Он достал из ящика стола бланк
увольнительной и, заполнив его, подошел к начальнику.
- Да-да, - торопливо сказал начальник, ставя свою подпись. - Я пони-
маю, как вам сейчас тяжело. Что делать, все там будем...
Спиркин шел по направлению к дому, глядя под ноги. Один раз он с за-
колотившимся сердцем бросился к блеснувшему золотому предмету, но пред-
мет оказался пробкой от бутылки.
Войдя домой, Спиркин начал обыск. Из шкафа полетели верхняя одежда и
белье. Перетряхнув постель, Спиркин заглянул в шкатулку жены и в ее хо-
зяйственную сумку. Пуговицы не было.
Спиркин подошел к окну. Между домом Спиркина и автобусной остановкой
ударными темпами шло жилищное строительство. Рычали бульдозеры, сверкала
электросварка, валялись трубы.
- Строительство, - пробормотал Спиркин.
Он спустился по лестнице и пошел к стройке. Поискав глазами, Спиркин
увидел экскаватор. Кабина была пуста, ковш лежал на земле, но двигатель
работал. Спиркин никогда прежде не управлял экскаватором, но надо было
проверить - может, пуговица упала, когда Спиркин шел к автобусу, а потом
ее затоптали.
Спиркин заканчивал проверку на шестиметровой глубине, когда в кабину
вскочил человек в стеганых штанах и выпихнул Спиркина из экскаватора.
- Ты что наделал? - закричал человек, добавляя после каждого слова
два других. - Мне этот котлован по плану месяц копать надо! А теперь
из-за тебя норму поднимут! - И человек произнес яркую речь, в которой
нефольклорным было только слово "зараза".
Спиркин вернулся домой, сел на стул и стал думать.
- Конечно! - сказал он, подумав. - Автобус!
В автобусном парке Спиркин вошел к директору.
- Я потерял пуговицу, - сказал он. - В вашем автобусе. Вчера или се-
годня.
Директор открыл рот, чтобы сказать то, что ему хотелось, но, поглядев
на Спиркина внимательно, сказал:
- Где ж я вам ее возьму? В каком автобусе?
- Третьего маршрута, - сказал Спиркин. - Золотая пуговица. Со львом.
- Со львом, - тихо повторил директор. - Так сейчас автобусы на линии.
Двадцать шесть машин!
- Я подожду, - сказал Спиркин.
- Да, может, пуговицу-то вашу подобрал кто-нибудь, - осторожно сказал
директор.
- Этот вариант я рассмотрю позже, - сказал Спиркин.
- Ага, - сказал директор. - Понимаю. Ну, идите на кольцо и ищите себе
на здоровье. Скажите, я разрешил.
К ночи Спиркин проверил двадцать четыре машины. Пуговицы не было. В
восемь утра Спиркин вошел к директору автобусного парка. Увидев Спирки-
на, тот побледнел.
- Где еще две? - спросил Спиркин.
- Сейчас, - торопливо сказал директор. - Только вы не волнуйтесь. Од-
ну машину у нас забрали для "Интуриста". Расширяются связи с другими
странами...
- А вторая? - строго спросил Спиркин.
- Вторая в аварию попала, - вздохнул директор. - Водитель в больнице,
машину на авторемонтный повезли.
В больнице Спиркину сказали, что шофер очень плох и свидания с ним не
разрешаются.
- У меня особый случай, - сказал Спиркин.
- Так у него уже были из милиции, - сказали Спиркину. - Или вы из...
- Я из, - сказал Спиркин.
- Только постарайтесь его не утомлять, - предупредили Спиркина. - Для
него сейчас покой - это жизнь.
- Ясное дело, - сказал Спиркин.
Шофер лежал, забинтованный с ног до головы. Ему было нехорошо.
- Я насчет пуговицы, - сказал Спиркин. - Я в вашем автобусе ехал и
пуговицу потерял. От пиджака. Может, конечно, и в другом автобусе, кото-
рый в "Интурист" забрали, но вам лучше вспомнить.
- Не понимаю я, - сказал с трудом шофер. - Чего вам от меня надо?
- Что тут понимать? - удивился Спиркин. - Золотая такая пуговица. С
буквами и со львом. Не видели? Вы думайте, думайте, я не тороплю.
- Плохо мне, - сказал шофер.
- Очень плохо, - подтвердил Спиркин. - Потому что нельзя так небрежно
относиться к своим обязанностям.
- Мама, - сказал шофер, теряя сознание.
Из больницы Спиркин поехал в "Интурист".
Там удалось выяснить, что в его автобусе каких-то французских ученых
повезли на космодром, где им покажут запуск ракеты.
- Как туда попасть? - спросил Спиркин.
- По коридору прямо и направо, - ответили ему. - Там у нас медпункт.
- Над собой смеетесь, - заметил Спиркин.
У космодрома его остановили.
- Золотая пуговица, - сказал Спиркин.
- Это вчерашний пароль, - сказал часовой.
- Разве? - удивился Спиркин.
- Слишком много работаете, - сочувственно сказал часовой. - Себя не
щадите...
Возле ракеты Спиркин увидел автобус. В нем никого не было, кроме во-
дителя.
- Вы золотой пуговицы тут не находили? - спросил Спиркин.
- Пуговицы? - переспросил водитель. - А вы спросите, может, кто-ни-
будь из ваших подобрал.
И водитель, забыв удивиться тому, что понимает французский язык, кив-
нул в сторону громадной ракеты.
На лифте Спиркин поднялся к самому люку ракеты. На площадке перед лю-
ком стояли французы, которым наши что-то объясняли. Спиркин протиснулся
поближе к одному из французов.
- Вы тут пуговицы не видели? - прошептал он.
- Т-с-с-с-с! - сказал француз, делая вид, что его интересует ракета.
"Хам", - подумал Спиркин и повернулся к другому французу:
- Вам тут пуговица не попадалась? Я ее в автобусе потерял. Такая, со
львом.
Француз заулыбался и закивал в сторону ракеты.
- Там? - тихо спросил Спиркин. - Как она туда попала?
Француз снова кивнул на ракету и поднял большой палец.
- Еще бы, - сказал Спиркин. - Такая пуговица!
И тихонько влез в люк.
Внутри ракеты было тесновато. Спиркин стал искать. Он обшарил все,
что можно, но ничего не нашел. Спиркин опустился в глубокое кресло и на-
чал размышлять. От размышления его оторвал шум закрывающегося люка. Он
хотел встать, но раздался мощный гул, и огромной тяжестью Спиркина вмяло
в кресло.
- Что за шутки? - прохрипел Спиркин. - Алло!
В ответ перед ним загорелись лампочки, тяжесть увеличилась. А потом
Спиркин услыхал голос.
- Чижик, - позвал голос. - Я - Лютик. - И спросил про какие-то пара-
метры.
- Это вы меня? - с трудом спросил Спиркин. - Я сам здесь случайно!
- Это ты, Чижик? - удивился голос. И сказал, чтоб Чижик перестал ва-
лять дурака.
Спиркин сказал, что это Спиркин говорит и чтоб голос сам перестал ва-
лять дурака и выпустил бы его отсюда, потому что ему некогда.
Спиркин услышал, как голос совещается с другими голосами. Из-за
сильного треска он разобрал только три фразы: "Надо было согласовать!",
"Разгильдяйство!" и "Лишить премии!".
- Кого лишить? - заинтересовался Спиркин.
Однако голос больше не откликался, вместо этого Спиркин услыхал: "В
эфире - "Маяк". Передаем концерт по заявкам воинов-пограничников". И
вместе с первыми звуками песни "Я люблю тебя, жизнь..." Спиркин стал не-
весомым. Побарахтавшись в воздухе, он добрался до иллюминатора. Там, со-
перничая в блеске с двумя пуговицами на пиджаке Спиркина, неспешно плыли
звезды...
...Спиркин вылез из люка, спрыгнул на землю и посмотрел по сторонам.
Вокруг была пустыня. Спиркин хотел подумать что-нибудь, но не успел.
Земля перед ним зашевелилась, и оттуда стали выскакивать люди.
"Дружинники, - понял Спиркин. - В милицию поведут!"
"Дружинники" окружили Спиркина. Один из них вытащил какую-то трубу и
приложил к губам.
- Планета Марс приветствует посланца Земли, - услыхал Спиркин.
- Тьфу! - сказал Спиркин. - Я-то испугался.
- Тебе нечего бояться, - сказал марсианин в трубу. - Мы тебя ждали
тысячи лет, пока вы сможете принять все знания нашей цивилизации. И вот
этот великий час настал!
Все марсиане согласно затрясли головами.
- Вы тут пуговицы не видели? - спросил Спиркин. - Золотая пуговица
такая, от пиджака.
Марсиане обеспокоенно переглянулись.
- Мы не знаем пуговиц, - сказал главный. - Но мы умеем делать хлеб из
песка, и овладели антивеществом, и победили все болезни, и мы ждали ты-
сячи лет, и вот настал великий миг...
- Это все ясно, - сказал Спиркин.
Он повернулся и полез в ракету. Закрывая люк, он увидал, что марсиане
отчаянно скачут и размахивают руками. "Пуговиц не знают, - подумал Спир-
кин. - Дикари!"
Он уселся в кресло. Надо было продумать дальнейшую линию поиска. Вни-
зу суетились маленькие фигурки. Потом они пропали. Спиркин думал. Вне-
запно он хлопнул себя по лбу и тут же стартовал с Марса.
"Шляпа! - выругал он себя. - Вот шляпа!"
Он удовлетворительно перенес перегрузки и перешел к состоянию невесо-
мости. Вскоре в иллюминаторе показалась Земля. Спиркин прилепился к
стеклу и стал смотреть на родную планету. Из Европы торчал посадочный
ориентир - труба авторемонтного завода. Спиркин напряг зрение, и ему по-
казалось, что там, на заводском дворе, в огромной куче железного хлама
вспыхнул золотой лучик. Спиркин улыбнулся и, мурлыкая "Я люблю тебя,
жизнь...", устремил корабль мимо каких-то звезд и галактик к своей сияю-
щей цели.
Девять десятых
Сначала я пустил горячую воду. Затем, постепенно добавляя холодную,
установил свою любимую температуру - не слишком горячо, но в то же время
чтобы руки интенсивно прогревались. Я намылил руки душистым мылом - мы-
лил долго и тщательно, - затем мыло смыл. Потом я вытер руки насухо по-
лотенцем махровым - полотенце было жестковатым, но приятным на ошупь.
Повесив полотенце на изогнутую теплую трубу, чтобы оно скорей высыхало,
я сделал разминку пальцами рук - сгибал их в разные стороны и разгибал,
- затем со стеклянной полочки левой рукой взял ножницы, блестящие, но-
вые, слегка изогнутые в концах, продел в кольца ножниц большой и средний
пальцы правой руки и пощелкал ножницами в воздухе. Чуть туговаты были
ножницы, но щелкали хорошо.
Начал я с левой руки. Подогнув все пальцы, я оставил вытянутым вперед
один мизинец и принялся аккуратно стричь, медленно поворачивая мизинец
так, чтобы линия среза была ровной и закруглялась плавно. После горячей
воды ноготь стал мягким и хорошо поддавался, не крошась на отдельные ку-
сочки, а отходил сплошной тоненькой стружкой, таким светлым полумесяцем.
Мизинец удался! Ни малейшей зазубрины, ни мельчайшей неточности. Тут
было изящество, которое не бросалось в глаза, но тем не менее не могло
остаться незамеченным. Да, мизинцем можно было гордиться.
Перед тем как приступить к безымянному пальцу, мне пришлось сделать
небольшую паузу - служба в армии, потом еще, кажется, институт. Но это
было, пожалуй, даже кстати: ведь безымянный палец - очень труден; он го-
раздо менее подвижен и послушен, чем остальные, и к нему нужно присту-
пать отдохнувшим и свежим. Разумеется, самое сложное - это безымянный
палец правой руки (если вы не левша), но и левый тоже не подарок...
Когда наконец я вытянул безымянный палец вперед, мизинец тоже поднял-
ся вверх, будто был связан с безымянным каким-то соглашением. Это меня
позабавило и даже как-то тронуло.
Я уже поднес к пальцу ножницы, уже развел кольца, как вдруг ударил
телефонный звонок. Сердце заколотилось.
Я снял трубку. Какой-то женский голос. Из разговора я понял, что зво-
нила моя невеста. Ну, разумеется, я не забыл, что сегодня наша свадьба.
Впрочем, оказалось, что свадьба состоялась накануне... Там положили
трубку.
Этот звонок внес какое-то смятение, и, вернувшись в ванную, я долго
не мог успокоиться. В самом деле, если свадьба уже была, значит, все хо-
рошо, тогда звонить было незачем. Если же свадьбы не было, то можно было
тем более не звонить... Все это было странно.
От нервного возбуждения руки стали холодными. Я снова открыл кран и
подержал руки под горячей водой, вытер высохшим уже полотенцем и вновь
взял ножницы. Вновь вытянул я безымянный палец, отчего мизинец вновь
поднялся немедленно, - и это меня немного успокоило.
Я весь погрузился в работу. Кажется, снова что-то звенело - телефон
или звонили в дверь. Впрочем, быть может, это мне просто казалось. Одна-
ко, когда я закончил этот нелегкий палец и смог перевести дыхание и
расслабиться, я услышал, как за дверью кто-то сказал:
- До свиданья, папа!
Потом шаги простучали в коридоре, хлопнула входная дверь. Папа? Кто
это был? Это с кем прощался и моей квартире? Может быть, со мной? Но я
решительно не помнил... Очень любопытно...
Со средним пальцем не было абсолютно никаких хлопот. Четкое движение
ножниц - и линия среза здесь соперничать могла бы с мизинцем.
Так же славно удался и указательный палец. И тут какое-то неприятное
предчувствие заставило меня вздрогнуть. Предчувствие не обмануло. В тот
самый момент, когда я был уже готов приступить к ответственному большому
пальцу, дверь ванной распахнулась и какая-то женщина с порога закричала
на меня:
- Я ухожу! Я больше не могу!! Я хочу еще немного пожить нормально!..
Она была, пожалуй, средних лет, в ее гневном лице было что-то знако-
мое. Я не успел ничего сказать ей, я даже не успел положить ножницы на
полочку, как она резко повернулась и исчезла за дверью. Потом я услышал
голоса, какой-то шум - кажется, выносили мебель. Это было ужасно: нет
ничего хуже, чем шум, когда требуются сосредоточенность и внима-
тельность.
Тем не менее мне удалось довольно быстро и качественно закончить
большой палец, и, внимательно осмотрев все, сделанное на левой руке, я
остался весьма удовлетворен.
Я не мог бы точно сказать, когда именно впервые услыхал звуки рояля.
Кажется, это произошло сразу после того, как я переложил ножницы из пра-
вой руки в левую. Да-да, кто-то медленно выводил гаммы, хотя я точно
помнил, что у меня нет рояля. С того момента музыка не прекращалась. И
не только музыка!
Теперь я часто слышал из-за двери самые разные звуки, причем они,
по-видимому, шли даже не из комнат, а вообще откуда-то извне.
Звуки то усиливались, то слабели - это были возгласы, топот ног, та-
рахтение трактора, гул толпы, гремели марши, раздавался плеск аплодис-
ментов, шелест деревьев, завывание ветра... Прежде я этого не замечал, а
теперь, возможно, где-то открылось окно, что-то другое случилось, во
всяком случае, как плотно ни прикрывал я дверь ванной, как ни затыкал
щель под дверью тряпкой - избавиться от шума я не мог.
Ничего не оставалось, как приспосабливаться. Это было непросто, пото-
му что, едва ухо привыкало к возгласам, тарахтению и аплодисментам и пе-
реставало их замечать, фортепьянные гаммы становились особенно раздража-
ющими.
Где-то между большим и указательным пальцами правой руки я впервые
почувствовал боль в пояснице - сказалось постоянное напряжение спины. С
этого времени я стал работать сидя. Сидел я на краю ванны, это было неу-
добно, но поясница так болела меньше. После указательного пальца снова
пришлось прерваться - что-то случилось с моей матерью... А затем возник
новый отвлекающий фактор - в доме появился ребенок. Плач слышался чуть
ли не ежечасно. Зато прекратились гаммы - вместо них теперь звучали до-
вольно сложные пьесы.
Однажлы я совершенно отчетливо услыхал незнакомый мужской голос, ко-
торый сказал: "Попроси его! В конце концов, это его внук!" А женский го-
лос, тоже незнакомый, ответил: "На него нельзя оставить даже собаку!"
Несомненно, в доме завелась собака. В дверь неоднократно скреблись, и
часто раздавался звонкий лай.
Трудности множились. К среднему пальцу ножницы сильно затупились и
почти сплошь покрылись ржавчиной. Неизвестно отчего стали дрожать руки -
сперва мелкой, почти незаметной дрожью, а затем все сильнее. А ведь мне
предстояло заняться безымянным пальцем правой руки - самым сложным из
всех!
Призвав всю свою волю и весь опыт, я приступил к делу. На рояле в
этот момент превосходно играли Двенадцатую рапсодию Листа. Трудно было
не слушать, тем более что слух мой обострился до чрезвычайности. Скорее
всего, это было связано с тем, что к этому времени я уже полностью поте-
рял зрение. Контролировать качество работы я мог теперь только ощупью.
И, судя по всему, безымянный палец правой руки удался даже лучше своего
левого собрата.
Итак, оставался только мизинец правой руки - последний!
И тут случилось непредвиденное - я уронил ножницы. Превозмогая боль в
пояснице, которая стала теперь уже постоянной, я опустился на корточки и
стал шарить руками по полу. Сквозь щели доносились звуки - шелест, детс-
кий смех, удары по мячу, плеск воды... Надо всем царил ноктюрн Шопена.
И вот, когда я нащупал ножницы левой рукой, что-то острое кольнуло
меня в грудь. И я почувствовал, что куда-то лечу...
Потом меня несли... Я лежал строго и прямо. Левая рука сжимала ржавые
ножницы - видимо, их пытались отобрать у меня, но не смогли.
Если бы я мог еще чувствовать, я бы чувствовал удовлетворение: не
каждому удается выполнить задуманное на девять десятых, как удалось мне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36