… Ну и подвалы! Ох как я их ненавижу! А у ва
с, Саша, в Генеральной, ну, там, на Дмитровке, тоже подвалы имеются?
Ц А черт их знает, не интересовался. У нас же все-таки не Лубянка. И даже не
Петровка, тридцать восемь.
Ц Это ты про пыточные, что ль? Где их нет!… Ц Сукромкин помолчал, словно к
чему-то прислушиваясь, а потом снова заговорил, но гораздо тише и с долгим
и паузами: Ц Чего-то вспомнился вдруг Сенька-мокрушник… Был такой блатн
як-отрицала, ты вряд ли помнишь… Добрый малый был. Цветы комнатные на хазе
своей держал. А еще три кошечки у него жили. Мурка, конечно, Барсик и еще как
ой-то, забыл… К вышке его приговорили, а он сбежал. Очень у него это хорошо п
олучалось, он и сам ловкий был такой, проворный, как кошка. И вот так три раз
а, не поверишь, уходил. А в последний мы его в таком же вот подвале брали… Не
т, точно газом пахнет!…
Ц Да не чувствую я ничего, успокойся, Василь Васильич… А дальше что было?

Ц А чего? В Бутырке, в камере у себя, взял да и повесился. Как раз под Новый г
од. Уж теперь и не вспомню какой… Давно. Ему дружки вместе с гревом деньжат
подкинули, так он на все гроши у того же конвойного веревку купил. И мыла х
озяйственного. Здоровый кусок. А на нем только раскрытых пять мокрых дел
висело. И столько же Ц по подозрению. Вот, Саша, а ты говоришь: фикусы там вс
якие, гортензии, кактусы-мактусы… Все он, говорили, беспокоился о своих цв
еточках и кошечках. Даже марухе своей писал в записочках названия каких-
то специальных удобрений, которые тогда и достать-то можно было разве чт
о на черном рынке.
Ц А повесился почему? Может, не сам? Помог кто?
Ц Не-е, сам. Загрустил отчего-то. Ну ты ж понимаешь, Саша, они, блатные, все п
сихопаты. А эта маруха то ли изменила ему, то ли цветочки перестала полива
ть. Или, вполне возможно, кошек его разогнала. Разные тогда мнения были. Да
и плевать, в общем, кому какое дело? Все равно бы не жил он…
Ц Не жил, это точно, Ц подтвердил Турецкий. Ц А что маруха?
Ц Маруха-то? О-о! Это серьезное дело, Саша. Девка красивая была. Такая вся и
з себя Ц не дай боже! Прямо высший класс! Хоть в «Огонек» на обложку! А так-
то вообще она наша была, мы ее, еще когда он на воле бегал, завербовали. Майо
р Смагин был такой, не помнишь?
Ц Нет.
Ц Ну и правильно, это раньше тебя было. Ох чего он с ней вытворял! Любовниц
ей у него была… Здоровый такой мужик! Умный… Известный опер. Ему потом бла
тные особую казнь устроили. Ему и ей, обоим, стало быть… Даже вспоминать ст
рашно. Я тебе потом, если пожелаешь, расскажу. Только не здесь, не в темноте
… Вот же инструкция проклятая!
Ц Чего это ты?
Ц Да я все про курево… Понимаешь, если рот дымком не прополощу, прямо, каж
ется, подохнуть могу! Чего, не веришь? Да я после того сердечного приступа
только куревом и лечусь.
Ц У тебя что, сердечный приступ был? А почему я не знал? Когда?
Ц А еще прошлой весной, в апреле… Да ты, Саша, не бери в голову.
Ц Не понимаю, почему Грязнов ничего не сказал.
Ц Ну а если б сказал, так что? Ты бы меня на задание не взял? И все апрель. Хор
оший месяц, с одной стороны, теплый, травка из земли лезет. А мне постоянно
не везет именно в апреле. В позапрошлом году на мине подорвались. Возле Ат
агов, в Чечне. Вот так осколочек прошел, еще б чуточку… А Борьку Малышева…
Помнишь ведь Борьку-то?
Ц Не помню…
Ц Да должен был знать… Во-от, а в прошлом, значит, приступ. И так прихватил
о, ну, думаю, теперь-то уж точно Ц кранты! Даже завещание решил написать.
Ц Да ладно тебе! Ц улыбнулся в темноте Турецкий. Не такой уж и абсолютно
й, как казалось поначалу. Как-никак, а силуэт Василия Васильевича, прислон
ившегося к бетонному столбу спиной, он уже худо-бедно различал. Почти при
зрачный, рассеянный свет шел неизвестно откуда. А может, это он просто отр
ажался от побеленных бетонных стен подвала, и источник его был где-то в ст
ороне, куда не достигал глаз.
Ц Ты не улыбайся, Саша, Ц шутливо пригрозил пальцем Сукромкин. Ц Стал с
очинять, ей-богу, хоть и говорят, что это Ц дурная примета. Специально нот
ариуса вызвал. Представляешь, Турецкий! Нотариус Ц это в мои-то годы! При
ходит в палату… Да-а… Сама бабочка в полном, понимаешь, соку, спелая: ну тро
нь пальцем Ц так прямо соком и брызнет! Садится она рядом с моей койкой, а
я и пальцем пошевельнуть не могу, не то что там мысли какие! Эх, думаю, где мо
и семнадцать лет? Где мой черный пистолет? Помнишь, как там у Высоцкого? Гл
яжу на ее ножки, и все у меня, Саша, дрожит. Она авторучку сует, чтоб подпись
сделать на завещании, а я удержать ее не могу… Гляжу на ее ножки и совсем с
ебя не чую. Она мне: «Ставьте, Ц говорит, Ц свой автограф», а я все смотрю и
думаю: эх, милая, дал бы Господь сил, я б тебе сейчас такой автограф постави
л, что ты у меня тут до потолка бы прыгала! Переживаю я эти грешные свои, зна
чит, мысли, на нее гляжу и вдруг вижу, что она почему-то краснеть начинает! Б
удто краска в лицо ей хлынула! И коленками заерзала, а чулочки-то ее как за
скрипели!… Аж застонал я от проклятого своего бессилия…
Ц Ну, Василь Васильич! Ц восхитился Турецкий. Ц И ты это все, что называ
ется, на смертном одре?!
Ц А чего, разве ж не мужик был? Да-а… Ну дак как, думаю? Все теперь, полностью
опозорился перед красивой бабенкой-то! Хорошо еще, один в той палате лежа
л. Да вот она еще рядышком сидела и ножками сучила да глазенками своими бы
стрыми все по сторонам зыркала. А то ну прямо стыд, да и только! И тогда она,
Саша, Ц ты можешь мне не верить, но вот те крест, как на духу! Ц наклонилас
ь ко мне совсем близко и одними губами шепчет: «Что ж ты, мол, милый, помират
ь-то собираешься, когда тебе жить да жить? Тебе, Ц говорит, Ц долго еще на
с радовать!» А сама вдруг горячей своей ладошкой-то под одеяло мое шмыг! Т
уда-сюда, нашла-нащупала… А я, клянусь тебе, чувствую всем естеством, как ч
то-то во мне шевельнулось и приподнимается, силы то есть откуда-то берутс
я! Да. Словом, никакого тогда я ей автографа, само собой, так поставить и не с
мог, да она и не обиделась, что зря со мной время только потеряла. Поняла ж м
ое состояние. Сказала на прощание, что, по ее убеждению, нет у меня необход
имости составлять завещание. И ушла. Ладошкой своей ласковой помахала та
к и Ц покинула. А я с того самого дня резко на поправку пошел. Видишь? А ты г
оворишь!… Это она меня к жизни и повернула.
Ц Да я-то как раз ничего и не говорю. А после хоть встретились?
Ц Ну как же не встретиться? Нашел я ихнюю контору, зашел. При форме там, ну,
этих Ц цацках всяких. Она меня увидала и прямо засветилась вся. Расспраш
ивать стала, как то, другое. Про здоровье. Я говорю, что исключительно ее за
ботами ни на что не жалуюсь. А она мне: это как же надо понимать? Ну, я как бы с
тесняюсь, народу-то у них там много всякого, говорю, что неплохо бы встрет
иться, чтобы потолковать насчет здоровья, как? И по глазам ее вижу, что она
не против, но при всех стесняется. Сказала, чтоб подгреб часикам к семи.
Ц А здоровье что, в самом деле поправилось?
Ц Так вот я ж и говорю. В смысле Ц ей. Мол, проверить бы, как оно все складыв
ается, ее-то молитвами. Очень ей это понравилось. И пока тянулось рабочее
время, я к нашему с тобой дружку. Угадай с трех раз кто?
Ц Славка, что ли?
Ц Ну конечно, он, а кто же еще. Встреча у меня, Вячеслав, говорю, намечается.
Конспиративная. Так что, мол, желательно бы. Ну он посмеялся маленько. Толь
ко и спросил: кто? Я ему про нотариуса в двух словах и изложил. Забрал ключи
и Ц бегом. А он мне вдогонку: там, в холодильнике, если понадобится, так мож
но. Ну привез я ее, в холодильник залез, коньячку достал, водички, конфетки
там всякие… Словом, сам понимаешь Ц на скоростях. Как в ранней молодости.
Ах, думаю, грех совершаю, перед собственной старухой неудобно! Но дело-то
вишь какое получилось. Выпиваем мы маленько Ц исключительно для развяз
ности. Чтоб неловко себя не чувствовать, я ж ей, этой Леночке, в папаши годи
лся. А она, смотрю, ничего, свободно себя ведет. То-се! Выбрал я один момент, к
огда у нас все получилось отлично, и спрашиваю: «А почему ты так и не стала
завещание составлять? Разве только в моей подписи было дело? Я ж, Ц говор
ю, Ц знаю, что можно свидетелей пригласить, протокол соответствующий со
ставить». А она хохочет! «Как, Ц говорит, Ц в глаза твои заглянула, как ув
идела пламя в них, а после рукой проверила, так сразу и поняла, что ты лишне
е затеял. Будешь, Ц говорит, Ц жить. Так чего ж тогда попусту?» Ну, в общем,
натешились мы с нею, и такая у меня к ней благодарность в душе возникла! Сл
овами не описать, Саша. Доставил я ее домой, к подъезду. Там, в темноте, поцел
овались мы на прощание. А она и говорит: «Вот, мол, и все, и спасибо тебе, хоро
ший ты человек». Я сразу понял, что попрощались. И настаивать не стал. Да и н
езачем. Неправильно это было бы. И знаешь, еще о чем подумал?
Ц Интересно.
Ц О том, Саша, что не дай бог в самом деле Ц старость! Лучше закрыться в ка
бинете и пулю… Чтоб сразу!
Ц Ну это уж нет! Ц бодро возразил Турецкий. Ц Тут я не согласен. У меня мн
ение твердое: если что, то исключительно по делам чести. А так… извините.
Ц Наверное, это правильно. Честь Ц оно само собой. Вон вспомни, сколько у
нас их было? Которые клялись на рельсы ложиться, а? Ну и что? Лег хоть один?
Ц Про этих я и говорить даже не хочу! Такие, как они, не стреляются, Василь
Васильич.
Ц Ну да, как и те, кого мы сегодня ждем?
Ц Это точно!
Если рассуждать по-честному, то Турецкий был не особенно уверен, что те, к
ого «они сегодня ждали», вообще придут. Была надежда, что клюнут на ту нажи
вку, что подбросил им Турецкий. Вот поэтому и сидели они с майором Сукромк
иным, время от времени, будто нечаянно, притрагиваясь ладонями к рукоятк
ам заткнутых за пояса «макаровых». И сторожили дверь, которая вела Ц это
уже точно знал Турецкий Ц из данного подвала в хранилище коммерческого
банка «Атлант», где, по идее, должны были находиться секретные материалы,
определявшие в последнее время весьма сложные взаимоотношения бывших
компаньонов, а нынче заклятых врагов: президента «Атлант-универсала» Ра
фика Магомедовича Кармокова и генерального директора частного охранно
го предприятия «Центурион» Георгия Дмитриевича Остапенко, в прошлом Ц
генерал-майора КГБ.
И этим двум свирепым хищникам было отчего в буквальном смысле пытаться з
амочить друг друга. На кону, как всегда в уголовном мире, стояла вполне реа
льная сумма в восемьсот миллионов долларов, которую российское правите
льство, через «атланта» господина Кармокова, выделило целевым назначен
ием на подъем экономики разрушенной Чечни. А «Центурион» господина Оста
пенко обеспечивал транспортировку и охрану груза, который так и не дошел
до получателя, ибо бесследно растворился в офшоре соседней Ингушетии. П
артнеры обвиняли друг друга. Счетная палата не могла обнаружить никаких
концов. А те, кто в своем старании приближались к этой тайне, пытаясь нащуп
ать хотя бы кончик ниточки, просто исчезали. Как исчез, будто сквозь землю
провалился, советник юстиции Потапчук. Либо их расстреливали киллеры по
подъездам, как это случилось с журналистом Евгением Арбузовым. Или сбива
ли «случайной» машиной, которая потом нашлась в двух кварталах от места
происшествия, как случилось со следователем Генпрокуратуры Иваном Кол
осовым. Либо… либо… либо… Этих совсем неслучайных жертв было слишком мно
го, чтобы не видеть самого главного: смерть грозит всякому, кто приближае
тся к тайнам банка «Атлант» или ЧОПа «Центурион».
Все это достаточно хорошо знал «важняк» Турецкий, хотя майора Сукромкин
а он посвятил перед выходом на задание лишь в самое необходимое…
Медленно тянулась апрельская ночь. А тех, кого ожидали, все не было. Иногда
Василий Васильевич коротко подсвечивал свои часы фонариком и тихо назы
вал время: «Четыре прошло… А теперь Ц шестой, пятнадцать минут…»
Самое бандитское время утекало, с точки зрения двоих, сидевших в засаде, п
росто бездарно. И о чем они там себе думают?! Ведь через какие-нибудь три ча
са начнется смена охраны в банке. А сейчас самый сон. Вон даже Василий Васи
льевич и тот постепенно стал умолкать. Бормотал все тише. Стал рассказыв
ать про какую-то новую бабу из Пензы, куда его однажды забросила командир
овочная судьба. Но рассказывал он словно самому себе, и Турецкий слушал н
евнимательно. Напрягать слух не хотелось. Да и самого тоже в сон клонило…

А Сукромкин продолжал невнятно бормотать:
Ц Какая-то, понимаешь, у нас гребаная проверка, грязь и серость, а тут она
Ц лепесток, а! У меня жена и двое детей Ц дочка с сыном. Бросать Ц карьера
к черту! Не уходить Ц с ума свихнусь… Вот и думаю: карьера или счастье?…
ЧтоЦ то Василий Васильевич зациклился на этих своих бабах, подумал Туре
цкий. Наверняка пунктик у него появился.
Ц Но ты ж и сам понимаешь, Саша, что баба Ц она в конечном счете и есть баб
а. Уж и насмотрелся я на них, а все тянет. Счастье-то понятно какое: иллюзори
я. Тут, к примеру, просто вздрючить Ц мне уже мало. Как говорил мой бывший н
ачальник Коля Галушкин Ц экзистенция. А с другой стороны Ц карьера. Гру
бое слово. Только ведь вовсе и не карьера меня удержала, а дело. Что ж, думаю
, ты за мужик будешь, если без дела, а?… Тихо! Ц вдруг внятно прошептал Сукр
омкин и напрягся. Ц Идут!…
Турецкий вмиг потерял всякий сон, напрягся, но ничего не услышал. И едва хо
тел ответить, как почувствовал на своих губах пропахшую табаком, жесткую
ладонь майора. И сразу рука невольно потянулась к животу, к теплой рукоят
ке пистолета.
Прошло не меньше минуты, когда и до слуха Турецкого донеслось осторожное
шарканье ног. Шли как минимум три человека. Шли они молча. И целенаправлен
но. То есть, иначе говоря, знали, куда и зачем двигались.
Турецкий не услышал, а увидел, почувствовал кожей, какое движение сделал
Сукромкин. Тот сперва пригнулся, а затем так же неслышно распластался на
бетонном полу, отставив левую руку далеко в сторону. Сам Александр Борис
ович плотнее прижался к стенке квадратной колонны с другой стороны, откр
ыв себе справа поле обзора.
Бронированная дверь находилась там, и к ней, словно тени, чуть шаркая подо
швами, двигались три полусогнутые фигуры. Они остановились около двери,
точнее, в том месте, где она должна была находиться. Но в темноте ее видно н
е было. А сами фигуры различались теперь лишь благодаря непонятным колеб
аниям воздуха в этом подвале. Что-то стало позвякивать, видно, пытались на
йти ключ. Свои же люди! Поди, еще недавно могли служить в охране этого само
го банка. До той поры, пока хозяева не рассорились и охрана не перешла к др
угому ЧОПу, которое называется «Стрелец-98». По сведениям Турецкого, дирек
тором «Стрельца» стал Вадим Баранов, бывший заместитель Остапенко. И тут
тоже бывшие соратники стали врагами. А когда Московская городская проку
ратура возбудила уголовное дело против директора «Стрельца» в связи с н
айденными, по чьей-то определенной наводке, в его автомобиле двумя незар
егистрированными пистолетами иностранного производства, ну и прочим
Ц по мелочи, тот вдруг дал показания против своего бывшего начальника. М
ожно только догадываться, какие шаги предпринял бывший бравый чекист, от
ставной генерал Остапенко. Но обвинения с Баранова почему-то сняли, дело
прекратили, материалы срочно отправили в архив, а самого Баранова выкину
ли в прямом смысле из Бутырок на волю. Но домой он так и не доехал. На следую
щее утро его обезображенный труп был найден в районе Митина. Хотя кварти
ру он имел в Теплом Стане…
Теперь «Стрельцом» руководит некто Игорь Дмитриев, сведения о котором с
амые расплывчатые. Но при всем при том пока ясно одно: те, которые возились
у бронированной двери в банковское хранилище, не служили в «Стрельце». Э
то были, скорее всего, и на это очень надеялся Турецкий, конкуренты из «Цен
туриона».
А они, между прочим, совсем осмелели. Даже зажгли сильный фонарь и, бегло п
роведя лучом вокруг и ничего не обнаружив, положили его на пол так, чтоб он
осветил им дверь. Отличные получились мишени!
Подобравшись и приняв удобную для стрельбы позу, Турецкий легко шлепнул
ладонью по колонне, привлекая внимание Сукромкина, и, выставив перед соб
ой «ствол», громко скомандовал:
Ц Внимание! Вы окружены! Оружие Ц на пол! Лицом Ц к стене!
И тотчас одна из освещенных фигур у двери, ринувшись в сторону, исчезла за
такой же бетонной колонной, за которой прятались Турецкий с Сукромкиным
. А следом грохнул выстрел. Пуля выбила бетонную крошку над головой Алекс
андра, и осколки больно брызнули в лицо.
1 2 3 4 5