Переезд с Иреной и ребенком в Альтенштайн был отчаянной попыткой скрыться. Я не мог действовать иначе, пусть меня назовут трусом, пусть посадят в тюрьму, но тогда я не мог поступить по-другому.
Прокурор задал вопрос: кто извлек из этого выгоду? Об этом могут спросить и другие. Кому это было на руку? Крюгеру и его семье?
Штефан оказался в кооперативе против воли. Крюгеру захотелось, чтобы он стал председателем. Какую цель преследовал старик?
Может быть, он надеялся таким образом спасти то, что эти люди называли укладом крестьянской жизни? Почти мистическое понятие, за которым скрываются классовые интересы. Они, я и сам не раз слышал, говорили о собственности на землю как о чем-то священном. А может быть, Крюгер действовал из старых сословных предрассудков, стремился сохранить в деревне преимущества богатых семей над бывшими поденщиками и батраками хотя бы на некоторое время?
Возможно... Но каковы бы ни были его намерения, когда он меня шантажировал, все обернулось против него самого. Он невольно способствовал общественному прогрессу, ведь его зятек Макс, этот индивидуалист, волей-неволей вынужден был подчиниться законам, действующим в обществе, да и честолюбие не позволяло ему плохо работать. Другим человеком он, правда, не стал, так и остался бесцеремонным эгоистом, не отличающимся скромностью. Я знаю, все это недостатки характера, но в них в то же время есть и действенное начало, а Штефан, и это мне импонировало, никогда не лицемерил, никогда не скрывал своих дурных замашек. «Такой уж я есть»,— самоуверенно заявлял он.
Было бы нелепо утверждать, что хвастовство, бесцеремонность и чрезмерная самоуверенность являются свойствами, которыми должен обладать руководитель в соци-
алистическом обществе. В таком случае ни я, ни тысячи других руководителей ни на что не годились бы. Как бы то ни было, поначалу слабости Штефана не приносили вреда, даже, напротив, способствовали укреплению кооператива. Я констатирую это без горечи, меня это не очень шокировало, недаром в партшколе я так долго корпел над законами диалектики.
Нет, Штефан не изменился, никто этого не утверждает. Теперь он мог хозяйствовать более масштабно и, будучи руководителем кооператива, делал это с той же хваткой и умением, как раньше у себя в усадьбе.
Он пустил в ход все свои способности и энергию, но теперь ему приходилось делать это не ради себя одного, он вынужден был делиться с другими. Так случилось, что Хорбек вскоре перегнал многие кооперативы. Штефан стал знаменитостью, газетным героем, предметом восхищения... А через одиннадцать лет он стал препятствием, с которым мне пришлось бороться...
Крюгера я сбрасываю со счетов, старик изжил себя, как изжило себя время, породившее его.
Ну а Штефан? Нет, он не воспользовался моим молчанием, хотя я упомянул его имя и занес в протокол, Шефан, мол, знал кое-что, он сжег документ. С меня это вину не снимает.
Я слишком долго молчал, вот в чем моя вина. Мне придется ответить за все одному.
Глава четвертая
1. Этим летом солнце пекло немилосердно изо дня в день, трава на лугах пожелтела и пожухла. Аня стояла в саду Анны Прайбиш среди пышно цветущих турецких гвоздик, бордовых, розовых, белых. Аня называла их «бабушкиными цветами»: корзиночки их напоминали вязаный орнамент и казались девушке такими же старомодными, как и сами сестры Прайбиш. Истории, которые она слышала от старых дам, тоже относились к иному времени, но речь в них шла и о ее отце, человеке совершенно реальном, члене партии, председателе кооператива, о человеке, который был ей другом и товарищем. Прошлое тоже ведь составляло часть его жизни, хотя оно давно уже кануло в историю.
«В то время я считала твоего отца способным на все, — сказала Ида, — даже на убийство!»
В знак утешения она слегка шлепнула Аню по руке.Аня знала, что в разговорах Ида перескакивает с одного на другое, знала, что в мыслях у нее иногда творится путаница, что она способна нести чепуху, девчонка и сама частенько посмеивалась над чудаковатой фройляйн, однако сейчас она испугалась. Аня от-вела со лба прядь
волос и направилась к велосипеду, стоявшему у забора. Выезжая со двора, она оглянулась и увидела в окне лицо Анны, белой маской застывшее на черном фоне. «Вот так же, — подумала Аня, — стояли сегодня утром Хильда Штефан и глядели на меня с такими же неподвижными лицами». Девочке стало не по себе, и она поспешила выбраться, со двора.
2. Дорога шла вверх по холму, и Ане пришлось нажать на педали. Она почти одолела подъем, уже видела дали перед собой дома Бебелова, как вдруг спустила водная шина. Этого еще не хватало!
Аня в сердцах -швырнула велосипед в придорожную-канаву и полезла на четвереньках» по косогору, шедшему вдоль шоссе. Там среди запыленных зарослей пижмы она опустилась на землю.
Неужели придется вернуться? Может быть, ее подвезет какая-нибудь грузовая машина? Обычно ей не приходилось долго упрашивать водителей. Но что дальше? Возвращаться домой, в деревню? И это сейчас, когда она почти уверена, что отец замешан в какой-то грязной истории?
Он пришел с края света с насмерть перепуганными людьми, сказала Анна, а потом в Хорбеке произошло что-то ужасное, чуть ли не преступление. Почему старуха закрыла лицо черным платком, словно охваченная внезапным страхом. А Ида? Ида рассказывала самые невероятные вещи.
Иногда преступления раскрываются лишь много лет спустя. Однажды давным-давно кто-то убил и ограбил одинокого путника, тело убийца закопал у дороги. Никто не хватился путника, но весной (она читала об этом в одной балладе под названием «Цветок тюльпана» или что-то в этом роде), весной на этом месте из луковицы тюльпана, которую покойник сжимал в руке, вырос красный, как кровь, цветок. По этому цветку и обнаружили убитого, а затем нашли убийцу.
Обнаружили через год. Бывает, это продолжается дольше. Но не двадцать пять лет? Кажется, она читала в одном детективном романе, что по истечении двадцати лет за убийство не преследуют. Нет, не стоит думать о самом худшем.
Но Анна ведь на самом деле; етруеила, факт, она испугалась. А что, если отец все-таки виноват? Что тогда? Что будет с ней? Что будет со школой? В интернат у нее и так нет особой охоты идти. А институт? Неужели ей откажут в приеме? Есть ведь тысячи других, у которых родители лучше. Как же было с той девушкой из Каролиненхофа?.. Ее не приняли в спецшколу из-за того, что отец у нее был фанатичным сектантским проповедником, а училась-то ведь она на одни пятерки. Значит, есть, значит, такое бывает и у нас: роковое стечение обстоятельств? Но разве могут дети отвечать за своих отцов? Как же тогда бороться, как утвердить себя?
Нет, в Альтенштайн она не вернется. С тех пор как она убежала от Анны и Иды, ее преследует мысль, будто ей суждено носить на себе клеймо: это дочь того самого Друската, которого забрали, избегайте ее. Неужели и мать жила с таким клеймом?
В этот по-летнему солнечный день Аня сидела среди пижмы, травы и порхающих разноцветных бабочек, ее терзали мрачные мысли. Ей казалось, что столь одинок и заброшен не бывал еще ни один человек, столь потерян среди всех тех, кто продолжал беззаботную жизнь.
Мимо проезжали машины, грузовики и трактора. Водители изредка бросали на нее взгляды, считанные секунды — и все исчезало. То были другие люди, она лишь на миг привлекала их внимание, они тут же о ней забывали, никто и не догадывался о ее страхах.
Ане вдруг захотелось спрятаться; она бросилась на землю и уткнулась лицом в траву.
Но мысли продолжали тесниться в голове, она думала: «Отец, наверное, чувствует себя в эту минуту так же сиротливо, как я. Он не должен страдать в одиночестве, ведь у него есть я. Надо разузнать, в чем его обвиняют, где можно с ним встретиться, увидеть его, протянуть руку помощи. Не нужно ни о чем спрашивать, не надо ничего говорить, ни слова упрека. Виновен он или нет, я его дочь, и он единственный человек На свете, которого я люблю».
От этой мысли Аня вновь ощутила прилив сил. Она не умела долго жалеть себя, она была слишком молода и жизнерадостна. Ей хотелось помочь отцу, но сначала надо добраться до Бебелова.
Вскочив с травы, Аня стала спускаться вниз. Но вдруг остановилась, уперев кулаки в бедра.
На обочине дороги на корточках сидел Юрген Ште-фан и возился с велосипедом.
— Опять ты здесь.
— Ты задумалась, я не хотел мешать, — сказал он, взглянув на нее с ухмылкой, — дай, думаю, лучше сделаю полезное дело. Хорошо, что я за тобой поехал, у тебя нечем даже камеру заклеить. Сейчас починим.
Аня села рядом, стараясь принять по возможности грациозную и в то же время полную достоинства позу. Это было непросто: ноги у нее длинные, а юбка — короткая, но все-таки сидеть было лучше, чем стоять, привлекая к себе беззастенчивые взгляды этого назойливого юнца.
— Благодарю, — произнесла она несколько преувеличенно нелюбезным тоном. В действительности же она обрадовалась ему и почувствовала облегчение.
— Старухи что-нибудь знали? — спросил юноша. Аня покачала головой, сорвала стебелек и, играя им, сказала:
— Послушай, а как насчет твоего деда?
Юрген, который уже вставил камеру в покрышку и теперь накачивал колесо, спросил:
— Как? Неужели ты и старика подозреваешь?
— Я этого не говорила, просто спрашиваю, что он со-бой представляет.
Паренек недоверчиво покосился на нее и сказал:
— Ну, у него, конечно, несколько отсталые взгляды, сама понимаешь, усадьба, он и жил-то ради нее. Мой отец почти такой же, для него кооператив — это все. Он и меня пытается к этому привлечь. Но я интересуюсь точной ме-ханикой, как видишь, и велосипед Починить могу, хотя это и не совсем мой профиль. Но если тебе понадобится отремонтировать будильник или часы... Ну вот, порядок!
Он укрепил заднее колесо, вытер испачканные руки о джинсы и с полупоклоном указал на отремонтированную машину.
«Иногда он ужасно похож на своего отца, — подумала Аня,— эти галантПые жесты, к примеру, я замечала и у Макса Штефана, но парень, конечно, симпатичнее».
— Большое спасибо!
— Стало быть, в Бебелов, — предположил Юрген.
— Откуда ты знаешь?
— Во-первых, дорога ведет в эту дыру, а во-вторых, у твоего отца там подруга, верно?
Аня весело кивнула, махнула ему рукой и тронулась с места. Он держался сбоку, чуть отставая, когда их нагоняла машина.Миновав нескончаемые поля и луга, они наконец подъехали к деревне. Бебелов выглядел иначе, чем Хорбек или Альтенштайн. Над его крышами и даже над деревянной колокольней сельской церкви высилась целая батарея силосных башен. Их серебряные шлемы сверкали на солнце и казались диковинными среди беспорядочно разбросанных деревенских домишек. Силосные башни — двумя параллельными рядами, по пять в каждом, дальше шли низкие плоские корпуса, крытые стальным листом. Как и шлемы башен, они блестели на солнце, разбрасывая искрящиеся и беспорядочно пересекающиеся блики. На фоне зеленой листвы деревьев все казалось белым и холодным.
И все же Аня находила их красивыми, эти производственные сооружения. С чем бы их сравнить? С одним из тех волшебных стеклянных дворцов, что ли, которые предстают взору избранных счастливцев посреди дремучего леса? Она читала об этом в книжке французских сказок, недавно подаренной отцом.
Скоро она узнает, является ли она счастливицей, рас кроются ли перед ней ворота и что скажет Розмари, рабо тающая на «ферме на две тысячи голов молочного скота»—так уж называется этот волшебный замок. В этом названии было столь же мало волшебного, как и в словах, которые в последнее время часто ронял отец: инду стриальныо методы сельскохозяйственного производства
Юрген почти не обращал внимания на необычность или красоту силосных башен, он ехал за Аней и смотрел на длинные развевающиеся волосы и на короткую юбочку. Ане, по-видимому, это не понравилось, и она взмахом руки приказала ему ехать рядом. Улыбнувшись, она кивнула на дождевальные установки, мимо которых они проезжали.
По обеим сторонам дороги расстилались зеленые луга, которым не видно было конца, смотри хоть налево, хоть направо. Раз много коров, нужно и много кормов независимо от капризов погоды. Для этого маленький ручеек превратили в искусственное озеро, Розмари рассказывала.
Аня принялась объяснять Юргену устройство и принцип действия насосной установки. С ее помощью один-единственный человек может нажатием электронной кнопки погнать ручей по трубам на несколько километров к засушливым лугам.
— Да, — произнес Юрген и взялся за руль ее велосипеда, — вид чудесный. Остановись-ка!
Они оба слезли с велосипедов и уставились на сто фонтанов Бебелова, на их вращающиеся брызги на фоне зелени; им стало весело при виде радуг над водяными блестками в этот невыносимо жаркий день. Мальчуган прислонил свой велосипед к дереву, и Аня увидела, как он, стащив вдруг через голову рубашку, расстегнул и снял с себя джинсы. Теперь он стоял перед ней в одних плавках и протягивал ей руку. Аня сначала рассмеялась, затем быстро последовала его примеру: сбросила с себя платье, подала Юргену руну, и он потащил ее на луг. И вот они оба уже закружились между фонтанами и сотней радуг, девочка взвизгивала от удовольствия и, казалось, забыла, зачем отправилась в путь.
3.Розмари Захер работала в Бебелове уже год. Большинство коллег уважали ее за добросовестность и знание дела, но некоторые побаивались ее острого языка. Она ненавидела половинчатость и мещанство, глупость и заносчивость, то есть те человеческие качества, которые, к со-жалению, не так быстро изживаются в развитом социалистическом обществе, как того хотелось бы. Розмари боро-лась против этих явлений, где бы с ними ни сталкивалась. некоторых пор она стала использовать очень личные выигрышные приемы, которые с трудом поддаются опи-санию и которые, пожалуй, можно было бы назвать обая-полностью. Правда, молодой женщине пришлось попаделу кое-что испытать в жизни, прежде чем она сумела найти подход к людям.
Как и ее сестры, она родилась в войну. Отец, молодой сельскохозяйственный рабочий родом из Силезии, был солдатом. Домой он приезжал всего три раза, каждый отпуск мог стать последним. Поэтому он вовсю наслаждал-ся отпускными днями, равно как и ночами. Третий фрон-
товои отпуск действительно стал последним, солдат по сей день считается пропавшим без вести.Его жену с детьми забросило в Хорбек. Бургомистр молча предложил ей участок земли и леса, но у матери Розмари не хватило духу да, наверно, и сил вести собственное хозяйство: ребятишки мал мала меньше. Женщина стала работать поденно у крестьян, помогая то там, то здесь, и намного охотнее брала за работу мешок картошки или несколько фунтов муки, чем деньги.
В деревне она оставалась сначала ради куска хлеба, затем попривыкла: худо-бедно, но кое-как перебивалась с с тремя детьми, ее хвалили за трудолюбие и скромность. Только однажды она вышла из себя, когда пришел учитель и заявил, что Розмари, мол, одаренная ученица, ее обязательно нужно отдать в школу-интернат. Она решительно возразила, что девке уже четырнадцать лет, хватит сидеть на шее у матери, пусть сама зарабатывает на хлеб; Вскоре она перебралась с двумя младшими дочерьми в город и устроилась на фабрику.
Старшая осталась в деревне. Она нанялась на работу и долгое время была вполне довольна жизнью. Работу по дому и на скотном дворе она знала, у дае не было оснований считать себя обделенной, она никогда не унывала, к тому же она любила.
Но потом Розмари поняла, что тот, кого она любила, не может расстаться с женой. С тех пор она не чувствовала себя такой счастливой, увидела разницу между собой и остальными деревенскими девушками, разницу между кооперативом, которому никак не удавалось встать на ноги, и богатыми крестьянами-единоличниками.
Пришло время, и казалось, все причины неравенства были устранены, и по отношению к ней — тоже, это было в 1960 году. Она могла вступить в кооператив и получить одинаковые со всеми права. Но ей стало невмоготу оставаться в деревне, она не могла отделаться от ощущения, что слишком многое в жизни упустила ради этой безнадежной любви. Ночью она покинула Хорбек, желая забыть все, сжечь за собой все мосты. Она отправилась в город искать защиты у матери.
Устроившись в экспериментальное хозяйство неподалеку от города, она днем работала, а по вечерам корпела над учебниками, И так до поступления в .институт. Мать по обыкновению мало интересовалась дочерью и не сддш-
ком докучала вопросами, когда та куда-нибудь уходила или откуда-нибудь приходила. Она отвела дочери комнатку, вставала по утрам на час раньше, чтобы приготовить завтрак: ведь в шесть Розмари уже надо было выходить на работу.
Мать не позволяла Розмари браться дома за тряпку или за веник — с этим и младшие дочери справятся, вечерами она старалась побыть со старшей, пока та сидела над книгами, — как знать, вдруг удастся хоть чем-то помочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40