– Он хорошо говорит, – заметил кто-то вслух.
– Да, почтенные демиурги, – продолжал секретарь, – нас народ выбрал не для того, чтобы мы своими разногласиями развалили полис, но для того, чтобы мы соблюли и укрепили его! Верно ли я говорю?
– Верно, – согласились все.
– А для этого мы должны сохранить авторитет наших богов. Их независимость и мудрость – залог счастья, свободы и независимости полиса!
– Правильно, – подтвердил Агела, смотря куда-то в угол своими немигающими глазами.
– Народ должен знать также, что Митридат протягивает нам руку не для того, чтобы запрячь нас в свою колесницу, но потому, что боги хотят сохранить священный город, а совет мудро и безошибочно делает свое дело. Не стечение обстоятельств, но мудрость управляющих – вот что спасет город. И я знаю, что Миний прекрасно понимает это, равно как и то, что послов надо посылать, и обязательно с подарками. Его же возражения, не понятые Гераклидом, всего лишь прием оратора, желающего обнажить истину путем противопоставления. Он хотел, чтобы вы сами вынули жребий правды… Итак, народ будет ждать помощи только в том случае, если ему будет известно, что послы поехали в Понт, и падет духом, если мы не сделаем этого. Подарки же нужны обязательно… Приняв подарки, Митридат будет видеть в нас друзей и окажет помощь с открытым сердцем. Видя, что мы добровольно идем к нему, он не только выполнит свои обязательства, но и не предпримет против нас худого, и мы всегда будем пользоваться элевтерией. Не так ли, Миний?.. По-моему, я лишь завершил и выразил твои действительные мысли, видя, что ты оружие логики хочешь заменить более слабым оружием чувств… Я кончил.
Речь Дамасикла произвела впечатление. Миний медленно поднял голову и уперся глазами в оратора. В волнах его бороды угадывалась улыбка.
– Как всегда, Дамасикл, ты умен и владеешь собою, – молвил он, – ты правильно понимаешь меня и достоин занимать свое место до конца дней своих. Да, демиурги, мы пошлем к Митридату послов и подарки, как того требуют боги и интересы Херсонеса. Но готовиться будем к осаде с расчетом на всю зиму! Не ранее весны можно ждать прибытия флота из Синопы. Наши расчеты будем хранить в тайне, так же как и наши опасения. Поклянемся же хранить тайну нашей беседы и заранее уготовим проклятие и казнь тому, кто разгласит ее!
Все подняли правые руки. Царь Агела скрепил клятву молитвой.
Решив собрать народ на завтра, эсимнеты, жрецы и члены совета покинули зал.

10

Народ встретил демиургов криками:
– Мы требуем немедленной экклезии!
– Нужно совершить моления и принести жертвы!
– Надо готовиться к осаде, а совет ничего не делает!
– Стены города требуют ремонта!
– Запретить вывоз хлеба из города!
Попытки разъяснить, что совет готовит ряд мер, о которых сможет доложить лишь завтра, вызвали целую бурю возражений. Было очевидно, что народ возбужден и самое лучшее не раздражать его еще больше.
Начались приготовления к молениям. Двери всех храмов раскрылись, забегали храмовые рабы, жрецы облачались в свои широкие одежды. Вели жертвенных быков, мычавших испуганно и косивших налитые кровью глаза на толпы людей.
Ученики, уже распущенные Бионом, шныряли между взрослыми, радуясь свободе.
Неожиданно произошло замешательство, раздался глухой рев, сопровождаемый тревожными окликами. Жертвенные быки сцепились бодаться. Храмовые и рыночные рабы старались их разнять, но посвященные богам животные не понимали торжественной обстановки и продолжали реветь, напирали один на другого. Венки из головок лука и чеснока, что украшали их рогатые головы, свалились на землю и были растоптаны тяжелыми копытами.
Молодой раб Торет хотел разогнать забияк ударами палки и издал особый крик, которым он погонял скот на родине.
Старший раб храма Девы Костобок остановил его и укоризненно сказал при этом:
– Что ты делаешь? Ведь это жертвенные животные. Разве их можно бить? Тебя за такое оскорбление святыни подвесят на сутки на тонких ремнях, а то еще что-нибудь придумают похуже!
Зато мальчишки непочтительно горланили и, шлепая себя по ляжкам, хохотали. Левкий кричал Гераклеону:
– Гляди, гляди! Бык, посвященный Зевсу, одолевает быка, посвященного Херсонесу!
Кто-то дал ему затрещину. Остальные шалуны рассыпались кто куда.
Мужчины бросились крутить быкам хвосты. С трудом строптивых животных разняли и развели.
– Плохой признак!.. – прокаркала старуха в рваной накидке, спускаясь по ступеням храма Девы. – Бог над богами Зевс сердится на наш город! Это предзнаменование, означающее горе полису.
Старуха подняла вверх скрюченный палец и сделала зловещее лицо.
Все шарахнулись от вещуньи. Смущение и ропот холодной волной прокатились в народе.
– Да, признак нехороший, – вздохнул кто-то, – да и без признаков ясно, что нас опять ждут беды и лишения.
– Внимание, внимание! – послышалось в толпе. – Царь Агела начинает молитву!
Агела вышел к алтарю Обожествленного города в венке из дубовых листьев и в белой одежде. Он окропил себя водою из священного сосуда, потом поднял руки вверх, обращаясь к олимпийским богам. Молился долго, шевеля губами. Затем обратился к подземным богам, топал ногами и кричал полным голосом, стараясь привлечь их внимание. Окончив моление, сел на Камень ожидания с видом человека, готового сидеть очень долго. Этим он символизировал ожидание милости богов и намерение не сойти с места, не получив от них просимого.
В это время семь жрецов в черных покрывалах, с лицами, вымазанными сажей, выскочили откуда-то и, изгибаясь и махая руками, начали выкрикивать заклятья, призывая на скифов все несчастья и беды.
Граждане внимали всему этому с благоговейной сдержанностью. Только когда начались моления жриц Девы и Мата со скорбным лицом показывала платочек с кровавыми слезами богини, женщины подняли плач. Их причитания доносились до самой гавани.
Начались умилостивительные жертвоприношения. Хвост быка, принесенного в жертву на алтаре Обожествленного города и предназначенного для Зевса, скрючился в пламени и концом своим показал вниз.
Присутствующие ахнули в ужасе от такого недоброго знамения, предвещающего всеобщую гибель.
Но через мгновение хвост жертвенного быка начал выпрямляться и наконец согнулся вновь в виде черного скрюченного пальца, направленного на юг, в сторону Понта Эвксинского.
Опять охи и рыдания. Страшно быть низринутым в подземелья Аида, но еще страшнее найти смерть в волнах бурного моря, где рыбы пожрут тела, а душа непогребенного будет вечно маяться, не зная успокоения и тщетно напоминая о себе живущим печальными стонами и глухими вздохами или ночным стуком в окна рыбачьих хижин.
Толкователи посоветовались, поспорили, после чего разъяснили, что хвост жертвенного животного не предсказывает херсонесцам смерти в морской пучине и не является указанием на необходимость бегства на кораблях в Гераклею, как предполагали некоторые.
– Это, – разъясняли они, – указание полису обратиться за помощью к царю Митридату, по примеру прошлого года.
– А что означают кровавые слезы богини? – спросил народ.
– Кровавые слезы богини лишь подтверждают, что без помощи Понта нам не устоять.
Это толкование сделало обстановку определенной.
Оно мигом облетело всех граждан республики. Его обсуждали, как самое значительное событие дня. И еще много толковали о нем у очагов бедноты, в трапезных богачей, в мастерских и под сводами храмов.
Некоторых, однако, мучило сомнение.
Осень стояла у дверей, Арктур взошел, уже подули зябкие северные ветры и море помрачнело. Все это говорило о близком конце навигации. Пока посланные доберутся до Синопы, навигация закончится и все флоты станут на зимовку. Ведь плыть надо долго и медленно по маршруту: Херсонес, Тира, Каллатида, Гераклея, Синопа и обратно. Никто еще не пересек Понта Эвксинского поперек, как летают журавли и дикие гуси. Но и те выбирают кратчайший путь от мыса Бараний Лоб до мыса Карамвий.
Поэтому трудно было рассчитывать на скорую помощь из-за моря.
И вдруг божественная десница хвостом жертвенного быка указует на юг. Она направила смятенные умы на путь истинный, подтвердила возможность понтийской помощи и ее необходимость.
В те времена, так же как и всегда, люди охотно верили тому, чего желали. Сердца верующих взыграли, вновь согретые надеждой. Многие обнимались на площади и плакали от избытка чувств, словно понтийцы уже прибыли и скифы разгромлены. Не важно, что этого еще нет. Оно будет, боги ручаются за это!..
Девы и юноши в белых одеждах принесли гирлянды из поздних трав и цветов и украсили ими каменные плиты с текстами договоров между Фарнаком Первым и Херсонесом, те самые, около которых Бион-наставник проводил утром со школьниками урок истории.
Царь Агела выступил с заключительной молитвой; магический ритуал был закончен.
Теперь внимание богов надземных и подземных было привлечено, сердца их смягчены молениями, а обоняние их услаждено дымом жертвенных сожжений.
Тени героев, добрых демонов и гениев, целые сонмы душ предков витали невидимо над городом. Весь таинственный мир сверхъестественных существ незримо присутствовал на народном вече города. Все почувствовали это и стали серьезнее и сосредоточеннее. Некоторые с робостью поеживались, будучи убеждены, что жрецы расшевелили своими криками весь мир духов и привели его в движение, подобно пчелиному улью, по которому ударили палкой.
Однако экклезия еще не начиналась. Жрецы оттягивали ее начало, рассчитывая на щедрые взносы прихожан, растроганных молениями.
Действительно, вскоре посыпались пожертвования и посвящения.
Богатые несли вазы и золотые деньги, бедные – горшки и железные вещи, даже статуэтки, слепленные из глины. Все принималось с одинаковой лаской и благодарностью.
Одна хромая исцелилась, прикоснувшись к ногам кумира Девы, и в восторге подарила богине свои костыли. Пара молодых супругов с сияющими лицами принесла на алтарь Девы пучок льняных волос с головы своего первенца.
Бездетные что-то шептали богине и совали в ее одежды монеты и дощечки с начертанными просьбами излечить их от бесплодия. Девушки шли к богине с мольбой о счастливом браке. И странное дело! О скифах и грозящей городу опасности все будто забыли, считая, что это уже отвращено общегородскими молениями. Каждый спешил вымолить у богов для себя лично удачу, счастье и здоровье. Нужно пользоваться милостью богов, пока они в сборе, призванные громкими молитвами и богатыми жертвами.
Счастливцы, которым достались куски жертвенного мяса, с осторожностью держали его в крае плаща. Жертвенное мясо, подобно просфоре поздних времен, вселяло благодать в того, кто его съел. Находились такие, что продавали жертвенное мясо по высокой цене, торговались и ссорились.
Около храма Девы-Покровительницы толпа гуще и шумнее. Здесь криками встречают Бабона с его конями. На ступенях стоят жрицы в белых покрывалах с голубями на плечах.
Бабон с поклоном произнес формулу посвящения. Его круглые, рыбьи глаза сияли довольством и тщеславным сознанием благости совершаемого дела. Грузный, с кудрявой бородой и промасленными волосами, он походил на скифа, вышедшего из паровой бани.
Мальчишки и здесь почему-то хохотали. Вид Бабона приводил их в неудержимое веселье.
Улыбнулась Мата, за нею остальные жрицы.
Рабыни-иеродулы заиграли на свирелях. Странные птичьи переливы были полны грусти.
Храмовые служители приняли коней.
– На этих двух одрах, наверно, ездил еще дедушка нашего почтенного Бабона, – тихо заметил Костобок, подмигивая Торету.
– А у этого мерина запал. Ты слышишь, как он дышит?
Посмеиваясь, рабы повели коней в храмовую конюшню.
– Одного коня я купил бы по сходной цене, – раздался грубый голос, – он мне заменит издохшую пристяжную.
Это сказал откупщик Феокл, имевший шрам поперек лица. Он когда-то испытал на себе остроту скифской секиры. Багровый след от страшного удара на всю жизнь придал его физиономии выражение злобного удивления.
Старшая жрица кивнула ему головой в знак согласия.
Продажа храмом пожертвованных животных была делом обычным. Разрешалось также, посвятив храму овцу, внести ее стоимость деньгами. Храмы даже охотнее принимали деньги, нежели пожертвования натурой.
Продажа мерина состоялась. Старшая жрица сама приняла монеты и с деловой серьезностью пересчитала их.
– Лошадь твоя, Феокл, владей ею во имя Заступницы!
Третий конь имел хорошо поставленную голову, длинные бабки и косо сидящие лопатки. Его Бабон включал в число пожертвований с сожалением. Но подобрать худшего коня не смог. Зато теперь считал свой обет выполненным с лихвой, поскольку отдал богине такое ценное животное.
Архитектор Скимн пробрался поближе и внимательно приглядывался к статям лошади. Задрав ей голову, стал смотреть в зубы с видом знатока.
Бабон, оглядев жриц, толкнул локтем Костобока, только что передавшего в руки Феокла повод проданного мерина.
– Послушай, раб, а кто такая вон та, с родинкой на щеке?
Высокий широкогрудый раб, исправлявший должность старшего служителя при храме Девы, вопросительно взглянул на Бабона и, не теряя достоинства, провел пальцами по густым усам, свисающим ниже бритого подбородка. Его крепкая фигура, чистые одежды, пахнущие бензоем, и спокойное выражение желтоватых, чуть насмешливых глаз отражали то благочиние, отпечаток которого лежал на всем, что имело отношение к храму. Весь город знал Костобока как образец преданного и добросовестного раба-иеродула, не за страх, а за совесть выполняющего свои обязанности. Мата вполне доверяла ему и была спокойна за храмовое хозяйство, порученное его заботам.
Костобок знал себе цену и не спешил с ответом Бабону. Он медленно повернул голову в сторону, указанную хромым воином, и словно забыл о нем. С выражением душевной теплоты и немого обожания на обмякшем лице раб смотрел на прекрасную жрицу, стоявшую рядом с Матой на возвышении. Он любовался ее красотой, нетронутой и свежей, как весеннее утро среди лесов и гор его утраченной родины.
– Это Гедия… – с чувством прошептал он, подавляя вздох.
– Гедия? Дочь Херемона?.. Так, так…
Бабон машинально стал приглаживать бороду. Сразу вспомнилась встреча с Херемоном, его старческая хилость и то, что все сундуки, склады и корабли перейдут после смерти старика в наследство этой юной деве. Вспомнился и вопрос старика.
– М-мда… – протянул он задумчиво, словно решая в уме задачу.
Его пристальные взгляды в сторону жриц не остались незамеченными. Мата стала оправлять на шее ожерелье, а Гедия и третья молоденькая жрица переглянулись и засмеялись. Бабон выпятил грудь и приосанился. От девичьего смеха что-то дрогнуло у него внутри. Сам того не замечая, он вдруг широко заулыбался, но жесткие усы попали в рот – обстоятельство, сразу вернувшее его к действительности. Он фыркнул и огляделся вокруг. Его деревянного коня понесли в храм под восторженные возгласы толпы. Благочестивый вояка еще раз взглянул исподлобья на Гедию и с видом и важностью римского патриция пошел дальше, сказав при этом:
– Я еще должен кое-что Аполлону-Врачу!

11

Со стороны улицы Горшечников послышался мерный топот ног и лязг оружия. Молодой сильный голос затянул боевую песню. Сотни других подхватили ее. В звуках песни было много мужества, решительности. Она заставила всех повернуть головы навстречу песенникам. Подстегивающий, воинственный мотив вызвал у мужчин одобрительные возгласы и улыбки.
– Эфебы идут!..
Толпа расступилась. Сверкнули стальные наконечники копий и блестящие ободы щитов.
Стройная колонна юношей, одетых в панцири, появилась на площади. Ветер играл перьями на их бронзовых шлемах и вызывал румянец на молодых щеках.
Колонна издали казалась ползущим, извивающимся гигантским змеем, покрытым блестящей чешуей.
– Эфебы идут!..
Из дверей домов, с балконов, из окон выглядывали смеющиеся женские лица. Матери увлажненными взорами искали в строю сыновей, девушки с восторгом всматривались в каждого, не переставая говорить:
– Как хороши наши эфебы!
– Сегодня они присягают городу!
– Как? Ведь они уже присягали, прежде чем стать эфебами.
– Да, но перед каждой войной все граждане вновь приносят присягу городу.
– Значит, война неизбежна? Опять ужасы прошлого года! Как это страшно! Противные варвары! Они жаждут гибели Херсонеса!.. Разве мы мешаем им жить?
– Спаси нас, Дева-Заступница!
– Посмотрите, ведь это Гекатей, сын архитектора Скимна!.. Какой он красивый, стройный!
– Да, это он! А кто рядом с ним в таких богатых доспехах и с золотым мечом?
– Это Ираних, сын стратега Орика, что повез еще летом золотые вещи Митридату!
– Он одет и вооружен куда лучше и богаче Гекатея!
– Понятно! Отец Ираниха имеет четыре корабля и берет на откуп рыночные сборы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82