Галка видела, как к капитану третьего ранга подошла Пустовойтова и стала что-то говорить. Капитан хмыкнул и кивнут головой. Галка прислушалась, но Пустовойтова уже отошла.
— Господин капитан, как вам удалось провести корабль по Дунаю? — продолжая прерванный разговор, спросил один из офицеров.
— О, это было нелегко. Пришлось снять все вооружение и стать на поплавки.
— Правда, что вы представлены за это к Железному кресту?
— А вы полагаете, что только итальяшки могут получать немецкие боевые ордена?
Равера сжал кулак здоровой руки. Заиграла радиола. Капитан повернулся к Галке.
— Фрейлейн, я танцую с вами.
— Я обещала этот танец моему другу, — возразила Галка, беря Марио под руку.
— Вот как! — капитан подошел к ней. Он был изрядно пьян. — Вы полагаете, что этот молокосос лучше меня? Послушай, лейтенант, оставь девчонку, она не для тебя. К тому же, насколько я понимаю, она из тех, которые любят, чтобы их держали двумя руками, а у тебя действует только одна. — Он громко рассмеялся.
Прижав к груди перевязанную руку, Марио здоровой ударил его в подбородок. Немец грохнулся на стол, ломая посуду, и опрокидывая бутылки. Музыка оборвалась. Несколько офицеров бросились на помощь капитану, но, разглядев огромную фигуру итальянца, остановились на полпути. Гости встревоженно перешептывались. Капитан неподвижно лежал на столе среди грязных тарелок и разбитых бокалов.
Прошла минута, другая. Наконец вперед вышел адъютант Рейнгардта.
— Лейтенант Равера, явитесь к адмиралу. Он ждет вас в соседней комнате. Госпожу Ортынскую тоже приглашают туда.
В боковой, сравнительно небольшой комнате на диване сидел Рейнгардт. Адмирал курил длинную сигару, пуская дым причудливыми кольцами.
— Лейтенант Равера, вы недостойно вели себя, — медленно проговорил он.
— Господин адмирал…
— Молчать! Я повторяю, вы вели себя неподобающим образом и должны понести наказание. Я уточню степень вашей вины я приму решение. А сейчас отправляйтесь домой, вы пьяны.
— Я не пьян, господин адмирал.
— Молчать! Убирайтесь отсюда.
— Господин Рейнгардт, — вступилась Галка. — Лейтенант не виноват. Капитан третьего ранга оскорбил его.
— Расскажите, как было. Да вы садитесь, садитесь, милая Неда. — Адмирал указал на стоящее в стороне кресло.
Галка оглянулась — Марио в комнате уже не было. Какое-то тревожное предчувствие охватило ее. Но делать нечего — она села и принялась рассказывать о скандале. Рейнгардт пускал кольца дыма и задавал незначительные вопросы. Галке показалось, что он нарочно затягивает разговор.
В комнату вошел адъютант.
— Господин адмирал, некоторые гости уходят.
— Кто именно?
— В основном русские.
— Отлично.
Галка поднялась.
— Мне тоже надо идти.
— Нет, нет. Банкет продолжается. Я еще должен выпить за ваш успех, милая Неда.
В зале снова включили радиолу. Рейнгардт встал.
— Разрешите пригласить вас.
Галке пришлось идти с ним танцевать. Она заметила, что в зале остались только немецкие офицеры и несколько девушек-хористок. Солдаты в поварских куртках убирали грязную посуду и ставили на столы новые бутылки. Краем глаза она увидела, как в стороне мелькнуло платье Пустовойтовой. Галка вдруг подумала, что скандал за столом, уход части гостей, подозрительное перешептывание ресторанной певички с офицерами и этот нескончаемо-долгий танец со старым адмиралом имеют какую-то связь. Надо было что-то предпринять. Но Галка не знала, откуда надвигалась опасность.
— Господин адмирал, у меня кружится голова, — обрывая танец, сказала она. — Здесь очень жарко.
— Я же вам говорила, — раздался голос Пустовойтовой. — Так она всегда начинает.
Галка оглянулась. Подвыпившие офицеры обступили ее. Среди них была и певичка.
— Господа! — крикнула она. — Сейчас Галина Ортынская исполнит ариозо и танец Русалки из одноименной оперы.
— Только и всего! — разочарованно протянул подполковник с маленькими черными усиками над вздернутой губой.
— О, это очень пикантный номер! — усмехнулась Пустовойтова. — Ортынская исполняет его в костюме русалки.
Офицеры загоготали. Галка отшатнулась.
— Господин адмирал, это провокация.
Рейнгардт, хихикая, попятился от нее.
— Милая Неда, не скромничайте. Говорят, вы в таком виде уже танцевали перед итальянскими моряками.
— Это неправда!
— Она, как всегда, ломается, — подзадоривала офицеров Пустовойтова. — Хочет, чтобы ей помогли раздеться.
Кто-то, давясь от смеха, крикнул:
— Шульц, помогите ей!
Подполковник с маленькими усиками подскочил к Галке и дернул ее за ворот — платье затрещало. Девушка толкнула подполковника в грудь. Но ее схватили за руки, стали срывать платье. Комната поплыла перед глазами: столы, бутылки, пьяные физиономии офицеров, хихикающий старик-адмирал — все завертелось в каком-то неистовом круговороте.
— Господа, что здесь происходит? — донесся до нее встревоженный голос.
— Не мешайте, господин тенор. Так будет лучше для вас.
Прямо перед собой Галка увидела Кулагина, взъерошенного, без галстука, в измятой рубашке, забрызганной вином. Кулагин оттолкнул от нее офицеров. Они угрожающе зашумели.
— Он злоупотребляет положением хозяина!
— Актеришка, как ты посмел толкнуть меня!
— Ганс, убери этого идиота.
— Господин адмирал, — побледнев, обратился Кулагин к Рейнгардту, — я требую прекратить это безобразие.
— Требовать здесь могу только я! — взвизгнул Рейнгардт. — Не забывайтесь! А потом, какое вам дело до Ортынской?
Кулагин посмотрел на Галку так, словно он видел ее впервые, и отступил на шаг. Порыв негодования угасал.
— Пусть лучше убьют… — прошептала девушка.
Какая-то тень пробежали по лицу тенора. Он решительно повернулся к адмиралу.
— Я требую, чтобы Галину Ортынскую оставили в покое и извинились перед ней, — твердо сказал он. — Она — моя невеста.
Недовольный гул голосов смолк. Наступила тишина. Из-за спин опешивших офицеров вышел Хюбе. Не в пример другим, он твердо держался на ногах.
— Что я слышу, Галина Алексеевна, вы — невеста?
Галка еще не пришла в себя, она не совсем ясно представляла смысл происходящего, но понимала, что надо ответить утвердительно.
— Да.
Хюбе улыбнулся, показывая свои ровные зубы.
— А вы не находите, Сергей Павлович, что ваша нареченная ведет себя по меньшей мере странно, — обратился он к Кулагину. — Сюда она явилась с итальянским офицером, в то время как вы…
— Это мое дело, господин майор, — оборвал его Кулагин, но тут же, словно испугавшись своей резкости, улыбнулся. — До свадьбы мы предоставили друг другу относительную свободу действий.
— А после свадьбы?
— Господин майор!..
— Прошу прощения. Но скажите, если не секрет, когда вы собираетесь венчаться?
— Через неделю, — выпалил Кулагин.
— О, неделя — большой срок. За это время многое может измениться, — усмехнулся Хюбе.
— Вот именно, — подхватил коренастый капитан третьего ранга. Он уже оправился после взбучки, полученной от Марио, и даже успел залепить пластырем разбитую скулу. — Я должен получить какую-то компенсацию за то, что защитил вашу невесту, господин певец, от итальянского орангутанга. Черт побери, я хочу погулять на русской свадьбе!
— Через неделю… — начал Кулагин.
— К черту вашу неделю! Мой эсминец завтра выходит в море. Ради меня вы сегодня же должны сыграть свадьбу! Пошлите за священником. Я готов быть посаженным отцом.
Предложение понравилось офицерам. Все разом зашумели.
— Венчать артистов!
— Ганс, иди за попом!
— Где я его найду ночью?
— Гестапо должно находить кого угодно и когда угодно.
— Смотри, не приведи по ошибке раввина.
Галка смутно помнила, что было дальше. Два гестаповских офицера привезли перепуганного католического священника. Немного оправившись от испуга, он сказал, что не может венчать православных. Ему пригрозили пистолетом, и обряд начался. У лестницы, ведущей на второй эта, ж, выстроился гарнизонный оркестр, поднятый по тревоге адъютантом Рейнгардта. Толстый интендант из главной комендатуры привез ящик французского коньяка в дополнение к батареям бутылок, стоящим на столе.
Галке казалось, что она сходит с ума. Кулагин вначале чувствовал себя неуверенно, но после венчания перед наспех сооруженным из водочных ящиков алтарем стал быстро пьянеть. Правда, он еще успел шепнуть «невесте»: «Не забудь, что меня зовут Сергеем». Но затем совершенно охмелел: чмокал Галку в щеку и говорил, что возьмет ее с собой в турне по Европе. Потом, обняв посаженного отца — капитана третьего ранга, — запел какую-то унылую песню. Капитан бил себя в грудь и говорил, что еще покажет себя, что максимум через месяц он получит Рыцарский, а вся его команда — Железные кресты.
В боковой комнате для сотрудников главной комендатуры и гестапо Пустовойтова исполняла танец русалки. Армейских офицеров туда не пустили — не хватило мест.
Кулагин с капитаном чуть ли не силой заставили Галку выпить полный стакан коньяку. Пьянея, она вдруг подумала о дель Сарто. Если б он был с ней, ничего подобного бы не случилось.
Обер-лейтенант Вольфингаген решил спуститься под воду рано утром. Несколько предыдущих спусков, во время которых он со своей легководолазной группой выборочно обследовал молы, убедили его в том, что разгадку таинственных взрывов надо искать в другом месте. Однако он не торопился сообщать об этом начальнику гарнизона и порта. Вице-адмирал Рейнгардт, напуганный последней диверсией, требовал от Вольфингагена сплошного осмотра подводных оснований всех молов и скал, ограждающих акваторию порта. Но обер-лейтенант, прокорпев два дня над гидрографическими картами и планами портовых сооружений, решил действовать по-своему. Он имел на то особые полномочия.
Стоящая перед ним задача была необычной — методы и сроки решения ее не предусматривались никакими инструкциями, а потому Вольфингаген целиком положился на свою интуицию разведчика и водолаза.
Автономное водолазное снаряжение имело один существенный недостаток — человек, ушедший в нем под воду, терял всякую связь с поверхностью. Вольфингаген перед спуском попросил оповестить вахтенных начальников, стоящих на внутреннем рейде судов, о начале водолазных работ. Такая предосторожность была нелишней: весть о непрекращающихся диверсиях в порту с непостижимой быстротой проникала на заходящие в гавань суда, порождая среди их команд нервозность. В общем-то неплохая идея периодической подводной бомбежки на некоторых кораблях была доведена до абсурда — при малейшем всплеске вахтенные минеры сбрасывали за борт глубинные бомбы, рискуя подорвать свой же корабль и глуша в воде все и вся…
Море, остывшее за ночь, было холодным. Вольфингаген предусмотрительно надел костюм из губчатой резины. Солнце только что показало свою красную макушку, и его лучи косо скользили по воде, едва проникая на глубину пяти метров. Но Вольфингаген нарочно выбрал этот ранний час. Вместо тяжелых свинцовых ботинок, удерживающих водолаза на дне, он укрепил на ногах резиновые ласты, позволяющие сравнительно быстро передвигаться. Однако Вольфингаген не спешил: опустившись на несколько метров, он поплыл вдоль линии причалов, медленно работая ногами. Время от времени он переворачивался на спину и тогда прямо над собой видел колышущуюся пленку поверхности. Стоящие на якорях корабли казались ему огромными скалами, возвышающимися на фоне неба. Когда скалы-корабли надвигались слишком близко, Вольфингаген забирал в сторону.
Низко осаженный бесконечно длинный корпус эскадренного миноносца, словно глухая монастырская стена, вырос перед ним. Отсутствие сетевого заграждения удивило Вольфингагена, и он вспомнил самоуверенное лицо командира эсминца, которого видел вчера в кабинете начальника порта. «Надо будет сказать Рейнгардту, — подумал он. — Беспечность — не лучшее качество моряка. Но пока что осмотрю киль этого франта — не подвесили ли ему „сюрприз“ с часовым механизмом?»
Достигнув носа корабля, он лег на спину и включил сильный аккумуляторный фонарь. Течение неторопливо несло его к корме Луч света скользил по гладкому, еще не успевшему обрасти ракушками килю. Когда до кормы осталось не больше пяти сажен, неожиданно, оглушив водолаза, загромыхал двигатель корабля. Вольфингаген отпрянул в сторону и быстро заработал ногами, стараясь отплыть как можно дальше. Но на его счастье огромные лопасти гребного винта даже не дрогнули. Через несколько секунд двигатель смолк. «Холостой пуск. Опробывают машины», — понял Вольфингаген и облегченно выругался про себя. Он с удовольствием сделал бы это вслух, но рот был плотно закрыт резиновыми загубниками. Обер-лейтенант уже поворачивал обратно — пусть эти болваны на эсминце сами беспокоятся о себе, — когда ему показалось, что в блеклой полумгле, где-то под самым винтом, мелькнула тень большой рыбы. «Повезло нам с тобой, рыбешка, — подумал Вольфингаген, — этим болванам ничего не стоило провернуть винт, и тогда из нас получился бы фарш».
Однако уже через полчаса он забыл об этом эпизоде, целиком уйдя в работу, ради которой спустился под воду. Солнце, поднимаясь над горизонтом, все глубже погружало свои лучи в толщу воды. Можно было уже работать на дне, и Вольфингаген занялся обследованием подводных оснований тех причалов, которые соприкасались с береговыми породами. Одна мысль, мелькнувшая еще в Берлине, когда он только узнал о здешних событиях, за последние дни все чаще и чаще приходила на ум. Своим предположением Вольфингаген не делился ни с кем, как сознавал, что оно может показаться странным и даже несколько несерьезным…
Основание причальной стенки 15-й пристани было покрыто слоем водорослей, наростами темного подводного мха, колониями разнокалиберных моллюсков-прилипал; в глубоких, разъеденных морем щелях, между большими грубо отесанными камнями диорита прятались маленькие сердитые крабы. Вольфингаген ощупывал кладку, просовывал руку в узкие щели и даже кое-где счищал водоросли. Казалось, в его поисках не было никакой системы: он то подолгу задерживался на одном месте, осматривая какую-нибудь незначительную выемку в стене или скобля кинжалом камень; то плыл дальше, не обращая внимания на подозрительные углубления в основании причала. Так прошло некоторое время. Вольфингаген не обнаружил ничего. Но тем не менее он был доволен осмотром. Он и не надеялся так вот, сразу, найти то, что искал. Он только хотел еще раз на месте убедиться в обоснованности своего предположения. Результаты обследования превзошли все ожидания. Здесь, у основания 15-й пристани, напористая морская вода в некоторых местах расширила зазоры между глыбами диоритовой кладки и, устремляясь дальше, пробила в пласте берегового ракушечника своеобразные галереи. Галереи были узкими только в начале, — там, где твердый диорит неохотно уступал дорогу морю, а дальше, где залегали податливые береговые породы, вода вымывала целые пещеры.
Можно было возвращаться. Но перед тем как подняться на поверхность, Вольфингаген обдумывал предстоящий разговор с начальником гарнизона и порта. Полномочия полномочиями, но ссориться с адмиралом пока не стоит. Все-таки полной уверенности в успехе нет.
Неподалеку от основания причальной стенки среди ржавого железного хлама, покрывавшего дно, обер-лейтенант отыскал большую чугунную болванку, неизвестно как попавшую сюда, и присел. Во всей строго размеренной конструкции своих рассуждений он видел один пробел. Допустим, что подводные диверсанты используют одну из выдолбленных морем подземных галерей. Но тут невольно всплывает вопрос — как далеко может углубляться такая галерея в берег. На 50, 100, 150 метров? При любом из этих вариантов галерея должна оканчиваться где-то на территории порта. Если принять во внимание, что в зону порта никого, кроме военнослужащих, не допускают, — заключенных специального концлагеря можно смело сбросить со счетов, — то надо предположить, что в диверсиях замешан кто-то из своих. Это-то и не укладывалось в голове обер-лейтенанта. Ну кто из немцев пойдет на такое? Однако, почему он думает только о немцах? В порту ежедневно шатаются союзные морями — итальянцы, румыны. От них можно ожидать любой пакости. Взять хотя бы тех же итальянцев из отряда МАС. Кто-кто, а они-то отлично знают водолазное дело. Штурмбаннфюрер Хюбе, говорил, что среди них немало подозрительных типов. Хюбе можно верить. У него есть чутье…
Размышления Вольфингагена были прерваны. Что-то насторожило его. Вначале он даже не понял что. Блекло-серая масса воды, обступавшая его со всех сторон, по-прежнему казалась застывшей, и только проворные мальки ставриды нарушали величественный покой шестнадцатиметровой глубины. Но вот слева на мутно-темном фоне причального основания мелькнула какая-то тень. Обер-лейтенант инстинктивно сжал рукоять кинжала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28