Давай срочно приезжай, не то будет прокол.
В тот вечер я вернулся со сборов, и, поскольку всю неделю машина была мне не нужна, на ней ездила Гана. Я примчался на такси, открыл дверцу запасными ключами и запарковал машину в другом месте. Моя богемная жена, видимо, даже не заметила этого. Всю ночь я рисовал в своем воображении, какой закачу скандал, едва она заявится утром, но в конце концов мое негодование сменилось вдруг чувством облегчения, когда Гана вернулась. Я стал укорять себя за то, что в происшедшем виноват сам, что к этому привели частые мои отлучки. Я дал себе зарок отнестись ко всему философски. Один раз — это все равно что никогда, прибег я к неаполитанской мудрости, два раза —это уже привычка. На сей раз я закрою оба глаза.
Но руки все равно выдадут вас, как бы вы собой ни владели. Когда я вытирал чашки после завтрака, одна из них хрустнула у меня в руках.
— Что такое? Какой ты неосторожный, Тики! Покажи, ты не поранился?
Она поцеловала мою пораненную ладонь, потом заставила меня побрызгать на порезы дезинфицирующим
раствором и заклеить, их лейкопластырем. Состояние наших чашек было верным индикатором наших взаимоотношений. При каждой следующей измене одну из них я разбивал. .Хватив'чашкой об стену, я давал выход своему гневу. Иначе я, пожалуй, не совладал бы с собой и убил ее, потом сам себя арестовал бы и посадил за решетку.
Сегодня ночью я наконец-то почувствовал себя свободным. Есть некто, кто нуждается в моей защите, говорил я себе в порыве рыцарства. И к счастью, я холост, «ничем не связан», как указывают в брачных объявлениях. (В конце концов я тоже поместил объявление и пришел в ужас от хлынувшего потока ответов. «Как в этом сонме обнаружу я ту, единственную? — думал я.— Ведь это невозможно: Если бы я получил одно письмо, все было бы ясно, и при моей вере в судьбу я счел бы это счастливые предзнаменованием. Но так?»)
Надо, чтобы кто-нибудь этой Ирене сказал, как я ей нужен. Не может же она без конца мотаться по своим друзьям.
Надо, чтобы кто-нибудь этой Ирене сказал, как нужна мне она, если уж быть откровенным.
Лежу в постели, размышляю. Вспоминаю, что же нам такого важного Ирена сказала и что от нас ускользнуло. Все-таки не станут же двое мужиков ни с того ни с сего избивать женщину. Это маловероятно даже в наши дни, когда люди стали не очень-то обходительными. Эта Ирена...
Черт побери, сознайся уж наконец самому себе! Ирена — великолепная женщина, и ты не желаешь, чтобы кто-то ее избивал. Тридцать пять лет — это как раз по тебе. Разведенная, как и ты. Сохранилась лучше, чем иные нынешние двадцатилетние, у которых бока и зады что бурдюки! У нее роскошные длинные волосы, как у той, первой. Бертик, придерживайся фактов, ты начинаешь терять рассудок!
Итак, рост сто шестьдесят восемь или чуть больше. Мерки: сто два, шестьдесят, девяносто. Шелковистые, длинные волосы, вообще-то черные волосы обычно бывают жесткими, что проволочки, но у нее они выглядят шелковистыми и даже искрящимися.
Я сказал себе: придерживайся фактов. Ну а это что, разве не факт? Живет в пансионате, вполне возможно, что ей пришлась бы по душе квартира, переполненная стеклянными безделушками.
Ведь этот Ферецкий.
Глава VII
УТРО ВЕЧЕРА МУДРЕНЕЕ.
Едва я засыпаю, как звонит телефон. Все в этой жизни следовало бы устроить иначе. Скажем, мне нравилось бы, если бы можно было нажать кнопку и телефон перестал бы звонить, а у будильника, напротив, была бы трубка, в которую можно было бы попросить: «Еще десять минут, а потом зазвони снова, дружище!» — и будильник вас послушался бы.
— Слушаю! Глухий!
— Бавор!
— Капитан Экснер, у тебя совесть, вообще, есть? Я заснул только в половине второго.
— Исповедуйся полковому священнику. Правда, нынче фельдкуратов в армии нет. Доверься психотерапевту. Сейчас десять минут восьмого, так что я не такой уж зверюга...
— Ну хорошо, встаю.
— Съезди, пожалуйста, к пани Сладкой, если она уже дома. И коли там что-то серьезное, привези ее сюда.
— Будет исполнено, мой капитан! Как ты провел время с уборщицей Джейн Стибловой?
— Никто из этой компании не объявился. Но мы обнаружили гарсоньеру, где живет Коленатый.
— Да ну? Значит, он в наших руках!
— Держи карман шире! Комнатенка обставлена, что гостиничный номер. Сдается, у него несколько квартир. Скажем, какие-то для оргий. Какие-то для очарованных иностранных гостей нашей столицы.
— Да, это вполне возможно. Ну так я еду.
— Сделай одолжение.
Я надеваю твидовый костюм. Бавор-то может ходить разодетый, как дипломат, потому что, когда нужно ползать по полу и принюхиваться, делать это — моя обязанность.
Вода в ковшичке закипает, я завариваю кофе, добавляю сгущенного молока. Похрупываю сухариком, поскольку хочу похудеть. Потом запираю квартиру и ухожу.
ВАХТЕРША
в пансионате изучает мое удостоверение, будто видит меня впервые. Не доверяет никому. Все данные записывает в журнал посещений, видимо для памяти.
— Пожалуйста! Пани Сладкая живет в триста семнадцатой, на четвертом этаже. Можете подняться на лифте.
— Спасибо.
— Не забудьте отметиться, когда будете уходить.
— Да уж не забуду.
Она ворчит. Вчерашний старик был куда симпатичнее. В следующий раз постараюсь подгадать к его дежурству. Стучу в дверь комнаты.
— Войдите! Открыто!
Я вхожу в комнатку, полную благоухания. Восхитительный беспорядок женского жилища напоминает мне о том времени, когда я был еще женат. Повсюду развешаны субтильные крохотные принадлежности туалета. Беспорядок, производимый мужчиной, как-то раздражает, а вот «женский» может действовать даже успокаивающе.
— Это опять вы!—взмолилась Ирена Сладкая, лежа в постели.
Какая-то исхудавшая студентка с волосами, стянутыми в мышиный хвост, как раз прикладывает ей к глазу холодную примочку.
Я подставляю к кровати стул. Сажусь.
— Мне очень жаль, НО ничего не поделаешь. Я ищу вас с вечера.
— Зачем? Ведь я вам уже все сказала!
— С вашего разрешения! — Я протягиваю руку к примочке и сдвигаю ее с глаза Ирены. Фонарь синел у нее под глазом, точно василек.— С этим лучше бы обратиться к врачу.
Очаровательная таксистка вздыхает.
— Мартинка,— обращается она к приятельнице.— Может, сходишь что-нибудь купишь или просто прогуляешься?
— Зачем? Ах да, конечно. Если тебе что-нибудь понадобится, так я в шестьсот двадцатой,— говорит истощенная студентка и уходит.
— Кто это?
— Это моя соседка. Она...
— Достаточно! У нас мало времени. Мне сообщили, что на вас кто-то напал, поэтому я и приехал. Я нигде не мог вас разыскать.
— Я была у приятеля.
— Что же он, не мог отвезти вас в травмпункт?
— В этом не было необходимости. Из-за какого-то синяка...
— Я подозреваю, что синяков больше. Вам придется поехать со мной. Все запишем, и нужно, чтобы вас осмотрел наш врач.
228 У каждой профессии есть свои неприятные стороны. Я хотел бы понравиться этой женщине, а получилось вот так. В ее лице я приобрел врага на всю оставшуюся жизнь.
— Никуда я не поеду! Я хочу спать. Я была всю ночь... короче...
— Я знаю, у приятеля. Вы об этом уже сказали. Кроме того, вчера вечером я разговаривал со стариком вахтером. Мне все известно.
— Ничего вам не известно! — вскинулась она, как дьяволенок.— Я была идиоткой! Я была у единственного человека, который меня по-настоящему любил, и опять опоздала. Пока я раздумывала, он женился на другой. Поймите же, мне сейчас вообще не до каких-то там...
— Я все понимаю,— сказал я печально.— Но ведь на свете есть вещи более важные, чем это.
— Для меня это важно так, что дальше некуда. Я очень вас прошу! Мне правда очень хочется спать.
— Но поверьте, этого не избежать. Нападение на вас, совершенно очевидно, связано с делом, которое мы расследуем. Одевайтесь, и поедем. У меня внизу машина. Гражданская. Чтобы это не выглядело так, будто мы вас...
— Как вы предупредительны! — сказала она с вызовом и встала с кровати.— Не могли бы вы обождать в коридоре, пока я оденусь?
Чего бы я только не дал, чтобы оказаться ночью на месте приятеля Ирены, который ее отверг! Чего бы я только не дал! Но вот так получается с нами всегда.
Лифт доходит до первого этажа. Двери раздвигаются. Мы выходим.
— Алло, обождите! — кричит вахтерша со своего насеста.— Я вам, кажется, сказала, чтобы вы отметились, когда будете уходить?
— Будто вы не видите, что я ухожу, бабуся!..
— Я вам никакая не бабуся, нахал!
Я ВЕЗУ ИРЕНУ СЛАДКУЮ
в Главное управление угрозыска. Вид у красавицы такой, словно ее с креста сняли, но поставить ей это в вину я не могу. Она просит сигарету, тянется ко мне и свиристит от боли. Наверняка ей здорово досталось. Даю голову на отсечение, что у нее все тело в синяках. Надо сводить ее на осмотр.
Она взглядывает на меня (отекший глаз прикрыт большими стеклами темных очков типа «жук»).
— Кажется, я была с вами неприветлива.
— Ничего. От вас я это стерплю.
— Опиши кто-нибудь все это так, как оно было, люди посмеялись бы, сказали: старомодная сентиментальная история. Двадцать лет тому назад в меня был влюблен один юноша.
— Двадцать лет тому назад в вас были влюблены небось целые школы! — галантно сказал я.— Целые воинские подразделения и профессиональные училища. Но вы и сейчас...
—-Оставьте это!-—Она коснулась моего локтя.— Я держалась крайне сдержанно, и его изловила одна моя подружка, такая мерзавка. Всю жизнь я потом казнилась. Лет пять назад он с ней развелся. Вы себе не представляете, как мне хотелось броситься к нему, но я стыдилась. * Я предпочла положиться на случай — авось как-нибудь встретимся... Часто ездила мимо его дома: а вдруг... Ну да что говорить! Сами знаете. Вчера наконец-то я к нему зашла,
— Не нужно мне об этом рассказывать, если вам не хочется.
— Нет, мне нужно кому-то об этом рассказать! Три года тому назад он женился снова. На двадцатилетней девчонке. Якобы потому, что она напоминала ему меня, какой я была, когда мы познакомились.
— Дела...
— Да... Как бы это забыть о вчерашней незадаче?! И о тех двоих, что меня отколошматили. Мне хотелось бы весь этот день вычеркнуть из жизни. Как будто его никогда и не было.
— К сожалению, это невозможно,— сказал я, подавленный.— Во-первых, тут явно есть какая-то связь с тем, с чем мы столкнулись в деле Ферецкого, а во-вторых, знаете, я считаю, что негодяям всегда нужно давать отпор. Именно потому, что им не дают отпора, негодяи становятся рецидивистами. Допустим, кто-нибудь получит пару оплеух и стесняется об этом заявить. Дескать, что о нем подумают, коль скоро он позволил себя поколотить. Ну а потом...
— Я понимаю. Этого не избежать.
— Нет.
Некоторое время мы едем молча. Ирена украдкой поглядывает в мою сторону.
— Что?..
— Да вот все наблюдаю. Это во мне говорит профессионал. Смотрю, какие ошибки вы делаете, управляя машиной. Так и подмывает самой сесть за руль!
— Да ведь один-то я езжу очень мало,— оправдываюсь я.— Обычно нас возят наши шоферы. Вот те перед вами не осрамились бы, это настоящие асы.
Я вспоминаю о нашем разводе с Ганой. Ничего из того, что было у нас в квартире, ее не интересовало. Когда делили имущество, она хотела получить лишь одно — машину. Я отдал и на пять лет остался без машины. Пять лет прошло, пока я накопил на новую. Я не люблю брать взаймы; правда, заняв, можно заиметь все сразу, зато потом попадаешь в кабалу.
Ирена улыбается:
— Вы, наверно, хороший человек. Вы же не виноваты в том, что вам приходится делать.
— Я хочу внести ясность: меня не надо жалеть, пани Сладкая. Я свою работу люблю. Мне она нравится. Не охоч оправдываться тем, что кто-то же эту работу делать должен, без нее не обойтись. Я занимаюсь ею с чистой совестью.
— Осторожно! Вы чуть не врезались в фургон!
— Зоггу1. Начиная с субботы, у меня такое впечатление, будто мне строго-настрого запрещено спать.
— Вам нужно идти по свежему следу? — говорит она с очаровательной улыбкой доктора Ватсона.
— Да нет. Мы имеем дело скорее с кипами бумаг, чем со следами. Математика. Психология.
— Даже так?! — восхищенно выдыхает она. Ирена уже снова в форме.
КАПИТАНА ЭКСНЕРА
(его настоящая фамилия — Бавор) прямо-таки распирает от гордости. Экснер (до женитьбы — Бавор) очень быстро вытянул из Ирены имена воителей, столь доблестно на нее напавших. Ирена подписывает протокол, и я провожаю ее к выходу.
— Чуточку придется подождать, сейчас ни одной свободной машины.
— Не беспокойтесь, я возьму такси.
— А подождать не хотите?
— Чем скорее я буду в постели, тем лучше,— говорит она и протягивает мне руку.— Вы обошлись со мной вполне по-людски, благодарю>
1 Простите (англ.).
Вероятно, она имеет в виду то, что мы все же не отправили ее на врачебный осмотр. Я промолчал, а капитан не вспомнил.
— Мы наверняка еще увидимся,— говорю я.— Хотя я предпочел бы, чтобы это произошло при обстоятельствах более отрадных. Просто так.
— Ну, может, и увидимся,— обещает она, весело машет мне рукой и уходит по улице, уже запруженной торопящимися пешеходами. Магазины трещат по швам: все, кто сегодня показался на работе, весело делают покупки, чтобы не стоять в вечерних очередях. Я возвращаюсь в кабинет. Взгромождаюсь за свой письменный стол.
— Видал? — хвастается капитан.— Выложила мне все в два счета. Сам даже не знаю, как это у меня получается, ан...
— За такие речи моего дедушку однажды вытолкали взашей из трактира,— охлаждаю я его пыл.
— Но-но! На твоем месте дедулю с подмоченной классовой репутацией я бы сюда вообще не приплетал! Речь идет о моих выдающихся способностях криминалиста.
— Как раз в связи с этим я и хочу тебе кое-что пояснить, мой отутюженный друг. Это я убедил ее по дороге сюда. Она рассказала бы все, даже если бы ее стал расспрашивать садовник или уборщица. Так что я, пожалуй, наведаюсь к этим двум дзюдоистам, что ты на это скажешь?
— Нет, только не ты.
— Почему это не я? Может, мне и недостает твоих блистательных криминалистических данных, но загрести двух малых — на это я еще способен. Мне чертовски хочется это сделать.
— Вот именно поэтому ты и не поедешь. Ты им еще, чего доброго, намнешь бока, а это будет подарочком для защитника! Я вижу тебя насквозь. Девчонка-то она красивая, а?
— Слушай, начальник, этого я не заслужил!
— За ними поедут Голоубек с Микешом. А ты, любезный друг Бертик, продолжишь работу над портретом несчастной жертвы. Ты проследил жизнь Ферецкого до его ухода в армию. Так что продолжай!
— Как? Каким образом?
— Мы много раз слышали о том, что Ферецкий служил в десантных войсках. Там он мог сойтись со всякими разгильдяями--в армии их хоть отбавляй!—а потом втянуть их в свои махинации. Так что ищи, вынюхивай!
— Есть!—говорю я, как отвечали мы когда-то в армии. Идея вроде бы здравая, ничего не скажешь. Всадить нож в шею (ах, черт, и как это не пришло мне в голову раньше!) — ведь это типичный прием десантников. Так оно все и могло произойти. Ферда повел дело с таким размахом, что кое-кто мог и испугаться: вдруг лопнет в цепочке какое-нибудь звено.
Жизнь каждого человека — сага, вроде той, что написана Голсуорси. Когда-нибудь, если доживу до пенсии, я, возможно, примусь за описание разных историй, о которых узнал за время своей работы в угрозыске. Существует масса детективного чтива, которое я тоже поглощаю, когда не могу заснуть. Кое-что меня даже увлекает, взять хотя бы Ниро Вольфа, моего любимца. Носа не высунет из дому, а при этом нет тайны, которую бы он не раскрыл. Иногда я с удовольствием представляю себе в подобной ситуации капитана Бавора, мне хочется снять с него эти вечные шерстяные костюмы и экстравагантные сорочки и уложить в кресло, которое выдерживает без малого полтора центнера. А я был бы его шустрым и подвижным Арчи Гудвином (унаследовав и его неотразимость для девушек, с его волосами цвета меда).
Каждая история с участием Вольфа сфокусирована на выяснении способа, каким был насильственно умерщвлен человек, а о том, кого это коснулось роковым образом, вы по большей части не узнаете ровно ничего. Столь же экстравагантное чтение представляют собой и истории о Пери Мазоне. Приходит девушка, у которой потерялась любимая собачка. «Гм, дело серьезное»,— говорит проницательный адвокат, и, действительно, девушку тут же обвиняют в убийстве, и вот Пери уже блистает в зале судебных заседаний.
Я устроен несколько иначе: больше чем «как» меня всегда интересовало «почему». Мне хочется доискаться причин, отчего из обыкновенного младенца, доставленного из родильного дома, орущего, со сморщенной кожей, лишенного каких бы то ни было особых примет, анонимного до такой степени, что, не будь его имя написано химическим карандашом на ляжке, вы не отличили бы его от остальных,— отчего из этого младенца вырастает либо хороший, либо плохой человек. Время от времени Экснер принимается надо мной подтрунивать, называет меня кри-миналистом-профилактиком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31