..
Его присутствие находится на самой большой — Александровской улице. Оно имеет жестяную вывеску, на которой написано по-русски — «Мировой судья». Тут сидит Осеп Нариманов. Рядом с присутствием в трехэтажном доме помещается реальное училище; за два дома от него — женская гимназия, а за три дома от гимназии величаво высится дом-дворец, принадлежащий уже достаточно вам известному генералу Алешу. Генерал Алеш, самый богатый человек в городе, получивший, не будучи ни генералом, ни даже военным, это почетное прозвище благодаря занимаемому им в городе положению и большому влиянию. А чтобы дать более или менее приблизительное представление о положении, им в городе занимаемом, достаточно сказать, что у него останавливается губернатор всякий раз, когда посещает город,— нот кто таков генерал Алеш! Мировой судья Осеп Нариманов, который живет в нижнем этаже дома-дворца генерала Алеша, любит рассказывать в клубе в его, генерала Алеша, присутствии, как губернатор, войдя впервые в дом генерала Алеша, изволил высказать мнение, что с таким вкусом обставленная квартира сделала бы честь даже Петербургу, да, именно Петербургу... И, рассказывая об этом, мировой судья Осеп Нариманов причмокивает губами, а присутствующий при этом генерал Алеш от восторга моргает глазами и смотрит на пол: словно от скромности хочет провалиться сквозь землю. «Душа-человек — этот Осеп Нариманов!» — думает он.
И на самом деле, мировой судья, как русские говорят, душка, настоящий душка. Несмотря на то что родился в Астраханином — представьте себе — до того сжился с этим наирским городом, точно был из него родом. Вот причина того, что он многие дела, как-то: споры, домашние дрязги, семейные неурядицы и тому подобные незначительные тяжбы — любит сглаживать не как государственный чиновник, а, так сказать, семейным образом, или же, вернее, по-отечески, за что вполне резонно пользуется уважением всех горожан. Со стороны же живущих в окрестностях крестьян это уважение выражается в виде приносимых с глубоким благоговением даров — десятка яиц, десяти-двенадцати фунтов неснятого сыра или же порою, в особенности если дело рассматривается накануне пасхальных праздников, двух-трех ягнят или же козликов. Он не любит затягивать дела; отвращение питает к служебной волоките. Не такой человек Осеп Нариманов и не хочет быть таким. Будь у него возможность и если бы позволяло физическое здоровье — с большим удовольствием бросил бы он и город, и службу мирового судьи и переселился в какую-нибудь деревню, дабы заняться земледелием. Осеп Нариманов очень любит земледелие, в особенности же живительные продукты этого божественного занятия, и о земельном вопросе любит высказать довольно-таки либеральные суждения. Любопытный человек Осеп Нариманов, только нужно его понять!
Рядом с присутствием мирового судьи, как было сказано, помещается реальное училище, а дальше за два дома — женская гимназия. Необходимо заметить, что эта часть города представляет собой настоящий «воспитательный центр». Здания обеих школ принадлежат известному уже нам генералу Алешу, и каждое утро, когда он вместе с мировым судьей, Осепом Наримановым, проходит мимо школ, инспектор реального училища Арам Антонович Раздувальный (так называют инспектора школы Арама Антоныча шалуны-школьники по причине непомерно большой величины его живота) приветствует сверху, из окон директорской: «Мое глубокое почтение Алешу Никитичу! Осепу Карпычу тоже!» Питомцы школы много раз слышали это любезное приветствие своего сурового инспектора по адресу вышеназванных лиц, и, быть может, это и служит отчасти причиной тому, что они, воспитанники школы, с особым уважением относятся к генералу Алешу и Осепу Нариманову. Говорю я «отчасти», так как для уважения упомянутых почтенных граждан у великовозрастных воспитанников реального училища имелись и другие, вполне веские причины. Так, когда на пасху или на рождество в училищном зале устраиваются ученические вечера — кто восседает в первых креслах, рядом с уездным начальником? Генерал Алеш и Осеп Нариманов. Или же, когда после раздачи сахарных бабочек и разноцветных конфет, висевших на светящихся ветках елки, ученики расходятся по домам и на ужин остаются одни лишь гости и учителя — кто обычно отсутствует, встает из-за стола и, шушукаясь, расхаживает по темным классам? Жена инспектора Ольга Васильевна — Желтокудрая Тыква (как называют ее ученики) и Осеп Нариманов. А затем Алеш Никитич: то под руку с учительницей женской гимназии Душкой Варей, то обнявши за талию Цыпленка — жену преподавателя математики, Барсега Абгарыча. Все это видел своими собственными глазами ученик пятого класса Варданян Сергуш и рассказывал своим товарищам со всеми подробностями. Спустя неделю после подобных происшествий обычно на стенах клозетов реального училища и женской гимназии появляются довольно-таки любопытные писания в форме стишков и прозы, которые слишком быстро распространяются из уст в уста и не только в стенах упомянутых школ, но и под семейной кровлей домов, очень и очень далеко отстоящих от этих стен, а иной раз даже в кофейне Телефона Сето. А разве не они, генерал Алеш и Осеп Нариманов, виноваты в том, что доселе «не удостоившиеся венца» учительница приходской школы ориорд Сато имеет всего пятиклассное свидетельство и, как не окончившая среднюю школу, получает низший оклад? Они и всегда они — генерал Алеш и Осеп Нариманов! Любопытный уголок этот наирский город. Он имеет загадочных и любопытных мужей, и занимательна его история...
Но интересней и примечательней перечисленных выше официальных центров неофициальные, если можно так выразиться, центры города, хотя они по большей части не пользуются, подобно первым, мистическим уважением населения. Однако чем хуже и почему не может считаться общественным учреждением хотя бы, например, церковная свечная лавка, все свечи которой носят на себе настоящую наирскую печать. Повторяю, напрасно наивные горожане свысока смотрят на церковную свечную лавку: она — центр и, каким бы преувеличением ни казалось это,— центр важный. Тут возбуждаются и здесь получают санкцию все вопросы, касающиеся церквей и приходских школ. Эта внешне невзрачная свечная лавка, скромно ютящаяся в самом глухом углу улицы, в общественной жизни города, в сущности, играет ту же значительную роль, какую играют в цивилизованных странах политические клубы и салоны. Для такой роли свечная лавка располагает всеми удобствами: тут тепло, находится она в центре города и, что самое главное, свободна от посторонних посетителей: едва заглядывают в эту лавку в неделю один, самое большее — два покупателя. Так что ни один посторонний человек не мешает собирающимся тут варжапетам и попечителям. И они, пользуясь в полной мере этими удобствами, часто играют тут в нарды либо в карты на какую-нибудь снедь или же на бутылку-две вина: покупает тот, кто проигрывает. Но вы знаете, между прочим, почему свечная лавка не имеет посторонних посетителей? Об этом даст вам сведения хорошо известный в городе содержатель кофейни Сето, который удостоился благодаря тому, что он в курсе всех городских событий, со стороны горожан прозвища Телефона Сето. Этот почтенный горожанин рассказывает, что при крестинах ребенка сапожника Симона, когда он как крестный хотел было зайти в свечную лавку купить пару свеч, священник церкви св. Геворка,. Иусик Пройдоха, тихонько потянул его за рукав: «Нет никакой нужды покупать свечи в свечной лавке,— сказал отец Иусик Пройдоха Телефону Сето,— можно взять в церкви — там и дешевле, и церкви выгоднее!» Вот почему это национальное учреждение — церковная свечная лавка — не имеет покупателей.
Но как подлинный «политический клуб», и притом для одних лишь варжапетов и попечителей, а для всех, интересующихся национальными делами,— именно какой общественный центр — известна в городе контора местного представителя нефтепромышленного товарище- « та «Свет» — учреждение, с полным правом могущее называться «центром наирских дел». И это благодаря представителю товарищества «Свет» Амо Асатурову, которого по роду его занятий в городе коротко называют /Мазутом Амо. Несмотря на то что представитель «Света» Амо Асатуров — Мазут Амо самый близкий приятель уездного начальника и единственный утешитель его пожилой жены, Агриппины Владиславовны, в этом «изводящем, отвратительном и глупом» городе, с другой стороны, несмотря на то что в свою очередь уездный начальник постоянный гость в гостеприимном доме Амо Амбарцумонича, в особенности когда бывает дома не сам Мазут Амо или же его жена Ангина Барсеговна, а их дочка, восемнадцатилетняя Черноокая Примадонна,— повторяю, невзирая на эти сложные семейные обстоятельства Мазута Амо, а может, и благодаря этим именно обстоятельствам, Мазут Амо является и будет центральной личностью этого наирского города,— и ни один национального или общественного порядка вопрос не может быть возбужден и не может получить дальнейшее движение без санкции его, Мазута Амо, конторы. Ибо, кроме указанных выше обстоятельств, Мазут Амо, самое умное и деятельное лицо во всем городе, имеет положение и хотя считается получающим жалованье служащим, но у него собственный дом и немного земли. Одним словом, он богат, умен, с широкими общественными связями и, что самое главное, Мазут Амо член Товарищества и притом член влиятельный... Не верите? Но ведь это мне известно из самых достоверных источников. Известно также и то, что он, Мазут Амо, из-за границы получает «Дрошак» и тайным образом распространяет его в низших слоях населения. »то обстоятельство известно не только мне, простому смертному, но даже ему — уездному начальнику, вот что поразительнее всего! Однако уездный начальник на революционную деятельность Амо Амбарцумовича смотрит сквозь пальцы и, неизвестно почему, эту его революционную деятельность рассматривает как «наивную шалость». «Будь он — Амо Амбарцумович — даже огнем, все- таки — душа-человек и абсолютно безвредный»,— говорит уездный начальник. «Пришелся ему по вкусу, ничего не поделаешь»,— думают горожане. Насколько понравился уездному начальнику Мазут Амо, нетрудно себе представить, так как известно всем, что при взрыве в хижине у моста Вардана, когда дело было передано на государственное расследование, в кармане варжапета Каро была найдена целая пачка бумаг, написанная рукой Мазута Амо. И не будь уездного начальника, который скрыл это дело, Мазут Амо ныне был бы в Сибири, сгнили бы там его кости...
Однако, несмотря на столь широкую популярность и положение Мазута Амо, был все же момент, когда его контора, как «центр наирских дел», чуть было не уступила свое первенство какой-то лавочке, находящейся на Александровской улице, на вывеске которой были изображены ружье, два бегущих зайца, лошадиная подкова и втиснутая в нее голова — не то лошадиная, не то собачья. Посредине упомянутых выше изображений значилось по-русски: «Магазин «Охота» Ншан Маранкозян». Эта замечательная вывеска была прикреплена на фронтоне лавки; с правой и левой же сторон широкой витрины были прикреплены две другие вывески, на которых хотя и не было изображений, но была надпись на армянском языке: «Продаю различные охотничьи» — значилось на одной, и «Товары Ншан Маранкозян» — на другой. Вот эта ничтожная лавочка «продавца охотничьих товаров» Ншана Маранкозяна и хотела в одно время конкурировать с конторой Амо и стать... центром наирских дел. Смешно, не правда ли? Но неблагоразумная затея Ншана Маранкозяна, как и следовало ожидать, закончилась полным крахом, и подобный исход дела для Ншана Маранкозяна был довольно трагическим... Постоянное посещение товарищей-революционеров и деловые совещания в конце концов в корне расшатали финансово-экономическую основу Ншана Маранкозяна: нельзя же было в самом деле собирать людей и кормить их пустыми до было выказать и известное гостеприимство, ни принято во всех политических клубах всех цивилизованных стран: чашка чаю, фунта два винограду, водки или вина, а иной раз, разнообразия ради, и две коньяку. Финансы Ншана Маранкозяна могли им убрать натиск товарищей-революционеров не больше. В течение лишь одного месяца его лавочка могла ютиться высокой чести быть центром наирских дел пусти месяц Ншан Маранкозян с болью в сердце, к вящему удовольствию Мазута Амо, был вынужден продать— хотя, говорят, и ничего не осталось у него там продажи,— и выехать в Болгарию с тем, чтобы всем по посвятить себя там революционной деятельности. Нине же, хотя вывески все еще красуются на прежних местах, лавка способна вызвать только разочарование того, кто, глядя на вывески, вздумал бы войти в нее купить охотничьи предметы.
Вошедший в эту замечательную лавку увидит: прежде и с его прилавок, тянущийся от одной стены до другой и не оделяющий лавку на две неравные части, а по другую сторону прилавка, лицом к посетителю, поставленных рядом — жестяного китайца со щитом, жестяного австрийского солдата, выкрашенного в зеленый цвет, тоже со щитом, жестяного аскера со щитом и ряд других подобных же существ, опять-таки жестяных и со щитами. Далее посетитель увидит: с потолка над головами на тоненьких им точках свешиваются разноцветные яйца и спички. По учитель увидит декорацию, установленную в глубине у противоположной стены и представляющую собою лес; огромный граммофон, стоящий на столе; круглый лотерейный стол с дешевеньким мылом, солонками и прочими мелочами... Для понимания всего сказанного надобно
мать, что в имевшей столь замечательное историческое прошлое лавке Ншана Маранкозяна ныне основано учреждение, именуемое «тиром». Основал его брат известного уже нам Аршака из Битлиса, вернувшийся из Америки, Манук из Битлиса. Это — последняя новинка, последняя американская новинка в ряду новостей, выше перечисленных нами. По воскресным дням собирается
очень много почтенных горожан и занимаются они ищу возвышающей игрой в счастье. По ночам же некоторые из учителей приходской школы, сапожник
Симон, гробовщик Енок, Телефон Сето и ученики старших классов реального училища здесь состязаются в карты.
Проходя мимо этой лавки, Амо Амбарцумович — Мазут Амо всякий раз испытывает горькое чувство человеколюбия. Он вспоминает Ншана Маранкозяна и жалеет людей. И этот несчастный, жалкий, неотесанный житель Вана хотел тягаться с ним, Амо Амбарцумови- чем!.. Кто был тот и кто — он, представитель «Света», Мазут Амо!.. Делая это сравнение, Амо Амбарцумович обычно вспоминает, сам не зная почему, жену уездного начальника, Агриппину Владиславовну, и его сердце тает от приятного тепла, словно рафинад в стакане чаю. «Трудно тягаться с Мазутом Амо, очень трудно»,— думает он.
И в самом деле, к чему было тягаться с ним? Он — ближайший друг уездного начальника, врача, Осепа Нариманова, генерала Алеша и пр., и пр., и пр. видных и влиятельных в городе персон. Наконец, он председатель Местного Комитета и даже — представляете вы себе? — Центрального Комитета, хотя об этом уездный начальник ничего не знает и не подозревает... Да если бы даже и знал — что мог он с ним сделать? Плохое дело — связаться с Амо Амбарцумовичем. Уездный начальник, как человек умный, не может же не понимать этого. А ведь он еще представитель нефтепромышленного общества «Свет». Нефть же, как известно, не «охотничьи товары», чтобы быстро иссякнуть: покуда он жив и держится город Баку, контора Амо Амбарцумовича будет «центром наирских дел». Ведь, в конце-то концов, из его, Амо Амбарцумовича, конторы раздастся первый «привет свободным наирянам», когда рассеется вековой мрак с лика Наири и воспрянет народ!..
Такие именно мысли приходили в голову Амо Амбарцумовича — Мазута Амо всякий раз, когда он проходил мимо бывшей лавки Ншана Маранкозяна.
Но, кажется, уж достаточно поговорили мы о значительных и незаметных центрах наирского города. Если бы мы стали говорить обо всех более или менее бросающихся в глаза центрах, то, во-первых, рассказу нашему не было бы конца, во-вторых, подобно т. Вародяну, мы бы перед злополучным вопросом о том, почему ж», наконец, не может считаться центром хотя бы духан пира Арзуманова или же известная кофейня Телефона ( по, на вывеске которой по-армянски значится:
КОФЕ, ЧАЙ, СТОЛОВАЯ СЕДРАК ФАЛЯН
Оставим центры и перейдем к обыденной жизни города.
Как и всюду на свете, так и в этом маленьком наирском городе ранним утром, чуть свет, выходит наирянин- лавочник — скажем, Карапетян или Мартиросян — из дому и идет на работу. Торговля в городе сосредоточена на Лорис-Меликовской улице, где в два ряда, бок о бок, тянутся далеко-далеко до вокзала низенькие одноэтажные лавочки. Это наиболее оживленная улица города и, как таковая, наиболее пыльная и грязная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Его присутствие находится на самой большой — Александровской улице. Оно имеет жестяную вывеску, на которой написано по-русски — «Мировой судья». Тут сидит Осеп Нариманов. Рядом с присутствием в трехэтажном доме помещается реальное училище; за два дома от него — женская гимназия, а за три дома от гимназии величаво высится дом-дворец, принадлежащий уже достаточно вам известному генералу Алешу. Генерал Алеш, самый богатый человек в городе, получивший, не будучи ни генералом, ни даже военным, это почетное прозвище благодаря занимаемому им в городе положению и большому влиянию. А чтобы дать более или менее приблизительное представление о положении, им в городе занимаемом, достаточно сказать, что у него останавливается губернатор всякий раз, когда посещает город,— нот кто таков генерал Алеш! Мировой судья Осеп Нариманов, который живет в нижнем этаже дома-дворца генерала Алеша, любит рассказывать в клубе в его, генерала Алеша, присутствии, как губернатор, войдя впервые в дом генерала Алеша, изволил высказать мнение, что с таким вкусом обставленная квартира сделала бы честь даже Петербургу, да, именно Петербургу... И, рассказывая об этом, мировой судья Осеп Нариманов причмокивает губами, а присутствующий при этом генерал Алеш от восторга моргает глазами и смотрит на пол: словно от скромности хочет провалиться сквозь землю. «Душа-человек — этот Осеп Нариманов!» — думает он.
И на самом деле, мировой судья, как русские говорят, душка, настоящий душка. Несмотря на то что родился в Астраханином — представьте себе — до того сжился с этим наирским городом, точно был из него родом. Вот причина того, что он многие дела, как-то: споры, домашние дрязги, семейные неурядицы и тому подобные незначительные тяжбы — любит сглаживать не как государственный чиновник, а, так сказать, семейным образом, или же, вернее, по-отечески, за что вполне резонно пользуется уважением всех горожан. Со стороны же живущих в окрестностях крестьян это уважение выражается в виде приносимых с глубоким благоговением даров — десятка яиц, десяти-двенадцати фунтов неснятого сыра или же порою, в особенности если дело рассматривается накануне пасхальных праздников, двух-трех ягнят или же козликов. Он не любит затягивать дела; отвращение питает к служебной волоките. Не такой человек Осеп Нариманов и не хочет быть таким. Будь у него возможность и если бы позволяло физическое здоровье — с большим удовольствием бросил бы он и город, и службу мирового судьи и переселился в какую-нибудь деревню, дабы заняться земледелием. Осеп Нариманов очень любит земледелие, в особенности же живительные продукты этого божественного занятия, и о земельном вопросе любит высказать довольно-таки либеральные суждения. Любопытный человек Осеп Нариманов, только нужно его понять!
Рядом с присутствием мирового судьи, как было сказано, помещается реальное училище, а дальше за два дома — женская гимназия. Необходимо заметить, что эта часть города представляет собой настоящий «воспитательный центр». Здания обеих школ принадлежат известному уже нам генералу Алешу, и каждое утро, когда он вместе с мировым судьей, Осепом Наримановым, проходит мимо школ, инспектор реального училища Арам Антонович Раздувальный (так называют инспектора школы Арама Антоныча шалуны-школьники по причине непомерно большой величины его живота) приветствует сверху, из окон директорской: «Мое глубокое почтение Алешу Никитичу! Осепу Карпычу тоже!» Питомцы школы много раз слышали это любезное приветствие своего сурового инспектора по адресу вышеназванных лиц, и, быть может, это и служит отчасти причиной тому, что они, воспитанники школы, с особым уважением относятся к генералу Алешу и Осепу Нариманову. Говорю я «отчасти», так как для уважения упомянутых почтенных граждан у великовозрастных воспитанников реального училища имелись и другие, вполне веские причины. Так, когда на пасху или на рождество в училищном зале устраиваются ученические вечера — кто восседает в первых креслах, рядом с уездным начальником? Генерал Алеш и Осеп Нариманов. Или же, когда после раздачи сахарных бабочек и разноцветных конфет, висевших на светящихся ветках елки, ученики расходятся по домам и на ужин остаются одни лишь гости и учителя — кто обычно отсутствует, встает из-за стола и, шушукаясь, расхаживает по темным классам? Жена инспектора Ольга Васильевна — Желтокудрая Тыква (как называют ее ученики) и Осеп Нариманов. А затем Алеш Никитич: то под руку с учительницей женской гимназии Душкой Варей, то обнявши за талию Цыпленка — жену преподавателя математики, Барсега Абгарыча. Все это видел своими собственными глазами ученик пятого класса Варданян Сергуш и рассказывал своим товарищам со всеми подробностями. Спустя неделю после подобных происшествий обычно на стенах клозетов реального училища и женской гимназии появляются довольно-таки любопытные писания в форме стишков и прозы, которые слишком быстро распространяются из уст в уста и не только в стенах упомянутых школ, но и под семейной кровлей домов, очень и очень далеко отстоящих от этих стен, а иной раз даже в кофейне Телефона Сето. А разве не они, генерал Алеш и Осеп Нариманов, виноваты в том, что доселе «не удостоившиеся венца» учительница приходской школы ориорд Сато имеет всего пятиклассное свидетельство и, как не окончившая среднюю школу, получает низший оклад? Они и всегда они — генерал Алеш и Осеп Нариманов! Любопытный уголок этот наирский город. Он имеет загадочных и любопытных мужей, и занимательна его история...
Но интересней и примечательней перечисленных выше официальных центров неофициальные, если можно так выразиться, центры города, хотя они по большей части не пользуются, подобно первым, мистическим уважением населения. Однако чем хуже и почему не может считаться общественным учреждением хотя бы, например, церковная свечная лавка, все свечи которой носят на себе настоящую наирскую печать. Повторяю, напрасно наивные горожане свысока смотрят на церковную свечную лавку: она — центр и, каким бы преувеличением ни казалось это,— центр важный. Тут возбуждаются и здесь получают санкцию все вопросы, касающиеся церквей и приходских школ. Эта внешне невзрачная свечная лавка, скромно ютящаяся в самом глухом углу улицы, в общественной жизни города, в сущности, играет ту же значительную роль, какую играют в цивилизованных странах политические клубы и салоны. Для такой роли свечная лавка располагает всеми удобствами: тут тепло, находится она в центре города и, что самое главное, свободна от посторонних посетителей: едва заглядывают в эту лавку в неделю один, самое большее — два покупателя. Так что ни один посторонний человек не мешает собирающимся тут варжапетам и попечителям. И они, пользуясь в полной мере этими удобствами, часто играют тут в нарды либо в карты на какую-нибудь снедь или же на бутылку-две вина: покупает тот, кто проигрывает. Но вы знаете, между прочим, почему свечная лавка не имеет посторонних посетителей? Об этом даст вам сведения хорошо известный в городе содержатель кофейни Сето, который удостоился благодаря тому, что он в курсе всех городских событий, со стороны горожан прозвища Телефона Сето. Этот почтенный горожанин рассказывает, что при крестинах ребенка сапожника Симона, когда он как крестный хотел было зайти в свечную лавку купить пару свеч, священник церкви св. Геворка,. Иусик Пройдоха, тихонько потянул его за рукав: «Нет никакой нужды покупать свечи в свечной лавке,— сказал отец Иусик Пройдоха Телефону Сето,— можно взять в церкви — там и дешевле, и церкви выгоднее!» Вот почему это национальное учреждение — церковная свечная лавка — не имеет покупателей.
Но как подлинный «политический клуб», и притом для одних лишь варжапетов и попечителей, а для всех, интересующихся национальными делами,— именно какой общественный центр — известна в городе контора местного представителя нефтепромышленного товарище- « та «Свет» — учреждение, с полным правом могущее называться «центром наирских дел». И это благодаря представителю товарищества «Свет» Амо Асатурову, которого по роду его занятий в городе коротко называют /Мазутом Амо. Несмотря на то что представитель «Света» Амо Асатуров — Мазут Амо самый близкий приятель уездного начальника и единственный утешитель его пожилой жены, Агриппины Владиславовны, в этом «изводящем, отвратительном и глупом» городе, с другой стороны, несмотря на то что в свою очередь уездный начальник постоянный гость в гостеприимном доме Амо Амбарцумонича, в особенности когда бывает дома не сам Мазут Амо или же его жена Ангина Барсеговна, а их дочка, восемнадцатилетняя Черноокая Примадонна,— повторяю, невзирая на эти сложные семейные обстоятельства Мазута Амо, а может, и благодаря этим именно обстоятельствам, Мазут Амо является и будет центральной личностью этого наирского города,— и ни один национального или общественного порядка вопрос не может быть возбужден и не может получить дальнейшее движение без санкции его, Мазута Амо, конторы. Ибо, кроме указанных выше обстоятельств, Мазут Амо, самое умное и деятельное лицо во всем городе, имеет положение и хотя считается получающим жалованье служащим, но у него собственный дом и немного земли. Одним словом, он богат, умен, с широкими общественными связями и, что самое главное, Мазут Амо член Товарищества и притом член влиятельный... Не верите? Но ведь это мне известно из самых достоверных источников. Известно также и то, что он, Мазут Амо, из-за границы получает «Дрошак» и тайным образом распространяет его в низших слоях населения. »то обстоятельство известно не только мне, простому смертному, но даже ему — уездному начальнику, вот что поразительнее всего! Однако уездный начальник на революционную деятельность Амо Амбарцумовича смотрит сквозь пальцы и, неизвестно почему, эту его революционную деятельность рассматривает как «наивную шалость». «Будь он — Амо Амбарцумович — даже огнем, все- таки — душа-человек и абсолютно безвредный»,— говорит уездный начальник. «Пришелся ему по вкусу, ничего не поделаешь»,— думают горожане. Насколько понравился уездному начальнику Мазут Амо, нетрудно себе представить, так как известно всем, что при взрыве в хижине у моста Вардана, когда дело было передано на государственное расследование, в кармане варжапета Каро была найдена целая пачка бумаг, написанная рукой Мазута Амо. И не будь уездного начальника, который скрыл это дело, Мазут Амо ныне был бы в Сибири, сгнили бы там его кости...
Однако, несмотря на столь широкую популярность и положение Мазута Амо, был все же момент, когда его контора, как «центр наирских дел», чуть было не уступила свое первенство какой-то лавочке, находящейся на Александровской улице, на вывеске которой были изображены ружье, два бегущих зайца, лошадиная подкова и втиснутая в нее голова — не то лошадиная, не то собачья. Посредине упомянутых выше изображений значилось по-русски: «Магазин «Охота» Ншан Маранкозян». Эта замечательная вывеска была прикреплена на фронтоне лавки; с правой и левой же сторон широкой витрины были прикреплены две другие вывески, на которых хотя и не было изображений, но была надпись на армянском языке: «Продаю различные охотничьи» — значилось на одной, и «Товары Ншан Маранкозян» — на другой. Вот эта ничтожная лавочка «продавца охотничьих товаров» Ншана Маранкозяна и хотела в одно время конкурировать с конторой Амо и стать... центром наирских дел. Смешно, не правда ли? Но неблагоразумная затея Ншана Маранкозяна, как и следовало ожидать, закончилась полным крахом, и подобный исход дела для Ншана Маранкозяна был довольно трагическим... Постоянное посещение товарищей-революционеров и деловые совещания в конце концов в корне расшатали финансово-экономическую основу Ншана Маранкозяна: нельзя же было в самом деле собирать людей и кормить их пустыми до было выказать и известное гостеприимство, ни принято во всех политических клубах всех цивилизованных стран: чашка чаю, фунта два винограду, водки или вина, а иной раз, разнообразия ради, и две коньяку. Финансы Ншана Маранкозяна могли им убрать натиск товарищей-революционеров не больше. В течение лишь одного месяца его лавочка могла ютиться высокой чести быть центром наирских дел пусти месяц Ншан Маранкозян с болью в сердце, к вящему удовольствию Мазута Амо, был вынужден продать— хотя, говорят, и ничего не осталось у него там продажи,— и выехать в Болгарию с тем, чтобы всем по посвятить себя там революционной деятельности. Нине же, хотя вывески все еще красуются на прежних местах, лавка способна вызвать только разочарование того, кто, глядя на вывески, вздумал бы войти в нее купить охотничьи предметы.
Вошедший в эту замечательную лавку увидит: прежде и с его прилавок, тянущийся от одной стены до другой и не оделяющий лавку на две неравные части, а по другую сторону прилавка, лицом к посетителю, поставленных рядом — жестяного китайца со щитом, жестяного австрийского солдата, выкрашенного в зеленый цвет, тоже со щитом, жестяного аскера со щитом и ряд других подобных же существ, опять-таки жестяных и со щитами. Далее посетитель увидит: с потолка над головами на тоненьких им точках свешиваются разноцветные яйца и спички. По учитель увидит декорацию, установленную в глубине у противоположной стены и представляющую собою лес; огромный граммофон, стоящий на столе; круглый лотерейный стол с дешевеньким мылом, солонками и прочими мелочами... Для понимания всего сказанного надобно
мать, что в имевшей столь замечательное историческое прошлое лавке Ншана Маранкозяна ныне основано учреждение, именуемое «тиром». Основал его брат известного уже нам Аршака из Битлиса, вернувшийся из Америки, Манук из Битлиса. Это — последняя новинка, последняя американская новинка в ряду новостей, выше перечисленных нами. По воскресным дням собирается
очень много почтенных горожан и занимаются они ищу возвышающей игрой в счастье. По ночам же некоторые из учителей приходской школы, сапожник
Симон, гробовщик Енок, Телефон Сето и ученики старших классов реального училища здесь состязаются в карты.
Проходя мимо этой лавки, Амо Амбарцумович — Мазут Амо всякий раз испытывает горькое чувство человеколюбия. Он вспоминает Ншана Маранкозяна и жалеет людей. И этот несчастный, жалкий, неотесанный житель Вана хотел тягаться с ним, Амо Амбарцумови- чем!.. Кто был тот и кто — он, представитель «Света», Мазут Амо!.. Делая это сравнение, Амо Амбарцумович обычно вспоминает, сам не зная почему, жену уездного начальника, Агриппину Владиславовну, и его сердце тает от приятного тепла, словно рафинад в стакане чаю. «Трудно тягаться с Мазутом Амо, очень трудно»,— думает он.
И в самом деле, к чему было тягаться с ним? Он — ближайший друг уездного начальника, врача, Осепа Нариманова, генерала Алеша и пр., и пр., и пр. видных и влиятельных в городе персон. Наконец, он председатель Местного Комитета и даже — представляете вы себе? — Центрального Комитета, хотя об этом уездный начальник ничего не знает и не подозревает... Да если бы даже и знал — что мог он с ним сделать? Плохое дело — связаться с Амо Амбарцумовичем. Уездный начальник, как человек умный, не может же не понимать этого. А ведь он еще представитель нефтепромышленного общества «Свет». Нефть же, как известно, не «охотничьи товары», чтобы быстро иссякнуть: покуда он жив и держится город Баку, контора Амо Амбарцумовича будет «центром наирских дел». Ведь, в конце-то концов, из его, Амо Амбарцумовича, конторы раздастся первый «привет свободным наирянам», когда рассеется вековой мрак с лика Наири и воспрянет народ!..
Такие именно мысли приходили в голову Амо Амбарцумовича — Мазута Амо всякий раз, когда он проходил мимо бывшей лавки Ншана Маранкозяна.
Но, кажется, уж достаточно поговорили мы о значительных и незаметных центрах наирского города. Если бы мы стали говорить обо всех более или менее бросающихся в глаза центрах, то, во-первых, рассказу нашему не было бы конца, во-вторых, подобно т. Вародяну, мы бы перед злополучным вопросом о том, почему ж», наконец, не может считаться центром хотя бы духан пира Арзуманова или же известная кофейня Телефона ( по, на вывеске которой по-армянски значится:
КОФЕ, ЧАЙ, СТОЛОВАЯ СЕДРАК ФАЛЯН
Оставим центры и перейдем к обыденной жизни города.
Как и всюду на свете, так и в этом маленьком наирском городе ранним утром, чуть свет, выходит наирянин- лавочник — скажем, Карапетян или Мартиросян — из дому и идет на работу. Торговля в городе сосредоточена на Лорис-Меликовской улице, где в два ряда, бок о бок, тянутся далеко-далеко до вокзала низенькие одноэтажные лавочки. Это наиболее оживленная улица города и, как таковая, наиболее пыльная и грязная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19