А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Аркадий СТРУГАЦКИЙ
Борис СТРУГАЦКИЙ
СКАЗКА О ТРОЙКЕ

ПРОЛОГ
Эта история началась с того, что в разгар рабочего дня, когда я потел
над очередной рекламацией в адрес Китежградского завода маготехники, у
меня в кабинете объявился мой друг Эдик Амперян. Как человек вежливый и
воспитанный, он не возник бесцеремонно прямо на колченогом стуле для
посетителей, не ввалился нагло через стену, и не ворвался в открытую
форточку в обличье булыжника, пущенного из катапульты. В большинстве мои
друзья постоянно куда-то спешили, что-то не успевали, где-то опаздывали, а
потому возникали, вламывались и врывались с совершенной непринужденностью,
пренебрегая обыкновенными коммуникациями. Эдик был не из таких: он скромно
вошел в дверь. Он даже предварительно постучал, но у меня не было времени
ответить. Он остановился передо мной, поздоровался и спросил:
- Тебе все еще нужен Черный Ящик?
- Ящик? - пробормотал я, не в силах оторваться от рекламации. - Как
тебе сказать... Какой, собственно ящик?
- Кажется, я мешаю, - осторожно сказал вежливый Эдик. - Ты меня
извини, но меня послал шеф... Дело в том, что примерно через час будет
произведен первый запуск лифта новой системы за пределы тринадцатого
этажа. Нам предлагают воспользоваться.
Мой мозг был все еще окутан ядовитыми парами рекламационной
фразеологии, и поэтому я только тупо проговорил:
- Какой лифт должен был быть отгружен в наш адрес еще тринадцатого
этажа сего года...
Однако затем первые десятки битов Эдиковой информации достигли моего
серого вещества. Я положил ручку и попросил повторить. Эдик терпеливо
повторил.
- Это точно? - спросил я замирающим шепотом.
- Абсолютно, - сказал Эдик.
- Пошли, - сказал я, вытаскивая из стола папку с копиями своих
заявок.
- Куда?
- Как - куда? На семьдесят шестой!
- Не вдруг, - сказал Эдик, покачав головой. - Сначала надо зайти к
шефу.
- Зачем это?
- Он просил зайти. С этим семьдесят шестым какая-то история. Шеф
хочет нас напутствовать.
Я пожал плечами, но спорить не стал. Я надел пиджак, извлек из папки
заявку на Черный Ящик, и мы отправились к Эдикову шефу, Федору Симеоновичу
Киврину, заведующему отделом Линейного счастья.
На лестничной площадке первого этажа перед решетчатой шахтой лифта
царило необычайное оживление. Дверь шахты была распахнута, дверь кабины -
тоже, горели многочисленные лампы, сверкали зеркала, тускло отсвечивали
лакированные поверхности. Под старым, уже поблекшим транспарантом "Сдадим
лифт к празднику!" толпились любопытные и жаждущие покататься. Все
почтительно внимали замдиректора по АХЧ Модесту Матвеевичу Камноедову,
произносившему речь перед строем монтеров Соловецкого котлонадзора.
- ...Это надо прекратить, - внушал Модест Матвеевич. - Это лифт, а не
всякие там спектроскопы - микроскопы. Лифт есть мощное средство
передвижения, это первое. А также средство транспорта. Лифт должен быть
как самосвал: приехал, вывалил и обратно. Это во-первых. Администрации
давно известно, что многие товарищи ученые, в том числе отдельные
академики, лифтом эксплуатировать не умеют. С этим мы боремся, это мы
прекращаем. Экзамен на право вождения лифта, невзирая на прошлые
заслуги... учреждение звания отличного лифтовода... и так далее. Это
во-вторых. Но монтеры со своей стороны должны обеспечить бесперебойность.
Нечего, понимаете, ссылаться на объективные обстоятельства. У нас лозунг:
лифт для всех, не взирая на лица. Лифт должен выдержать прямое попадание в
кабину самого необученного академика.
Мы пробрались через толпу и двинулись дальше. Торжественная
обстановка этого импровизированного митинга произвела на меня большое
впечатление. Чувствовалось, что сегодня лифт, наконец, действительно
заработает и будет работать может быть целые сутки. Это было
знаменательно. Лифт всегда был ахиллесовой пятой нашего института и лично
Модеста Матвеевича. Собственно, ничем особенным он не отличался. Лифт как
лифт, со своими достоинствами и со своими недостатками. Как и полагается
порядочному лифту, он постоянно норовил застрять между этажами, вечно был
занят, вечно пережигал ввинченные в него лампочки, требовал
безукоризненного обращения с шахтными дверьми, и, входя в кабину, никто не
мог сказать с уверенностью, где и когда удастся выйти. Но была у нашего
лифта одна особенность. Он терпеть не мог подниматься выше двенадцатого
этажа. То есть, конечно, история института знала случаи, когда отдельные
умельцы ухитрялись взнуздать строптивый механизм и, дав ему шенкеля,
поднимались на совершенно фантастические высоты. Но для массового человека
вся бесконечная громада Института выше двенадцатого этажа оставалась
сплошным белым пятном. Об этих территориях, почти полностью отрезанных от
мира и от административного влияния, ходили всевозможные, зачастую
противоречивые слухи. Так утверждалось, например, что сто двадцать
четвертый этаж имеет выход в соседствующее пространство с иными
физическими свойствами, на двести тринадцатом этаже обитает якобы
неведомое племя алхимиков - идейных наследников знаменитого "Союза
Девяти", учрежденного просвещенным индийским царем Ашокою, а на тысяча
семнадцатом до сих пор живут себе не тужат у самого Синего моря старик,
старуха и золотые мальки Золотой Рыбки.
Лично меня, как и Эдика, больше всего интересовал семьдесят шестой
этаж. Там, согласно инвентарной ведомости, хранился Идеальный Черный Ящик,
необходимый для вычислительной лаборатории, а также проживал некий
Говорящий Клоп, в котором крайне и давно нуждался отдел Линейного счастья.
Насколько нам известно, на семьдесят шестом этаже размещалось нечто вроде
склада дефицитных явлений природы и общества, и многие наши сотрудники
вожделели попасть туда и запустить хищные руки свои в эту сокровищницу.
Федор Симеонович, например, грезил о раскинувшихся якобы там гектарах
гранулированной Почвы для Оптимизма. Ребятам из отдела Социальной
метеорологии позарез нужен был хотя бы один квалифицированный Холодный
Сапожник - а там их значилось трое, и все как один с эффективной
температурой, близкой к абсолютному нулю. Кристобаль Хозевич Хунта,
заведующий отделом Смысла жизни и доктор самых неожиданных наук, рвался
выловить на семьдесят шестом уникальный экземпляр так называемой Мечты
Бескрылой Приземленной, дабы набить из нее чучело. Шесть раз за последние
четверть века он пытался пробиться на семьдесят шестой этаж напролом,
через перекрытия, используя свои исключительные способности к вертикальной
трансгрессии, но даже ему это не удавалось: все этажи выше двенадцатого
были, в соответствии с хитроумным замыслом древних архитекторов, наглухо
блокированы для всех видов трансгрессии. Таким образом, успешный запуск
лифта означал бы новый этап в жизни нашего коллектива.
Мы остановились перед кабинетом Федора Симеоновича, и старенький
домовой Тихон, чистенький и благообразный, приветливо распахнул перед нами
двери. Мы вошли.
Федор Симеонович был не один. За его обширным столом сидел, небрежно
развалясь в покойном кресле, оливковый Кристобаль Хозевич Хунта и сосал
пахучую гаванскую сигару. Сам Федор Симеонович, заложив большие пальцы за
яркие подтяжки, расхаживал по кабинету, опустив голову и стараясь ступать
по самому краю шемаханского ковра. На столе красовались в хрустальной вазе
райские плоды: крупные румяные яблоки Познания Зла и совершенно
несъедобные на вид, но тем не менее всегда червивые яблоки Познания Добра.
Фарфоровый сосуд у локтя Кристобаля Хозевича был полон огрызков и окурков.
Обнаружив нас, Федор Симеонович остановился.
- А вот и они с-сами, - произнес он без обычной улыбки. - П-прошу
садиться. В-время дорого. К-камноедов этот - болтун, но он с-скоро
закончит. К-кристо, изложи об-бстоятельства, а то у меня это всегда плохо
получается.
Мы сели. Кристобаль Хозевич, прищуря правый глаз от дыма, оценивающе
оглядел нас.
- Изволь, изложу, - сказал он Федору Симеоновичу. - Обстоятельства
дела, молодые люди, таковы, что первым на семьдесят шестой этаж надлежало
бы отправиться нам, людям опытным и умелым. К сожалению, по мнению
администрации, мы слишком стары и слишком уважаемы для первого
испытательного запуска. Поэтому отправитесь вы, и я вас сразу
предупреждаю, что это не простая прогулка, что это разведка, может быть,
разведка боем. От вас потребуется выдержка, отвага и предельная
осмотрительность. Лично я не наблюдаю в вас этих качеств, однако я готов
уступить рекомендации Федора Симеоновича. И, во всяком случае, вы должны
знать, что скорее всего вам придется действовать на территории врага -
врага неумолимого, жестокого и ни перед чем не останавливающегося.
От такого вступления у меня мурашки пошли по коже, но тут Кристобаль
Хозевич принялся излагать, как обстоит дело.
А дело обстояло следующим образом. На семьдесят шестом этаже
располагался, оказывается, древний город Тьмускорпионь, захваченный в свое
время в качестве трофея мстительным Вещим Олегом. Спокон веков
Тьмускорпионь был средоточением странных явлений и ареной странных
событий. Почему это происходило - неизвестно, но все, что на каждом этапе
научного, технического и социального прогресса не могло быть разумно
объяснено, попадало именно туда для хранения до лучших времен. Так что еще
во времена Петра Великого одновременно с учреждением в Санкт-Питербурхе
знаменитой Куншт-Камеры и в подражание ей, тогдашняя соловецкая
администрация в лице бомбардир-поручика Птахи и его полуроты гренадер
учредила в Тьмускорпиони "Его Императорского Величества Пречудесных и
Преудивительных Кунштоф Камеру с острогом и двумя банями". В те времена
семьдесят шестой этаж был вторым, о лифтах никто слыхом не слыхал, и в
"Е.И.В Кунштоф Камеру" попасть было гораздо легче, чем в баню. В
дальнейшем же, по мере повсеместного роста Здания Науки, доступ туда все
более затруднялся, а с появлением лифта прекратился почти вовсе. А между
тем "Кунштоф Камера" все росла, обогащаясь новыми экспонатами.
Превратилась при Екатерине Второй в "Зоологический и прочих чудес натуры
Императорский Музеум", затем при Александре Втором в "Российский
Императорский Заповедник Магических, Спиритических и Оккультных феноменов"
и, наконец, в Государственную Колонию необъясненных явлений при НИИЧАВО
Академии Наук. Разрушительные последствия изобретения лифта мешали
использовать эту сокровищницу для научных целей. Деловая переписка с
тамошней администрацией была чрезвычайно затруднена и имела неизбежно
затяжной характер: спускаемые сверху тросы с корреспонденцией рвались под
собственной тяжестью, почтовые голуби отказывались летать так высоко,
радиосвязь была неуверенной из-за отсталости тьмускорпионьской техники, а
применение воздухоплавательных средств приводило лишь к расходу
дефицитного гелия... Впрочем, все это была только история.
Примерно двадцать лет назад взыгравший лифт забросил на семьдесят
шестой этаж инспекционную комиссию Соловецкого горкомхоза, скромно
направлявшуюся обследовать забитую канализацию в лабораториях профессора
Выбегаллы на четвертом этаже. Что в точности произошло - осталось
неизвестным, сотрудник Выбегаллы, дожидавшийся комиссию на лестничной
площадке, рассказывал, что кабина лифта с безумным ревом пронеслась вверх
по шахте, за стеклянной дверцей мелькнули искаженные лица, и страшное
видение исчезло. Ровно через час кабина была обнаружена на двенадцатом
этаже, взмыленная, всхрапывающая и еще дрожащая от возбуждения. Комиссии в
кабине не было, к стене канцелярским клеем была приклеена записка на
обороте "Акта о неудовлетворительном состоянии". В записке значилось:
"Выхожу на обследование. Вижу странный камень. Тов. Фарфуркису объявлен
выговор за уход в кусты. Председатель комиссии - Л. Вунюков".
Долгое время никто не знал, где, собственно, покинул кабину
Л._Вунюков с подчиненными. Приходила милиция, было много неприятностей.
Потом, месяц спустя, на крыше кабины обнаружили два запечатанных пакета,
адресованных заведующему горкомхоза. В одном пакете содержалась пачка
приказов на папиросной бумаге, в которых объявлялись выговора то товарищу
Фарфуркису, то товарищу Хлебовводову - большей частью за проявления
индивидуализма и за какую-то непонятную "зубовщину". Во втором пакете
находились материалы обследования состояния канализации Тьмускорпиони
(состояние признавалось неудовлетворительным) и заявление в бухгалтерию о
начислении высокогорных и дополнительных командировочных. После этого
корреспонденция сверху стала поступать довольно регулярно. Сначала
протоколы заседаний инспекционной комиссии города, потом протоколы просто
инспекционной комиссии, потом особой комиссии по расследованию
обстоятельств, и вдруг - Временной Тройки по расследованию деятельности
коменданта Колонии Необъясненных Явлений г. Зубо и, наконец, после трех
подряд докладных "о преступной небрежности", где Л. Вунюков подвизался в
качестве председателя Тройки по Рационализации и Утилизации Необъясненных
Явлений (ТПРУНЯ), сверху перестали спускать протоколы и принялись спускать
циркуляры и указания. Бумаги эти были страшны как по форме, так и по
содержанию. Они неопровержимо свидетельствовали о том, что бывшая комиссия
горкомхоза узурпировала власть в Тьмускорпиони, и что распорядиться этой
властью разумно она была не в состоянии.
- Главная опасность заключается в том, - размеренным голосом
продолжал Кристобаль Хозевич, посасывая потухшую сигару, - что в
расположении этих проходимцев находится небезызвестная Большая Круглая
Печать. Я надеюсь, вы понимаете, что это значит...
- Понимаю, - сказал Эдик тихо. - Не вырубишь топором... - Ясное лицо
его затуманилось. - А что, если мы применим реморализатор?
Кристобаль Хозевич переглянулся с Федором Симеоновичем.
- Можно, конечно, попытаться, - сказал он, пожимая плечами. - Однако
боюсь, что процессы зашли слишком далеко...
- Н-нет, п-почему же, - возразил Федор Симеонович. - Примените,
п-примените, Эдик, не автоматы же там применять... К-кстати, у них же там
еще и Выбегалло...
- Как так? - изумились мы.
Оказалось, что три месяца назад сверху поступило требование на
научного консультанта с фантастическим окладом денежного содержания. Никто
в этот оклад не верил, а более всех - профессор Выбегалло, который в это
время как раз заканчивал большую работу по выведению путем перевоспитания
самонадевающегося на рыболовный крючок дождевого червя. О своем недоверии
Выбегалло во всеуслышание объявил на Ученом совете и тем же вечером бежал,
бросив все. Многие видели, как он, взявши портфель в зубы, карабкался по
внутренней стене шахты, выходя на этажах, кратных пяти, дабы укрепить свои
силы в буфете. А через неделю сверху был спущен приказ о зачислении
профессора Выбегалло А. А. научным консультантом при ТПРУНЯ с обещанным
окладом и надбавками за знание иностранных языков.
- Спасибо, - сказал вежливый Эдик, - это ценная информация. Так мы
пойдем?
- Идите, идите, г-голубчики, - растроганно произнес Федор Симеонович.
Он поглядел в магический кристалл. - Д-да, уже пора, К-камноедов
б-близится к концу. И п-поосторожней там... Д-дремучее место, ж-жуткое...
- И никаких эмоций! - настойчиво напомнил Кристобаль Хозевич. - Не
будут вам давать ваших клопов и ящиков - не надо. Вы - лазутчики, с вами
будет установлена односторонняя телепатическая связь. Мы будем следить за
каждым вашим шагом. Собирайте информацию - вот ваша основная задача.
- Мы понимаем, - сказал Эдик.
Кристобаль Хозевич снова оценивающе оглядел нас.
- Модеста бы им с собой взять, - пробормотал он, - клин - клином... -
Он безнадежно махнул рукой. - Ладно, идите. Буонавентура.
Мы вышли, и Эдик сказал, что теперь надо зайти к нему в лабораторию и
взять реморализатор. Последнее время он увлекался практической
реморализацией. В лаборатории у него в девяти шкафах размещался опытный
агрегат, принцип действия которого сводился к тому, что он подавлял в
облучаемом примитивные рефлексы и извлекал на поверхность и направлял
вовне разумное, доброе и вечное.
1 2 3