Кирилл с тоской слушал как раздевают Оливию и проклинал тот час, когда
ему взбрело в голову согласиться на предложение участвовать в этом судебном
разбирательстве и ту минуту, когда Оливии пришла в голову блестящая мысль не
смотреть передачу как миллионы простых граждан, наслаждаясь цветом,
голографией и запахом, а воспользоваться аппаратурой стоимостью в сотни
тысяч и нанести визит в студию.
Не участвовать в "Лицом к лицу" ему было никак нельзя: во-первых, это
своего рода экзамен на пути в руководство ТВФ, куда его уже давно прочили
влиятельные друзья и враги, и в случае отказа на него стали бы смотреть
косо, как на человека, имеющего что скрыть и не заботящегося об имидже и
популярности корпорации. Приближалась очередная двадцатилетняя ротация
Совета директоров и, хотя было заранее известно, что те же чиновники займут
те же места, всегда существовала возможность безвременной кончины
одного-двух старцев из этого геронтологического заповедника и назначения
более молодых. В свете связи его с домом Перстейнов это не выглядело совсем
уж фантастично.
И, во-вторых, лишние деньги никогда не помешают - не смотря на
колоссальный моральный ущерб, наносимый Памелой своим гостям, она
компенсировала это гигантскими гонорарами и в этом надо отдать ей должное.
А вот зачем сюда притащилась Оливия он понять не мог. Если она пришла
поболеть за него, то она выбрала не лучший для этого способ - что бы
успокоить льва не следует трясти перед его мордой свежим мясом. Сидела бы
дома перед телевизором да молчала в тряпочку! Теперь же утихающий океан
заштормит с новой силой. Сколько же осталось до конца эфира? Пара миллионов
лет?
Кирилл чувствовал себя неважно - на виду у всех его медленно раздели,
подробно рассмотрели, не пропуская ни одной анатомической подробности его
биографии, оплевали, раскритиковали и при всем при этом не спешили одевать
или, в крайнем случае, говорить ему комплименты.
С большим пристрастием, почему-то, изучили его пребывание на Марсе в
дивизии амазонок в бытность корреспондентом "Пентхауз" и "Солдат удачи",
одиссею на Луне и похождения на Венере. Кирилл даже и не подозревал о том
количестве приключений, которые оказывается ему довелось пережить в тех
местах и о том количестве людей, которые были этому живыми свидетелями. Так,
в одиночке в концентрационном лагере на Луне, куда он угодил за попытку
убийства Вертухая (! ), с ним, по его скромным подсчетам, сидело еще порядка
пятидесяти трех человек (! ). С его памятью творилось явно неладное -
оказывается он забыл самые интересные эпизоды своей жизни! Кирилл поклялся
сразу же после передачи обратиться к лучшим психиатрам по поводу своей
амнезии, не пожалев на это весь свой гонорар.
Хотя во всем этом была какая-то высшая справедливость - Кирилл теперь
мог во всех красках представить как чувствуют себя герои его интервью,
статей и репортажей.
Законы передачи запрещали ведущей задавать вопросы телевизетерам, если
конечно они сами не ввяжутся в дискуссию, а заставить их сделать это и было
высшим пилотажем на телевидении. Но так как Оливия хранила гробовое
молчание, не отвечая на выпады Памелы, тем самым еще более распаляя ее, то
ведущая забыла о настоящем госте передачи и все больше погружалась в
интимные стороны миссис Перстейн, надеясь пробить броню бедной девушки.
Бедная девушка однако продолжала невозмутимо выслушивать оскорбления Суки
Пэм - внимание светской прессы к ее персоне еще с самого рождения привили
Оливии иммунитет к свободе слова. Она закинула ногу на ногу и, прикрывая
ладошкой свои вымученные позевывания, презрительно разглядывала суету в
студии.
Огневая атака могла продолжаться до бесконечности. Кирилл, уже
развлекаясь, сидел в своем кресле, наблюдая за очередной кавалерийской
атакой, в очередной раз разбивающейся о неприступные стены замка, покрытые
ледяной броней невозмутимости, и тихо досчитывал последние минуты передачи.
Теперь он не жалел о приходе Оливии, отвлекшей огонь на себя, но ему
внезапно стало жалко Пэм, выдыхающуюся и теряющую уверенность на глазах.
Наконец Пэм поняла всю тщетность своих усилий и прекратила гневную
филиппику против зажравшейся буржуазии и вернулась к своим баранам.
- Наша передача, к сожалению, подходит к концу, дамы и господа.
Напоминаю, наша тема - современная журналистика и у нас в гостях яркий
образчик того, что называют "желтой прессой", Кирилл Малхонски. Прошу
задавать ваши вопросы.
Яркий образчик "желтой прессы" журналист Кирилл Малхонски перетек из
вальяжной позы в более приличиствующию очередному нападению - выпрямил
спины, развернул плечи, набычился и приготовился к подаче.
Когда внимание Пэм снова переместилось на Кирилла, Петер Франц
наклонился к ушку Оливии:
- Я восхищен твоей выдержкой, девочка. Ты единственная из нас, кому
удалось положить ее на лопатки. Мы здесь уже от всей души поучаствовали в
здешней перепалке!
- А кто остальные?, - так же шепотом поинтересовалась Оливия.
Петер оглянулся на двоих присутствующих, с момента появления Оливии
никак себя не проявившие.
- Один из них, вон тот седой - командующий Космофлотом Теодор Веймар.
Кажется он бывший начальник Кирилла по Вест Поинту.
- А я и не знала, что он там учился, - пробормотала Оливия.
- А, черт, ошибся, детка. Прости старика за дезу. Он бывший начальник
Академии ВС в Ауэррибо! Нет, со склерозом надо что-то делать. А второй гость
- его нынешний работодатель Авраам Эпштейн. Тоже хитрый еврей, ничего не
скажешь. Как его Памела не насиловала, он так толком ничего и не сказал.
- Простите за вопрос, но каким ветром вас сюда занесло, Ваше
Высочество?
- Мне надо видеть товар лицом, дорогая Оливия. Я покупаю эту передачу.
Оливия мыслено сняла шляпу перед бесстрашием Пэм.
- В моем представлении идеал Родины это - молодая румяная девушка в
красной косынке и с автоматом в руках, - отвечал Кирилл на неуслышанный
Оливией вопрос, - Сейчас как никогда необходима поддержка всеми гражданами
Земли усилий по возвращению Спутников в Союз.
- Вы считаете, что Спутники недостойны суверенитета?, - спросила в свою
очередь Памела.
- Я не понимаю о каком суверенитете может идти речь, если все население
Внешних Спутников составляют наши граждане, выходцы с Земли. Суверенность -
порождение эпохи демократии, и мы все убедились в нежизнеспособности этой
идеи. Народ не любит демократию, порождающую анархию, коррупцию и
беззаконие. Народу нужна не кучка болтунов, а строгий и справедливый батька.
Ленин, Сталин и Гитлер необходимы, что бы ощутить себя единой нацией.
В студии появился очередной зритель - дородная дама лет пятидесяти с
обильной штукатуркой на лице.
- Вы противник Директората, господин Малхонски?, - с ужасом спросила
она, картинно прижимая потные кулаки к седьмому подбородку.
- Успокойтесь, мадам, я не противник нашего строя, но считаю, что на
период таких сложных ситуаций, чреватых всеобщей войной, нам необходим
военный, а не политический, и тем паче - коммерческий руководитель. На мой
взгляд Директорат должен передать часть своей власти временному военному
диктатору, который должен иметь самые широкие полномочия на период войны.
Примеры прошлых войн недвусмысленно указывают, что коллегиальность в
принятии военных решений ведет к поражению. А мы не можем проиграть в этом
конфликте, иначе Земля потеряет все свое влияние.
- Еще вопросы, господа.
Следующий зритель воспользовался телефоном:
- Кирилл, на Титане вы были спасены экипажем Фарелла Фасенда, - Кирилл
похолодел, - Я знаю, что высаживаясь там, он нарушил приказ командования, за
что впоследствии и был казнен. Но если бы он не высадился в Оранжевой Лошади
вас сейчас не было в живых. Ваше отношение к капитану Фареллу?
Кирилл не ожидал такого удара напоследок. Наверное так же чувствует
себя ковбой, только сейчас усмиривший норовистого скакуна и повернувшись к
нему спиной, получивший предательский удар копытом по спине. Он долго не мог
ответить и в студии повисла непривычная тишина. Наконец он сказал:
- Хотя, может быть, я и обязан Фареллу жизнью, но я считаю, что он
преступник, нарушивший приказ и присягу. Я отдаю себе отчет, что моя жизнь
не стоила такого предательства.
- Благодарю вас, Кирилл, за ваше участие в нашей передаче. На этом наш
эфир кончается. До следующих встреч, дамы и господа, если нас не закроют в
связи со сменой владельца передачи.
- Я не дурак резать курицу, несущую золотые яйца, - обиделся Петер
Франц на Памелу, - Меня хорошо попинали, но я не в обиде. Вы знаете мои
принципы, Оливия, - если в компании все разделяют мнение хозяина, то она
обречена на разорение!
- Я полностью с вами согласна, Ваше Высочество, - задумчиво сказала
Оливия, только сейчас сообразив, как она кончит текущую главу своей книги:
"Несмотря на то, что Кирилл запретил мне подходить к тому месту, где он
сейчас стоял, я все же не удержалась и, огибая аккуратные белые надгробия с
кое-где возложенными свежими и засохшими цветами, подкралась ближе к нему и
попыталась разглядеть надпись на могиле, которую он решил посетить и ради
которой и затеял такое далекое путешествие. Его широкая спина закрывала
плиту и только когда он стал медленно поворачиваться ко мне, почувствовав
мое приближение, с недовольным видом и кусая губы, я краешком глаза уловила
то, что было на ней выбито. Разрозненные буквы не сразу сложились в слова -
лишь через несколько часов я чисто подсознательно разгадала эту шараду и
меня осенила догадка. Изысканный готический шрифт гласил "Фарелл Фассенд".
Дат никаких не было. Я же не решилась спросить Кирилла, что он делал на
могиле этого человека и самое главное - как она могла вообще здесь
оказаться, ведь преступников не хоронят".
Глава седьмая. КНИГОЧЕЙ. Клайпеда - Фюрстенберг, ноябрь, 69-го
По случаю осени, дождя и холодного ветра улицы Паланги были пустынны -
люди сидели в теплых квартирах, либо со стаями гусей улетели в теплые
африканские страны. Листья с кленов, осин, дубов и берез окончательно
слетели, застелив улицы желто-красным мокрым ковром неописуемой красоты и
лишь отдельные упрямые дети весны все еще маячили кое-где на черных унылых
ветках, трепеща на морском ветру, несущем запахи соли, йода и зимы.
С машиной не возникло никаких проблем - Одри мило поскалила зубки
болтливому Ричарду, сменившего Гринцявичуса на посту в экологической
полиции, я заплатил авансом штраф за загрязнение чистого прибалтийского
воздуха вредными выхлопами, мы получили ключи, квитанцию и удалились.
Лимузин одиноко мок на стоянке и мне даже стало жалко этого монстра,
пережившего свою эпоху и своих собратьев, когда-то весело табунами бегавших
по асфальтовым дорогам Земли, резвившихся и размножавшихся на ее просторах и
не заметивших, как в одночасье ушло их время.
Меня всегда удивляли споры палеонтологов о быстрой смерти динозавров.
Причем основные их восторги относились не столько к самому факту кончины
зубастых и хладнокровных хозяев Земли, сколько к ее скоропостижности. Наша
жизнь настолько коротка, что незыблемость окружающих нас вещей, природы,
всего мира кажется нам нечто само собой разумеющимся. Мы настолько
избалованы Дарвином, что для нас очевидна эволюционная изменчивость природы,
растянутая на миллионы лет, - когда всю жизнь просыпаешься и видишь за окном
все тех же стегозавров, диплодоков и птеродактилей. Но наша сорокатысячная
история все-таки постепенно приучает нас к мысли о быстроте перемен, о
революциях вместо эволюции, о том, что проснувшись в одно прекрасное утро,
можно не узнать свой мир - вместо игуанодонов на лугу будут пастись лошади,
а мир захватят безволосые обезьяны-мутанты. И все-равно, с этим трудно
смириться, а наш меняющийся мир людей стал неуютен.
Мы сели в холодную машину и Одри долго возилась с зажиганием, хлюпая
простывшим носом и кляня бесконечный дождь. Я счел за благо не блистать
своими познаниями в технике и не раздражать девушку советами в очень далекой
от меня сфере. Наконец железный бегемот заработал. В салоне быстро
стало тепло и уютно. Громко гудел двигатель, из печки в салон тек горячий
воздух, ударяя в наши промокшие и окоченевшие ноги, согревал их и
приходилось прикладывать усилия, чтобы не погрузиться в полудремоту.
Одри размотала двухметровый шерстяной шарф, который я из милосердия
ссудил бедной девушке, не имевшей до настоящего момента времени никакого
понятия о причудах балтийской осени и чьей самой теплой вещью в гардеробе
были покрывала из искусственного красного меха, небрежно накинутые на заднее
сиденье. Основательно высморкавшись в клечатый платок (я сделал вид, что не
заметил такого безобразия) и решив, весьма здраво, водолазный свитер из
верблюжьей шерсти и ватник (мои же) не снимать, Одри прогундосила с
претензией на классический французский пронанс, что-то вроде "поехали",
махнула рукой и мы тронулись вдоль по Питерской.
Стихия не на шутку разыгрывалась - дождь в который уже раз сменился
мокрым снегом, который повалил стеной, сильный ветер разгонял снежинки до
космических скоростей и они с громким щелканьем впечатывались в наши окна.
Дворники еле-еле справлялись со своей задачей и даже подогрев окон не
помогал увидеть окружающий мир. Одри включила навигационную систему и по
лобовому стеклу поползли знакомые очертания улиц Паланги и замелькали
непонятные цифры.
- Может все-таки вернемся, - робко предложил я насупившейся девушке,
любившей быструю езду и не терпевшей погоды, которая не позволяет стрелке
спидометра переваливать за скромную отметку двести километров в час.
- Поздно. Гринцявичус серьезно мне обещал при следующей встрече
основательно взять меня за... хм, взяться за меня. Надо скорее уносить
отсюда ноги, иначе дедушкино наследство может конфисковать ваша ненормальная
экологическая полиция.
С раздраженной женщиной лучше не спорить, а в снег лучше не ездить
наземным транспортом и раз я совершил одну глупость, то это не значило, что
надо совершать и другую.
Мы проехали по Лайсвес, свернули на родную Прамонес, прокатились по
Руту и выехали на окраину городка. Особо любоваться было нечем. Все застилал
падающий снег, скрывая небольшие уютные теплые дома, в которых гостеприимные
литовцы сейчас завтракали, спали, сидели у каминов, курили огромные шведские
трубки, пили горячий чай и не выгоняли собак на улицу.
И что за черт понес меня в эту Клайпеду? Впрочем, я прекрасно знал этот
недостаток своего характера - если уж что втемяшилось мне в голову, то я не
успокоюсь, пока не сделаю это. Зато потом буду сидеть и удивляться - чего
ради такая глупость сотворена моими руками? Поэтому я выработал у себя
некоторую привычку - если чего-то очень хочется, то лучше всего лечь поспать
и желание как рукой снимет. Сегодня же у меня, к сожалению, была бессонница.
Одри все молчала, следя за дорогой, а я искоса принялся в который уже
раз разглядывать свою случайную знакомую. Да и так ли уж случайна наша
встреча? Выйди на улицу Республики в Новом Париже, схвати за руку первого,
второго, сотого встречного, расспроси его и окажется, что ваша встреча стала
возможной благодаря сцеплению тысяч мельчайших и абсолютно независимых
событий. Окажется что ваш случайный знакомый и не собирался сегодня
появляться на этой сумасшедшей улице, где, кажется, собралось полмира
торгашей и полмира праздных любопытных, где несчастные киберуборщики
трудятся до седьмой ржавчины, толкаясь среди людей, получая пинки в стальные
спины и безмолвно снося оскорбления, счищая с тротуаров наслоения грязи,
которые в противном случае доросли бы до макушки Эйфелевой башни, погребая
этот новый Вавилон. Наша встреча с любым случайным человеком очень
маловероятное событие.
Посудите сами, сколько должно было пройти событий, для того, чтобы наши
с Одри мировые линии пересеклись в этом маленьком городишке. Я уж не
упоминаю о том, что ее должны были зачать строго определенные люди в строго
определенные дни, дабы на свет родилась девчушка Одри, а не маленький крепыш
Орри.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33