Откуда-то со стороны появились слуги и солдаты, стали беспощадно бить нищих плетками и прикладами ружей, но те не отходили от наследника трона. Наконец один из его приближенных крикнул: Вот, берите и молитесь за моего повелителя!
С этими словами он вынул кошелек с деньгами и высыпал содержимое на головы нищих. Те кинулись собирать деньги и выпустили полы халата наследника. А он, забыв степенность и важность, поспешно выбрался из толпы. Свалка, драка и потасовка среди нищих из-за каждой монеты напоминали картину дерущихся из-за кости собак. Сильный вырывал монету из рук слабого. Неподвижный паралитик в разгар потасовки поднял с земли теньгу и бросил ее себе в рот, а другой нищий, с силой открыв ему рот, вытащил оттуда монету. Какой-то другой нищий, больно укусив кулак того, выхватил добычу. Спутники наследника трона, спешившиеся в клокотавшей толпе нищих, с трудом и мучениями пробивали себе дорогу.
Стремянные и конюхи ждали с оседланными лошадьми за обителью дервишей. Пока их хозяева высвободили себя из рук надоедливых и злобных нищих и, отряхнув пыль с одежды, собрались вместе, прошло с полчаса. Все быстро сели на лошадей и вслед за Абдул Ахадом пустились в путь.
Впереди огромной кавалькады быстро ехали стремянные в белых чалмах и разноцветных халатах, опоясанные широкими бархатными кушаками, держа в руках длинные палки.
За ними следовал Абдул Ахад в синем вышитом золотом халате, украшенном драгоценными камнями, в белой чалме, также украшенной жемчугами и другими драгоценными камнями. На поясе у него теперь висел меч с рубинами и изумрудами на эфесе, вложенный в отделанные золотом ножны. Оголовье белого коня также блистало золотом. Двое стремянных ехали по обе стороны наследника, держа в руках повод его коня.
С такой торжественностью наследник въехал в столицу и, проследовав по проспекту до площади Чорсу, направился к цитадели. Он ехал, глядя прямо перед собой, не обращая внимания на толпы зрителей, сплошь с двух сторон заполнивших проспект. Он был важен и напыщен, словно возвращался из победоносного похода, покорив десять стран. Горожане гудели и шумели, возгласы и крики ч становились все громче; непонятно было, что выкрикивала толпа: поздравляют наследника, а может быть, ругают и проклинают? В некоторых местах охранники оттесняли людей в сторону, били их по головам палками и плетками. Обстановка напоминала картину въезда в город чужеземного победителя, ведущего за собой войско.
Как только Абдул Ахад въехал в цитадель, он приказал как можно скорее похоронить отца. Пребывание во дворце даже мертвого бывшего эмира Музаффара мешало молодому Абдул Ахаду чувствовать себя полновластным повелителем.
Приказ был тотчас выполнен. Покойника в спешке отвезли в центр города, туда, где на возвышенности находится кладбище эмиров «Ишони Имло». Там, неподалеку от единственного в столице источника чистой воды, называемого родником Аюба, тело Музаффара предали земле. За гробом Музаффара не шли ни наследник трона", ни кто- либо другой из его сыновей.
Абдул Ахад провел в цитадели три дня, предаваясь радостям и увеселениям. На четвертый день, проснувшись поздно после ночи, проведенной в попойке, танцах и песнях с красивыми юношами, он вышел на веранду дворца, где находился эмирский трон. Голова Абдул Ахада была" тяжела от хмеля, глаза мутны. Появления наследника во дворе стоя ждало человек четыреста крупных чиновников, командиров его армии, глав узбекских племен, высшего духовенства. Эмирский трон из мрамора, высотой и шириною в косую сажень, был обтянут семью слоями индийских и бухарских шелков. Перед троном была разостлана легкая, белая как снег кошма.
Абдул Ахад сел посреди кошмы, лениво ответив на приветствия и поклоны. Как только он сел, виднейшие чиновники, главы племен и духовенство подняли кошму сразу с. четырех сторон и затем' усадили наследника на трон. Одним из этих людей был Остонакул. Собравшиеся, все сразу подняв руки, прочитали молитву, поздравили Абдул Ахада. Затем началась церемония приложения к руке, считалось, что каждый целующий руку нового эмира тем самым приносит ему присягу в верности и послушании. Первым поцеловал руку глава бухарского духовенства, за ним главы знатнейших племен и родов. После них присягали старик Шо Мухаммед, Остонакул и Мухаммед Шариф, потом военачальники, высшие духовные лица и опять главы племен и за чяими — бесчисленной чередой,— согнувшись; поднимаясь по одному на три ступени трона, другие чиновники, рангом пониже.
Эмир сидел со скучным выражением лица, было видно, что ему надоела затянувшаяся церемония приложения к руке,— казалось, вот-вот у него не хватит терпения и он, сорвавшись, скажет: «Поскорее кончайте эту дурацкую канитель и удаляйтесь, у меня болит голова, я хочу до полуденной молитвы хоть немного поспать и прийти в себя!..»
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Вечером в день восшествия на трон, когда Остонакул вошел в приемный зал дворца, в цитадели, молодой эмир даже встал ему навстречу и, подойдя к порогу, где снимают уличную обувь, на глазах у именитых людей заключил его в свои объятья. Абдул Ахад чувствовал себя обязанным Остонакулу: ведь тот не только «справился» с соперниками нового эмира — его братьями, предупредил их возможные козни, но и до самого переезда Абдул Ахада из Кермине в Бухару сумел скрыть от народа смерть старого Музаффара. Таким образом Остонакул помог наследнику спокойно и мирно занять трон... И теперь особым вниманием к Остонакулу новый эмир хотел показать всему народу, что он доволен услугой своего дяди, ценит его.
Наступило время поднять покров с сокровенной тайны Одтонакула, рассказать, что и он, подобно министру двора Шо Мухаммеду и главному казначею Мухаммед Шарифу, имел своей целью утвердиться в Гиссаре. Эта область далеко от эмирского двора эмир и его первый советник меньше вмешиваются в дела ее правителя, и потому, став хакимом Гиссара, а значит, наместником эмира во всей Восточной Бухаре Остонакул сможет самостоятельно управлять почти половиной всей страны.
При прежнем эмире многими областями Бухарского ханства правили его сыновья — старшие братья Абдул Ахада. Не кто-либо из них, а самый младший сын Музаффара, Абдул Ахад, стал эмиром. И, по суждению Остонакула, новый эмир не захочет оставить на прежних постах своих старших братьев, конечно завидующих ему, считающих .себя обиженными. И первый, кого Абдул Ахад снимет с высокого поста, будет его самый старший брат — Мумин, Правитель Гиссара. Высокий пост правителя Гиссара скоро Станет свободным. Вот этот-то пост и попросит у молодого эмира для себя Остонакул.
Верящий в вещие сны Остонакул укрепился в своем стремлении к этой высокой доляшости еще потому, что в одну из ночей в Шахрисябзе увидел необычный сон: будто в свисте ветра стоит он на какой-то скале и смотрит, как ураган все вокруг разрушает, валит и сметает здания, ломает деревья. Остонакул наутро потребовал к себе астролога и, как это водилось у восточных вельмож, спросил пришедшего о значении странного сна.
Астролог сперва захотел узнать: причинил ли ураган какой-либо ущерб особе Остонакула или нет? Остонакул ответил: нет, не причинил, ураган даже не стронул его с места. Тогда астролог, посмотрев в свои книги, так истолковал сон правителя: в строю поднимутся смута и волнение, правители и другие великие люди государства расстанутся со своими важными постами и чинами, будут рассеяны во все стороны, а Остонакул останется незыблемым в своей должности. И так как он во сне в разгар урагана стоял на скале, то скорее всего можно предположить, что свой высокий пост он получит в горной местности...
Остонакул поверил такому истолкованию увиденного им сна.
Он считал также, что генерал-губернатор Туркестана, опасающийся колонизаторских происков Англии, вскоре распространит власть своей военной администрации на всю Бухару. В этом случае Абдул Ахад, пользующийся после поездки в Петербург симпатией и доверием царя и не без его влияния ставший ныне эмиром, сумеет выпросить у царского правительства денежную субсидию, дабы соблюдать на границах с британской Индией интересы русского государства.
Остонакул полагал, что в этом случае кое-что перепадет и ему, как наместнику эмира в Восточной Бухаре, близкой к границам колониальных владений Англии,— ежели, конечно, он будет проводить угодную царю политику.
Когда на второй день после восшествия на трон Абдул Ахада Остонакул вдруг заболел и с сильными болями слег в постель (упав незадолго до этого с коня, он плохо залечил поврежденную берцовую кость), молодой эмир ежедневно посылал ему лекарственную мазь и спрашивал о состоянии больного. На десятый день Абдул Ахад сам пришел навестить больного, который, поправляясь, уже мог сидеть.
Телохранители и слуги эмира заняли улицы вокруг дома Остонакула и оставались снаружи; пока эмир с глазу на глаз беседовал с Остонакулом во дворце, расположенном вблизи Большого минарета. Этот дворец достался Остонакулу в наследство от Аббас-бия.
— В такие дни, дорогой «глава племени и заступник ищущих справедливости», и вы вдруг заболели? — шутливо произнес эмир, передав смысл высокого титула Остонакула «бий додхо».— Разве это дело? Ей-богу, если бы я не слышал свидетельства вашего врачевателя, я подумал бы, что вы нарочно, убежав от меня, притворились больным!
— Я, ваш смиренный раб, много думаю, какой же большой грех я совершил, что всемогущий бог в эти счастливые дни, в первые дни правления моего эмира, обладателя молодого счастья, благодетеля моего и покровителя, сделал новой мою старую болезнь и лишил раба вашего высочества великой радости служить у ножек трона Искандерова,— с трудом встав, отвесил поклон Остонакул.— Но выясняется, что теперь грех мой не только прощен, но даже создатель мира небесного и земного счел меня достойным беспримерной чести и несказанного счастья: вместилище вселенной, сам повелитель мой, утрудил благословенные стопы свои, проследовав в ничтожную хижину этого бедняка!
Эмир сел и «открыл начало» беседе. Сперва он слегка пожаловался на обилие забот, отягчающих первые дни правления вседержителя, пожалел, что в этот период времени при нем не было такого опытного и мудрого человека, как Остонакул. Потом поведал, каковы эти заботы и тревоги.
Гордясь своими новыми распоряжениями, имеющими, цель упорядочить многое в жизни государства, он сказал, что от покойного эмира осталось сто пятьдесят жен, с которыми обряд бракосочетания проведен или не проведен, и что, несмотря на «целый мир скандалов и дрязг», всех этих жен он, Абдул Ахад, удалил из домов, расположенных на территории цитадели, не поскупившись выдать каждой из них средства на прожитье; изгнаны из дворца и ходжи — наставники и соглядатаи, которым покойный эмир, приняв их в качестве зятьев в дом, запретил выходить из цитадели, так как боялся, как бы через них не «попали в рот» людям придворные секреты. Для блага веры и шариату, а также для поддержания нравственности было обнародовано распоряжение, запрещающее заставлять безбородых юношей и мальчиков танцевать на улицах и площадях города, продавать вино, сквернословить на базарах. Люди раиса и миршаба повсюду в Бухаре обязаны задерживать нарушающих это распоряжение, наказывать ударами кожаной плети, накладывать денежные взыскания или даже сажать в тюрьму. Этим утром он приказал вывести на площадь Регистана трех-четырех задержанных и обезглавить их в назидание всем.
Другой «головной болью» вседержителя было дело давних узников главной тюрьмы: там заживо гнили несколько сот человек, находившихся в заключении от одного года до двадцати пяти — тридцати лет. Тюремное начальство из страха перед покойным эмиром не докладывало ему об этих бесполезно жующих хлеб и обременяющих тюрьму людях. За двадцать пять лет правления покойного родителя в тюрьме умерло несколько тысяч заключенных, и вот он, Абдул Ахад, распорядился, чтобы судьба оставшихся в живых была скорее решена, дабы освободить тюрьму для новых заключенных. Теперь палачи ежедневно выводят на Регистан, казнят по три-четыре человека, а кое-кого, чья вина полегче, бьют палками и плетьми и затем милостиво отпускают.
Абдул Ахад пожаловался также на «вмешательство представителей России» во внутренние дела эмирата.
— Сюда приехал человек туркестанского губернатора, по имени Кари Юсуф
вызывает переводчика Джалолиддина и от имени губернатора «подсказывает» нам: дескать, пусть эмир то-то сделает, пусть вот это сделает. Поздравлять нас с восшествием на престол приедут, оказывается, от царя несколько близких ему русских людей. До их приезда я, дабы доставить удовольствие импротуру (императору), должен, видите ли, уничтожить тюрьмы — обхану и клоповники, построить новые тюрьмы по примеру тюрем России. От Чорукуф пришло письмо, содержащее те же подсказки. Что вы посоветуете, бий-додхо, как правильнее следует ответить?
— Их высочество сами лучше знают,— сказал Остонакул,— но совет бедняка, преклоненного перед вами, таков: в ответ на предложение представителей России не говорить «нет», говорить «хорошо», но под всякими предлогами затягивать, откладывать дело. Пусть наши сановники, кушбеги, главный казначей, главный судья объяснят: если мы сейчас уничтожим тюрьмы — обхану и клоповники, то враги их высочества, убийцы и воры осмелеют. Ведь что это за султан, у которого нет тюрьмы, виселицы, плети, колодок и цепей? Кто его будет бояться?
Абдул Ахад легкими кивками выражал свое согласие со словами Остонакула. Иронически посмеиваясь, он продолжал:
— Чорукуф еще попросил, чтобы политические заключенные из обханы — подземной тюрьмы, куда проникали сточные воды из конюшен ж клоповников, были переведены в другие места заключения, вроде европейских и русских тюрем, чтобы был установлен и объявлен срок их заключения, были определены им питание и одежда.
Остонакул тоже засмеялся.
— В Шахрисябз приезжал один русский путешественник,-— рассказал он,— некий травовед. Он попросил, чтоб я принял его, я разрешил, и он пришел. Во время беседы он сказал, что газеты Фарангистана обвиняют Россию в том, что в Бухаре и Хиве, находящихся под протекторатом России, заключенных продолжают истязать, зверски мучить, заживо гноят их в темных подземельях. Россия, мол, считает себя культурным государством, а не заставляет уничтожить эти подземелья в находящихся под ее опекою ханствах, Письмо Чорукуфа их высочеству, конечно, связано с этими обвинениями фарангистанцев, а не то бы какое дело России до наших тюрем? Что знают ференги о нашем шариате? Вашему высочеству дано богом принимать самые мудрые решения. Но, по моему короткому разумению, если дать ответ, что обхана и клоповник — одни лишь пустые слова, что они—такие же помещения внутри цитадели, как и все другие дома мусульман, ничем от обычных домов не отличающиеся, то это, вероятно, будет лучшим ответом. К нему неплохо бы добавить лишь, что заключенные не испытывают никакого недостатка в пище и одежде.
Эмир продолжал покачивать головой, из чего явствовало, что и этот совет Остонакула ему нравится.
Речь зашла о снятии с постов и замене правителей областей и других виднейших чиновников. Абдул Ахад сказал, что хочет вместо своих братьев, сидящих правителями, назначить других людей, намерен так принять отставку премьер-министра Шо Мухаммеда, а его сына — главного государственного казначея Мухаммед Шарифа — послать правителем в одну из областей. На его нынешнюю должность назначить своего бывшего подчиненного — казначея Кермине Усманбека.
Мгновенно сообразив, что столь решительное обхождение эмира со своими родственниками, а также с влиятельными сановниками Шо Мухаммедом и Мухаммед Шарифом, чревато большими опасностями для самого Абдул Ахада и для тех, кого он ныне к себе приблизил, Остонакул забоспокоился. Один, два или несколько братьев эмира могут восстать, кое-кто из нынешних приближенных может, перекинувшись во вражеский лагерь, поднять смуту... А это постепенно привело бы к вооруженному вмешательству туркестанского генерал-губернатора. Тогда вместе со спокойствием в эмирате и планы самого Остонакула могут пойти на ветер. Судя по словам эмира, оба упомянутых сановника добиваются от него скорейшего смещения с должностей братьев, занимающих посты правителей провинций. Вероятней всего, потому, что эти старшие братья, хотя и заявили (кроме Мумина, правителя Гиссара) о своей покорности, в сердце своем считают несправедливым восшествие их младшего брата на престол отца. Цель кушбеги Шо Мухаммеда, конечно,— посадить поскорее своих сыновей и внуков на места этих уволенных правителей.
Дальновидный Остонакул, .тая свои интересы, помол
чал, а затем приступил к длинному дипломатическому рае суждению:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
С этими словами он вынул кошелек с деньгами и высыпал содержимое на головы нищих. Те кинулись собирать деньги и выпустили полы халата наследника. А он, забыв степенность и важность, поспешно выбрался из толпы. Свалка, драка и потасовка среди нищих из-за каждой монеты напоминали картину дерущихся из-за кости собак. Сильный вырывал монету из рук слабого. Неподвижный паралитик в разгар потасовки поднял с земли теньгу и бросил ее себе в рот, а другой нищий, с силой открыв ему рот, вытащил оттуда монету. Какой-то другой нищий, больно укусив кулак того, выхватил добычу. Спутники наследника трона, спешившиеся в клокотавшей толпе нищих, с трудом и мучениями пробивали себе дорогу.
Стремянные и конюхи ждали с оседланными лошадьми за обителью дервишей. Пока их хозяева высвободили себя из рук надоедливых и злобных нищих и, отряхнув пыль с одежды, собрались вместе, прошло с полчаса. Все быстро сели на лошадей и вслед за Абдул Ахадом пустились в путь.
Впереди огромной кавалькады быстро ехали стремянные в белых чалмах и разноцветных халатах, опоясанные широкими бархатными кушаками, держа в руках длинные палки.
За ними следовал Абдул Ахад в синем вышитом золотом халате, украшенном драгоценными камнями, в белой чалме, также украшенной жемчугами и другими драгоценными камнями. На поясе у него теперь висел меч с рубинами и изумрудами на эфесе, вложенный в отделанные золотом ножны. Оголовье белого коня также блистало золотом. Двое стремянных ехали по обе стороны наследника, держа в руках повод его коня.
С такой торжественностью наследник въехал в столицу и, проследовав по проспекту до площади Чорсу, направился к цитадели. Он ехал, глядя прямо перед собой, не обращая внимания на толпы зрителей, сплошь с двух сторон заполнивших проспект. Он был важен и напыщен, словно возвращался из победоносного похода, покорив десять стран. Горожане гудели и шумели, возгласы и крики ч становились все громче; непонятно было, что выкрикивала толпа: поздравляют наследника, а может быть, ругают и проклинают? В некоторых местах охранники оттесняли людей в сторону, били их по головам палками и плетками. Обстановка напоминала картину въезда в город чужеземного победителя, ведущего за собой войско.
Как только Абдул Ахад въехал в цитадель, он приказал как можно скорее похоронить отца. Пребывание во дворце даже мертвого бывшего эмира Музаффара мешало молодому Абдул Ахаду чувствовать себя полновластным повелителем.
Приказ был тотчас выполнен. Покойника в спешке отвезли в центр города, туда, где на возвышенности находится кладбище эмиров «Ишони Имло». Там, неподалеку от единственного в столице источника чистой воды, называемого родником Аюба, тело Музаффара предали земле. За гробом Музаффара не шли ни наследник трона", ни кто- либо другой из его сыновей.
Абдул Ахад провел в цитадели три дня, предаваясь радостям и увеселениям. На четвертый день, проснувшись поздно после ночи, проведенной в попойке, танцах и песнях с красивыми юношами, он вышел на веранду дворца, где находился эмирский трон. Голова Абдул Ахада была" тяжела от хмеля, глаза мутны. Появления наследника во дворе стоя ждало человек четыреста крупных чиновников, командиров его армии, глав узбекских племен, высшего духовенства. Эмирский трон из мрамора, высотой и шириною в косую сажень, был обтянут семью слоями индийских и бухарских шелков. Перед троном была разостлана легкая, белая как снег кошма.
Абдул Ахад сел посреди кошмы, лениво ответив на приветствия и поклоны. Как только он сел, виднейшие чиновники, главы племен и духовенство подняли кошму сразу с. четырех сторон и затем' усадили наследника на трон. Одним из этих людей был Остонакул. Собравшиеся, все сразу подняв руки, прочитали молитву, поздравили Абдул Ахада. Затем началась церемония приложения к руке, считалось, что каждый целующий руку нового эмира тем самым приносит ему присягу в верности и послушании. Первым поцеловал руку глава бухарского духовенства, за ним главы знатнейших племен и родов. После них присягали старик Шо Мухаммед, Остонакул и Мухаммед Шариф, потом военачальники, высшие духовные лица и опять главы племен и за чяими — бесчисленной чередой,— согнувшись; поднимаясь по одному на три ступени трона, другие чиновники, рангом пониже.
Эмир сидел со скучным выражением лица, было видно, что ему надоела затянувшаяся церемония приложения к руке,— казалось, вот-вот у него не хватит терпения и он, сорвавшись, скажет: «Поскорее кончайте эту дурацкую канитель и удаляйтесь, у меня болит голова, я хочу до полуденной молитвы хоть немного поспать и прийти в себя!..»
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Вечером в день восшествия на трон, когда Остонакул вошел в приемный зал дворца, в цитадели, молодой эмир даже встал ему навстречу и, подойдя к порогу, где снимают уличную обувь, на глазах у именитых людей заключил его в свои объятья. Абдул Ахад чувствовал себя обязанным Остонакулу: ведь тот не только «справился» с соперниками нового эмира — его братьями, предупредил их возможные козни, но и до самого переезда Абдул Ахада из Кермине в Бухару сумел скрыть от народа смерть старого Музаффара. Таким образом Остонакул помог наследнику спокойно и мирно занять трон... И теперь особым вниманием к Остонакулу новый эмир хотел показать всему народу, что он доволен услугой своего дяди, ценит его.
Наступило время поднять покров с сокровенной тайны Одтонакула, рассказать, что и он, подобно министру двора Шо Мухаммеду и главному казначею Мухаммед Шарифу, имел своей целью утвердиться в Гиссаре. Эта область далеко от эмирского двора эмир и его первый советник меньше вмешиваются в дела ее правителя, и потому, став хакимом Гиссара, а значит, наместником эмира во всей Восточной Бухаре Остонакул сможет самостоятельно управлять почти половиной всей страны.
При прежнем эмире многими областями Бухарского ханства правили его сыновья — старшие братья Абдул Ахада. Не кто-либо из них, а самый младший сын Музаффара, Абдул Ахад, стал эмиром. И, по суждению Остонакула, новый эмир не захочет оставить на прежних постах своих старших братьев, конечно завидующих ему, считающих .себя обиженными. И первый, кого Абдул Ахад снимет с высокого поста, будет его самый старший брат — Мумин, Правитель Гиссара. Высокий пост правителя Гиссара скоро Станет свободным. Вот этот-то пост и попросит у молодого эмира для себя Остонакул.
Верящий в вещие сны Остонакул укрепился в своем стремлении к этой высокой доляшости еще потому, что в одну из ночей в Шахрисябзе увидел необычный сон: будто в свисте ветра стоит он на какой-то скале и смотрит, как ураган все вокруг разрушает, валит и сметает здания, ломает деревья. Остонакул наутро потребовал к себе астролога и, как это водилось у восточных вельмож, спросил пришедшего о значении странного сна.
Астролог сперва захотел узнать: причинил ли ураган какой-либо ущерб особе Остонакула или нет? Остонакул ответил: нет, не причинил, ураган даже не стронул его с места. Тогда астролог, посмотрев в свои книги, так истолковал сон правителя: в строю поднимутся смута и волнение, правители и другие великие люди государства расстанутся со своими важными постами и чинами, будут рассеяны во все стороны, а Остонакул останется незыблемым в своей должности. И так как он во сне в разгар урагана стоял на скале, то скорее всего можно предположить, что свой высокий пост он получит в горной местности...
Остонакул поверил такому истолкованию увиденного им сна.
Он считал также, что генерал-губернатор Туркестана, опасающийся колонизаторских происков Англии, вскоре распространит власть своей военной администрации на всю Бухару. В этом случае Абдул Ахад, пользующийся после поездки в Петербург симпатией и доверием царя и не без его влияния ставший ныне эмиром, сумеет выпросить у царского правительства денежную субсидию, дабы соблюдать на границах с британской Индией интересы русского государства.
Остонакул полагал, что в этом случае кое-что перепадет и ему, как наместнику эмира в Восточной Бухаре, близкой к границам колониальных владений Англии,— ежели, конечно, он будет проводить угодную царю политику.
Когда на второй день после восшествия на трон Абдул Ахада Остонакул вдруг заболел и с сильными болями слег в постель (упав незадолго до этого с коня, он плохо залечил поврежденную берцовую кость), молодой эмир ежедневно посылал ему лекарственную мазь и спрашивал о состоянии больного. На десятый день Абдул Ахад сам пришел навестить больного, который, поправляясь, уже мог сидеть.
Телохранители и слуги эмира заняли улицы вокруг дома Остонакула и оставались снаружи; пока эмир с глазу на глаз беседовал с Остонакулом во дворце, расположенном вблизи Большого минарета. Этот дворец достался Остонакулу в наследство от Аббас-бия.
— В такие дни, дорогой «глава племени и заступник ищущих справедливости», и вы вдруг заболели? — шутливо произнес эмир, передав смысл высокого титула Остонакула «бий додхо».— Разве это дело? Ей-богу, если бы я не слышал свидетельства вашего врачевателя, я подумал бы, что вы нарочно, убежав от меня, притворились больным!
— Я, ваш смиренный раб, много думаю, какой же большой грех я совершил, что всемогущий бог в эти счастливые дни, в первые дни правления моего эмира, обладателя молодого счастья, благодетеля моего и покровителя, сделал новой мою старую болезнь и лишил раба вашего высочества великой радости служить у ножек трона Искандерова,— с трудом встав, отвесил поклон Остонакул.— Но выясняется, что теперь грех мой не только прощен, но даже создатель мира небесного и земного счел меня достойным беспримерной чести и несказанного счастья: вместилище вселенной, сам повелитель мой, утрудил благословенные стопы свои, проследовав в ничтожную хижину этого бедняка!
Эмир сел и «открыл начало» беседе. Сперва он слегка пожаловался на обилие забот, отягчающих первые дни правления вседержителя, пожалел, что в этот период времени при нем не было такого опытного и мудрого человека, как Остонакул. Потом поведал, каковы эти заботы и тревоги.
Гордясь своими новыми распоряжениями, имеющими, цель упорядочить многое в жизни государства, он сказал, что от покойного эмира осталось сто пятьдесят жен, с которыми обряд бракосочетания проведен или не проведен, и что, несмотря на «целый мир скандалов и дрязг», всех этих жен он, Абдул Ахад, удалил из домов, расположенных на территории цитадели, не поскупившись выдать каждой из них средства на прожитье; изгнаны из дворца и ходжи — наставники и соглядатаи, которым покойный эмир, приняв их в качестве зятьев в дом, запретил выходить из цитадели, так как боялся, как бы через них не «попали в рот» людям придворные секреты. Для блага веры и шариату, а также для поддержания нравственности было обнародовано распоряжение, запрещающее заставлять безбородых юношей и мальчиков танцевать на улицах и площадях города, продавать вино, сквернословить на базарах. Люди раиса и миршаба повсюду в Бухаре обязаны задерживать нарушающих это распоряжение, наказывать ударами кожаной плети, накладывать денежные взыскания или даже сажать в тюрьму. Этим утром он приказал вывести на площадь Регистана трех-четырех задержанных и обезглавить их в назидание всем.
Другой «головной болью» вседержителя было дело давних узников главной тюрьмы: там заживо гнили несколько сот человек, находившихся в заключении от одного года до двадцати пяти — тридцати лет. Тюремное начальство из страха перед покойным эмиром не докладывало ему об этих бесполезно жующих хлеб и обременяющих тюрьму людях. За двадцать пять лет правления покойного родителя в тюрьме умерло несколько тысяч заключенных, и вот он, Абдул Ахад, распорядился, чтобы судьба оставшихся в живых была скорее решена, дабы освободить тюрьму для новых заключенных. Теперь палачи ежедневно выводят на Регистан, казнят по три-четыре человека, а кое-кого, чья вина полегче, бьют палками и плетьми и затем милостиво отпускают.
Абдул Ахад пожаловался также на «вмешательство представителей России» во внутренние дела эмирата.
— Сюда приехал человек туркестанского губернатора, по имени Кари Юсуф
вызывает переводчика Джалолиддина и от имени губернатора «подсказывает» нам: дескать, пусть эмир то-то сделает, пусть вот это сделает. Поздравлять нас с восшествием на престол приедут, оказывается, от царя несколько близких ему русских людей. До их приезда я, дабы доставить удовольствие импротуру (императору), должен, видите ли, уничтожить тюрьмы — обхану и клоповники, построить новые тюрьмы по примеру тюрем России. От Чорукуф пришло письмо, содержащее те же подсказки. Что вы посоветуете, бий-додхо, как правильнее следует ответить?
— Их высочество сами лучше знают,— сказал Остонакул,— но совет бедняка, преклоненного перед вами, таков: в ответ на предложение представителей России не говорить «нет», говорить «хорошо», но под всякими предлогами затягивать, откладывать дело. Пусть наши сановники, кушбеги, главный казначей, главный судья объяснят: если мы сейчас уничтожим тюрьмы — обхану и клоповники, то враги их высочества, убийцы и воры осмелеют. Ведь что это за султан, у которого нет тюрьмы, виселицы, плети, колодок и цепей? Кто его будет бояться?
Абдул Ахад легкими кивками выражал свое согласие со словами Остонакула. Иронически посмеиваясь, он продолжал:
— Чорукуф еще попросил, чтобы политические заключенные из обханы — подземной тюрьмы, куда проникали сточные воды из конюшен ж клоповников, были переведены в другие места заключения, вроде европейских и русских тюрем, чтобы был установлен и объявлен срок их заключения, были определены им питание и одежда.
Остонакул тоже засмеялся.
— В Шахрисябз приезжал один русский путешественник,-— рассказал он,— некий травовед. Он попросил, чтоб я принял его, я разрешил, и он пришел. Во время беседы он сказал, что газеты Фарангистана обвиняют Россию в том, что в Бухаре и Хиве, находящихся под протекторатом России, заключенных продолжают истязать, зверски мучить, заживо гноят их в темных подземельях. Россия, мол, считает себя культурным государством, а не заставляет уничтожить эти подземелья в находящихся под ее опекою ханствах, Письмо Чорукуфа их высочеству, конечно, связано с этими обвинениями фарангистанцев, а не то бы какое дело России до наших тюрем? Что знают ференги о нашем шариате? Вашему высочеству дано богом принимать самые мудрые решения. Но, по моему короткому разумению, если дать ответ, что обхана и клоповник — одни лишь пустые слова, что они—такие же помещения внутри цитадели, как и все другие дома мусульман, ничем от обычных домов не отличающиеся, то это, вероятно, будет лучшим ответом. К нему неплохо бы добавить лишь, что заключенные не испытывают никакого недостатка в пище и одежде.
Эмир продолжал покачивать головой, из чего явствовало, что и этот совет Остонакула ему нравится.
Речь зашла о снятии с постов и замене правителей областей и других виднейших чиновников. Абдул Ахад сказал, что хочет вместо своих братьев, сидящих правителями, назначить других людей, намерен так принять отставку премьер-министра Шо Мухаммеда, а его сына — главного государственного казначея Мухаммед Шарифа — послать правителем в одну из областей. На его нынешнюю должность назначить своего бывшего подчиненного — казначея Кермине Усманбека.
Мгновенно сообразив, что столь решительное обхождение эмира со своими родственниками, а также с влиятельными сановниками Шо Мухаммедом и Мухаммед Шарифом, чревато большими опасностями для самого Абдул Ахада и для тех, кого он ныне к себе приблизил, Остонакул забоспокоился. Один, два или несколько братьев эмира могут восстать, кое-кто из нынешних приближенных может, перекинувшись во вражеский лагерь, поднять смуту... А это постепенно привело бы к вооруженному вмешательству туркестанского генерал-губернатора. Тогда вместе со спокойствием в эмирате и планы самого Остонакула могут пойти на ветер. Судя по словам эмира, оба упомянутых сановника добиваются от него скорейшего смещения с должностей братьев, занимающих посты правителей провинций. Вероятней всего, потому, что эти старшие братья, хотя и заявили (кроме Мумина, правителя Гиссара) о своей покорности, в сердце своем считают несправедливым восшествие их младшего брата на престол отца. Цель кушбеги Шо Мухаммеда, конечно,— посадить поскорее своих сыновей и внуков на места этих уволенных правителей.
Дальновидный Остонакул, .тая свои интересы, помол
чал, а затем приступил к длинному дипломатическому рае суждению:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49