Гарсиа прикоснулся к шляпе, слегка улыбаясь.– Да. Как ты поживаешь, Гарсиа? – спросил доктор.Садовник кивнул головой, улыбаясь.– Вам не повезло, – повторил он, – потерять деньги.– Да, но это не так, – весьма добродушно сказал доктор. – Их, между прочим, нашли. Они их нашли, полиция. – Он говорил достаточно громко, как будто садовник был глухим.– Да, – сказал Гарсиа, – полиция. – Он кивнул, показывая, что понял, и его улыбка стала перекошенной и смешной.– Мне нужно деньги, – сказал он.– Что ты говоришь? – сказал доктор Эйхнер.– У меня двадцать три доллара в неделю. – Он поднял пальцы. – Два-три, – сказал он. – Нужно двадцать шесть. Моя жена иметь ребенок.Доктор Эйхнер кивнул с сочувствием, но ничего не сказал.– Двадцать шесть, – повторил садовник, поднимая пальцы. – Два-шесть.– Да. Тебе, очевидно, следует поговорить об этом в офисе мистера Робертса. Я уверен, что они пересмотрят… – Доктор коротко прервался, пристально глядя на Гарсиа, так как тот стоял, качая головой и все еще улыбаясь, как казалось, несколько искусственно.– Вы, доктор, – сказал он, указывая пальцем на Фреда Эйхнера. – Вы будете говорить?– Ну, – сказал доктор, – это едва ли является моей обязанностью – просить…– Вы новый босс в Клиника, да?– Вероятно, – сказал доктор, позволив раздражению проявиться. – Но это едва ли будет моей обязанностью…– Моя жена не иметь ребенок, – сказал Гарсиа монотонно. – Она уже иметь три ребенка. Расходы. У меня расходы. Здесь. – Он неожиданно указал на клумбу под окном, где стоял доктор. – Я положить новые семена – здесь. Старые семена сломал отпечаток. Здесь. – И он показал на то, что могло было быть аккуратным пятном глубиной в инч, которое доктор Эйхнер отпечатал плоским ботинком Тривли.– Отпечаток ноги? – мягко сказал доктор. – Какой отпечаток?– Отпечаток вора, – сказал Гарсиа с медленным ударением. – Отпечаток-женщина-украстъ-деньги.И глаза обоих мужчин встретились в спокойном обаянии.– Там был отпечаток? – сказал доктор, не веря тому, что произошло. – Вчера?– Да. – Улыбка садовника выглядела странной и механической. – Я найти. Старые семена не хорошо, да? Новые семена. Деньги. – Затем он сделал жест, повернув открытую ладонь к доктору. – Вы поговорить с мистер Робертс офис, пожалуйста?– Когда вы нашли отпечаток? – воскликнул доктор Эйхнер глухим голосом.– Когда вор бежать, я видеть. Вор прыгнуть в цветы и бежать, да?– Вы видели?– Да. Я видеть, как вор бежать.– Вы видели, – тупо повторил доктор.Смех садовника был словно деревянный.– Я видеть вор бежать! – вскричал он, уморительно покачиваясь. – Я найти отпечаток! Найти! Полиция, да? Полиция! Полиция искать отпечаток! Я найти. Да? Отпечаток найти.Доктор отвел глаза от Гарсиа и долгий момент, казалось, оглядывал туманный горизонт, закат дня. Он откашлялся.– Вы говорите – двадцать три на двадцать шесть?– Да, – сказал Гарсиа. – Двадцать шесть. Два-шесть.– Я думаю, это можно устроить, – спокойно сказал доктор. – Да, я думаю, что это можно устроить.Садовник повернулся, чтобы уйти, дотронувшись до кепки.– Мало, да? Два-шесть. – Он улыбнулся доктору очень теплой улыбкой. – Семена не стоить много! Семена не стоить много этот год. – И он медленно пошел прочь, в свет умирающего дня, ударяя лопатой по своей ноге. 30 Концерт в школе был в десять вечера, и когда Ральф позвонил Барби, примерно за два часа до того, как он должен был ее забрать, она спросила, весьма непринужденно, должны ли они одеться официально, после чего Ральф засмеялся, сказав: «Нет, наоборот».Тем не менее, когда Ральф заехал за ней, она появилась у двери, одетая в новую шляпку, на высоких каблуках и в своем изумительном черном, а сам Ральф был одет просто, в студенческом стиле, в спортивную куртку и рубашку с расстегнутым воротником.Когда она уселась в машину, Ральф поцеловал ее, но Барби отшатнулась, говоря:– Осторожно! Можешь помять!И они уехали.Над лобовым стеклом со стороны девушки был козырек от солнца с зеркалом с обратной стороны, и, неожиданно включив свет над головой, Барби повернула зеркало, чтобы посмотреть, как она выглядит. Машина ехала, и она начала говорить с возрастающей оживленностью. Пока она говорила, она вполне открыто и пока без всякой нарочитой суеты поглядывала в зеркало и отмечала свой образ и выражения, даже когда эти выражения внешне были искренни или неожиданны, такие, как ухмылки, выражение дурного предчувствия, отвращения, недоверия, стыда и даже обожания.Это было далеко не тщеславие. Фактически это было, как будто она искренне пыталась принять юношу и саму себя серьезно, и, постоянно возвращаясь к своему отражению в зеркале, она могла великодушно дать то, чего, очевидно, не было в действительности и драматической обоснованности.Когда они доехали до школы, воодушевление Барби достигло необычной точки, и, войдя в аудиторию, она немедленно привлекла внимание всех, кто находился близко, и в первую очередь девушек. Около половины аудитории состояло из юных девиц, живших в кампусе, сейчас собравшихся в группы по двое и больше, одетых в разновидные комбинации свитеров, джинсов, мужских футболок, сандалий, маек, коротких белых носков и кожаных туфель. Многие держали книжки, поскольку только что пришли из библиотеки, и некоторые продолжали читать, здесь и там были головы, покрытые косынками, поскольку некоторые из девушек только что вымыли головы или каким-то другим образом готовились к тому, чтобы лечь спать.В аудитории также находилась маленькая армия одиноких мужчин, которые, одетые в футболки, читали газеты и держали за ухом карандаши. Остальные были там, конечно, в паре с девушками, держась за руки и важно разговаривая.Однако именно девушки были лейтмотивом всего этого мероприятия. Они крутились и вертелись на своих местах, смеясь вправо, влево и назад, перешептывались и с таинственностью и важностью обменивались знаками. Девушки рассредоточились по группам, и эти группы, казалось, соперничали одна с другой, какая будет смеяться чаще, с наибольшей горечью и наибольшей эмфазой в конце. Они перегибались друг через друга, шептали что-то, что привлекало внимание других, а все вместе затем заходились смехом с таким всплеском дикости и какой-то сексуальной насмешки, как будто пытаясь создать впечатление, что сказанное только что было самой большой чувственной непристойностью, постижимой для них, второстепенное bon mot, Хорошие слова (фр.).

фантастически искажающее образ декана.– Тебе нравится Бах? – спросил Ральф, проглядывая программу.– Люблю его! – сказала Барби, вероятно, несколько громко.Послышалось несколько смешков, и девушка, ссутулившаяся рядом с Барби, тощая блондинка с сухими губами и темными миндалевидными глазами, чьи стриженые локоны на целый инч свисали над глазами, оторвалась от книги Джина Дженета, и ее рот исказился в болезненной слабой улыбке.– Почему ты не сказал мне, что надо было одеваться небрежно? – спросила Барби тревожным шепотом.– Но я сказал, – запротестовал Ральф.– Но я имею в виду, вот так!– Ну…Заиграла музыка. Барби сидела невозможно прямо и смотрела вперед. Когда музыка закончилась, кто-то позади нее грубым сценическим шепотом произнес: «О, люблю!» Барби присоединилась к легким аплодисментам, попытавшись улыбнуться, хотя бы глазами. Но Ральф видел, что ее глаза были полны слез и что они в любой момент потекут но ее щекам.– Может, мы еще куда-нибудь пойдем? – спросил он.– Да, – сказала она, почти беззвучно, и они покинули свои места.Девушка шла впереди, в маленькой черной шляпке, красующейся высоко на голове, с широко распахнутыми невидящими глазами, пытаясь не обращать внимание на девушек, которые хихикали и подталкивали друг друга локтями.Они не разговаривали, пока снова не оказались в машине.– Прости, если тебе не понравилось, – небрежно сказал Ральф, демонстрируя дурацкую раздраженность, и Барби разрыдалась, пряча лицо в руках и отшатнувшись от юноши, когда он попытался ее утешить.– Ты меня стыдишься, – всхлипнула она.– Что? – сказал Ральф.– Ты, – настойчиво и жалобно продолжала она. – Потому что, потому что я не умная. – Она сказала это неуверенно, как будто в первый раз в жизни она решилась это произнести. – …Потому что я никогда не училась в колледже – ты думаешь, что я… что я никто – но я хотела учиться – я так хотела, Ральф. – И она подняла свое лицо, все в слезах, к нему, доказывая, что это правда. – И быть – быть… – Но ее голос сорвался в горькой беспомощности.– Не будь дурочкой, – сказал Ральф, слегка расстроенный только тем, что эта девушка рядом, в хорошенькой шляпке, действительно плакала и страдала.– Не будь дурочкой, – повторил он мягко, целуя ее в глаза и щеки, и Барби сама поняла это несоответствие и секундой позже отшатнулась от него, чтобы снять шляпку, помотать головой, поднести руку к волосам, чтобы привести их в порядок, и казалось, это чудесным образом ее успокоило.Ральф завел машину, и они поехали в сторону Уилшир Бульвара. Барби сидела спокойно, повернув лицо к окну со своей стороны, а мимо темные деревья проносились прочь.Никто из них долго не начинал говорить, и они припарковались на поросшем деревьями холме с видом на море.Перед ними была красивая весенняя ночь, и полная луна, вся розово-золотая, низко лежала над бесконечной голубой водой, как огромный падающий апельсин.– Луна для тебя выглядит плоской или круглой? – спросил Ральф.– Я не знаю, – грустно сказала девушка, глядя на луну.Он взял ее за руку, и были только звуки набегающих внизу волн и ветра.– Ты… ты любишь меня? – спросил он, легко и завершенно, как будто это были его самые последние слова.Под ногами ленивая глубокая трава мягко перемежалась полосками земли оттенка кобальта, и луна светила через легкие бегущие ночные облака, и больше ничего не было пугающим, и ветер дул в вершинах джараканды так же тихо, как и ласкающее дыхание девушки.– Что ты имеешь в виду? – спросила она, похоже, действительно искренне.Это была почти что полночь, и повсюду затрепетали и наконец запели маленькие ночные птицы.– Так… как я тебя люблю, – сказал юноша.И птицы нежно пели, и казалось, что они обещают вот так петь вечно, рассвет за рассветом. 31 Доктор Эйхнер лежал в своей собственной большой кровати, в полнейшей темноте, полностью пробудившись. На ночном столике и на покрывале было разбросано около семнадцати журналов.Доктор закончил в девять и перед тем, как выключить лампу, немного почитал. Он заснул моментально и беспробудно спал в течение нескольких часов, а затем внезапно проснулся, задолго до того, как должен был прозвенеть будильник.Пять минут он лежал вполне спокойно, всматриваясь в темноту. Затем он откинул назад половину верхней части своего покрывала, диагонально с плеча через грудь, приподнялся на один локоть, наклонился над ночным столиком и включил сначала лампу, а затем диктофон. Он взял микрофон, приноровил его окончательно к табло, выключил лампу и, лежа на спине, в абсолютной темноте, начал говорить.– Письмо, мисс Смарт, к редактору журнала «Крошечная машина» 17-я улица ДантонБерн, Швейцария.
Уважаемый господин,В вашем выпуске от 17 января вы опубликовали статью Джока Филипса «Следует ли миниатюрным машинам ездить быстро?»Для начала позвольте мне сказать, что я читал эту статью, и я должен сказать, что я прочел… вычеркните последние семь слов, мисс Смарт. Точка. Без ссылки конкретно на эту статью, однако, давайте рассмотрим настоящее множество... настоящее множество… выделите слово «множество», мисс Смарт… множество… однако больше не повторяйте… множество значений, изложенных здесь, которые наилучшим образом могли быть трактованы категорически, так сказать, в строгом смысле… Категории. Подчеркните. Точка. Теперь, в предисловии, позвольте нам… позвольте нам… не повторяйте… позвольте…

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19