А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

В одном из боев его серьезно ранило. Сильная контузия. Матвей попал в плен, потом в концлагерь. Он точно бы погиб, но на него обратило внимание лагерное начальство.
— Чем же он их очаровал?
— После контузии у Матвея открылись удивительные способности. Может, сказалось долгое общение с вашей бабушкой, может, еще что… Он научился исцелять головную боль, усмирять нервные припадки. Наложением рук, что ли.
— Зачем немцам лечить головную боль наложением рук? — рассмеялся Павел. — У них хороших лекарств много. И во время войны армия прекрасно снабжалась медикаментами.
— Справедливо, — согласилась Катя. — Только надо учитывать специфику эпохи. В то время вся немецкая элита оккультизмом занималась. Собственно, у нацизма вся природа оккультная. Общество «Туле», «Аненербе», поиски Грааля, копья великого Зигфрида и так далее. Об этом много сейчас написано… Наверное, читали?
— Случалось, — ответил Павел, из осторожности поскромничав: дело в том, что в Ордене им на эту тему преподавали специальный курс.
— Ну вот. Значит, помните, что алхимия и черная магия также входили в круг интересов верхушки Третьего рейха. Так что мигрени Матвей лечил недолго. Как-то в их лагерь приехал большой чин. Не кто-нибудь, а сам полковник СС Вольфрам Сивере, генеральный директор научного института «Аненербе», один из тех, кто был казнен позже по приговору Нюрнбергского суда. Перед казнью ему дали возможность вознести тайные молитвы. Отдав свой долг неведомому культу? Сивере хладнокровнейшим образом сунул голову в петлю. Многие полагали, что он вообще не человек. Так вот, именно Сивере забрал Матвея из лагеря с собой, предварительно подвергнув его каким-то изуверским испытаниям. Для чего Сабуров был ему нужен, неизвестно. С того момента следы Матвея теряются. Был ли он у Сиверса до конца войны или переходил к кому-то еще, чем занимался — тайна, покрытая мраком. Но выучился, судя по всему, многому…
— Почему вы так думаете?
— Есть причины. Когда советские части вошли в Германию, Матвею скрыться не удалось, хотя он наверняка пытался это сделать. Во время бомбежки Сабуров был тяжело ранен. Раненого его наши и подобрали.
— Погодите, кажется, я догадываюсь, что было дальше, — подался вперед Павел. — В числе прочих военнопленных его этапировали в СССР?
— Естественно. Потом долго разбирались — кто таков, зачем сдался в плен, почему не пытался бежать… Обычная история. В деле есть протоколы допросов Матвея. Следователь отмечает, что подсудимый упорно молчал, точнее, повторял одно и то же: работал в подсобном хозяйстве у немцев, пас скот, выращивал пшеницу. Дали ему в итоге десять лет — стандартная норма. Отсидел он из них семь, попал под амнистию. На зоне известной личностью был. Его не только заключенные, но и начальство побаивалось. В уголовные авторитеты, правда, не выбился, потому что к этому и не стремился, урок презирал. В пятьдесят третьем великий вождь и учитель умер, и Матвей вернулся в Глинск совершенно другим человеком. Ничего общего с тем, прошлым, Матвеем у него не было. Если что и осталось в нем светлого, человеческого, так это любовь, или, скорее, воспоминание о любви к Карасевой. Пришел, а у нее дочь растет, замужем побывала, хоть и недолго. Матвей к ней попытался пристроиться, да только ничего не вышло. Неизвестно, что между ними произошло, — одни говорят, ссора, другие утверждают, что она его выгнала, едва на пороге увидала… В общем, Матвей дом продал и переехал куда-то за город. Только, похоже, бабушка ваша его раскусила.
— Раскусила? В каком смысле? Катя отвела взгляд, уставилась куда-то в угол. Казалось, она взвешивает слова, прежде чем ответить на вопрос своего собеседника.
— Понимаете, Павел, — наконец решилась она. — Матвей был намного старше Анны. У него до войны уже была семья.
— Мне говорили. Лет пятнадцать, а то и двадцать у них с моей бабкой была разница. И что в этом позорного? От кого он прятался в глуши? Город у вас небольшой, все как на ладони.
— А вот представьте: пятнадцать или двадцать лет разницы плюс немецкий концлагерь плюс ранение и контузия, потом наши места не столь отдаленные… Человек после таких испытаний должен стариком выглядеть.
— А Матвей?
— А Матвей такой же, каким и до войны был. Статный, сильный, ни одного седого волоса. Люди поражались, как он сохранился, а Карасева сразу сообразила, в чем секрет его молодости.
— И в чем же?
— Ну, как? — Брови Кати изумленно поползли вверх. — Вы же только сегодня читали про упырей… Кто пьет кровь живого человека, тому передается чужая жизнь и чужая молодость, так и Матвей.
Павел откинулся на спинку стула.
— И вы в это верите? Вы же образованный человек, Катя!
— Не верила. До тех пор, пока с документами не ознакомилась. Да и что вокруг делается, вижу, не слепая.
— Вы хотите сказать, что Матвей продал душу дьяволу?
— Дьяволу, черту, Вельзевулу, Воланду… Слов много, а смысл один. Важно, что ваша бабушка это поняла.
— И Матвей, как я догадываюсь, стал ее врагом? — уточнил Павел.
— Сказать, что они открыто враждовали, нельзя. Но втайне…
— В чем это выражалось?
— Например, вашей бабушке неоднократно предлагали сотрудничество спецслужбы. Она иногда соглашалась, иногда нет.
— В этом, мне кажется, нет ничего зазорного, — пожал плечами Ткачев. — На Западе многие так поступают. Если человек обладает сверхспособностями, естественно, что государство стремится использовать его дар в своих интересах.
— Это хорошо, если цели у государства благие, — отозвалась Катя. — А если нет…
— Ее склоняли к доносам на клиентов?
— Это далеко не самое страшное, — усмехнулась девушка. — Анна Карасева умела насылать порчу. Ее пытались заставить устранять очень высокопоставленных персон. Но она отказалась.
— Что ж, достойно уважения, — не удержался от комментария Павел.
— Ее многие уважали, хотя толком никто не знал, куда ее возили по ночам. Думали, что лечить городское руководство. Когда же Карасева заартачилась, там, наверху, обратились к Матвею.
— И он оказался более предприимчивым?
— И насколько! Вероятно, ему не хватало лишь старта, некоего толчка. Скоро Сабуров в такие генералы вышел, что у кого угодно бы дух захватило. Хотя чинов официальных не имел, шитый золотом мундир или там ордена за заслуги не носил. Карасева пыталась по-своему противостоять ему, но куда там. На его стороне стояла огромная государственная машина… В общем, в итоге он натравил кого надо на Карасеву. Ломать ее начали с детей…
— Да, мои родители погибли во время автомобильной аварии…
— Похоже, авария эта была не случайной. Однако, несмотря на горе, Анна Антиповна не сдалась. Тогда Матвей взялся за нее как следует.
«Выходит, именно этому человеку я обязан тем, что остался сиротой и вырос в чужой стране, — подумал Павел и тут же сам себя оборвал: — Вот это да! Как быстро я стал называть Англию чужой страной! А ведь еще не далее как два дня назад… Ладно, проехали. Надо со здешними парадоксами быстрей кончать — и к родным пенатам…»
— Что же произошло потом? — спросил он у Кати.
— Ничего. Карасева бесследно исчезла. Куда — неизвестно. Да ее особенно никто и не искал…
— А Матвей?
— Он еще долго жил в городе. Такой же молодой и холостой.
— Неужели не женился? — не поверил Ткачев. — Вроде мужчины в цене после войны были.
— Мужчины всегда в цене, — обворожительно улыбнулась Катя, и Павел с удовольствием отметил про себя, что зубки у нее ровные, а на щеках, когда она улыбается, появляются очень даже симпатичные ямочки. — Но вы правы. Матвей себе подругу жизни так и не выбрал. Он вообще жил очень уединенно. Детей у него тоже не было, даже от первого брака. И вот тут-то мы и доходим до самого интересного.
— Ого! Еще интереснее, чем было?
— Думаю, да. Матвей взял из детдома приемного ребенка. Не знаю, тоска его заела или он кому-то дар свой темный уже тогда захотел передать… Упорен в этом был, говорят, просто жуть. Все бумаги собрал, все разрешения. Чтобы официально было. Приглядывался к детям долго. Воспитатели рассказывали, придет, сядет в углу — и молча исподлобья наблюдает.
— И кого же он в итоге выбрал?
— Девчонку одну, сироту. Матвей удочерил ее, обучил всему, что знал, и умер.
— Как же он умер? Он же не мог умереть обычной человеческой смертью, вы мне сами только что сказали! — удивился Павел.
— О, это отдельная история, — усмехнулась Катя, поднимаясь со стула и глядя, как Павел расплачивается за обед. — Пошли, на обратном пути расскажу.
Ткачев спрятал бумажник, распахнул перед девушкой дверь и пропустил Катю вперед, не без удовольствия отметив крайне соблазнительные особенности стройной фигурки — тонкую талию, лебединую шею…
— Так вот, Павел, завершая наш экскурс в историю города Глинска, — бодро сказала Катя, шагая по разогретому полуденным солнцем тротуару, — скажу вам, что умер Матвеи очень интересно.
— Я весь внимание.
— Дело в том, что между вашей бабушкой и Матвеем не так все просто было.
— Я понимаю…
— Нет, я о другом. Думаю, у Карасевой было что-то, что Матвей страстно стремился заполучить и ради этого не остановился бы ни перед чем… Нашли же Матвея в лесу — упал в волчью яму, прямо на острые колья, которые торчали на дне. В кармане у него была найдена то ли записка, то ли карта с точным указанием этой волчьей ямы, причем написанная явно не им. Никаких других улик не нашли, потому произошедшее сочли несчастным случаем и дело закрыли.
— И что же в этой смерти странного?
— А то, что записка была написана рукой вашей бабушки, Анны Антиповны Карасевой, и колья на дне этой ямы были сделаны не из дуба или там ольхи, а из осины.
— А это откуда известно?
— Из протокола. А насчет осины — я сама туда ходила. Яма эта там до сих пор есть. Сгнило все, конечно, но кое-какие следы сохранились. Павел присвистнул.
— Так вы хотите сказать…
— Да, именно это и хочу. Яма была западней. Анна Антиповна точно все рассчитала. Она знала, что Матвей будет искать вещь, принадлежащую ей, и оставила карту или схему того, где она спрятана. Карту, как водится, поместила в яйцо, яйцо в утку, утку в зайца и так далее, чтобы Матвей, добыв карту, поверил что она настоящая. По крайней мере я бы именно так поступила.
— А когда колдун пришел к указанному месту, его поджидал сюрприз? — подхватил Павел, недоумевая, как он сам раньше не догадался.
— Конечно. Все проще простого. И концов не найдешь.
— Действительно, — усмехнулся Павел, на минуту представив, как какой-нибудь местный Пинкертон делает подобный доклад перед милицейским начальством. Психушка — минимум, на что он мог бы рассчитывать сразу после его окончания.
— Катя, можно, я сам эти дела почитаю? — не выдержал Павел, заметив, что они уже подошли к дверям библиотеки.
— Не верите? — задорно рассмеялась девушка. — Сейчас принесу. Они теперь в открытом доступе.
— И многие спрашивают?
— Есть кое-кто. Воспитанница Матвея интересовалась. На дом ей возили. Что удивительно, оба дела она вернула. Я сама опись документов составляла, там ничего не пропало. Идите в читальный зал. Я мигом.
Катя поспешила в хранилище, но по пути остановилась, обернулась и смущенно заулыбалась.
— И спасибо за обед, Павел.
Скоро Катя притащила два аккуратных скоросшивателя и оставила Павла наедине с личными делами Анны Карасевой и Матвея Сабурова. Ткачев углубился в чтение. Он листал материалы, не отрываясь, и спохватился только перед закрытием, когда в библиотеке погасили верхний свет, а к его столу снова подошла Катя.
— Закончили? Убедились, что я ничего не насочиняла?
— Да, Катя. Спасибо за помощь. Позвольте я провожу вас. Вы далеко живете?
— Да нет, не особенно. Минут двадцать пешком. Давайте я отнесу материалы в архив, и потом мы свободны.
Они под руку вышли на улицу. Теплый летний вечер только опускался на Глинск. Робкие сиреневые сумерки намечались над горизонтом, и в воздухе застыла умиротворяющая тишина. Город собирался на покой. Истомившиеся за день говорливые бабульки в платочках и ситцевых юбках уже поднимались со своих лавочек в уютных двориках, а непреклонные мамаши тащили упирающихся, перепачканных уличной пылью детей домой ужинать. В густой листве деревьев умолкли птицы, а солнце, ленивое, оранжево-розовое, плавно клонилось к закату, готовясь упасть в прозрачную пелену перистых облаков на горизонте.
То ли очарованный красотой окружающего пейзажа, то ли просто оттого, что ужасно не хотелось тащиться в гостиницу с тараканами, Павел решил попытаться продолжить интересное знакомство.
— А скажите мне, Катя, — с «тэйлоровской» улыбкой на устах начал он, — где в Глинске можно приятно провести вечер? Предположим, в кино сходить, в баре посидеть, в боулинг сгонять?
Катя заинтересованно улыбнулась.
— Все можно. В одном и том же месте. Развлекательный центр «Сатурн». Вам так объяснить или проводить до дверей?
— Честно говоря, я рассчитывал, что вы составите мне компанию, — объявил Павел.
— Вот как?
— Конечно. Вы столько для меня сегодня сделали, так помогли мне продвинуться в моих… э-э-э… изысканиях. Я хотел бы вас отблагодарить. Просто по-дружески.
— Ну раз по-дружески, тогда пойдемте.
Катя развернулась в противоположную сторону и зашагала вниз по улице — вдоль висящих в пыльных двориках чьих-то цветастых простыней, вдоль унылых однообразно желтых двухэтажных зданий довоенной постройки и лениво облаивающих кого ни попадя дворняг, коротающих время в придорожных зарослях лопухов.
— Кстати, «Сатурн» принадлежит Ларисе Кирьяш, воспитаннице Матвея, о которой я вам сегодня рассказывала, — обернулась к Павлу Катя, окончательно войдя в роль экскурсовода. — В общем-то почти все, что приносит в Глинске солидный доход, принадлежит ей. Исключительно удачливая бизнес-леди.
— Надо же, а я собрался было спросить, что стало с несчастной сиротой после смерти Матвея.
— Теперь она уже не несчастная сирота. Совсем наоборот.
— Рад за нее. А поесть в «Сатурне» можно? — поинтересовался Павел.
— Еще как! Там такие изыски… У нас туда в основном приезжие и заходят. Не с нашими зарплатами так шиковать…
«Сатурн» оказался вполне приличным, даже по московским меркам, трехэтажным развлекательным комплексом. На первом уровне помещалось три небольших кинозала, в каждом из которых крутили разные фильмы (не в смысле содержания, конечно, а в смысле названий — что-то вроде «Умри, тварь», «Не лохмать бабушку», «Убийство за три бакса», «Любовь на крыше небоскреба» или что-то в этом роде). «Да, и сюда добралась американская поп-культура», — вздохнул про себя Павел. У кассы толпилось десятка полтора скверно одетых подростков. Очевидно, наскребали по карманам необходимую сумму. Взгляды их с вызовом, но в то же время и с затаенной завистью скользнули по Кате и ее спутнику. Похоже, посещение «Сатурна» действительно считалось в Глинске весьма престижным и дорогостоящим мероприятием.
Указатели говорили о том, что в подвале находится уютный боулинг, на втором этаже — бар, а также зал игровых автоматов. На третьем уровне посетителям сулили удобства и стильный интерьер изысканного ресторана. Туда и направили свои стопы молодые люди.
Удивительно, но все посулы оправдались. Приглушенный свет, интерьер, выполненный в красно-золотых тонах, вышколенный персонал — в общем, Ткачеву понравилось. Он кивнул на столик у окна, занавешенного тяжелыми портьерами. Официант тут же предупредительно отодвинул стул для Кати и положил перед гостями два меню.
Наконец Павел почувствовал себя в своей тарелке. Тут он мог проявить себя с самой лучшей стороны. Это был островок цивилизации на диких скифских просторах, чудом занесенный сюда осколок западного мира.
Павел изящно откинулся на спинку стула, вежливо выслушал пожелания слегка оробевшей при виде цен Кати, сам сделал заказ на двоих, придирчиво оценил принесенное вино и как ни в чем не бывало улыбнулся своей спутнице.
— Расскажите мне немного о себе, Катя, — повел он светскую беседу. — Вы давно живете в Глинске?
— Я здесь родилась. Училась, правда, в Москве, сюда вернулась диплом писать, заодно и подработать.
— Что же, в Москве работы не нашлось?
— В Москве мне не понравилось. То есть красиво, интересно и все такое, только очень уж город сумасшедший. Мне здесь уютнее.
— А еще говорят, все из глубинки стремятся переехать в столицу, — щегольнул знанием менталитета соотечественников Павел.
— Не все. В Москве люди только деньгами озабочены. Все куда-то спешат… Убивают, воруют, не любят и не уважают друг друга. Меня саму там три раза грабили.
— А в Глинске, конечно, все по-другому?
— Не знаю. Наверное, так же. Только тут народу меньше, жизнь медленнее, спокойнее. Ведь для счастья не обязательно крутиться как белка в колесе или быть известным и знаменитым?
Павел мысленно согласился с ней. Но все же не до конца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11