А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Но в лесу не только лихие люди. Там обитает лукавый эльф Робин – Добрый Малый. Любит он увлечь путника в сторону, сбить с дороги. Старая бабушка Элси не раз рассказывала… Но это все-таки лучше, чем попасть в руки головорезов.
Расспрашивая то таких же бездомных, как сам, то бродячих сказителей баллад, исходивших всю Англию, Вильям на двадцатый день пути добрался до Бристоля.
Привыкший к сельской тишине, он растерялся в шумном городе.
По улицам, застроенным высокими каменными домами, то и дело с грохотом сновали нарядные экипажи джентльменов; слуги несли в носилках знатных дам; проезжали, гарцуя, всадники на холеных конях, обдавая прохожих брызгами грязи и тесня с дороги в канаву.
Два джентльмена на глазах у Вильяма выхватили из ножен мечи и принялись драться только из-за того, что один не хотел уступить дорогу другому. Они уже успели ранить друг друга, когда подоспевший олдермен разнял их.
После этого Вильям с опасением поглядывал на городских щеголей, так легко обнажающих оружие. Они шествовали важные, в широкополых шляпах, украшенных перьями, в забрызганной грязью, но богатой одежде. Особенным разнообразием отличались усы и бороды. Большинство носило усы «оравадо» с заостренными, торчащими вверх кончиками. Они должны были устрашать соперника. У других усы были так длинны, что лежали на ушах, у третьих – составляли прямую линию. А бороды – то подстриженные острым клином, то узкой полоской…
Ломились от различных товаров лавки купцов.
Просторные вывески, подвешенные на затейливо откованных кронштейнах, то пышно и торжественно, то скупо, немногословно возвещали об имени владельца и характере торговли. Они висели высоко, чтоб их не задевали головой всадники.
Над лавкой шли решетчатые окна вторых этажей. Там находились жилые покои купцов. По крутой деревянной лестнице в особую комнату, «говорильню», водили знатных покупателей – угощать чаем, вести деловую беседу.
Из дверей кабаков и пивных доносились громкие голоса, песни, стук кружек.
Вильям пересек площадь, прошел широкой, круто 'спускающейся улицей и увидел море, гавань. Впрочем, море виднелось лишь вдали, а у берега тесно, борт о борт, стояли бесчисленные суда – простые рыбацкие, высокобортные «купцы», украшенные статуями святых, военные с рядами пушечных стволов.
Оголенные мачты торчали, как щетина. Лишь на немногих виднелись полотнища парусов – то были корабли, готовые к отплытию.
Берег кишел народом – разгружались корабли, несли и везли на вьючных лошадях грузы, складывали мешки, катили бочки…
Все это сопровождалось скрипом деревянных блоков, плеском воды, криками людей и животных.
Долгий путь вызвал у Вильяма голод и жажду. Домашние припасы давно кончились. Он пошарил в кошельке и достал последние монеты. Преодолев робость, вошел в небольшой портовый кабачок.
Плохо освещенный зал был полон народу. Солдаты, моряки, горожане сидели за грубо сколоченными деревянными столами, уставленными глиняными и оловянными кружками. Кто-то пел, кто-то громко разговаривал.
Вильям, постояв в нерешительности у двери, присел па край стула у ближайшего из столов, за которым, положив на него взлохмаченную голову, спал мужчина.
Подошел, подозрительно поглядывая, хозяин кабачка. Вильям попросил что-нибудь поесть и попить.
– А деньги имеешь?
Вильям протянул на ладони монеты.
Быстро взглянув на них, кабатчик отошел.
Разговаривая с хозяином кабака, Вильям не заметил, что сидевший за столом человек проснулся и неприязненно рассматривает его, Вильяма, узкими мутными глазами.
– Ты кто? – вдруг спросил он в упор.
Вильям вздрогнул.
– Вильям Смит, сэр.
Рябое лицо незнакомца смягчилось.
– Сэр? Гм! Неплохо, – осклабился он. И вновь принялся разглядывать Вильяма. – Ты мне нравишься, теленок, – сказал он наконец и подвинул юноше одну из своих кружек. – Пей!
Вильям осторожно глотнул крепкой жидкости.
– Зачем в Бристоле? – спросил рябой.
Вильям охотно принялся рассказывать про родной Стреттон, про злоключения своей семьи, про то, что он пришел в город искать счастья.
– Тебе повезло, – сказал собеседник. – Ешь, и пойдем. Я отведу тебя к своему хозяину, суконщику Эдварду Редстауну. Он как раз расширяет мастерскую, ему нужно несколько учеников.
Вильям видел, как делают сукно в деревне. Он и сам мальчишкой мыл, сушил и расчесывал овечью шерсть. Женщины потом пряли ее, скручивая короткие пряди в длинную нить. Из нитей на небольшом станке каждая семья ткала себе ткань.
Когда земли у крестьян осталось совсем мало, появились люди из города и предложили делать сукно для них за плату. Они привозили шерсть и увозили готовое изделие. Платили мало, но крестьяне и тому были рады.
Но никогда раньше Вильям не видел такого множества народа, собранного в одно место для работы. Это была мануфактура. Здесь делали сукно совсем не так, как в деревне. Там мать сама чистила шерсть, удаляя репей и грязь, сама мыла и расчесывала в длинную чистую ровницу, сама пряла и красила. Остальные члены семьи только помогали ей. В мануфактуре труд был разделен, каждый занимался одним делом; или трепал шерсть, или расчесывал, прял, или ткал, один сваливал, другой поднимал ворс, третий красил…
Поэтому все выполнялось быстро, умело, без траты времени на переходы от одного дела к другому.
Работало 20 ткачей, столько же прядильщиков, 10 чесальщиков, 5 стригалей; 4 красильщика колдовали у клубящихся паром глубоких чанов с разноцветной жидкостью.
Жилось Вильяму у суконщика не сладко. С 5 часов утра до 8 часов вечера бегал он со двора в мастерскую, поднося шерсть в большом мешке.
Потом его поставили на очистку.
Спутанная грязная шерсть плохо поддавалась очищению. А хозяин строго следил за тем, чтобы при этом ее не рвали, и взыскивал за каждый брошенный клочок.
Едкая пыль, мельчайшие волокна попадали в легкие, выбывая непрерывный кашель. Вильям понял, почему проработавшие здесь несколько лет худы, бледны и кашляют кровью.
Хоть и молод и вынослив был Вильям, но и он с трудом добирался вечером до своего жесткого ложа в холодной спальне при мастерской и засыпал тяжелым сном рядом с товарищами.
Это были пролетарии. У них не было ничего: ни дома, ни земли, ни инструмента. Они обладали одним – собственной силой, способностью к труду. И эту силу они продавали суконщику так же, как их братья продавали ее меднику, каретнику, гончару…
Все остальное принадлежало хозяину. Все средства, с помощью которых можно было изготовлять сукно, чулки, шляпы. И он платил им ровно столько, чтоб они имели силы работать на него.
Изредка Вильяму приходилось бывать на хозяйской половине дома, когда его как самого молодого посылали с поручением. Вообще хозяин почему-то благоволил к нему; может, потому, что Вильям старался вовсю, а хозяин ценил усердие.
И всякий раз Вильям дивился роскоши обстановки.
Не коптящая лучина, а свечи в кованых канделябрах освещали комнаты владельца мануфактуры. Не тощие, набитые соломой мешки, а пышные пуховики лежали на кроватях. Ели там не из глиняных мисок и деревянных блюд, а на серебряной посуде, пили из бокалов тонкого стекла.
«Эх, пожить бы так! – мечтал Вильям. – Самому бы сделаться хозяином!»
Постепенно желание разбогатеть во что бы то ни стало овладело Вильямом. Правда, его не раз смущала мысль: а если для этого придется кого-нибудь обидеть, обмануть? Вначале он гнал ее от себя, потом решил, что никто добром не богатеет и ради денег можно поступиться совестью. Самое главное – найти способ нажить побольше.
Он мог, пожалуй, рассчитывать, что хозяин со временем сделает его подмастерьем: старание и способности были замечены. Только от подмастерья до хозяина далеко. Нет, нужно найти другой путь.
Никому не открыл Вильям свои мечты, твердо поверил, что они сбудутся, ждал случая.
И случай представился.
Это произошло через два года службы у суконщика.
Вильям теперь совсем не тот робкий, диковатый парень, каким начинал свою городскую жизнь. Столкновения со всегда голодными и злыми работниками, жестокое обращение господ с ним, простолюдином, изнурительная работа в мастерской сделали его грубей и смелей.
Он избегал разговоров со своими товарищами, когда они жаловались на притеснения, на плохую пищу: хозяин, узнав про такие разговоры, выгонял того, кто их затевал, а Вильям старался заслужить доверие. И достиг многого.
Однажды утром Томас Редстаун позвал его к себе.
– Я доволен тобой, – сказал хозяин. – Ты стараешься. Если будешь работать так же усердно, я вознагражу тебя. Надеюсь, что ты добросовестно выполнишь и то дело, которое я тебе сейчас поручу.
Вильям низко поклонился.
– Нужно пополнить наши съестные запасы. Ты знаешь, что болван Джекоб, который этим всегда занимался, обварил руки в красильне. Ты заменишь его. Поедешь на побережье к рыбакам и купишь рыбы. Это дешевле, чем брать здесь, у рыботорговцев. Неважно, если рыба будет мелкая. Лошадей наймешь с места, в городе. Когда управишься, купишь на ярмарке в Стратфорде сто квартеров ячменя. Не бери дороже пяти шиллингов за квартер. Все ли ты понял?
– Все понял! – с готовностью ответил Вильям.
Хозяин протянул кошелек, полный серебряных шиллингов.
– Здесь как раз столько, сколько нужно на все расходы.
Вильям спрятал деньги за пазуху и вышел.
На улице ему в голову пришли другие мысли. Они появились, должно быть, оттого, что впервые у него было так много денег. «Не торопись, – решил он про себя. – Не тот ли это случай, которого ты ждешь?»
Он направился в таверну «Зеленая кошка», тот самый кабачок, где когда-то выпил свою первую кружку пива в Бристоле.
Немного постояв у двери, он выбрал стол, который занимали два моряка в просторных просмоленных куртках, – один худой и высокий, другой красный, толстый, низенького роста, – подсел к ним.
Мечта стать моряком, с которой Вильям покинул дом, не оставляла его. Поэтому его всегда тянуло к людям с обожженными соленой водой и крепким ветром лицами.
Он скоро разговорился с моряками, хотя они были не очень разговорчивы, скорей мрачны, и предложил им угощение. Когда все немного захмелели, Вильям поделился своими планами.
Толстый сказал:
– Превратиться мне в барана, если твое желание исполнить труднее, чем дать пинка этому жирному коту! – И он пнул грубым сапогом сидевшего у ног трактирного кота.
Вильям выжидающе молчал.
– Отсыпь из своего кошелька десяток серебряных кругляшек для боцмана, и ты наш. В море за каждый шиллинг добудешь десять золотых!
Не задумываясь, Вильям отсчитал из хозяйских денег требуемую сумму и отдал моряку. Вслед за тем все трое встали и, шатаясь, зашагали к порту.
Совесть нисколько не мучила его. За последние годы он много видел несправедливости, жестокости и рано понял, что богатство наживается путем насилия, обмана.
Все совершилось, как предсказывал толстый. Он пошептался с каким-то мрачного вида моряком, как потом оказалось, боцманом, выложил ему на широченную ладонь пять шиллингов – Вильям мог поклясться, что только пять, – и тот согласно кивнул головой.
Так Вильям Смит вступил в экипаж одного из кораблей отважного моряка, неутомимого исследователя, дерзкого авантюриста, «железного пирата» Френсиса Дрейка.
Вильям не знал, куда направится корабль, что будет искать в море.
Важно, чтоб скорей подняли якоря, пока хозяин не начал розыски с помощью судьи и шерифа. И Вильям не жалел сил, таская на борт тяжелые тюки припасов и снастей.
А вечерами, лежа на койке, он жадно вслушивался в рассказы бывалых моряков о дальних плаваниях, неведомых землях.
Матрос с багровым шрамом через всю щеку клялся, будто сам видел на одиноком острове в океане людей, у которых голова расположена ниже плеч. А то как-то на берегу неизвестной земли к приставшему кораблю вышел из леса одноглазый человек, начисто лишенный носа. Но удивительней всего одноногие. Единственная нога у них так велика, что полностью закрывает их от дождя и солнца, когда они, подняв ее, ложатся на спину. Передвигаются одноногие длиннющими прыжками, необыкновенно быстро.
Где-то в океане, рассказывал другой, лежит дивная страна – Эльдорадо. Там все – деревья, камни в прозрачных реках, прибрежный песок, горы – из чистого золота. Кто побывает в той стране, становится богачом. Только достичь ее почти невозможно.
А то есть еще в том же океане прекрасные, цветущие Острова вечной молодости. Так называются они потому, что бьют там из земли чудодейственные источники: попьет и s них старик – превратится в молодого, попьет юный – навсегда останется таким. Слыхать, будто испанский король выдал одному дворянину патент на торговлю водой этого источника, и немало знатных дам вручили тому испанцу деньги и драгоценности с наказом привезти сосуды с молодящей жидкостью.
Вильяма строго предупредили, чтобы он не спрашивал о предстоящем плавании и никому не рассказывал на берегу, что творится на корабле. Ему дали понять, что за болтливость можно поплатиться жизнью.
Шепотом произносила команда имя адмирала Дрейка. Говорили, у этого человека бешеный нрав и он не остановится ни перед чем, чтобы заткнуть глотку болтуну или наказать за неповиновение в море.
Один старый матрос, поминутно оглядываясь, сказал Вильяму, что Дрейк поведет не только их корабль – «Пеликан», но и несколько других. Оказалось, стоявшие не-подалеку «Лебедь», «Елизавета», «Златоцвет» и «Не бойся ничего» тоже входят во флотилию Дрейка.
И, совсем прильнув к уху Вильяма, добавил:
– Сама королева участвует в нашем деле и несколько вельмож…
– А что за дело? – спросил Вильям.
Моряк промолчал, решив видимо, не говорить больше ни слова. И вдруг, широко осклабившись, сказал:
– Наше дело – подпалить бороду испанскому королю и немного заработать на суматохе.
Вильям мало что понял из такого объяснения. Он знал, Англия давно враждует с Испанией на морях. Об этом говорили в мануфактуре. И хоть война не объявлялась, по испанские и английские корабли то и дело нападали друг на друга – сильный грабил слабого.
Испанцы везли морем черных невольников для продажи, золото, серебро, драгоценные камни, которые силой и обманом отбирали у туземцев на новых, только что открытых землях.
Английские пираты, встретив испанский корабль, нападали и отбирали все самое ценное.
Испанцы не оставались в долгу и грабили английских купцов. И тогда мирные купцы, чтоб возместить убытки, сами становились пиратами.
По всей Англии шла молва о купце Бернарде Кловисе. Его корабль на пути из Берберии в Англию подвергся нападению испанцев. У него отобрали весь груз. Добравшись кое-как до родины, купец просил королеву разрешить ему грабеж испанских судов в море. И королева выдала специальное свидетельство, разрешавшее пострадавшему и его потомкам в течение пяти лет «забирать, арестовывать и присваивать» испанцев и их имущество везде, где он найдет их.
Пиратством занимались все, кто плавал.
Через несколько дней палуба и трюмы стотонного «Пеликана» были забиты разнообразными грузами, оснащение и вооружение приведены в походную готовность. И тогда Вильям впервые увидел Дрейка.
Но вначале на корабле появился оркестр. Когда музыканты, рассевшись, оглушительно и не очень стройно заиграли бравурную мелодию, на берегу появился среднего роста богато одетый человек в широкополой шляпе. Его сопровождали несколько морских офицеров.
Он взошел на судно, где выстроилась вся команда, и Вильям близко увидел жестокое, энергичное лицо с узкой темной бородкой, быстрые, все замечающие глаза. Это и был адмирал Дрейк.
Осмотрев корабль, он скомандовал поднять паруса, и флотилия медленно двинулась в открытое море, взяв курс на юго-запад.
За несколько дней до того капитан Джон Винтер, который, как потом оказалось, командовал «Елизаветой» и лишь временно распоряжался на «Пеликане», назначил Вильяма помощником канонира. Капитан прослышал, что Вильям работал в деревне кузнецом, и эти два дела ему показались схожими. Для обучения к Вильяму приставили «няньку» – могучего, заросшего черным волосом канонира.
Вильям внимательно слушал пояснения наставника, как чистить и заряжать пушки, наводить на цель, поджигать порох. Скоро он заслужил похвалу за сметливость и сноровку.
«Пеликан» был великолепным судном. Две высокие мачты, гибкие и прочные, имели по два круговых марса. Каждая мачта несла по три квадратных паруса. На палубе и на корме стояло двенадцать пушек. Кроме того, в носовой части находилась огромная двухжерловая пушка с двумя запалами, с казенной частью посредине. Она могла одновременно стрелять в противоположные стороны.
Обшивка корпуса из толстых дубовых досок надежно защищала корабль от грозных ударов морской волны.
Не уставая дивился Вильям неоглядным просторам моря, то гладким, как родное поле в Баскервиле, то мерно колышущимся, то бурным, страшным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27