Это был храбрый и выносливый землепроходец.
Маклай знал работы этого замечательного путешественника, исследователя Тянь-Шаня и берегов Иссык-Куля, – его монографию об орлах и исследование по биологии красной рыбы.
С письмом от Северцова Маклай пришел к Литке. Но седой орел океанов встретил Миклухо-Маклая не так тепло, как Бэр. Географическое общество лишь разрешило Миклухе сделать сообщение о своих работах на берегах Красного моря.
Через месяц после доклада о Красном море, в октябре 1869 года, Миклухо подал в Совет Географического общества записку о своем желании отправиться на Тихий океан. За Маклая ходатайствовал академик Брандт. Он доказывал Литке, что Маклай уже известен работой над губками, плавательным пузырем акул, мозгом рыб. Но Литке и слышать не хотел ни о каком Тихом океане. Адмирал опасался, что планы молодого путешественника «завлекут общество слишком далеко».
Федор Литке долго не сдавался. С упорством, с каким он в дни молодости бомбардировал Данциг, адмирал отвергал идею Маклая. Адмирал даже не желал принять Маклая, морщась при одном упоминании имени самонадеянного исследователя. Но секретарь Общества каким-то образом уговорил адмирала и столкнул его лицом к лицу с Маклаем. Обычно застенчивый и молчаливый, Миклухо искусно направил разговор на славное прошлое адмирала. Казалось, он сам был вместе с Литке на шлюпе «Камчатка» у Головнина в походе вокруг света. Маклай вспоминал плаванья Литке в Ледовитом океане, три похода вокруг света, открытие новых островов Каролинского архипелага. По мере рассказов Миклухо Литке видел картины своей прошлой жизни, слышал рев моржей у островов Прибылова, шелест пальм на коралловых островах, видел свечение волн у русских островов в Океании и венец полярного сиянья над Аляской. И старый, растроганный, суровый Литке, проводя высохшими пальцами по седым бакенбардам, сказал, что он будет хлопотать за Маклая.
Обрадованный Маклай начал приводить в порядок личные дела, поехал в Йену и вскоре вернулся оттуда в Россию. Он составлял программу своих научных работ на Тихом океане, включив в нее ответы на некоторые вопросы, поставленные Дарвином другим исследователям.
Маклая горячо поддерживал географ П. П. Семенов, помогали Бэр, Геккель и другие великаны науки.
К этому же времени относится встреча Маклая с Петром Кропоткиным, тогда уже известным своими путешествиями по Китаю, Маньчжурии и Сибири. Уволенный от военной службы, переименованный в титулярные советники, Кропоткин сидел в канцелярии Географического общества. Кропоткин описывает Маклая как «маленького нервного человека, постоянно страдавшего лихорадкой». Будущий друг Элизе Реклю с первых дней знакомства оценил всю незаурядность личности Маклая. Впоследствии о подвиге Маклая писали и он, и Элизе Реклю. Кропоткин называл маклаевские наблюдения драгоценными и сетовал на то, что Миклухо мало выступал в печати с рассказами о своей жизни и научной работе в Океании.
В 1870 году Маклай заявил, что он поедет в тропики и оттуда будет постепенно продвигаться на север Тихого океана – к Берингову и Охотскому морям. Это продвижение от Новой Гвинеи, – очевидно, к Гаваям и от Гаваев к Алеутским островам или через Индонезию, Филиппины, Формозу и Японский архипелаг и Сахалин, – к Охотскому морю должно было отнять семь-восемь лет.
Литке сдержал слово и стал хлопотать в морском ведомстве о том, чтобы Маклая взяли на военное судно. Путешественнику дали из средств Географического общества 1350 рублей.
Этой помощью российские географы и ограничились. Изучение Тихого океана их не волновало. Царская Россия, прекратив кругосветные походы, в то время перестала, с точки зрения многих, быть страной, которая могла себе позволить такую роскошь, как экспедиция в Океанию.
Литке как будто забыл о плаваниях Крузенштерна, Резанова и Лисянского, походах «Рюрика», о русском флаге, реявшем в южных морях, о трепете парусов «Востока» и «Мирного» у коралловых островов Океании и во льдах Антарктиды.
Так или иначе, Маклай должен был надеяться лишь на собственные силы. И он это прекрасно понимал.
В конце октября 1870 года с палубы корвета «Витязь» Маклай прощался с Россией. «Витязь» вышел из Кронштадта; командиру корабля было приказано доставить Миклухо-Маклая в Новую Гвинею. Морские офицеры, видавшие всякие виды, пророчили Маклаю, что его съедят папуасы, как некогда канаки съели Джемса Кука. Маклай отшучивался, поглаживая бороду, и уходил из кают-компании к себе. В своей каюте Маклай доставал заветную книгу и перечитывал по нескольку раз запавшие ему в душу слова дряхлого Бэра:
«...Таким образом, является желательным и, можно сказать, необходимым для науки изучить полнее обитателей Новой Гвинеи...»
Вот что внушил Маклаю знаменитый ученый. Но не были забыты и бэровские морские губки. Маклай их изучил, составил описание, и ко времени выхода «Витязя» из Кронштадта труд его был уже напечатан в «Мемуарах Академии наук».
ГОЛУБАЯ ПОЛИНЕЗИЯ
Корвет «Витязь» считался бывалым кораблем. За несколько лет до того, как на его палубу ступил Маклай, «Витязь» совершил вместе с «Алмазом», «Александром Невским», «Варягом», «Пересветом» и «Ослябей» прошумевший на весь мир поход.
В начале осени 1863 года две эскадры русских кораблей – атлантическая и тихоокеанская – ушли в поход. Весь мир был потрясен, когда в сентябре корабли России бросили якоря на рейдах Сан-Франциско и Нью-Йорка. Матросы с «Калевалы» и «Богатыря» расхаживали у калифорнийских Золотых Ворот. Атлантическая эскадра, в составе которой был «Витязь», после пребывания в Нью-Йорке показала русский флаг Балтиморе, Кубе, Гондурасу, Гаване, Ямайке...
Миклухо-Маклай очутился в обществе русских морских волков, которые – от командира Назимова до матросов из новгородских, двинских, костромских, вологодских крестьян – хорошо знали тропические моря.
Маклай договорился с командиром «Витязя» о времени и месте встречи и, выгадывая время, начал поездку по Европе. Он посетил Гамбург, Берлин, Амстердам, Лондон и другие города. Всюду он знакомился с учеными-этнографами, посещал музеи. В Лондоне он хотел увидеться с Чарлзом Дарвином, но эта встреча почему-то не состоялась. Зато он виделся с пламенным апостолом дарвинизма – Томасом Гексли, когда-то изучавшим Австралию и Новую Гвинею, и долго беседовал с ним. Затем Маклай поспешил на «Витязь».
Из Плимута «Витязь» взял курс на острова Зеленого Мыса. Для русских моряков здесь тоже не было ничего нового: те же португальские флаги над правительственными зданиями в Порто-Гранде, те же забитые негры, те же теплые ключи, струящиеся из вулканической почвы острова Винцента. В тропической части Атлантики Маклай по своему обычаю «заниматься не своим делом», как о нем говорили ученые педанты, принялся за измерение температуры океанских глубин. В одном случае он целых три часа измерял температуру океанской воды на глубине тысячи саженей термометром Миллер-Казелла. Эта работа была проделана Маклаем гораздо ранее известной экспедиции на «Челленджере».
В Рио-де-Жанейро Маклай сходил на берег, блуждал по огромной улице До Увидор, смотрел на светлый залив, покрытый островами. Обогнув Южную Америку, «Витязь» прибыл в Чили. В Вальпараисо наш очарованный странник не ограничился обычной прогулкой по городу и приморскому рынку и рассматриванием холмов, покрытых зарослями алоэ. Маклай из Вальпараисо проехал за сто шестьдесят верст – в Сантьяго, где, шагая по порфировым тротуарам, оглядывал белые башни города, здание старинного университета, берега речек и видные из Сантьяго вершины Андов. Маклай съездил к горе Аконкагуа, и только краткость стоянки корабля в Вальпараисо удержала его от соблазна подняться на ее склоны, чтобы оглядеть океанские просторы. Из Вальпараисо Миклухо писал в Петербург, что и в Патагонии, и в Магеллановом проливе он тоже вел научные наблюдения.
Корабль заходил на сказочный остров Пасхи (Рапа-Нуи), где высились знаменитые древние статуи – огромные истуканы, вытесанные из базальтовых глыб. Идолы с плоскими затылками и теменем, с длинными носами на зловещих лицах, с подобием серег в каменных ушах стояли на уступах потухшего кратера. Мастера неизвестного народа ваяли этих идолов ножами и скребками из обсидиана. На острове идолов были видны остатки мостовых из плит посреди правильно разбитых насаждений, развалины загадочных дворцов, подземные дома...
Здесь Маклай впервые столкнулся с трагедией народов Океании, оказавшихся беззащитными перед лицом хищных плантаторов, видевших в туземцах только даровую рабочую силу. Он разговаривал с неким Борнье, агентом богатого плантатора Брандлера с острова Таити. Борнье производил «добровольный» наем рабочей силы для плантаций своего хозяина. Чтобы обеспечить успех вербовки, Борнье предал огню жилища островитян, вырубил пальмы, сровнял с землею плантации. После этого туземцам пришлось сдаться. Борнье передал двести будущих рабов Брандлера христианскому миссионеру, приказав ему везти жителей острова Пасхи на таитские плантации. Среди обитателей острова был один ученый жрец, «маори», по имени Меторо Тауауре.
Маклай был свидетелем гибели остатков целого народа. Жители острова каменных истуканов когда-то были сильным и отважным племенем. Они имели выборных военачальников. Предводителем воинов мог быть лишь самый храбрый. Островом Пасхи правили цари. Первым из них был, как гласит предание, Хоатуматуа. Он заселил остров. После него правили еще двадцать девять владык. При них развивалось здесь искусство ваяния исполинов из каменных глыб. Народная память сохранила имена некоторых скульпторов – Канано, Маранате, Готомоара. Династия первобытных художников создала здесь пятьсот пятьдесят каменных идолов в шапках из красного туфа. На острове Пасхи вырезывали неисчислимое количество идолов из редкостного красного дерева эдварзии, божков в виде людей и ящериц с глазами из агата и перламутра. Художники украшали каменные плиты изображениями морских птиц. Островитяне строили дома из камня и даже подземные каменные убежища. Но самым примечательным было то, что туземцы острова Пасхи имели свою очень своеобразную письменность. На скалах Тарахои стояли дома художников и ученых – «маори»; там жили они и там же создавали знаменитые «руа» – письмена на досках из твердого красного дерева. Смуглый жрец осколком крепкого камня чертил на дереве изображения птиц, животных, растений, людей. На таких табличках рисовались также предметы, которых не было на самом острове Пасхи. Это подтверждало догадки некоторых исследователей, что рапануйцы действительно когда-то пришли на этот базальтовый остров из каких-то других стран. Ученые думали, что творцы исполинских идолов были потомками переселенцев из Центральной Азии, которые через Индию и Индонезию дошли до синих полинезийских просторов.
Мирные ваятели истуканов с ужасом встретили первых хищников. Это были перуанские торговцы рабами. В 1862 году появились их корабли в бухтах острова. Перуанцы под предлогом «найма» рабочих для добычи гуано на острове Чинча напали на рапануйцев. Пираты взяли в плен всех знатных островитян. Царь острова Пасхи Маурага выронил из рук длинный скипетр с изображением двуликой человеческой головы. Маурага был пленен вместе с учеными и ваятелями. Часть простого народа успела скрыться в пещерах и подземных жилищах.
Вслед за торговцами рабами на острове Пасхи появились миссионеры. Через два года после пленения туземцев перуанцами на остров прибыл из Вальпараисо член «Братства святого сердца», христолюбивый Евгений Эйро. Фанатизм делал его бесстрашным. Эйро прожил на острове около года единственным европейцем среди доброй тысячи островитян, от которых нельзя было требовать любви к белым людям после событий 1862 года. Мужественно перенося лишения и опасности, чилийский монах вел на острове записки. Сам того не подозревая, Эйро высказывался в пользу моногенистов: он утверждал, что даже цветом кожи жители Рапа-Нуи не очень отличаются от европейцев и что лица островитян очень похожи на европейские.
«Когда я говорил о явлениях природы, все подходили ко мне и слушали, даже старики присоединялись к моим ученикам», – писал Евгений Эйро.
Но, не прожив и года на острове Пасхи, он сбежал оттуда с первым же кораблем, успев построить все-таки церковь у подножия базальтовых истуканов. Года через четыре на острове Пасхи высадился любознательный офицер Топаз. Он осмотрел мастерские ваятелей, размещенные внутри потухших кратеров, исследовал остатки каменных жилищ возле вулкана Терно-Хау и привез в Европу двух небольших истуканов. Их поставили в открытой галерее Британского музея. Десять тысяч лет – вот возраст некоторых памятников с острова Пасхи! Зловещий Борнье, известный еще и под фамилией Дютру-Борнье, появившись на острове, купил себе земельный участок за несколько аршин какой-то дешевой ткани. Отсюда началось его темное владычество на острове каменных великанов. Разорив туземцев, уничтожив их жилища, он стал разводить па острове тонкорунных овец. Дютру-Борнье не пощадил даже христианской миссии на острове – он занял дом миссии и церковь под склады шерсти.
...Маклай увидел переселенцев с острова Пасхи. Они не могли доехать до Таити, многие из них умерли в затхлом корабельном трюме. Даже миссионер, человек с железным сердцем, не выдержал вида страданий пленников и выпустил их на волю. Встретиться Маклаю с ними довелось на острове Мангарева. Он подробно исследовал рапануйцев, зарисовывал их, удивляясь худобе и забитому виду пленников Борнье. В дневниках Маклая нет никаких упоминаний о знаменательной встрече с ученым «маори» Меторо Тауауре, сыном Хетуки. А эта встреча должна была неминуемо состояться, ибо Меторо был в числе пленников рапануйского «овцевода». Жрец с острова великанов был последним «маори», который умел читать знаки на дощечках из красного дерева. Вернее, он не читал, а пел, глядя на рисунки таблиц.
«Я дал одну из таблиц в руки Меторо... Он ее вертел и перевертывал, ища начала, и наконец запел написанное. Он пел нижнюю строчку слева направо; дойдя до конца строчки, он запел следующую, уже справа налево; третью строчку опять слева направо, четвертую – справа налево. Так правят волом на пашне. Дойдя до последней верхней строчки одной стороны таблицы, он перешел к ближайшей, т. е. к верхней, строчке обратной стороны и таким же образом спустился со строки на строку...
Я опять отдал табличку Меторо и записывал то, что он говорил, разделяя чертой то, что приходилось на каждый знак; таким образом, каждому написанному знаку соответствовало определенное количество слов. Я искал название такого рода письменности: она называется Бустрофедон (bous – вол, strepho – я поворачиваю), так как строчки начертаны попеременно – то слева направо, то справа налево, подобно следам плуга. Каждый знак более или менее близко изображает предмет, который обозначает. Если бы я дал весь текст, пропетый Меторо, в подстрочном переводе, образы, добавляемые во время пения, дали бы возможность заполнить более 200 страниц...» – так писал один из ученых, Gepana Laussen, о тайне красных таблиц острова Пасхи. Маклай видел эти единственные образцы полинезийской письменности и должен был знать последнего во всем мире человека, умевшего выпевать поэмы, начертанные на гладком дереве.
Прошлое острова Питкэрн волновало Маклая. Когда-то, в конце XVIII века, девять мятежных матросов корабля «Bounty», взяв с собою шесть туземцев и двенадцать таитянских женщин, высадились на пустынном острове Питкэрн. Прошло много лет, и много разных событий произошло на океанском островке. О беглецах уже успели забыть. Но в 1814 году капитан одного из английских кораблей нашел на Питкэрне целую колонию потомков мятежников от браков их с таитянками. Общиной на острове управлял седой первопоселенец Джон Адамс. Все европейцы, посещавшие в XIX веке Питкэрн, в том числе и русские путешественники, – например, Кирилл Хлебников, следовавший из Аляски в Россию, – были поражены нравственной чистотой и физическим здоровьем колонистов Питкэрна. Маленькая община на одиноком острове жила в мире и согласии, молодежь была на редкость сильной и красивой. Количество рождений здесь брало верх над смертностью. Моногенисты учили, что от смешанных браков европейцев с представителями «цветных» племен нельзя ждать здорового поколения, что потомки белых и туземок неминуемо обречены на вымирание. Еще Карл Бэр высмеивал эту «теорию». Пример процветания питкэрновцев показывал, что все зависит от условий, в которые поставлены потомки белых и туземцев. Юноши и девушки росли здесь крепкими духом и телом. Это маленькое государство счастливых и свободных людей было воспето Байроном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
Маклай знал работы этого замечательного путешественника, исследователя Тянь-Шаня и берегов Иссык-Куля, – его монографию об орлах и исследование по биологии красной рыбы.
С письмом от Северцова Маклай пришел к Литке. Но седой орел океанов встретил Миклухо-Маклая не так тепло, как Бэр. Географическое общество лишь разрешило Миклухе сделать сообщение о своих работах на берегах Красного моря.
Через месяц после доклада о Красном море, в октябре 1869 года, Миклухо подал в Совет Географического общества записку о своем желании отправиться на Тихий океан. За Маклая ходатайствовал академик Брандт. Он доказывал Литке, что Маклай уже известен работой над губками, плавательным пузырем акул, мозгом рыб. Но Литке и слышать не хотел ни о каком Тихом океане. Адмирал опасался, что планы молодого путешественника «завлекут общество слишком далеко».
Федор Литке долго не сдавался. С упорством, с каким он в дни молодости бомбардировал Данциг, адмирал отвергал идею Маклая. Адмирал даже не желал принять Маклая, морщась при одном упоминании имени самонадеянного исследователя. Но секретарь Общества каким-то образом уговорил адмирала и столкнул его лицом к лицу с Маклаем. Обычно застенчивый и молчаливый, Миклухо искусно направил разговор на славное прошлое адмирала. Казалось, он сам был вместе с Литке на шлюпе «Камчатка» у Головнина в походе вокруг света. Маклай вспоминал плаванья Литке в Ледовитом океане, три похода вокруг света, открытие новых островов Каролинского архипелага. По мере рассказов Миклухо Литке видел картины своей прошлой жизни, слышал рев моржей у островов Прибылова, шелест пальм на коралловых островах, видел свечение волн у русских островов в Океании и венец полярного сиянья над Аляской. И старый, растроганный, суровый Литке, проводя высохшими пальцами по седым бакенбардам, сказал, что он будет хлопотать за Маклая.
Обрадованный Маклай начал приводить в порядок личные дела, поехал в Йену и вскоре вернулся оттуда в Россию. Он составлял программу своих научных работ на Тихом океане, включив в нее ответы на некоторые вопросы, поставленные Дарвином другим исследователям.
Маклая горячо поддерживал географ П. П. Семенов, помогали Бэр, Геккель и другие великаны науки.
К этому же времени относится встреча Маклая с Петром Кропоткиным, тогда уже известным своими путешествиями по Китаю, Маньчжурии и Сибири. Уволенный от военной службы, переименованный в титулярные советники, Кропоткин сидел в канцелярии Географического общества. Кропоткин описывает Маклая как «маленького нервного человека, постоянно страдавшего лихорадкой». Будущий друг Элизе Реклю с первых дней знакомства оценил всю незаурядность личности Маклая. Впоследствии о подвиге Маклая писали и он, и Элизе Реклю. Кропоткин называл маклаевские наблюдения драгоценными и сетовал на то, что Миклухо мало выступал в печати с рассказами о своей жизни и научной работе в Океании.
В 1870 году Маклай заявил, что он поедет в тропики и оттуда будет постепенно продвигаться на север Тихого океана – к Берингову и Охотскому морям. Это продвижение от Новой Гвинеи, – очевидно, к Гаваям и от Гаваев к Алеутским островам или через Индонезию, Филиппины, Формозу и Японский архипелаг и Сахалин, – к Охотскому морю должно было отнять семь-восемь лет.
Литке сдержал слово и стал хлопотать в морском ведомстве о том, чтобы Маклая взяли на военное судно. Путешественнику дали из средств Географического общества 1350 рублей.
Этой помощью российские географы и ограничились. Изучение Тихого океана их не волновало. Царская Россия, прекратив кругосветные походы, в то время перестала, с точки зрения многих, быть страной, которая могла себе позволить такую роскошь, как экспедиция в Океанию.
Литке как будто забыл о плаваниях Крузенштерна, Резанова и Лисянского, походах «Рюрика», о русском флаге, реявшем в южных морях, о трепете парусов «Востока» и «Мирного» у коралловых островов Океании и во льдах Антарктиды.
Так или иначе, Маклай должен был надеяться лишь на собственные силы. И он это прекрасно понимал.
В конце октября 1870 года с палубы корвета «Витязь» Маклай прощался с Россией. «Витязь» вышел из Кронштадта; командиру корабля было приказано доставить Миклухо-Маклая в Новую Гвинею. Морские офицеры, видавшие всякие виды, пророчили Маклаю, что его съедят папуасы, как некогда канаки съели Джемса Кука. Маклай отшучивался, поглаживая бороду, и уходил из кают-компании к себе. В своей каюте Маклай доставал заветную книгу и перечитывал по нескольку раз запавшие ему в душу слова дряхлого Бэра:
«...Таким образом, является желательным и, можно сказать, необходимым для науки изучить полнее обитателей Новой Гвинеи...»
Вот что внушил Маклаю знаменитый ученый. Но не были забыты и бэровские морские губки. Маклай их изучил, составил описание, и ко времени выхода «Витязя» из Кронштадта труд его был уже напечатан в «Мемуарах Академии наук».
ГОЛУБАЯ ПОЛИНЕЗИЯ
Корвет «Витязь» считался бывалым кораблем. За несколько лет до того, как на его палубу ступил Маклай, «Витязь» совершил вместе с «Алмазом», «Александром Невским», «Варягом», «Пересветом» и «Ослябей» прошумевший на весь мир поход.
В начале осени 1863 года две эскадры русских кораблей – атлантическая и тихоокеанская – ушли в поход. Весь мир был потрясен, когда в сентябре корабли России бросили якоря на рейдах Сан-Франциско и Нью-Йорка. Матросы с «Калевалы» и «Богатыря» расхаживали у калифорнийских Золотых Ворот. Атлантическая эскадра, в составе которой был «Витязь», после пребывания в Нью-Йорке показала русский флаг Балтиморе, Кубе, Гондурасу, Гаване, Ямайке...
Миклухо-Маклай очутился в обществе русских морских волков, которые – от командира Назимова до матросов из новгородских, двинских, костромских, вологодских крестьян – хорошо знали тропические моря.
Маклай договорился с командиром «Витязя» о времени и месте встречи и, выгадывая время, начал поездку по Европе. Он посетил Гамбург, Берлин, Амстердам, Лондон и другие города. Всюду он знакомился с учеными-этнографами, посещал музеи. В Лондоне он хотел увидеться с Чарлзом Дарвином, но эта встреча почему-то не состоялась. Зато он виделся с пламенным апостолом дарвинизма – Томасом Гексли, когда-то изучавшим Австралию и Новую Гвинею, и долго беседовал с ним. Затем Маклай поспешил на «Витязь».
Из Плимута «Витязь» взял курс на острова Зеленого Мыса. Для русских моряков здесь тоже не было ничего нового: те же португальские флаги над правительственными зданиями в Порто-Гранде, те же забитые негры, те же теплые ключи, струящиеся из вулканической почвы острова Винцента. В тропической части Атлантики Маклай по своему обычаю «заниматься не своим делом», как о нем говорили ученые педанты, принялся за измерение температуры океанских глубин. В одном случае он целых три часа измерял температуру океанской воды на глубине тысячи саженей термометром Миллер-Казелла. Эта работа была проделана Маклаем гораздо ранее известной экспедиции на «Челленджере».
В Рио-де-Жанейро Маклай сходил на берег, блуждал по огромной улице До Увидор, смотрел на светлый залив, покрытый островами. Обогнув Южную Америку, «Витязь» прибыл в Чили. В Вальпараисо наш очарованный странник не ограничился обычной прогулкой по городу и приморскому рынку и рассматриванием холмов, покрытых зарослями алоэ. Маклай из Вальпараисо проехал за сто шестьдесят верст – в Сантьяго, где, шагая по порфировым тротуарам, оглядывал белые башни города, здание старинного университета, берега речек и видные из Сантьяго вершины Андов. Маклай съездил к горе Аконкагуа, и только краткость стоянки корабля в Вальпараисо удержала его от соблазна подняться на ее склоны, чтобы оглядеть океанские просторы. Из Вальпараисо Миклухо писал в Петербург, что и в Патагонии, и в Магеллановом проливе он тоже вел научные наблюдения.
Корабль заходил на сказочный остров Пасхи (Рапа-Нуи), где высились знаменитые древние статуи – огромные истуканы, вытесанные из базальтовых глыб. Идолы с плоскими затылками и теменем, с длинными носами на зловещих лицах, с подобием серег в каменных ушах стояли на уступах потухшего кратера. Мастера неизвестного народа ваяли этих идолов ножами и скребками из обсидиана. На острове идолов были видны остатки мостовых из плит посреди правильно разбитых насаждений, развалины загадочных дворцов, подземные дома...
Здесь Маклай впервые столкнулся с трагедией народов Океании, оказавшихся беззащитными перед лицом хищных плантаторов, видевших в туземцах только даровую рабочую силу. Он разговаривал с неким Борнье, агентом богатого плантатора Брандлера с острова Таити. Борнье производил «добровольный» наем рабочей силы для плантаций своего хозяина. Чтобы обеспечить успех вербовки, Борнье предал огню жилища островитян, вырубил пальмы, сровнял с землею плантации. После этого туземцам пришлось сдаться. Борнье передал двести будущих рабов Брандлера христианскому миссионеру, приказав ему везти жителей острова Пасхи на таитские плантации. Среди обитателей острова был один ученый жрец, «маори», по имени Меторо Тауауре.
Маклай был свидетелем гибели остатков целого народа. Жители острова каменных истуканов когда-то были сильным и отважным племенем. Они имели выборных военачальников. Предводителем воинов мог быть лишь самый храбрый. Островом Пасхи правили цари. Первым из них был, как гласит предание, Хоатуматуа. Он заселил остров. После него правили еще двадцать девять владык. При них развивалось здесь искусство ваяния исполинов из каменных глыб. Народная память сохранила имена некоторых скульпторов – Канано, Маранате, Готомоара. Династия первобытных художников создала здесь пятьсот пятьдесят каменных идолов в шапках из красного туфа. На острове Пасхи вырезывали неисчислимое количество идолов из редкостного красного дерева эдварзии, божков в виде людей и ящериц с глазами из агата и перламутра. Художники украшали каменные плиты изображениями морских птиц. Островитяне строили дома из камня и даже подземные каменные убежища. Но самым примечательным было то, что туземцы острова Пасхи имели свою очень своеобразную письменность. На скалах Тарахои стояли дома художников и ученых – «маори»; там жили они и там же создавали знаменитые «руа» – письмена на досках из твердого красного дерева. Смуглый жрец осколком крепкого камня чертил на дереве изображения птиц, животных, растений, людей. На таких табличках рисовались также предметы, которых не было на самом острове Пасхи. Это подтверждало догадки некоторых исследователей, что рапануйцы действительно когда-то пришли на этот базальтовый остров из каких-то других стран. Ученые думали, что творцы исполинских идолов были потомками переселенцев из Центральной Азии, которые через Индию и Индонезию дошли до синих полинезийских просторов.
Мирные ваятели истуканов с ужасом встретили первых хищников. Это были перуанские торговцы рабами. В 1862 году появились их корабли в бухтах острова. Перуанцы под предлогом «найма» рабочих для добычи гуано на острове Чинча напали на рапануйцев. Пираты взяли в плен всех знатных островитян. Царь острова Пасхи Маурага выронил из рук длинный скипетр с изображением двуликой человеческой головы. Маурага был пленен вместе с учеными и ваятелями. Часть простого народа успела скрыться в пещерах и подземных жилищах.
Вслед за торговцами рабами на острове Пасхи появились миссионеры. Через два года после пленения туземцев перуанцами на остров прибыл из Вальпараисо член «Братства святого сердца», христолюбивый Евгений Эйро. Фанатизм делал его бесстрашным. Эйро прожил на острове около года единственным европейцем среди доброй тысячи островитян, от которых нельзя было требовать любви к белым людям после событий 1862 года. Мужественно перенося лишения и опасности, чилийский монах вел на острове записки. Сам того не подозревая, Эйро высказывался в пользу моногенистов: он утверждал, что даже цветом кожи жители Рапа-Нуи не очень отличаются от европейцев и что лица островитян очень похожи на европейские.
«Когда я говорил о явлениях природы, все подходили ко мне и слушали, даже старики присоединялись к моим ученикам», – писал Евгений Эйро.
Но, не прожив и года на острове Пасхи, он сбежал оттуда с первым же кораблем, успев построить все-таки церковь у подножия базальтовых истуканов. Года через четыре на острове Пасхи высадился любознательный офицер Топаз. Он осмотрел мастерские ваятелей, размещенные внутри потухших кратеров, исследовал остатки каменных жилищ возле вулкана Терно-Хау и привез в Европу двух небольших истуканов. Их поставили в открытой галерее Британского музея. Десять тысяч лет – вот возраст некоторых памятников с острова Пасхи! Зловещий Борнье, известный еще и под фамилией Дютру-Борнье, появившись на острове, купил себе земельный участок за несколько аршин какой-то дешевой ткани. Отсюда началось его темное владычество на острове каменных великанов. Разорив туземцев, уничтожив их жилища, он стал разводить па острове тонкорунных овец. Дютру-Борнье не пощадил даже христианской миссии на острове – он занял дом миссии и церковь под склады шерсти.
...Маклай увидел переселенцев с острова Пасхи. Они не могли доехать до Таити, многие из них умерли в затхлом корабельном трюме. Даже миссионер, человек с железным сердцем, не выдержал вида страданий пленников и выпустил их на волю. Встретиться Маклаю с ними довелось на острове Мангарева. Он подробно исследовал рапануйцев, зарисовывал их, удивляясь худобе и забитому виду пленников Борнье. В дневниках Маклая нет никаких упоминаний о знаменательной встрече с ученым «маори» Меторо Тауауре, сыном Хетуки. А эта встреча должна была неминуемо состояться, ибо Меторо был в числе пленников рапануйского «овцевода». Жрец с острова великанов был последним «маори», который умел читать знаки на дощечках из красного дерева. Вернее, он не читал, а пел, глядя на рисунки таблиц.
«Я дал одну из таблиц в руки Меторо... Он ее вертел и перевертывал, ища начала, и наконец запел написанное. Он пел нижнюю строчку слева направо; дойдя до конца строчки, он запел следующую, уже справа налево; третью строчку опять слева направо, четвертую – справа налево. Так правят волом на пашне. Дойдя до последней верхней строчки одной стороны таблицы, он перешел к ближайшей, т. е. к верхней, строчке обратной стороны и таким же образом спустился со строки на строку...
Я опять отдал табличку Меторо и записывал то, что он говорил, разделяя чертой то, что приходилось на каждый знак; таким образом, каждому написанному знаку соответствовало определенное количество слов. Я искал название такого рода письменности: она называется Бустрофедон (bous – вол, strepho – я поворачиваю), так как строчки начертаны попеременно – то слева направо, то справа налево, подобно следам плуга. Каждый знак более или менее близко изображает предмет, который обозначает. Если бы я дал весь текст, пропетый Меторо, в подстрочном переводе, образы, добавляемые во время пения, дали бы возможность заполнить более 200 страниц...» – так писал один из ученых, Gepana Laussen, о тайне красных таблиц острова Пасхи. Маклай видел эти единственные образцы полинезийской письменности и должен был знать последнего во всем мире человека, умевшего выпевать поэмы, начертанные на гладком дереве.
Прошлое острова Питкэрн волновало Маклая. Когда-то, в конце XVIII века, девять мятежных матросов корабля «Bounty», взяв с собою шесть туземцев и двенадцать таитянских женщин, высадились на пустынном острове Питкэрн. Прошло много лет, и много разных событий произошло на океанском островке. О беглецах уже успели забыть. Но в 1814 году капитан одного из английских кораблей нашел на Питкэрне целую колонию потомков мятежников от браков их с таитянками. Общиной на острове управлял седой первопоселенец Джон Адамс. Все европейцы, посещавшие в XIX веке Питкэрн, в том числе и русские путешественники, – например, Кирилл Хлебников, следовавший из Аляски в Россию, – были поражены нравственной чистотой и физическим здоровьем колонистов Питкэрна. Маленькая община на одиноком острове жила в мире и согласии, молодежь была на редкость сильной и красивой. Количество рождений здесь брало верх над смертностью. Моногенисты учили, что от смешанных браков европейцев с представителями «цветных» племен нельзя ждать здорового поколения, что потомки белых и туземок неминуемо обречены на вымирание. Еще Карл Бэр высмеивал эту «теорию». Пример процветания питкэрновцев показывал, что все зависит от условий, в которые поставлены потомки белых и туземцев. Юноши и девушки росли здесь крепкими духом и телом. Это маленькое государство счастливых и свободных людей было воспето Байроном.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17