Он – художник. Ну-ка, – приказала она, – покажи им.
Хамстер слегка скривился, но достал из внутреннего кармана своего пиджака карандаш и конверт и сделал набросок свитка и букета роз. Стиль был тот же, что у татуировок, покрывавших всю его левую руку.
Эмма заметила, что на правой руке татуировок нет, и спросила, чувствуя легкую тошноту:
– Вы сами делали эти татуировки?
– Да, – сказал Хамстер гордо, – иглой и чернилами.
Соверен сказала:
– Корби говорит – он хорошо рисует, а Корби – настоящий художник.
– Ну, не совсем так. – Хамстер говорил бесстрастно. – У Корби одаренность идет оттуда. – Он постучал себя по голове. – У меня – нет. Вот в чем различие. Он – настоящий художник.
Время за разговорами пролетело. Крисси вдруг посмотрела на часы и взвизгнула:
– Какой ужас! Побегу, хоть чайник согрею перед его приходом!
Она помчалась, прощаясь со всеми на ходу, и все улыбнулись, когда она ушла.
– Какая милая, – сказала Соверен. – Он такой же?
– Да. – Эмма смеялась. – Он будет ставить чайник на плиту, а она будет болтать с ним о чем-нибудь.
Томас Чандлер повел Хамстера в гостиную показать ему средневековые картины и резьбу. Рисунки Хамстера были в духе средневековья. Соверен и Эмма стали убирать со стола. Соверен посмотрела на Эмму, поворачивая кольцо с совереном на правой руке:
– Мы не знали, что Корби купил тут землю, когда он приезжал с вами на ярмарку. – Она прекратила крутить кольцо, но все еще касалась его большим и указательным пальцами левой руки, как бы на удачу. – Тот ваш друг не выгонит нас, правда?
– Он не станет, – сказала Эмма.
– Мы не хотели бы, чтобы у Корби были неприятности из-за нас. – Соверен сказала это вполне серьезно. И вдруг громко рассмеялась, будто произнесла что-то очень смешное: – Держите меня! Вот так сюрприз! Это он!
– Что случилось? – недоумевала Эмма.
Соверен повернулась, чтобы повесить полотенце на место, и выглянула из окна:
– Легок на помине.
– Кто? – спросила Эмма резко.
– Корби пришел, – сказала Соверен.
Эмма приросла к полу, когда дверь открылась и Корби вошел в кухню.
– Вы опоздали на чай, – сообщила Соверен радостно. – Бет с вами?
– Нет.
– Как же вы дали ей сбежать от вас?
Корби усмехнулся:
– Любопытство – грех! Я же не спрашиваю, почему Хамстер сопровождает тебя!
– Я могу напиться, мне нужно сопровождение, – сказала Соверен.
Эмма двинулась к двери в гостиную, и Корби позвал:
– Эмма!
Ей пришлось остановиться. Она молча ждала, подняв брови.
– Мне надо поговорить с вами, – сказал Корби.
– Не обращайте на меня внимания, – сказала Соверен любезно. Она искоса посмотрела на них, проходя мимо Эммы. – Пойду посмотрю, чем он там занимается. – Она имела в виду Хамстера. Она прикрыла за собой дверь кухни и дверь гостиной.
Эмма сказала:
– Мне неинтересно, что вы хотите сказать.
– Я хочу попросить прощения, это – все. Это было не мое дело.
– О! – Звучало не смиренно. Он просто недоволен собой, и она сказала решительно: – Правильно, это не ваше дело. Вы остаетесь?
– Да.
– Очень хорошо, все вас ждут. – Она стала деловито раскладывать ножи и вилки по ящикам, пока Корби не оставил ее.
Ей не хотелось проводить вечер с отцом и Корби. А также составлять компанию Соверен и Хамстеру. Но она не могла оставаться в доме и сидеть в другой комнате, так что ей поневоле придется выйти. Она жалела теперь, что отказалась идти с Марком.
Возможно, еще не поздно все изменить. В конце концов, Соверен была приглашена к чаю. Для нее не будет оскорблением, если Эмма уйдет на свидание.
Она вошла в холл и набрала номер «Хардич-Хаус». Делая это, она была почти уверена, что трубку возьмет Сара или, в лучшем случае, один из слуг и выразит сожаление, что мистера Хардича нет дома. Но он был, он ответил. И звук его голоса обдал ее волной нежности, словно на ее разгоряченный лоб опустилась его рука и погладила его.
– Это – Эмма, – сказала она. – Решила сама позвонить.
– Эмма! Все хорошо?
И тут она подумала, что звонит ему впервые. Она сказала весело:
– Добрый вечер. Я только хочу спросить, ты занят? У меня изменились планы на сегодня.
– Я сижу читаю и хотел бы видеть тебя. Я заеду за тобой.
– Нет! – Она понизила голос, хотя в этом не было необходимости. Никто не мог слышать ее через закрытые двери. – Не приходи. У нас гости.
– Понимаю. – Он подумал о Корби.
Она продолжала быстро:
– Я сейчас выхожу. Давай встретимся у сторожки.
– Очень хорошо.
Она положила трубку, вошла в гостиную и сказала:
– Мне жаль, но я должна уйти. Увидимся во вторник, хорошо?
– Отпустим ее, – сказала Соверен. Они все знали, куда она собралась, и знали, что это было внезапное решение. Выражения их лиц говорили за них. Ее отец скривился. Хамстер и Соверен одинаково не одобряли. Корби выглядел скучающим и недовольным. Она почувствовала, что он снова может сказать: «Не убегайте, никто не гонится за вами», но оставила комнату прежде, чем он смог что-нибудь произнести. Нырнула в пальто и выскочила из дому.
Она, конечно, убегала. Убегала к Марку. И одновременно бежала от Корби.
Глава 7
Марк был у сторожки, когда Эмма подошла к деревне и стала смотреть на ворота «Хардич-Хауса». Он помахал рукой, и сердце ее учащенно забилось. Марк подошел к ней, сумрак делал его больше, чем когда-либо, похожим на мужчину ее мечты. Когда он коснулся ее, ей вспомнилась детская игра, когда надо коснуться человека, «выручить» его. Казалось, только держись за его руку – и все плохое отступит.
Она сказала:
– Привет, – и улыбнулась.
Марк улыбнулся:
– Ты запыхалась. – Это была правда. – Ну что, две девушки приходили?
– Приходила одна. Она привела своего друга. Они с ярмарки.
– М-м-да! – не одобрил он. – Чего бы ты хотела? Может, пойдем ко мне и выпьем чего-нибудь?
– Да, пойдем. – Ей хотелось провести с Марком два или три часа в спокойной обстановке. Если Сара дома, то сидеть придется втроем, но рискнуть стоило.
Они шли по шоссе. Трава по краям была скошена, деревья были еле различимы в наступивших сумерках. Марк спросил, как ее голова, и она ответила, что уже проходит. Они шли и говорили про события прошедшего дня. Но о народе с ярмарки молчали.
Когда он открывал входную дверь, Эмма спросила:
– Дома ли Сара?
– Да, – сказал он, – но не будем тревожить ее. Пойдем в студию.
Студия была небольшой комнатой. Удобные глубокие кресла, насыщенно-красные персидские ковры на блестящем полу и картины лошадей на всех стенах. Картины были написаны акварелью, маслом, были гравюры и черно-белые эскизы, фотографии из газет. Здесь была вся история конного завода Хардичей за долгое время.
Эмма удивилась, как много тут лошадей. И выслушала краткие рассказы Марка о некоторых из них. Лошади были очень красивы. Тут была и лошадь свежего каштана, лошадь, которую Марк подарил Гиллиан и которая убила ее.
Эмма держала бокал в руках и заставляла себя слушать Марка. Она знала, что должна запомнить все хорошенько, потому что это была основа Хардич-империи, вся жизнь Марка.
Она сказала:
– Они все прекрасны.
– Да, – согласился он.
– Ты не возражаешь, если я кое о чем спрошу тебя? Это беспокоит меня.
– Конечно.
Она выпалила, не успев оробеть:
– Почему ты и Корби Кемпсон так сильно ненавидите друг друга? Неужели причина – клочок земли?
Лицо Марка окаменело. Они стояли перед изображением коня по кличке Полестар. Марк предложил:
– Присядь, Эмма.
Сам он остался стоять. Поставив стакан на каминную полку, он перевернул поленья в камине, хотя этого совсем не требовалось.
– Это Кемпсон был у вас в доме сегодня вечером? – спросил он.
– Да.
– Это из-за него ты изменила свое решение остаться дома и вышла?
– Да.
– Почему?
Ей показалось, что она ответила честно:
– Мне неудобно находиться рядом с ним. Вы враждуете. Это не простое неодобрение или неприязнь. Вы – настоящие враги.
Марк не смотрел на нее, но она знала, что нерв на щеке у него дергается. Он сказал:
– Я так полагаю, – будто ему не хотелось признавать этого вслух.
Эмма сидела тихо. Это не было ответом. Но повторять вопрос не было смысла.
– Да, – внезапно сказал он решительно. – Да.
Он отошел от камина, чтобы сесть на стул перед ней. Его движение и голос стали теперь решительными.
– Кемпсон, – продолжил он, – воплощение всего, чему я не доверяю. Я действую вполне осознанно. Ты же, вероятно, инстинктивно не доверяешь, потому что я думаю, что ты тоже не доверяешь.
С самого начала она была осторожна с Корби. Это не имело никакого отношения к Марку тогда. Да, это, должно быть, был инстинкт.
Марк продолжал неистово:
– Малая часть человечества – строители, созидатели. Они дают все миру. Большая часть – дают больше, чем забирают, и часть – только берут. – Эмма ждала. Марк был мрачно-серьезен. – Затем идут люди, кого я называю носителями зла. Естественная противоположность первых. Они не только берут. Они вдохновенно уничтожают все.
Носители зла? Сильно сказано.
Марк Хардич продолжал горько:
– Люди как Кемпсон приносят много зла.
В студию не доносилось посторонних шумов. Соединенная только с библиотекой, она была полностью звукоизолирована. Все детали на картинах были тщательно прописаны, и Эмме на память пришли картины Корби с их бурей цветов. Они тревожили, как и их автор, но… Зло?
Она слышала, как говорит:
– Ты сказал, что действуешь осознанно. По какой причине?
– У меня есть, – сказал Марк; и когда замолчал, она спросила:
– Какая?
Не глядя на нее, он ответил отрывисто:
– Если бы моя жена была менее предана мне и мы любили бы друг друга меньше, Кемпсон мог разрушить наш брак.
Слишком поздно она сообразила, что пора прекратить расспросы. Слишком глубоко копнула. Она сказала:
– Извини, мне жаль.
– Излишне напоминать, что все сказанное должно остаться между нами.
Как будто она могла говорить об этом с посторонними! С посторонними об этом не говорят! Она сидела с пылающими щеками.
– Может, мне лучше уйти?
– Конечно нет. – Он продолжил рассказ с места, где он остановился, с Полестара, говоря о выигранных им гонках, но в его голосе не было прежнего энтузиазма. Он был как опытный гид, который может показывать туристу окрестности и, хорошо зная факты, думать о другом.
Когда с карьерой Полестара было покончено, он не стал рассказывать о другой лошади, а Эмма не стала просить. Она глотнула вина и принялась размышлять, что она будет делать, если Марк будет вот так тихо сидеть, погруженный в мысли. Было ужасно некомфортно.
– Послушаем музыку? – предложил он.
– Давай.
Он снова наполнил ее бокал, не спрашивая, хочет ли она, и пошел к стереосистеме. Отделанный деревом, музыкальный центр стоял у стены. Дерево было хорошо отполировано, его естественный рисунок выглядел привлекательно.
Она вспомнила о деревянном яйце. Ей захотелось потрогать его прямо сейчас. Она сжала хрустальный бокал так крепко, что чуть не раздавила его. Поставила его на стол и стала ждать, когда зазвучит музыка.
В машине, по дороге на ярмарку посуды, Корби включил музыку, и певица блюза скрасила дорогу. Эта же музыка была без слов, но она хотя бы заполнила тишину. Отпала необходимость говорить. Хотя Эмма была не дока в музыке, она узнала «Лебединое озеро» Чайковского. Вскоре она догадалась, что не музыка является причиной молчания Марка. Он сидел с отсутствующим лицом и не слушал музыку. Он слушал Гиллиан, Эмма была уверена в этом. Он вновь погрузился в воспоминания.
Эмма ничего не знала. Корби не говорил ничего подозрительного об отношении Гиллиан Хардич к нему. «Последняя госпожа Хардич была сама красота… я не одобряю вашего соперничества…» Что еще? Что еще?
Она сидела опустив голову и разглядывая сжатые в замок руки. Музыка звучала, заполняя комнату. Что еще? Что Гиллиан не была счастлива с Марком. Но она была счастлива. Все знали, кроме Корби, что была. И вот вчера Корби обвинил Марка в смерти Гиллиан.
Вот в чем причина ненависти Корби. Это не было правдой, но Корби убедил себя, что это было. Она украдкой, не поворачивая головы, бросила взгляд на Марка. Он не смотрел ни на нее, ни на что другое в комнате. Такого с ним еще не бывало, и это из-за Эммы. Она вернула Гиллиан сегодня вечером. Для Марка Хардича в этот момент Эмма Чандлер не существовала. У девушки, которую он вспоминал сейчас, были светлые волосы. Ее обаяние подействовало на Корби – как? Он умолял? Плел интриги? Как он пробовал разрушить брак?
Как Эмма жалела теперь, что стала выяснять причину ненависти Марка к Корби! Она залпом осушила бокал вина. Марк же оставил бокал нетронутым. Она знала, что должна сидеть здесь, пока музыка не прекратится. Невозможно было отвлечь его, пока он сам не задвигается и не заговорит.
Вдруг дверь открылась и вошла Сара. Она вошла тихо, но, увидев Эмму рядом с Марком, удивленно вскрикнула:
– Я думала, что ты один. Чайковский! Я думала, что ты должен быть один.
Ее голос звучал укоризненно. Марк встал, выключил музыку:
– Чего тебе?
– Просто хочу пожелать тебе доброй ночи.
Он нахмурился, посмотрел на красного дерева письменный стол в викторианском стиле. На столе стояла серебряная ваза. Чего-то не хватало. Желтые цветы, подумала Эмма. Вот что ему хотелось бы увидеть. Гиллиан любила заполнять дом цветами. Теперь, в октябре, это могли быть хризантемы – большие, желтые. Или, имея деньги, Гиллиан могла покупать розы.
Марк послал Эмме белые розы, а Корби высмеял их. На них не было шипов и совершенно отсутствовал запах. Она засушила два бутона. Теперь они останутся у нее навсегда. Она сказала:
– Думаю, мне пора.
Сара стала что-то говорить, но Эмма встала, и Марк сказал:
– Уходишь?
– Мне пора.
– Очень хорошо.
Ее пальто висело на стуле. Он подал ей его и помог надеть. Сара сказала:
– Я слышала, что они остаются. – В ее словах звучал упрек.
– Пока остаются, – уточнил Марк. Он открыл дверь, пропуская Эмму вперед. При этом он улыбнулся ей так, будто их теперь объединяла общая тайна, недоступная Саре. На улице было холодно и темно. Марк нес фонарик, освещая лучом дорогу, хотя шоссе было ровное, как полированная доска. К тому времени, когда они достигли конца шоссе, глаза Эммы привыкли к темноте.
Она начала говорить, как только они вышли из дома. На нее напала нервная говорливость, она болтала всю дорогу до дому.
– Уверена, – говорила она, – новые соседи не наделают хлопот. Соверен, девушка, которая приходила к нам на чай, сказала, что это счастье – найти место, где можно перезимовать. Конечно, они постараются, чтобы все было хорошо. Они будут заниматься ремонтом в течение зимы, – объясняла она, – и хотели бы поработать по найму. – Она разболтала, что Соверен будет приходить в «Милл-Хаус», пару дней в неделю. И что Крисси хочет уговорить Кита нанять ей помощницу по хозяйству.
– Не составишь ли мне компанию на званом обеде в следующий четверг?
Общество. Они никогда не встречались в обществе. Все их свидания проходили наедине. Несколько раз, правда, случалось, что Марка кто-нибудь узнавал. В таких случаях он представлял Эмму, но отказывался от компании. Она согласилась:
– Хорошо. Где?
Она знала имена, но не была знакома с этими людьми. Это было семейство из высшего света. Когда Гиллиан была жива, в «Хардич-Хаус», несомненно, бывали гости.
Эмма знала, что она будет выглядеть достойно в доме тех людей. Но она также знала, что все, включая Марка, будут невольно сравнивать ее с Гиллиан.
Она сказала легкомысленно:
– Это будет забавно. – Но слово было выбрано неправильно. Такой вечер вряд ли будет забавен.
– Хорошо, – сказал Марк. – Встретимся в семь часов.
– Буду ждать.
– Я тоже, – сказал он.
Из дома Эммы доносились смех и оживленные голоса. Эмма с сомнением спросила:
– Ты зайдешь?
Конечно, он не захотел. И отлично. Мало было бы радости присутствующим от его визита. Только не Марк Хардич! Марк и Эмма пошли к боковой двери, и он сказал:
– Доброй ночи, Эмма!
Когда он ее целовал, до них долетел уже взрыв смеха, и она сказала:
– Хорошо, что поблизости нет соседей. – Мельница была ближайшим строением, но при существующих обстоятельствах мельница не шла в расчет.
Марк улыбнулся, но она сомневалась, что он доволен.
– Доброй ночи, – пожелала она торопливо.
Ей не было жаль, что он уходит. Не было причин чувствовать себя неловко за смех, доносящийся из дома. Она подождала несколько минут и, когда Марк скрылся из виду, повернулась, чтобы направиться к кухонной двери, которая должна была быть открыта – она не закрыла ее.
Корби открывал запертые ворота со стороны луга. Он сказал любезно:
– Только хорошие друзья, не так ли? – повторяя ее же слова. Похоже, он видел, как Марк поцеловал ее, пожелав доброй ночи.
Она начала с негодованием:
– Почему вы подсматривали?
– Я должен был выпрыгнуть из темноты? Если бы я увидел признаки необузданной страсти, я бы, конечно, показался, но вряд ли мое появление было необходимо в данной ситуации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19
Хамстер слегка скривился, но достал из внутреннего кармана своего пиджака карандаш и конверт и сделал набросок свитка и букета роз. Стиль был тот же, что у татуировок, покрывавших всю его левую руку.
Эмма заметила, что на правой руке татуировок нет, и спросила, чувствуя легкую тошноту:
– Вы сами делали эти татуировки?
– Да, – сказал Хамстер гордо, – иглой и чернилами.
Соверен сказала:
– Корби говорит – он хорошо рисует, а Корби – настоящий художник.
– Ну, не совсем так. – Хамстер говорил бесстрастно. – У Корби одаренность идет оттуда. – Он постучал себя по голове. – У меня – нет. Вот в чем различие. Он – настоящий художник.
Время за разговорами пролетело. Крисси вдруг посмотрела на часы и взвизгнула:
– Какой ужас! Побегу, хоть чайник согрею перед его приходом!
Она помчалась, прощаясь со всеми на ходу, и все улыбнулись, когда она ушла.
– Какая милая, – сказала Соверен. – Он такой же?
– Да. – Эмма смеялась. – Он будет ставить чайник на плиту, а она будет болтать с ним о чем-нибудь.
Томас Чандлер повел Хамстера в гостиную показать ему средневековые картины и резьбу. Рисунки Хамстера были в духе средневековья. Соверен и Эмма стали убирать со стола. Соверен посмотрела на Эмму, поворачивая кольцо с совереном на правой руке:
– Мы не знали, что Корби купил тут землю, когда он приезжал с вами на ярмарку. – Она прекратила крутить кольцо, но все еще касалась его большим и указательным пальцами левой руки, как бы на удачу. – Тот ваш друг не выгонит нас, правда?
– Он не станет, – сказала Эмма.
– Мы не хотели бы, чтобы у Корби были неприятности из-за нас. – Соверен сказала это вполне серьезно. И вдруг громко рассмеялась, будто произнесла что-то очень смешное: – Держите меня! Вот так сюрприз! Это он!
– Что случилось? – недоумевала Эмма.
Соверен повернулась, чтобы повесить полотенце на место, и выглянула из окна:
– Легок на помине.
– Кто? – спросила Эмма резко.
– Корби пришел, – сказала Соверен.
Эмма приросла к полу, когда дверь открылась и Корби вошел в кухню.
– Вы опоздали на чай, – сообщила Соверен радостно. – Бет с вами?
– Нет.
– Как же вы дали ей сбежать от вас?
Корби усмехнулся:
– Любопытство – грех! Я же не спрашиваю, почему Хамстер сопровождает тебя!
– Я могу напиться, мне нужно сопровождение, – сказала Соверен.
Эмма двинулась к двери в гостиную, и Корби позвал:
– Эмма!
Ей пришлось остановиться. Она молча ждала, подняв брови.
– Мне надо поговорить с вами, – сказал Корби.
– Не обращайте на меня внимания, – сказала Соверен любезно. Она искоса посмотрела на них, проходя мимо Эммы. – Пойду посмотрю, чем он там занимается. – Она имела в виду Хамстера. Она прикрыла за собой дверь кухни и дверь гостиной.
Эмма сказала:
– Мне неинтересно, что вы хотите сказать.
– Я хочу попросить прощения, это – все. Это было не мое дело.
– О! – Звучало не смиренно. Он просто недоволен собой, и она сказала решительно: – Правильно, это не ваше дело. Вы остаетесь?
– Да.
– Очень хорошо, все вас ждут. – Она стала деловито раскладывать ножи и вилки по ящикам, пока Корби не оставил ее.
Ей не хотелось проводить вечер с отцом и Корби. А также составлять компанию Соверен и Хамстеру. Но она не могла оставаться в доме и сидеть в другой комнате, так что ей поневоле придется выйти. Она жалела теперь, что отказалась идти с Марком.
Возможно, еще не поздно все изменить. В конце концов, Соверен была приглашена к чаю. Для нее не будет оскорблением, если Эмма уйдет на свидание.
Она вошла в холл и набрала номер «Хардич-Хаус». Делая это, она была почти уверена, что трубку возьмет Сара или, в лучшем случае, один из слуг и выразит сожаление, что мистера Хардича нет дома. Но он был, он ответил. И звук его голоса обдал ее волной нежности, словно на ее разгоряченный лоб опустилась его рука и погладила его.
– Это – Эмма, – сказала она. – Решила сама позвонить.
– Эмма! Все хорошо?
И тут она подумала, что звонит ему впервые. Она сказала весело:
– Добрый вечер. Я только хочу спросить, ты занят? У меня изменились планы на сегодня.
– Я сижу читаю и хотел бы видеть тебя. Я заеду за тобой.
– Нет! – Она понизила голос, хотя в этом не было необходимости. Никто не мог слышать ее через закрытые двери. – Не приходи. У нас гости.
– Понимаю. – Он подумал о Корби.
Она продолжала быстро:
– Я сейчас выхожу. Давай встретимся у сторожки.
– Очень хорошо.
Она положила трубку, вошла в гостиную и сказала:
– Мне жаль, но я должна уйти. Увидимся во вторник, хорошо?
– Отпустим ее, – сказала Соверен. Они все знали, куда она собралась, и знали, что это было внезапное решение. Выражения их лиц говорили за них. Ее отец скривился. Хамстер и Соверен одинаково не одобряли. Корби выглядел скучающим и недовольным. Она почувствовала, что он снова может сказать: «Не убегайте, никто не гонится за вами», но оставила комнату прежде, чем он смог что-нибудь произнести. Нырнула в пальто и выскочила из дому.
Она, конечно, убегала. Убегала к Марку. И одновременно бежала от Корби.
Глава 7
Марк был у сторожки, когда Эмма подошла к деревне и стала смотреть на ворота «Хардич-Хауса». Он помахал рукой, и сердце ее учащенно забилось. Марк подошел к ней, сумрак делал его больше, чем когда-либо, похожим на мужчину ее мечты. Когда он коснулся ее, ей вспомнилась детская игра, когда надо коснуться человека, «выручить» его. Казалось, только держись за его руку – и все плохое отступит.
Она сказала:
– Привет, – и улыбнулась.
Марк улыбнулся:
– Ты запыхалась. – Это была правда. – Ну что, две девушки приходили?
– Приходила одна. Она привела своего друга. Они с ярмарки.
– М-м-да! – не одобрил он. – Чего бы ты хотела? Может, пойдем ко мне и выпьем чего-нибудь?
– Да, пойдем. – Ей хотелось провести с Марком два или три часа в спокойной обстановке. Если Сара дома, то сидеть придется втроем, но рискнуть стоило.
Они шли по шоссе. Трава по краям была скошена, деревья были еле различимы в наступивших сумерках. Марк спросил, как ее голова, и она ответила, что уже проходит. Они шли и говорили про события прошедшего дня. Но о народе с ярмарки молчали.
Когда он открывал входную дверь, Эмма спросила:
– Дома ли Сара?
– Да, – сказал он, – но не будем тревожить ее. Пойдем в студию.
Студия была небольшой комнатой. Удобные глубокие кресла, насыщенно-красные персидские ковры на блестящем полу и картины лошадей на всех стенах. Картины были написаны акварелью, маслом, были гравюры и черно-белые эскизы, фотографии из газет. Здесь была вся история конного завода Хардичей за долгое время.
Эмма удивилась, как много тут лошадей. И выслушала краткие рассказы Марка о некоторых из них. Лошади были очень красивы. Тут была и лошадь свежего каштана, лошадь, которую Марк подарил Гиллиан и которая убила ее.
Эмма держала бокал в руках и заставляла себя слушать Марка. Она знала, что должна запомнить все хорошенько, потому что это была основа Хардич-империи, вся жизнь Марка.
Она сказала:
– Они все прекрасны.
– Да, – согласился он.
– Ты не возражаешь, если я кое о чем спрошу тебя? Это беспокоит меня.
– Конечно.
Она выпалила, не успев оробеть:
– Почему ты и Корби Кемпсон так сильно ненавидите друг друга? Неужели причина – клочок земли?
Лицо Марка окаменело. Они стояли перед изображением коня по кличке Полестар. Марк предложил:
– Присядь, Эмма.
Сам он остался стоять. Поставив стакан на каминную полку, он перевернул поленья в камине, хотя этого совсем не требовалось.
– Это Кемпсон был у вас в доме сегодня вечером? – спросил он.
– Да.
– Это из-за него ты изменила свое решение остаться дома и вышла?
– Да.
– Почему?
Ей показалось, что она ответила честно:
– Мне неудобно находиться рядом с ним. Вы враждуете. Это не простое неодобрение или неприязнь. Вы – настоящие враги.
Марк не смотрел на нее, но она знала, что нерв на щеке у него дергается. Он сказал:
– Я так полагаю, – будто ему не хотелось признавать этого вслух.
Эмма сидела тихо. Это не было ответом. Но повторять вопрос не было смысла.
– Да, – внезапно сказал он решительно. – Да.
Он отошел от камина, чтобы сесть на стул перед ней. Его движение и голос стали теперь решительными.
– Кемпсон, – продолжил он, – воплощение всего, чему я не доверяю. Я действую вполне осознанно. Ты же, вероятно, инстинктивно не доверяешь, потому что я думаю, что ты тоже не доверяешь.
С самого начала она была осторожна с Корби. Это не имело никакого отношения к Марку тогда. Да, это, должно быть, был инстинкт.
Марк продолжал неистово:
– Малая часть человечества – строители, созидатели. Они дают все миру. Большая часть – дают больше, чем забирают, и часть – только берут. – Эмма ждала. Марк был мрачно-серьезен. – Затем идут люди, кого я называю носителями зла. Естественная противоположность первых. Они не только берут. Они вдохновенно уничтожают все.
Носители зла? Сильно сказано.
Марк Хардич продолжал горько:
– Люди как Кемпсон приносят много зла.
В студию не доносилось посторонних шумов. Соединенная только с библиотекой, она была полностью звукоизолирована. Все детали на картинах были тщательно прописаны, и Эмме на память пришли картины Корби с их бурей цветов. Они тревожили, как и их автор, но… Зло?
Она слышала, как говорит:
– Ты сказал, что действуешь осознанно. По какой причине?
– У меня есть, – сказал Марк; и когда замолчал, она спросила:
– Какая?
Не глядя на нее, он ответил отрывисто:
– Если бы моя жена была менее предана мне и мы любили бы друг друга меньше, Кемпсон мог разрушить наш брак.
Слишком поздно она сообразила, что пора прекратить расспросы. Слишком глубоко копнула. Она сказала:
– Извини, мне жаль.
– Излишне напоминать, что все сказанное должно остаться между нами.
Как будто она могла говорить об этом с посторонними! С посторонними об этом не говорят! Она сидела с пылающими щеками.
– Может, мне лучше уйти?
– Конечно нет. – Он продолжил рассказ с места, где он остановился, с Полестара, говоря о выигранных им гонках, но в его голосе не было прежнего энтузиазма. Он был как опытный гид, который может показывать туристу окрестности и, хорошо зная факты, думать о другом.
Когда с карьерой Полестара было покончено, он не стал рассказывать о другой лошади, а Эмма не стала просить. Она глотнула вина и принялась размышлять, что она будет делать, если Марк будет вот так тихо сидеть, погруженный в мысли. Было ужасно некомфортно.
– Послушаем музыку? – предложил он.
– Давай.
Он снова наполнил ее бокал, не спрашивая, хочет ли она, и пошел к стереосистеме. Отделанный деревом, музыкальный центр стоял у стены. Дерево было хорошо отполировано, его естественный рисунок выглядел привлекательно.
Она вспомнила о деревянном яйце. Ей захотелось потрогать его прямо сейчас. Она сжала хрустальный бокал так крепко, что чуть не раздавила его. Поставила его на стол и стала ждать, когда зазвучит музыка.
В машине, по дороге на ярмарку посуды, Корби включил музыку, и певица блюза скрасила дорогу. Эта же музыка была без слов, но она хотя бы заполнила тишину. Отпала необходимость говорить. Хотя Эмма была не дока в музыке, она узнала «Лебединое озеро» Чайковского. Вскоре она догадалась, что не музыка является причиной молчания Марка. Он сидел с отсутствующим лицом и не слушал музыку. Он слушал Гиллиан, Эмма была уверена в этом. Он вновь погрузился в воспоминания.
Эмма ничего не знала. Корби не говорил ничего подозрительного об отношении Гиллиан Хардич к нему. «Последняя госпожа Хардич была сама красота… я не одобряю вашего соперничества…» Что еще? Что еще?
Она сидела опустив голову и разглядывая сжатые в замок руки. Музыка звучала, заполняя комнату. Что еще? Что Гиллиан не была счастлива с Марком. Но она была счастлива. Все знали, кроме Корби, что была. И вот вчера Корби обвинил Марка в смерти Гиллиан.
Вот в чем причина ненависти Корби. Это не было правдой, но Корби убедил себя, что это было. Она украдкой, не поворачивая головы, бросила взгляд на Марка. Он не смотрел ни на нее, ни на что другое в комнате. Такого с ним еще не бывало, и это из-за Эммы. Она вернула Гиллиан сегодня вечером. Для Марка Хардича в этот момент Эмма Чандлер не существовала. У девушки, которую он вспоминал сейчас, были светлые волосы. Ее обаяние подействовало на Корби – как? Он умолял? Плел интриги? Как он пробовал разрушить брак?
Как Эмма жалела теперь, что стала выяснять причину ненависти Марка к Корби! Она залпом осушила бокал вина. Марк же оставил бокал нетронутым. Она знала, что должна сидеть здесь, пока музыка не прекратится. Невозможно было отвлечь его, пока он сам не задвигается и не заговорит.
Вдруг дверь открылась и вошла Сара. Она вошла тихо, но, увидев Эмму рядом с Марком, удивленно вскрикнула:
– Я думала, что ты один. Чайковский! Я думала, что ты должен быть один.
Ее голос звучал укоризненно. Марк встал, выключил музыку:
– Чего тебе?
– Просто хочу пожелать тебе доброй ночи.
Он нахмурился, посмотрел на красного дерева письменный стол в викторианском стиле. На столе стояла серебряная ваза. Чего-то не хватало. Желтые цветы, подумала Эмма. Вот что ему хотелось бы увидеть. Гиллиан любила заполнять дом цветами. Теперь, в октябре, это могли быть хризантемы – большие, желтые. Или, имея деньги, Гиллиан могла покупать розы.
Марк послал Эмме белые розы, а Корби высмеял их. На них не было шипов и совершенно отсутствовал запах. Она засушила два бутона. Теперь они останутся у нее навсегда. Она сказала:
– Думаю, мне пора.
Сара стала что-то говорить, но Эмма встала, и Марк сказал:
– Уходишь?
– Мне пора.
– Очень хорошо.
Ее пальто висело на стуле. Он подал ей его и помог надеть. Сара сказала:
– Я слышала, что они остаются. – В ее словах звучал упрек.
– Пока остаются, – уточнил Марк. Он открыл дверь, пропуская Эмму вперед. При этом он улыбнулся ей так, будто их теперь объединяла общая тайна, недоступная Саре. На улице было холодно и темно. Марк нес фонарик, освещая лучом дорогу, хотя шоссе было ровное, как полированная доска. К тому времени, когда они достигли конца шоссе, глаза Эммы привыкли к темноте.
Она начала говорить, как только они вышли из дома. На нее напала нервная говорливость, она болтала всю дорогу до дому.
– Уверена, – говорила она, – новые соседи не наделают хлопот. Соверен, девушка, которая приходила к нам на чай, сказала, что это счастье – найти место, где можно перезимовать. Конечно, они постараются, чтобы все было хорошо. Они будут заниматься ремонтом в течение зимы, – объясняла она, – и хотели бы поработать по найму. – Она разболтала, что Соверен будет приходить в «Милл-Хаус», пару дней в неделю. И что Крисси хочет уговорить Кита нанять ей помощницу по хозяйству.
– Не составишь ли мне компанию на званом обеде в следующий четверг?
Общество. Они никогда не встречались в обществе. Все их свидания проходили наедине. Несколько раз, правда, случалось, что Марка кто-нибудь узнавал. В таких случаях он представлял Эмму, но отказывался от компании. Она согласилась:
– Хорошо. Где?
Она знала имена, но не была знакома с этими людьми. Это было семейство из высшего света. Когда Гиллиан была жива, в «Хардич-Хаус», несомненно, бывали гости.
Эмма знала, что она будет выглядеть достойно в доме тех людей. Но она также знала, что все, включая Марка, будут невольно сравнивать ее с Гиллиан.
Она сказала легкомысленно:
– Это будет забавно. – Но слово было выбрано неправильно. Такой вечер вряд ли будет забавен.
– Хорошо, – сказал Марк. – Встретимся в семь часов.
– Буду ждать.
– Я тоже, – сказал он.
Из дома Эммы доносились смех и оживленные голоса. Эмма с сомнением спросила:
– Ты зайдешь?
Конечно, он не захотел. И отлично. Мало было бы радости присутствующим от его визита. Только не Марк Хардич! Марк и Эмма пошли к боковой двери, и он сказал:
– Доброй ночи, Эмма!
Когда он ее целовал, до них долетел уже взрыв смеха, и она сказала:
– Хорошо, что поблизости нет соседей. – Мельница была ближайшим строением, но при существующих обстоятельствах мельница не шла в расчет.
Марк улыбнулся, но она сомневалась, что он доволен.
– Доброй ночи, – пожелала она торопливо.
Ей не было жаль, что он уходит. Не было причин чувствовать себя неловко за смех, доносящийся из дома. Она подождала несколько минут и, когда Марк скрылся из виду, повернулась, чтобы направиться к кухонной двери, которая должна была быть открыта – она не закрыла ее.
Корби открывал запертые ворота со стороны луга. Он сказал любезно:
– Только хорошие друзья, не так ли? – повторяя ее же слова. Похоже, он видел, как Марк поцеловал ее, пожелав доброй ночи.
Она начала с негодованием:
– Почему вы подсматривали?
– Я должен был выпрыгнуть из темноты? Если бы я увидел признаки необузданной страсти, я бы, конечно, показался, но вряд ли мое появление было необходимо в данной ситуации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19