А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

В спешке натягивая обмякшую оболочку, я направляюсь к двери и смотрю в глазок, готовый тут же сбросить перчатки и выпустить когти, если возникнет такая необходимость. Мой хвост подергивается в невольном предвкушении опасности, пульс растет, как у бегуна на старте.
Это Сара. Белая шелковая блузка, короткая черная юбка, ноги, ноги, ноги.
Я думаю лишь о том, что ни о чем не думаю. Случалось мне в свое время хватать за шкирку негодяев, которые буквально деревенели, когда тащишь их в участок, и я всегда удивлялся, почему все они выглядят, точно олень, застигнутый светом фар. Теперь я знаю – мозги отключаются где и когда им захочется. Они не придерживаются графика.
Сара, догадываясь, что я наблюдаю, улыбается двери и дверному глазку, и пучеглазая линза искажает ее черты: растягивает губы в рыбью пасть, превращает зубы в огромные белые монолиты, суживает глаза. Просто ужас. Я распахиваю дверь.
Не произнося ни слова, мы обнимаемся, мои руки обвивают ее, прижимая все ближе. Если б я мог объять ее целиком, я бы так и сделал. Если б я мог сделать ее частью своего тела, впитать ее, смешаться с нею, я бы не задумался. Она крепко держит меня за талию, цепляется, будто спасаясь от порывистого ветра, голова ее прижата к моей груди, волосы растрепаны и сбились к моему носу; ее искусственный аромат кажется мне прекрасным, несмотря на его синтетические компоненты.
Мы целуемся. Мы делали это прежде и будем делать опять, и я тут ничего не могу поделать. Это очень долгий поцелуй, взрывающий мне голову яркими вспышками. Мои руки блуждают по всему ее телу, обводят ее изгибы, ее изысканные формы, и больше всего на свете я бы хотел содрать с себя оболочку, чтобы осязать Сару настоящей кожей, познавать ее своею истинной сутью.
Я хочу спросить, как она сюда попала, когда она приехала, где остановилась, но понимаю, что еще будет время для этого. Потом. Позже. По-прежнему не произнося ни слова, Сара берет меня за руку, сжимает ее, и я понимаю вопрос, заключенный в этом движении. Ответное пожатие, и я веду свою человеческую любовницу в спальню.
Я целиком подвластен своему телу, глаза и рассудок аплодируют с галерки. Сара раздевает меня – меня наружного, – медленно расстегивает рубашку, небрежно кидает ее на пол. Ладони трутся о мою грудь, и эти теплые, настойчивые прикосновения проникают глубоко внутрь, достигая подлинной кожи. Я крепко сжимаю ее груди, впервые ощущая человека, и она тихонько постанывает в ответ. Что бы я ни делал, все будет правильно. Склонив голову, Сара лижет волосы у меня на груди, проводит языком по соскам, опускается к животу. В человечьем понимании мой фальшивый торс довольно неплох – не то чтобы годился на обложку какого-нибудь из женских журналов, но, по словам тех, кто в этом разбирается, у меня вполне сносная грудь и просто исключительный пресс. Все же под щекочущим каждый дюйм моего тела взглядом Сары я жалею, что не раскошелился на дополнительные грудные мышцы.
Обольстительно улыбаясь, Сара вновь припадает к моим губам. Она явно не имеет ни малейших возражений против моего нынешнего тела и теперь уделяет внимание нижней его половине: движения ее рук, набирая скорость, становятся неистовыми, когда она с шумом выдергивает ремень. Очередь за молнией, кнопкой, и брюки летят в образовавшуюся на полу кучу. Стараясь ничего не помять и не сломать, я неуклюже расправляюсь с пуговицами, бретельками и крючками. Женская одежда требует куда более деликатного обращения, нежели наши грубые шмотки, так что я изо всех сил сдерживаю желание просто сорвать в порыве страсти всю ткань с ее тела.
Я понятия не имею, как и когда мы оказались в постели, но открыв глаза после самого глубокого и сладкого поцелуя, который доводилось вкушать этим губам, обнаруживаю себя обнимающим Сару на моем сине-зеленом лоскутном одеяле. При этом я гол, как в тот день, когда напялил свое первое облачение.
Сара тоже обнажена. И выглядит так, что дух захватывает. Причем буквально – несколько мгновений полюбовавшись ее податливым телом, извивающимся в предвкушении того, что будет, я вынужден отвесить себе оплеуху, дабы восстановить приток кислорода. И снова Сара прижимает ладони к моим щекам, царапает мою внешнюю кожу, но о! как нежно, и мы перекатываемся со спины на спину, словно единое целое, в то время как я готовлюсь предать свой род самым прекрасным способом, какой можно себе представить.
Отношение женщин-динов к сексу – и большинства мужчин, как мне кажется, – чрезвычайно рационально и практично. Сам акт воспринимается чуть ли не как обязанность, причем не по отношению к партнеру или к своей женственности, а к биологическому роду в целом. Мы будто бы неспособны переступить через примитивные животные инстинкты, несмотря на добрую сотню миллионов лет эволюции. Когда приходит время размножаться, значит, пора размножаться, и горе тому, кто попытается остановить самку-дина на ее пути.
Но теперь я знаю, есть иной мир, и куда более глубокий, чем представляют его всякие тантрические пособия. Как же я все это время без него обходился?
Разумеется, до сих пор у меня не было опыта вне собственного рода, так что я понятия не имел, что в этом уравнении чего-то не хватает. Но теперь, когда мое тело движется в такт с телом Сары, а фальшивая кожа почти не помеха для предельно обострившихся чувств, я постигаю, насколько богаче это действо, расцвеченное элементом сладострастия, о котором я раньше совершенно не имел представления. С динами – плоть вращается и скрежещет, шкура грубо трется о шкуру. С людьми – с Сарой – плоть вздымается, волнуется, уплотняется и размягчается одновременно. Когда я погружаюсь в ее тепло, моему налившемуся кровью члену тесно в искусственной оболочке, тесно в лоне моей любовницы, движущейся вместе со мной, так что наши усилия сливаются в одну гигантскую волну движения и жара. С динами это пронзительные вопли, визг, вой в капище похоти. С Сарой это нежные вздохи, синкопирующие сердцебиения, чувственные стоны и шепот в ночи.
Я не ощущаю за собой ни малейшей вины.
Когда все кончено, когда мы иссякли, когда наши руки надают, более не выдерживая столь тесных и крепких объятий, я из последних сил устраиваю хрупкое тело Сары у себя на груди. Это не жест мачо, просто мое всегдашнее чувство неловкости покидает дом, словно выброшенный в ночь нашкодивший кот.
Все еще не произнося ни слова, мы глядим друг на друга расширенными в полумраке спальни зрачками; зеленые глаза Сары великолепно сочетаются с рыжими волосами, струящимися по щеке. Я не могу удержать руки от блужданий по неисследованным тайникам ее тела. Я ласкаю ее грудь, теребя соски подушечками пальцев. До этой ночи я никогда не касался человеческой груди, и теперь узнаю, что она необычно тверда и чувственна.
Мы снова любим друг друга. Я не знаю, откуда взялись силы, но если отыщу этот источник, то впору брать патент на вечный двигатель.
Кто-то из нас должен первым нарушить молчание. Я не исключаю того, что она вполне может молча одеться, поцеловать меня и уйти, так и не произнеся ни единого слова; это было бы романтично, пожалуй, даже сногсшибательно романтично, но такой болтун, как я, этого просто не допустит. И хотя я весь съеживаюсь, когда частный детектив, снимающий угол в моей черепушке, делает шаг вперед и требует слова у домовладельца, несколько вопросов у меня и в самом деле имеется.
– Как долетела? – начинаю я.
Обнаженная Сара раскинулась на кровати. Она смеется, и от этого радостного смеха во мне растет желание вскочить и начать все сначала, несмотря на странное покалывание, исходящее от хвоста и нижних конечностей. Я надеюсь, что эти без конца повторяющиеся вторжения не повредили корсет; при первой возможности надо сбегать в ванную и проверить механизм. Сломанный корсет может нарушить кровообращение и привести к потере чувствительности пораженных участков.
– Как долетела? – переспрашивает Сара, откидывая волосы с лица. – Ты это хотел узнать?
– Когда-нибудь все равно собирался, так почему не сейчас? Подходящий момент, не хуже других. – Я целую ее носик.
– Долетела отлично. Хочешь знать, какой нам показывали фильм?
– С превеликим удовольствием.
– Мы смотрели «Спартак».
– Разве это не старый фильм?
– Это был старый самолет. Кроме того, фильм шел чуть ли не весь полет. – Она зевает, потягивается, и мне видно, как напрягаются ее мускулы. – А теперь спроси о том, о чем действительно хочешь спросить, то есть, что я забыла в Лос-Анджелесе.
– Ну… раз уж ты напомнила об этом…
– Небольшой ангажемент.
– Небольшой ангажемент? – с сомнением повторяю я.
Сара опускает глаза, проводит пальцем по моей груди:
– Ты мне не веришь?
– Не то чтобы я не верил тебе. Просто я подумал, что, может быть, ты… – Может, она проделала весь этот путь, просто чтобы повидать меня. Я не смог закончить фразу: очень уж женственная получалась.
– Когда я вернулась из твоего отеля, обнаружила сообщение на автоответчике. Мой агент предложил записаться на подпевке для альбома Би-Би Кинга. Мы работали весь день.
– А заодно ты решила и меня повидать? То есть я на втором плане?
Сара принимается меня щекотать: коварное нападение, заставляющее меня кататься по кровати, прежде чем я успеваю организовать контратаку. Вскоре мы уже целуемся, словно школьники на диване в гостиной до прихода родителей.
Какое-то время мы молча лежим, обнимаясь и наслаждаясь тем, как удивительно подходят друг другу наши тела. Мы просто созданы друг для друга.
– Когда ты возвращаешься в Нью-Йорк? – спрашиваю я.
– У меня билет с открытой датой, – отвечает она, – но запись продлится до послезавтра.
Я чувствую ее руку на синтетической оболочке моего колена. Она движется выше, к поливолоконной смеси моего бедра. В хвосте начинает колоть по-настоящему, и я не уверен, что это просто нарушение кровообращения.
– Меня, конечно, можно уговорить и остаться. Всего этого достаточно, чтобы я снова потек.
Сегодня я динамо-машина! Мою половую энергию можно разливать по бутылкам и использовать для электрификации Индии.
Примерно через четыре часа и бессчетное количество любовных схваток после того, как Сара впервые переступила порог моей квартирки, я приглашаю ее остаться на ночь. Она принимает приглашение.
– Позволь мне только вернуться в отель за вещами.
– Я отвезу тебя.
– Я взяла напрокат машину.
– Ты не знаешь дороги.
– У меня есть карта, – смеется она. – Миленький, на этот раз я вернусь, договорились?
Сара, уже полностью одетая, склоняется к постели и запечатлевает на моих губах полновесный поцелуй; ее язык жадно ищет мой. Я пытаюсь снова затащить ее в кровать, но она отскакивает и, хихикая, грозит пальцем:
– Скверный мальчишка. Тебе придется подождать.
Я киваю, действительно, нам просто необходимо часок передохнуть. За это время Сара соберет вещи, а я приведу в порядок свое облачение и мысли насчет только что произошедшего. Теперь, когда я свободен от непрерывного оргазмического исступления, появилась возможность разобраться с онемением хвоста.
Выпрыгнув из постели – ага, снова это покалывание, – я веду Сару через гостиную в прихожую. Мы опять обнимаемся, и я, выпуская ее, прячусь за дверью. Я же не эксгибиционист, хоть в облачении, хоть без него.
– Около часа? – говорю я на прощание.
Она смеется, явно забавляясь моей искренностью. Я желаю ее, она это знает, вот и вся история.
– Как можно скорее, Винсент. – Она посылает мне воздушный поцелуй и направляется к машине. Я закрываю дверь и убеждаюсь, что все занавески опущены.
Это покалывание, этот зуд все усиливаются, распространяясь по всему телу. Что-то важное перестало функционировать в моем костюме, и хочется верить, что я вовремя спохватился и не довел дело до самого худшего. Я не собираюсь возиться с маской или туловищем, потому что это такая боль в заднице – правильно наложить эпоксидную смолу, дабы обеспечить хорошую, плотную хватку, способную выдержать самые безудержные порывы страсти. Я просто снимаю нижнюю часть. Оболочка медленно слезает со шкуры; ее и без того гладкая подкладка, как следует пропотев за последние несколько часов, стала совсем скользкой.
Стоя в гостиной напротив большого зеркала, я пристально изучаю ведущие опоры и ремни на предмет возможных повреждений. Насколько я в состоянии разглядеть, никаких изъянов. Могло ли это ощущение оказаться чисто психосоматическим? Следствие подавляемого сознания вины за участие в более чем противоестественном действе? Надеюсь, что нет, ведь исправляться я не намерен.
Погодите-ка – вот оно. Прямо под серией «Г» зажим, всегда причиняющий мне наибольшее беспокойство: матерчатая штрипка как-то ухитрилась согнуться и попасть в туго затянутую петлю на кончике хвоста. Представить себе не могу, как это случилось, но учитывая все эти новые занимательные позы, которые мы перепробовали, я не слишком удивляюсь.
Держа хвост облаченной рукой, пытаюсь вытащить штрипку и устроить ее поудобнее; почти тут же я обретаю чувствительность, восхитительную чувствительность, устремившуюся в мое тело, словно прорвавшая плотину река. Это не так прекрасно, как любовь с Сарой, но недалеко от того. Возможно, мне следует полностью разоблачиться и привести костюм в порядок, чтобы подобное не повторилось. Надеюсь, что мы с Сарой сыграем на бис, как только она вернется, и не желаю никаких технических неисправностей. В следующий раз эта штрипка может намотаться на какой-нибудь жизненно еще более важный орган, нежели хвост.
Я нащупываю потайные кнопки под сосками и отстегиваю их, изо всех сил стараясь отделить оболочку туловища от шкуры. С туловищами у меня всегда наибольшие проблемы, наверное потому, что здесь так мало мест для скрытых застежек. На голове их без счету: под волосами, в ушах, в носу; в нижней части тела тоже предусмотрено немало мест для молний и кнопок, и работает все отлично.
Я почти уже отстегнул последнюю липучку, нащупал ее, нащупал и… в квартиру входит Сара.
– Винсент, я забыла спросить, на какой улице…
Она цепенеет. Я цепенею. Только глаза ее в движении, мечутся по моему полуоблаченному телу, пытаясь осознать перед ними представшее. А я вполне могу вообразить себе, как выгляжу в ее глазах: ящерица в полусодранной человечьей коже, выползшая из доисторических глубин, чтобы ужаснуть и сожрать несчастную девушку. Чудовище. Урод. Похоть, страсть, чувственность и, да-да, и любовь уступают место инстинкту, моему проклятому инстинкту, овладевшему телом по законам военного времени.
– Винсент… – начинает она, но я обрываю ее, скакнув через всю комнату, захлопнув дверь свободной лапой и прыгнув ей на грудь. Сара падает на спину. Я хватаю ее за горло, рыком вдребезги разбивая зеркало, так что осколки водопадом сыплются на ковер.
Я знаю свой долг. Я должен убить ее.
– Прости меня, Сара, – ухитряюсь я произнести, уже готовый вонзить когти в прекрасную трепещущую шею. Она судорожно глотает воздух, пытаясь что-то сказать, но ей не хватает дыхания…
– Вин… Вин…
– Прости меня, – повторяю я и наношу смертельный удар.
Но он не достигает цели. Ее рука встает на пути моей и удерживает когти в каких-то дюймах от горла. Этого не может быть. Или страх придал ей силы? Я замахиваюсь другой лапой, сверкают природные клинки…
И снова она парирует удар. Сара борется с моими лапами, не подпуская смерть, лицо ее искажено болью.
– Винсент, – с трудом произносит она голосом на две октавы ниже обычного, – подожди.
Но врожденное чувство опасности и ответственности настаивает: давай, закончи работу, убей человека, прежде чем она все разнесет по свету! – и я напрягаю мускулы, стремясь покончить с этим и начать несомненно долгий процесс оплакивания.
– Подожди, – снова выдавливает из себя Сара, и на этот раз слово проникает сквозь безумие инстинкта, удерживая восходящую мощь моих лап. Что за безрассудство? Неужели это встает на дыбы человечье обыкновение понять все на свете за счет драгоценного сейчас времени? В мире динов мы не склонны сверх меры анализировать. Мы видим, мы реагируем и преодолеваем. Не более чем полчаса назад совокупившись с представителем чужого рода, я чувствую отвращение к малейшим проявлениям человечности, пропитавшим меня за долгие годы. Я должен тотчас прикончить ее! Но я жду, что она скажет.
Я опускаюсь на задние лапы, мускулы все так же напряжены, готовые к атаке на случай, если она попробует убежать. Я люблю Сару, но я не могу рисковать, ей доверившись. Только не в этом.
Я ожидаю от нее мольбы о сострадании, клятвенных обещаний, что она ни одной живой душе никогда не расскажет о том, что увидела, призывов к милосердию, как до нее делали другие. Но она даже рта не раскрывает, даже не пытается говорить.
Она просто откидывает волосы с плеч и поднимает руки, будто желая собрать локоны в конский хвост.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34