она поежилась, передернула плечами, будто ее коснулось что-то грязное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48