— Да, конечно. Как я мог забыть. Так перейдем к делу. Вы знаете, что я готов купить. Назовите цену, которую просит этот торговец из Камерино.
Старший Малипьеро выпрямился, взгляд его случайно упал на обломки кинжала. Похоже, он не понял, кому принадлежало оружие, ибо голос его не дрогнул.
— Господин мой Варано согласен снять осаду в обмен на ваше письменное обещание вывести войска из Камерино, восстановить его на троне и в дальнейшем не вмешиваться в городские дела.
В изумлении от подобной наглости Чезаре воззрился на посла.
— Он был пьян, этот грабитель Камерино, когда направлял вас ко мне с таким посланием.
Малипьеро задрожал под суровым взглядом герцога.
— Ваша светлость, возможно, поведение моего господина кажется вам наглым. Но вы вскорости узнаете, что он готов идти до конца. Тем более потому, что, по его глубокому убеждению, он держит вас за горло.
— По его глубокому убеждению! Святой Боже! Тогда ему суждено узнать, что сделан я из пороха, и если взорвусь, его тоже разнесет на куски. Иди и передай ему эти слова.
— Так вы не принимаете его условия?
— Скорее я буду сидеть в Имоле до второго пришествия.
Малипьеро помялся. Взгляд его метнулся к чисто выбритой добродушной физиономии Агабито Герарди. Но выражение лица секретаря не придало ему смелости. Однако, как и должно настоящему послу, он досказал все, что ему поручали сказать.
— Вителлоццо, Орсини и Бальони объединились.
— Неужели это новость? А какой прок от этого Варано? Жители Камерино ненавидят его, кровавого тирана, и, избавившись от него, никогда не допустят, чтобы он вновь восседал на троне.
— Я не уверен… — начал Малипьеро.
— Разумеется, — покивал Борджа. — Но уж поверьте мне на слово, — он встал. — Агабито, проследи, чтобы посла Варано проводили с соответствующими почестями.
И, словно поставив на этом точку, герцог прошествовал к окну, по пути достав из кармана золотую, покрытую эмалью коробочку для засахаренных фруктов.
Лицо Агабито разочарованно вытянулось. Не таким представлял он себе завершение переговоров. Но, подумал он, возможно, что хитрый Чезаре все рассчитал. Оторвавшись от раздумий, Агабито заметил, что Малипьеро и не думает уходить. Стоит, переминаясь с ноги на ногу, да поглядывает то на секретаря, то на герцога.
— Ваша светлость, — прервал он наконец затянувшееся молчание. — Могу ли я поговорить с вами наедине?
— Мы и так одни, — бросил Борджа через плечо. — Что еще вы можете добавить?
— То, что я намерен сказать, послужит вашим интересам.
Чезаре развернулся спиной к окну, глаза его превратились в щелочки. На губах заиграла легкая улыбка. Он дал знак охранникам. Те отсалютовали и скрылись за дверью.
— Агабито останется. У меня нет секретов от моего секретаря. Говори.
— Ваша светлость… — посол запнулся, затем-таки продолжил под нетерпеливым взглядом Борджа:
— Мой господин Варано настроен серьезно.
Чезаре пожал плечами, снял крышку с коробочки.
— Это я уже понял. Больше вам нечего сказать?
— В самом начале нашего разговора вы не сочли за труд поправить меня, ваша светлость, когда я назвал себя вашим покорным слугой.
— Сколь кружным путем идете вы к поставленной цели. Ну да ладно. Когда-то вы служили у меня. Теперь служите ему. Хотите снова перейти ко мне? Речь пойдет об этом?
Малипьеро глубоко поклонился.
Герцог бросил короткий взгляд на Агабито, затем достал из коробочки ломтик засахаренного абрикоса.
— Значит, положение бывшего правителя Камерино не такое уж блестящее? — вопрос этот по интонации больше походил на утверждение, отчего Малипьеро сник еще больше.
Он-то ожидал, что Чезаре схватится за его предложение. А от спокойного безразличия герцога его бросило в дрожь. Но Малипьеро сумел взять себя в руки.
— Именно я запугал Варано до такой степени, что он не решился прийти к вам сам, а направил меня.
Крышка вернулась на коробочку для фруктов. Герцог, похоже, заинтересовался. И окрыленный Малипьеро продолжил:
— Я сделал это лишь для того, чтобы предложить свои услуги вашей светлости. Ибо в сердце моем нет другого господина, кроме вас. И мой единственный сын служит вам.
— Ты лжешь, паршивый предатель! Лжешь! — Чезаре надвинулся на него, словно решил стереть в порошок. Исчезли бесстрастное спокойствие лица, невозмутимость взгляда. Глаза его источали адский огонь.
— Мой господин! Мой господин! — заверещал Малипьеро.
Чезаре остановился на полпути, лицо его вновь разительно переменилось, вспышка ярости погасла так же внезапно, как и началась.
— Взгляни на кинжал у твоих ног, — Малипьеро повиновался. — Час назад он сломался, ударившись о мою грудь. Догадайся, чья рука направляла его? Твоего сына, твоего единственного сына, который у меня на службе.
Малипьеро отпрянул, рука его невольно поднялась к горлу.
— Ты пришел сюда за теми скудными сведениями, что мог раздобыть этот шпион. И мое приглашение Варано пришлось очень кстати. Потому что без оного ты заявился бы со своим последним предложением. Но твой сын уже ничего тебе не скажет. Завтра утром его повесят. И тело будет болтаться перед этим вот окном, чтобы его видел и Варано, которому он служил, и ты, для которого нет господина лучше меня.
Малипьеро рухнул на колени, простер к герцогу руки.
— Мой господин, клянусь вам, никакого заговора против вас не было. Никто не помышлял причинить вам вред.
— Что ж, на этот раз я тебе поверю. Возможно, заговора и не было. Но я поймал твоего сына с поличным, и он, возможно, решил, что другого выхода у него просто нет. Разницы, собственно, никакой. И без заговора его повесят на рассвете.
Малипьеро, по-прежнему на коленях, обратил к герцогу блестящее от пота лицо.
— Ваша светлость, в моих силах загладить вину сына. Я могу помочь вам избавиться от этого банкрота из Камерино. Жизнь моего сына за снятие осады?
Чезаре улыбнулся.
— Наверное, именно это предложение ты и хотел обговорить со мной без свидетелей. Ничего не изменилось, кроме цены, но ты, несомненно, намерен извлечь из своего предательства и какую-то иную выгоду.
И Малипьеро понял, что притворством тут не поможешь. Ибо герцог видел таких, как он, насквозь. Всех, кому служил, он предавал по одной причине — ради золота, тягу к которому он и не стремился перебороть. Но теперь ему не нужно ничего, кроме жизни сына. Все это он откровенно и выложил Чезаре.
— Мы не договоримся, — пренебрежительно бросил в ответ герцог.
Слезы навернулись на глаза несчастного и потекли по щекам. С удвоенным жаром он взмолился о милосердии, особо подчеркивая важность быстрого снятия осады.
— Во всей Италии нет большего негодяя, чем ты, Малипьеро, — ответствовал герцог. — От тебя разит вонью предательства. Мне противно даже смотреть на тебя, не то что вести с тобой какие-то дела.
— Мой господин, — заломил руки Малипьеро. — Кроме меня, никто не сможет снять осаду. Подарите мне жизнь Густаво, и завтра же у стен Имолы не останется ни одного солдата. Варано я отправлю в Камерино. А что представляют собой его люди, вы знаете не хуже моего. Без его понуканий они разбегутся в мгновение ока.
Чезаре смерил Малипьеро суровым взглядом.
— И как же ты этого добьешься?
Этот вопрос поднял Малипьеро с колен, он шагнул к герцогу, облизал губы.
— Варано дорог его трон в Камерино. Но еще дороже ему честь. И стоит шепнуть, что его жена… — он похотливо улыбнулся. — Вы понимаете, ваша светлость? Он пулей вылетит из лагеря и помчится в Камерино, где она сейчас пребывает.
От всей этой грязи к горлу Чезаре подкатила тошнота. Но внешне он ничем не выдал своих чувств. И в глазах Малипьеро не смог прочесть того отвращения, что испытывал к нему герцог. Наконец губы Борджа изогнулись в улыбке, о значении которой Малипьеро мог лишь догадываться, пока его светлость не заговорил.
— До чего же ты мерзок, Малипьеро. Однако, мое дело — использовать тебя в своих целях, а не перевоспитывать. Вот и снимай осаду Имолы, раз ты говоришь, что такое возможно.
Малипьеро облегченно вздохнул. Оскорбления он не воспринимал.
— Обещайте мне жизнь сына, и я гарантирую, что сегодня вечером Варано будет в седле.
— Ни на какие сделки я с тобой не пойду, — ответил Чезаре.
— Но если я сделаю то, о чем вы просите, могу я рассчитывать на ваше милосердие?
— Жди. Я поступлю по справедливости.
— Я буду ждать, надеясь на лучшее. И все же… все же… Успокойте меня, ваша светлость. Я — отец. Пообещайте мне, что Густаво не будет повешен, если я сослужу вам эту службу.
В глазах Чезаре мелькнуло презрение, он пожал плечами.
— Его не повесят. Я же сказал, что буду беспристрастен. А теперь к делу, — Чезаре прошел к письменному столу. — Ты имеешь право подписать пропуск от имени Варано?
— Имею, ваша светлость.
— Тут есть все, что тебе для этого нужно. Пиши. На двадцать человек, выезжающих из Имолы.
Малипьеро схватил перо и дрожащей рукой выписал пропуск, расписавшись внизу. Герцог взял бумагу, сел за стол.
— Как я узнаю, что Варано уехал?
Малипьеро на мгновение задумался.
— После его отъезда я сразу же загашу факел, что горит у его шатра. Вы это увидите прямо отсюда.
Чезаре медленно кивнул, поднес к губам серебряный свисток. Появившимся стражникам он приказал проводить посла до ворот.
Когда за ними закрылась дверь, герцог повернулся к Агабито с пренебрежительной улыбкой на устах.
— Я сослужил бы человечеству хорошую службу, если б плюнул на неприкосновенность посла и поутру вздернул отца вместе с сыном. Ну и семейка! Жабы! Вонючие жабы. Ну ладно, хватит о них. Вызови Кореллу и проследи, чтобы младший Малипьеро был под рукой.
Когда Корелла, один из капитанов Борджа, венецианец, которого многие принимали за испанца, высокий здоровяк, одетый в сталь и кожу, вошел в комнату, герцог протянул ему подписанный Малипьеро пропуск и приказал следующее:
— Сегодня вечером следите за факелом, что будет гореть у шатра Варано. Через десять минут после того, как он погаснет, ты выедешь в Камерино с отрядом в двадцать человек, которых отберешь сам, — Чезаре развернул на столе карту и знаком подозвал Кореллу. — Но не по этой дороге, Микеле, не через Фаэнцу и Форли. Ты поедешь через холмы и обгонишь другой отряд, выбравший главную дорогу. До Камерино ты должен добраться на шесть часов раньше, но учти, что и другие будут скакать во весь опор. Более подробные инструкции получишь у Агабито. Как тебе их выполнить, решишь на месте.
Микеле де Корелла насупился.
— Они отправятся в путь раньше меня. Поедут короткой дорогой, да еще будут скакать во весь опор. Тем не менее я должен прибыть в Камерино на шесть часов раньше. Короче, я должен совершить чудо, а я всего лишь Микеле де Корелла, капитан кавалеристов.
Чезаре раздумчиво смотрел на него.
— Мне ли тебя учить? Отбери двух лучших всадников и пошли их вслед за вторым отрядом по дороге на Римини. Пусть они обгонят отряд, а потом позаботятся о том, чтобы в пути у него возникло достаточно преград, которые позволят тебе выполнить мой приказ.
Корелла даже покраснел. Столь простое решение он мог найти и сам.
— А теперь иди, Микеле, и готовься к отъезду.
У двери Кореллу остановил голос Чезаре.
— Я сказал двадцать человек, но следовало сказать — девятнадцать, считая тебя. Двадцатым будет мессер Густаво Малипьеро, который поедет с вами. А сейчас распорядись, чтобы его привели сюда.
Корелла отдал честь и вышел из комнаты. Чезаре сел, повернулся к Агабито.
— Что скажешь? Понимаешь ли ты, в чем моя задумка?
— Еще нет, мой господин.
— Нет? Иной раз мне кажется, что ты такой же тугодум, как Микеле.
А Агабито подумал, что хитростью и коварством герцог мог бы потягаться с самим Сатаной.
Малипьеро выполнил свое обещание, хотя и едва не лишился жизни в могучих руках Венанцио Варано.
После захода солнца он вошел в шатер Варано, но первые же слова привели последнего в бешеную ярость. Он схватил Малипьеро за горло, сбил с ног и поволок в темный угол шатра. Там коленом придавил его к земле, да так, что у предателя затрещали кости.
— Собака! — прохрипел Варано над корчащимся от боли Малипьеро. — Ты заявляешь, что моя жена — шлюха? Скажи, что ты солгал, а не то я сверну тебе шею.
Но Малипьеро, трус по натуре, на этот раз преисполнился храбрости отчаяния.
— Идиот! — прохрипел он. — Идиот, я сказал это из любви к тебе и могу доказать свои слова.
— Доказать? — проревел Варано. — Разве можно доказать ложь?
— Нет, — просипел Малипьеро. — Но правду — можно.
Едва ли Малипьеро мог найти более убедительный ответ. Во всяком случае, Варано отреагировал незамедлительно. Отпустил Малипьеро, поднялся, рявкнул, требуя принести фонарь. Малипьеро сел, ощупал
себя, чтобы убедиться, целы ли кости, и мысленно взмолился святой деве из Лорето, которую считал своей покровительницей. Просил он ее об одном: чтобы его насквозь лживые доказательства, уличающие жену Варано в супружеской неверности, показались достаточно убедительными. Себя же, вернее, свою совесть, он успокаивал тем, что за столь жестокое обращение с ним Варано обязан понести наказание. И раз на его долю выпали синяки на теле, они с Варано будут квиты, если тому достанутся душевные муки.
Принесенный фонарь осветил сидящего на полу мужчину в разорванной одежде, с пожелтевшим лицом и спутанными волосами. В его бегающих глазах блестели злобные искорки. Могучий Варано угрожающе навис над ним.
— Ну, собака, где твои доказательства?
Вот когда пришел час отмщения! Неспешно Малипьеро одернул камзол, сунул руку за пазуху, достал сверток, перевязанный розовой лентой. Еще медленнее начал ее развязывать. Варано. естественно, не выдержал, вырвал сверток, отбросил ленту. Отошел к столу, отделил одно письмо, разгладил здоровенной рукой.
Малипьеро, пожирая его взглядом, заметил, как поникла голова Варано. Но тот быстро оправился. Жене своей он верил, и сбить его с наскока не представлялось возможным. Он сел в кресло и повернулся к уже поднявшемуся Малипьеро.
— А теперь скажи мне, каким образом попали к тебе эти письма?
— Фабио, камергер госпожи, привез их час назад в ваше отсутствие. Он не решился предстать пред ваши очи. Любовь к вам заставила его предать свою госпожу. Но он испугался отдать письма лично. И оставил их мне, после чего умчался назад.
— А если… если они фальшивые? — и Малипьеро сразу же понял, что ему удалось разжечь в душе Варано костер ревности, на которую он и делал ставку. Оставалось лишь подбрасывать дровишек.
На лице предателя отразилась печаль.
— Мой господин, — вздохнул он, — вы не доверяете тем, кто любит вас. Если б не эта любовь, какой резон Фабио приезжать сюда? Он же выкрал письма из шкатулки, где госпожа хранит свои драгоценности. То есть он и раньше знал о существовании писем, иначе не стал бы их там искать.
— Достаточно! — крик Варано переполняла душевная боль. Выругавшись, он взялся за второе письмо. — О, какая грязь! — простонал он. — А дальше все хуже и хуже. — Тут он прочитал подпись: «Галеотто», брови его вопросительно изогнулись. — Но кто этот Галеотто?
На подвижном лице сатира, стоящего у его стула, промелькнула улыбка. Он не страдал отсутствием чувства юмора, этот Малипьеро. И ответом его стала пародия строчки Данте:
"Galeotto fu il nome, e chi lo scrisse!
В горле Варано что-то булькнуло, и правитель Камерино начал читать третье письмо. Пальцы его правой руки сжимались и разжимались. Потом он встал, изо всей силы хватил кулаком по столу.
— О, бесстыдница! — проревел он. — Прелюбодейка! Шлюха! И все же, вдруг это ложь? Господи, помоги мне! Если так…
Он не договорил, взгляд налитых кровью глаз упал на Малипьеро, и тот в испуге попятился. А Варано большими шагами пересек шатер, откинул полог.
— Немедленно оседлать трех лошадей, — приказал он. — Со мной поедет Джанпаоло, — и вернулся к столу. — Третья лошадь для тебя, Малипьеро.
— Для меня? — в ужасе просипел предатель. Такого поворота событий он никак не ожидал.
— Для тебя, — подтвердил Варано. — Тебе приходилось видеть палача за работой. Ты знаешь, как на дыбе выворачиваются кости, лопаются сухожилия, а тот, кого пытают, просит о скорой смерти? Если окажется, что ты солгал, а я молю Господа Бога, чтобы так оно и было, ты испытаешь все это на себе. И пожалеешь о содеянном, — Чезаре Борджа не зря назвал Варано кровавым тираном. — А теперь иди, готовься к отъезду, — скомандовал он, и Малипьеро выскользнул из шатра.
Хитрый венецианец, а родом Малипьеро был из Венеции, поднаторевший в интригах, не предусмотрел, что Варано может взять его с собой. Выходило, что тот, несмотря на обуявшую его ревность, таки подозревал Малипьеро в обмане и оставлял за собой возможность незамедлительно наказать предателя, если жена докажет свою невиновность.
Что же делать, раз за разом повторялся этот мучительный вопрос в голове Малипьеро? Матерь божья, что же ему делать?
Но достойного ответа не находилось, и в нерешительности стоял он посреди собственной палатки.
1 2 3 4