Он помог ей забраться на кровать, где подвинулся, освобождая для нее местечко. Они долго возились, вытаскивая из-под себя покрывало и плед, и наконец оказались на чистой простыне, о которой позаботилась Лукреция Борджиа.
Теперь между ними не осталось препятствий в виде одежды или постельного белья. Его плоть соприкоснулась с ее плотью. Он прижался к ней всем телом, впитывая ее животворное тепло, наслаждаясь атласной гладкостью кожи. Он не целовал ее в губы, хотя они находились совсем рядом с его ртом: он слышал, что белые мужчины и черные женщины никогда не целуются, что соответствовало действительности, зато поощрял ее в рвении осыпать поцелуями его тело с ног до головы, исключая рот – запретное место.
Собственно, прикасаться к женской плоти было ему не в новинку. Как профессионал, он перещупал бесчисленное множество чернокожих женщин всех возрастов, добираясь до самых интимных уголков их тел и никогда не испытывая при этом возбуждения. Это была работа, все равно что исследовать кобылу или телку, прежде чем выложить за нее наличные. Его пальцы знали свое дело: они раздвигали потайные складки, лазили в рот, где проверяли качество зубов. На основании своих исследований он давал экспертное заключение. Да, он был опытным судьей негритянского тела, в этом деле он знал себе цену. Сам отец не мог на него нахвалиться.
Но здесь все было по-другому. Негритянка по имени Афродита и без того была его собственностью, но сейчас он ощущал обладание ею совершенно иначе. Речь шла уже не о рутинной работе, а о чем-то неизмеримо большем. Тело, которое он сжимал в объятиях, принадлежало ему и сливалось с ним не просто потому, что он был его законным владельцем. Его собственное тело бойко отзывалось на ее ласки, но он впервые – и далеко не в последний раз в жизни – позавидовал оснащенности принадлежавших ему чернокожих мужчин. Он не выдерживал сравнения с ними. Его удручила мысль, что он ни за что не купил бы двуногого бычка с таким смехотворным мужским оснащением, как у него самого. Впрочем, его утешала мысль, что для Дит это как будто не имело значения. Некоторые более умудренные рабыни могли бы сравнить его с другими своими партнерами, и такое сравнение оказалось бы не в его пользу; Дит же пока не с кем было его сравнивать. Зато его грела мысль, что и ему есть чем кичиться – он был белым и, снисходя до нее, делал ей большую честь. И все же в глубине его души засела зависть. Сейчас он старался отогнать мысли, способные его смутить. К черту! Он – белый, вот и пусть радуется, что ей выпала такая блестящая возможность – переспать с белым господином.
Он сменил тактику: только что покорно принимал ее ласки, теперь же превратился в агрессора. Его руки все настойчивее шарили по ее атласному телу, отчего его возбуждение нарастало, пока не достигло неизведанного накала: никогда прежде он не испытывал подобного восторга. Сообразив, что кульминация может случиться раньше срока, он вынужденно отодвинулся и запретил ей прикасаться к нему. Только когда контроль над чувствами был частично восстановлен, он позволил своим пальцам возобновить игру с ее набухшими сосками; он щипал их до тех пор, пока она не остановила его болезненными стонами. Он дал ей понять, что снова не возражает, чтобы она ласкала руками и губами его тело, сам же припал ртом к выемке у основания ее шеи, сожалея, что не может впиться губами в ее влажный, такой желанный рот. Как ни велик был соблазн, он преодолел его, понимая, что иначе она может возомнить о себе и о нем невесть что. Пускай не забывает, что она всего-навсего негритянка, предмет, существующий исключительно для его удовольствий. Но что это было за восхитительное удовольствие!
Он медленно заполз на нее. Действовал он неуклюже и отдавал себе в этом отчет, однако желаемое было достигнуто: он взгромоздился на девушку, придавив ее своим весом и ощущая нетерпеливое подергивание во всем теле; его ладони, обхватившие ее, были потны. Она застонала и заерзала под ним, приподнимаясь и опускаясь. При этом она широко раскинула ноги. Его колени, недавно упиравшиеся в нее, оказались на матрасе. Она обладала не более богатым опытом, чем он, но действовала, повинуясь первобытному инстинкту, который ее не подводил. Опираясь на руки, он разместился у нее между ног, нашарил пальцами путь, устранил последние препятствия и вторгся в нее, но сначала совсем неглубоко. Ему пришлось передохнуть.
– Как ты? – шепотом спросил он ее. – Хорошо, масса Хам, хорошо…
Она приподняла таз, словно приглашая его не мешкать на пороге, и он ворвался в нее со всей силой, не обращая внимания на крик боли, исторгнутый ее гортанью. Закрепившись на новом рубеже, он снова бессознательно приостановил продвижение. Ему это позволило отдышаться и избежать мгновенной развязки, ей – оправиться от только что испытанной боли.
– С тобой все в порядке, Дит, милая?
Он задал этот вопрос, хотя знал, что не должен заботиться о ее состоянии. Оно должно было быть ему совершенно безразлично. Но сейчас он испытывал к ней нежность, поэтому временно забыл, что она черная, а он белый.
– Очень больно, масса Хам, сэр. Но это ничего.
Она превозмогала боль, даже находила ее желанной и приятной. Она знала, что ее только что лишили девственности. Это оказалось не так страшно, как выходило по рассказам сверстниц. К тому же это было в первый и последний раз. Дальше соитие будет доставлять ей сплошное наслаждение. Она опять задвигалась и вобрала его в себя еще глубже.
Он опустился на нее, утонув в ее грудях, но не забывая опираться на локти. Когда он снова приподнялся, то случайно оказался вне ее и был вынужден возвращаться на ощупь, встретив по пути влагу, которой прежде не было.
– Ты готова? – спросил он срывающимся шепотом.
Она утвердительно замычала, не в силах вымолвить ни слова.
Его толчки приобрели животное неистовство. Нерастраченная сила юности гнала его вперед. Он безжалостно вонзался в нее, она подпрыгивала в такт его толчкам, словно в ней разверзались неизведанные глубины, способные вобрать его всего, с потрохами. Развязка наступила незамедлительно: он разинул рот, словно вознамерился втянуть в легкие весь воздух спальни, произвел последний толчок и рухнул на нее, израсходовав всю свою прыть и содрогаясь теперь от пальцев ног до корней волос. Он лежал, не в силах шелохнуться. Несмотря на придавившую ее тяжесть, она высвободила одну руку и убрала клок волос, упавший ему на глаза.
– Вам было хорошо, масса Хам, сэр?
– Превосходно! Ты не собираешься поблагодарить меня за труды?
– Спасибо, масса Хаммонд, сэр! Я так рада, что меня сделал женщиной сам хозяин!
Он сполз с нее и откатился подальше, чтобы не соприкасаться с ней. В этот момент его едва не тошнило от ее мускусного запаха. Дотронуться до нее было сейчас превыше его сил. Она робко положила ладонь ему на живот, но он сбросил ее. Она поняла, что он насытился ею. У нее вызывало недоумение то обстоятельство, что она сама вовсе не чувствовала удовлетворения. Она бы с удовольствием продолжила. Будь ее воля, она бы вообще никогда не останавливалась!
– Вы больше меня не хотите?
Она беспокоилась, все ли сделала верно. А ведь она очень старалась и подкрепляла инстинктивные действия разумом, памятуя наставления Лавинии и старших подруг.
Отвращение, недавно владевшее Хаммондом, постепенно проходило. Он потянулся за ее рукой, которую только что отбросил, и положил ее на себя. Какое-то время оба не шевелились и ничего не говорили. Она не знала, что делать дальше, он же ждал, пока у него восстановится дыхание. Тепла ее ладони оказалось достаточно, чтобы в нем снова проснулось желание, и он принудил ее накрыть ладонью его мужской признак, утративший всякую упругость и превратившийся в безвольную тряпку.
Она мужественно взялась за дело, нисколько не разочарованная этим скользким и малозначительным предметом, и со временем добилась своего: предмет стал приобретать достойные пропорции, хотя на сей раз медленнее, чем раньше. Хаммонд лежал бревном, доверившись ей и дожидаясь, когда она окончательно приведет его в чувство.
– Ты хочешь меня поцеловать? – спросил он.
– В губы? – поспешно откликнулась она, очень надеясь, что ей будет предоставлена эта неслыханная милость.
– Ни за что! – Он был сердит на нее: как она смеет даже предлагать такое? – Ты знаешь, о чем я: делай, как раньше.
– Слушаюсь, сэр, масса Хаммонд, сэр. Я сделаю, как вы хотите. – Она повиновалась, причем так ревностно, что ему пришлось умерить ее пыл. Он больше не мог сдерживаться и овладел ею вторично. Семяизвержение произошло не так быстро, как в первый раз, и сношение понравилось ему своей продолжительностью. Но стоило ему вторично получить удовлетворение, как его охватило отвращение не меньшей силы, чем недавний восторг. Он больше не хотел ее. От одной мысли о дальнейшем барахтанье в постели его затошнило, и он отодвинулся как можно дальше от нее.
– Хватит, – прохрипел он. – На сегодня с меня довольно. Ты вытянула из меня все силы. Вставай. Найдешь под моей кроватью раскладушку. Вытаскивай ее и ложись.
Она придвинулась к нему:
– Я сделала что-то не то, масса Хаммонд, сэр?
– Нет же, черт! Все в порядке, Дит, просто я устал. Женщина может заниматься этим ночь напролет, а мужчина – нет. Я хочу спать, а рядом с тобой я не усну. Двух раз вполне достаточно. Дай мне поспать одному.
Она слезла с кровати и вытащила из-под нее скрипучую раскладушку. Устроившись на убогом ложе, быстро натянула на себя латаное одеяло.
– Спокойной ночи, масса Хаммонд, сэр. – Ее тон не оставлял сомнений, что она ждет слова утешений, лучше – ласки.
Он немного помолчал, тяжело дыша, потом оперся на локоть и улыбнулся в темноте.
– Кажется, у нас обоих это было впервые, верно? – У меня уж точно, масса Хаммонд, сэр.
– Знаю, ты была еще девушкой. Ты славная, Дит. Ты мне нравишься. Можешь приходить ко мне спать всегда, каждую ночь. Ты довольна?
– Очень! – Она представила себе, как задерет нос перед остальными девушками. У нее будет самое почетное положение в Фалконхерсте, сравнимое разве с положением самой Лукреции Борджиа: сожительница массы Хама!
Хаммонд улегся. В спальне воцарилась тишина. Зато в соседней комнате раздался шорох, потом звук закрываемой двери. Лукреция Борджиа попробовала носком половицы, чтобы не издать скрипа, и неторопливо заскользила по коридору к лестнице. Все это время она подслушивала у замочной скважины и теперь довольно ухмылялась. Масса Хаммонд оказался бойким пареньком. Два раза за первую ночь! Что ж, значит, она не поторопилась. По крайней мере, она обезвредила Одри, который все это время мирно спал у хозяйской двери.
Вернувшись на кухню, она вздохнула, услыхав храп Мема. Как бы ей хотелось вернуться в ту ночь, когда ее саму лишили девственности, снова пережить былые ощущения той далекой поры! Еще больше ей хотелось видеть рядом с собой на тюфяке молодого, сильного мужчину, который без устали сжимал бы ее в объятиях. Мем? Ну нет, с нее довольно! Настало время подыскать ему замену.
Глава XIX
Лукреция Борджиа терпеливо дожидалась за дверью, пока Мем подаст завтрак Хаммонду и его отцу. Только когда раздался скрип их стульев, она заняла свое место у раковины. Помощница по имени Декси, недавно поступившая к ней в обучение, как раз заканчивала завтракать за длинным кухонным столом. Лукреция Борджиа выбранила ее за медлительность. Настало время мыть посуду, так что нечего рассиживаться! У самой Лукреции Борджиа заботы поважнее, чем грязная посуда. Она собиралась переговорить с Максвеллом-старшим, но для этого ей надо было удостовериться, что Хаммонд отбыл в поле.
– Поели? – спросила она у Мемнона, появившегося на кухне с большим подносом, нагруженным грязной посудой.
Он кивнул. Его неразговорчивость, особенно с ней, выводила Лукрецию Борджиа из себя. Вытянуть из Мема какие-либо сведения было нелегким делом.
– Масса Хам уехал? – продолжила она допрос особенным, снисходительным тоном, который приберегала специально для Мема.
Тот снова кивнул. Конечно, Лукреция Борджиа устала от Мема как от сожителя, но не секрет, что и он устал от нее. Ведь он куда в большей степени, чем она, мог претендовать на звание старожила Фалконхерста, поэтому и негодовал на нее за попытки им помыкать.
Довольствовавшись его утвердительным кивком, та мигом приняла добродушный вид и заглянула в столовую. За столом было пусто; Максвелл, по своему обыкновению, пересел в глубокое кресло-качалку стиля ампир и протянул ноги к камину с догорающими углями.
– Ох уж этот Мем! – воскликнула Лукреция Борджиа, радуясь нерадивости слуги. – Совсем обленился! Куда он только смотрит? Так бы ничего и не делал, если бы его не тыкали носом. Что ему стоило подбросить в камин парочку поленьев, чтобы вы, с вашим ревматизмом, могли согреться!
Ее саму никто не обвинил бы в лени: бросив в камин дрова, она умело раздула огонь.
– Хоть так!
– Чем ты недовольна на этот раз, Лукреция Борджиа? – Максвелл еще не успел ощутить тепло от только что занявшихся дров, однако одного вида языков пламени оказалось достаточно, чтобы ему полегчало: он протянул скрюченные пальцы к огню и принялся с наслаждением растирать их.
– Ленью Мема.
– Да, его теперь прямо с места не сдвинешь. Я приказал ему принести мне горячий пунш, а он все копается, не несет.
– Пора привести его в чувство, масса Уоррен, сэр. Когда вы этим займетесь?
– Когда надо будет, тогда и займусь! Почему Ты здесь, а не на кухне? У тебя что, мало дел там?
– Без меня вы бы тут окоченели. Кто согреет вам ноги, кто подаст горячий пунш? Нет, сэр, масса Уоррен, сэр, я просто пекусь о вашем благополучии, поэтому и приглядываю, все ли в порядке. А на кухне у меня сегодня не особо много дел. Обед уже готов, только Декси осталось порезать салат. Я ей для этого ни к чему. Разве что собрать золы да сходить за щелоком? Я уже и жира поднакопила, так что пора делать мыло. Вот дождусь, чтобы на дворе потеплело, – и за дело. Хотите, сама принесу вам горячего пунша, сэр?
– Когда в доме полно слуг, кто-нибудь обязательно вспомнит о хозяине, – проворчал Максвелл, стягивая со спинки кресла старый плед и накидывая его себе на плечи. – Сегодня холод пробирает меня до самых костей. Куда подевался Хам?
Она покачала головой, не зная, что ответить: она не была посвящена в планы Хаммонда на этот день. Потрепав хозяина по плечу и поправив подушки в кресле, она вышла. Разношенные шлепанцы помогали ей перемещаться бесшумно, поэтому ее появление застало Мема и Декси, привалившихся к раковине, врасплох.
Мем обнимал Декси, она же, расстегнув ему ширинку, засунула руку ему в штаны. Мем упоенно целовал ее. Они были слишком увлечены ласками, чтобы обратить внимание на скрип двери; Лукреция Борджиа немного полюбовалась на них, а потом бегом преодолела расстояние до раковины и отвесила Декси сокрушительную оплеуху. Следующий удар достался Мему.
– Ах ты, негодница! – Она снова замахнулась на Декси, но та увернулась. – И ты хорош, Мем! Значит, на Декси у тебя хватает пороху? Сейчас же пойду к массе Уоррену и расскажу ему, что происходит, стоит мне на минуту отвернуться. Знаете, что он сделает? Он прикажет выпороть вас обоих, да так, что кожа повиснет клочьями! Пора поощипать вам перышки. Мем целует тебя взасос, а ты лезешь ему в штаны. Хороши! Раз ты уже выросла и пристаешь к Мему, значит, пора тебя брюхатить. Давно пора! Почему ты не несешь хозяину пунш, Мем?
– Чайник был пустой, приходится ждать, пока он закипит. – Он застегнул ширинку. – А ты не совалась бы в чужие дела, Лукреция Борджиа. Уж больно ты любопытна! Если ты меня выдашь, я тебя тоже не пощажу. Уж я-то знаю, чем вы занимаетесь с Эрастом! Я подсматривал за вами, когда вы спрятались в коптильне. Будто не знаешь, что Эраст покрывает Мей-Белл! Как ты думаешь, что скажет масса Уоррен, если узнает, что он тратит силы на тебя? Что?
В этот раз Мему удалось поставить ее на место. Лукреции Борджиа ничего не оставалось, как прикусить язык. Она обернулась к своим близнецам, которые сидели у печи и теребили друг друга за пальцы ног.
– Живо надевайте штаны! Чем вы лучше своего папаши? Такие же бесстыжие! Куда это годится – щеголять по дому голышом? – К Мему она обратилась более кротким тоном: – Ступай принеси пару вязанок дров. Бедный хозяин совсем замерз: ведь ты забыл развести огонь и натопить в комнате! Я сама смешаю ему пунш. Вода уже давно вскипела – вы были так заняты, что и не заметили. Как тебе не стыдно, Мем: взрослый мужчина, а польстился на такую уродину, как Декси!
Она достала из буфета флинтглас, а с полки – сосуд с кукурузным виски. Отмерив щедрую порцию спиртного, добавила патоки, долила горячей воды и размешала пойло пальцем, заодно определив его температуру. Бросив на Декси испепеляющий взгляд, она поставила стакан с пуншем на блюдце, напомнила провинившейся помощнице о салате, который надо как следует помыть и приготовить со специально припасенным окороком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Теперь между ними не осталось препятствий в виде одежды или постельного белья. Его плоть соприкоснулась с ее плотью. Он прижался к ней всем телом, впитывая ее животворное тепло, наслаждаясь атласной гладкостью кожи. Он не целовал ее в губы, хотя они находились совсем рядом с его ртом: он слышал, что белые мужчины и черные женщины никогда не целуются, что соответствовало действительности, зато поощрял ее в рвении осыпать поцелуями его тело с ног до головы, исключая рот – запретное место.
Собственно, прикасаться к женской плоти было ему не в новинку. Как профессионал, он перещупал бесчисленное множество чернокожих женщин всех возрастов, добираясь до самых интимных уголков их тел и никогда не испытывая при этом возбуждения. Это была работа, все равно что исследовать кобылу или телку, прежде чем выложить за нее наличные. Его пальцы знали свое дело: они раздвигали потайные складки, лазили в рот, где проверяли качество зубов. На основании своих исследований он давал экспертное заключение. Да, он был опытным судьей негритянского тела, в этом деле он знал себе цену. Сам отец не мог на него нахвалиться.
Но здесь все было по-другому. Негритянка по имени Афродита и без того была его собственностью, но сейчас он ощущал обладание ею совершенно иначе. Речь шла уже не о рутинной работе, а о чем-то неизмеримо большем. Тело, которое он сжимал в объятиях, принадлежало ему и сливалось с ним не просто потому, что он был его законным владельцем. Его собственное тело бойко отзывалось на ее ласки, но он впервые – и далеко не в последний раз в жизни – позавидовал оснащенности принадлежавших ему чернокожих мужчин. Он не выдерживал сравнения с ними. Его удручила мысль, что он ни за что не купил бы двуногого бычка с таким смехотворным мужским оснащением, как у него самого. Впрочем, его утешала мысль, что для Дит это как будто не имело значения. Некоторые более умудренные рабыни могли бы сравнить его с другими своими партнерами, и такое сравнение оказалось бы не в его пользу; Дит же пока не с кем было его сравнивать. Зато его грела мысль, что и ему есть чем кичиться – он был белым и, снисходя до нее, делал ей большую честь. И все же в глубине его души засела зависть. Сейчас он старался отогнать мысли, способные его смутить. К черту! Он – белый, вот и пусть радуется, что ей выпала такая блестящая возможность – переспать с белым господином.
Он сменил тактику: только что покорно принимал ее ласки, теперь же превратился в агрессора. Его руки все настойчивее шарили по ее атласному телу, отчего его возбуждение нарастало, пока не достигло неизведанного накала: никогда прежде он не испытывал подобного восторга. Сообразив, что кульминация может случиться раньше срока, он вынужденно отодвинулся и запретил ей прикасаться к нему. Только когда контроль над чувствами был частично восстановлен, он позволил своим пальцам возобновить игру с ее набухшими сосками; он щипал их до тех пор, пока она не остановила его болезненными стонами. Он дал ей понять, что снова не возражает, чтобы она ласкала руками и губами его тело, сам же припал ртом к выемке у основания ее шеи, сожалея, что не может впиться губами в ее влажный, такой желанный рот. Как ни велик был соблазн, он преодолел его, понимая, что иначе она может возомнить о себе и о нем невесть что. Пускай не забывает, что она всего-навсего негритянка, предмет, существующий исключительно для его удовольствий. Но что это было за восхитительное удовольствие!
Он медленно заполз на нее. Действовал он неуклюже и отдавал себе в этом отчет, однако желаемое было достигнуто: он взгромоздился на девушку, придавив ее своим весом и ощущая нетерпеливое подергивание во всем теле; его ладони, обхватившие ее, были потны. Она застонала и заерзала под ним, приподнимаясь и опускаясь. При этом она широко раскинула ноги. Его колени, недавно упиравшиеся в нее, оказались на матрасе. Она обладала не более богатым опытом, чем он, но действовала, повинуясь первобытному инстинкту, который ее не подводил. Опираясь на руки, он разместился у нее между ног, нашарил пальцами путь, устранил последние препятствия и вторгся в нее, но сначала совсем неглубоко. Ему пришлось передохнуть.
– Как ты? – шепотом спросил он ее. – Хорошо, масса Хам, хорошо…
Она приподняла таз, словно приглашая его не мешкать на пороге, и он ворвался в нее со всей силой, не обращая внимания на крик боли, исторгнутый ее гортанью. Закрепившись на новом рубеже, он снова бессознательно приостановил продвижение. Ему это позволило отдышаться и избежать мгновенной развязки, ей – оправиться от только что испытанной боли.
– С тобой все в порядке, Дит, милая?
Он задал этот вопрос, хотя знал, что не должен заботиться о ее состоянии. Оно должно было быть ему совершенно безразлично. Но сейчас он испытывал к ней нежность, поэтому временно забыл, что она черная, а он белый.
– Очень больно, масса Хам, сэр. Но это ничего.
Она превозмогала боль, даже находила ее желанной и приятной. Она знала, что ее только что лишили девственности. Это оказалось не так страшно, как выходило по рассказам сверстниц. К тому же это было в первый и последний раз. Дальше соитие будет доставлять ей сплошное наслаждение. Она опять задвигалась и вобрала его в себя еще глубже.
Он опустился на нее, утонув в ее грудях, но не забывая опираться на локти. Когда он снова приподнялся, то случайно оказался вне ее и был вынужден возвращаться на ощупь, встретив по пути влагу, которой прежде не было.
– Ты готова? – спросил он срывающимся шепотом.
Она утвердительно замычала, не в силах вымолвить ни слова.
Его толчки приобрели животное неистовство. Нерастраченная сила юности гнала его вперед. Он безжалостно вонзался в нее, она подпрыгивала в такт его толчкам, словно в ней разверзались неизведанные глубины, способные вобрать его всего, с потрохами. Развязка наступила незамедлительно: он разинул рот, словно вознамерился втянуть в легкие весь воздух спальни, произвел последний толчок и рухнул на нее, израсходовав всю свою прыть и содрогаясь теперь от пальцев ног до корней волос. Он лежал, не в силах шелохнуться. Несмотря на придавившую ее тяжесть, она высвободила одну руку и убрала клок волос, упавший ему на глаза.
– Вам было хорошо, масса Хам, сэр?
– Превосходно! Ты не собираешься поблагодарить меня за труды?
– Спасибо, масса Хаммонд, сэр! Я так рада, что меня сделал женщиной сам хозяин!
Он сполз с нее и откатился подальше, чтобы не соприкасаться с ней. В этот момент его едва не тошнило от ее мускусного запаха. Дотронуться до нее было сейчас превыше его сил. Она робко положила ладонь ему на живот, но он сбросил ее. Она поняла, что он насытился ею. У нее вызывало недоумение то обстоятельство, что она сама вовсе не чувствовала удовлетворения. Она бы с удовольствием продолжила. Будь ее воля, она бы вообще никогда не останавливалась!
– Вы больше меня не хотите?
Она беспокоилась, все ли сделала верно. А ведь она очень старалась и подкрепляла инстинктивные действия разумом, памятуя наставления Лавинии и старших подруг.
Отвращение, недавно владевшее Хаммондом, постепенно проходило. Он потянулся за ее рукой, которую только что отбросил, и положил ее на себя. Какое-то время оба не шевелились и ничего не говорили. Она не знала, что делать дальше, он же ждал, пока у него восстановится дыхание. Тепла ее ладони оказалось достаточно, чтобы в нем снова проснулось желание, и он принудил ее накрыть ладонью его мужской признак, утративший всякую упругость и превратившийся в безвольную тряпку.
Она мужественно взялась за дело, нисколько не разочарованная этим скользким и малозначительным предметом, и со временем добилась своего: предмет стал приобретать достойные пропорции, хотя на сей раз медленнее, чем раньше. Хаммонд лежал бревном, доверившись ей и дожидаясь, когда она окончательно приведет его в чувство.
– Ты хочешь меня поцеловать? – спросил он.
– В губы? – поспешно откликнулась она, очень надеясь, что ей будет предоставлена эта неслыханная милость.
– Ни за что! – Он был сердит на нее: как она смеет даже предлагать такое? – Ты знаешь, о чем я: делай, как раньше.
– Слушаюсь, сэр, масса Хаммонд, сэр. Я сделаю, как вы хотите. – Она повиновалась, причем так ревностно, что ему пришлось умерить ее пыл. Он больше не мог сдерживаться и овладел ею вторично. Семяизвержение произошло не так быстро, как в первый раз, и сношение понравилось ему своей продолжительностью. Но стоило ему вторично получить удовлетворение, как его охватило отвращение не меньшей силы, чем недавний восторг. Он больше не хотел ее. От одной мысли о дальнейшем барахтанье в постели его затошнило, и он отодвинулся как можно дальше от нее.
– Хватит, – прохрипел он. – На сегодня с меня довольно. Ты вытянула из меня все силы. Вставай. Найдешь под моей кроватью раскладушку. Вытаскивай ее и ложись.
Она придвинулась к нему:
– Я сделала что-то не то, масса Хаммонд, сэр?
– Нет же, черт! Все в порядке, Дит, просто я устал. Женщина может заниматься этим ночь напролет, а мужчина – нет. Я хочу спать, а рядом с тобой я не усну. Двух раз вполне достаточно. Дай мне поспать одному.
Она слезла с кровати и вытащила из-под нее скрипучую раскладушку. Устроившись на убогом ложе, быстро натянула на себя латаное одеяло.
– Спокойной ночи, масса Хаммонд, сэр. – Ее тон не оставлял сомнений, что она ждет слова утешений, лучше – ласки.
Он немного помолчал, тяжело дыша, потом оперся на локоть и улыбнулся в темноте.
– Кажется, у нас обоих это было впервые, верно? – У меня уж точно, масса Хаммонд, сэр.
– Знаю, ты была еще девушкой. Ты славная, Дит. Ты мне нравишься. Можешь приходить ко мне спать всегда, каждую ночь. Ты довольна?
– Очень! – Она представила себе, как задерет нос перед остальными девушками. У нее будет самое почетное положение в Фалконхерсте, сравнимое разве с положением самой Лукреции Борджиа: сожительница массы Хама!
Хаммонд улегся. В спальне воцарилась тишина. Зато в соседней комнате раздался шорох, потом звук закрываемой двери. Лукреция Борджиа попробовала носком половицы, чтобы не издать скрипа, и неторопливо заскользила по коридору к лестнице. Все это время она подслушивала у замочной скважины и теперь довольно ухмылялась. Масса Хаммонд оказался бойким пареньком. Два раза за первую ночь! Что ж, значит, она не поторопилась. По крайней мере, она обезвредила Одри, который все это время мирно спал у хозяйской двери.
Вернувшись на кухню, она вздохнула, услыхав храп Мема. Как бы ей хотелось вернуться в ту ночь, когда ее саму лишили девственности, снова пережить былые ощущения той далекой поры! Еще больше ей хотелось видеть рядом с собой на тюфяке молодого, сильного мужчину, который без устали сжимал бы ее в объятиях. Мем? Ну нет, с нее довольно! Настало время подыскать ему замену.
Глава XIX
Лукреция Борджиа терпеливо дожидалась за дверью, пока Мем подаст завтрак Хаммонду и его отцу. Только когда раздался скрип их стульев, она заняла свое место у раковины. Помощница по имени Декси, недавно поступившая к ней в обучение, как раз заканчивала завтракать за длинным кухонным столом. Лукреция Борджиа выбранила ее за медлительность. Настало время мыть посуду, так что нечего рассиживаться! У самой Лукреции Борджиа заботы поважнее, чем грязная посуда. Она собиралась переговорить с Максвеллом-старшим, но для этого ей надо было удостовериться, что Хаммонд отбыл в поле.
– Поели? – спросила она у Мемнона, появившегося на кухне с большим подносом, нагруженным грязной посудой.
Он кивнул. Его неразговорчивость, особенно с ней, выводила Лукрецию Борджиа из себя. Вытянуть из Мема какие-либо сведения было нелегким делом.
– Масса Хам уехал? – продолжила она допрос особенным, снисходительным тоном, который приберегала специально для Мема.
Тот снова кивнул. Конечно, Лукреция Борджиа устала от Мема как от сожителя, но не секрет, что и он устал от нее. Ведь он куда в большей степени, чем она, мог претендовать на звание старожила Фалконхерста, поэтому и негодовал на нее за попытки им помыкать.
Довольствовавшись его утвердительным кивком, та мигом приняла добродушный вид и заглянула в столовую. За столом было пусто; Максвелл, по своему обыкновению, пересел в глубокое кресло-качалку стиля ампир и протянул ноги к камину с догорающими углями.
– Ох уж этот Мем! – воскликнула Лукреция Борджиа, радуясь нерадивости слуги. – Совсем обленился! Куда он только смотрит? Так бы ничего и не делал, если бы его не тыкали носом. Что ему стоило подбросить в камин парочку поленьев, чтобы вы, с вашим ревматизмом, могли согреться!
Ее саму никто не обвинил бы в лени: бросив в камин дрова, она умело раздула огонь.
– Хоть так!
– Чем ты недовольна на этот раз, Лукреция Борджиа? – Максвелл еще не успел ощутить тепло от только что занявшихся дров, однако одного вида языков пламени оказалось достаточно, чтобы ему полегчало: он протянул скрюченные пальцы к огню и принялся с наслаждением растирать их.
– Ленью Мема.
– Да, его теперь прямо с места не сдвинешь. Я приказал ему принести мне горячий пунш, а он все копается, не несет.
– Пора привести его в чувство, масса Уоррен, сэр. Когда вы этим займетесь?
– Когда надо будет, тогда и займусь! Почему Ты здесь, а не на кухне? У тебя что, мало дел там?
– Без меня вы бы тут окоченели. Кто согреет вам ноги, кто подаст горячий пунш? Нет, сэр, масса Уоррен, сэр, я просто пекусь о вашем благополучии, поэтому и приглядываю, все ли в порядке. А на кухне у меня сегодня не особо много дел. Обед уже готов, только Декси осталось порезать салат. Я ей для этого ни к чему. Разве что собрать золы да сходить за щелоком? Я уже и жира поднакопила, так что пора делать мыло. Вот дождусь, чтобы на дворе потеплело, – и за дело. Хотите, сама принесу вам горячего пунша, сэр?
– Когда в доме полно слуг, кто-нибудь обязательно вспомнит о хозяине, – проворчал Максвелл, стягивая со спинки кресла старый плед и накидывая его себе на плечи. – Сегодня холод пробирает меня до самых костей. Куда подевался Хам?
Она покачала головой, не зная, что ответить: она не была посвящена в планы Хаммонда на этот день. Потрепав хозяина по плечу и поправив подушки в кресле, она вышла. Разношенные шлепанцы помогали ей перемещаться бесшумно, поэтому ее появление застало Мема и Декси, привалившихся к раковине, врасплох.
Мем обнимал Декси, она же, расстегнув ему ширинку, засунула руку ему в штаны. Мем упоенно целовал ее. Они были слишком увлечены ласками, чтобы обратить внимание на скрип двери; Лукреция Борджиа немного полюбовалась на них, а потом бегом преодолела расстояние до раковины и отвесила Декси сокрушительную оплеуху. Следующий удар достался Мему.
– Ах ты, негодница! – Она снова замахнулась на Декси, но та увернулась. – И ты хорош, Мем! Значит, на Декси у тебя хватает пороху? Сейчас же пойду к массе Уоррену и расскажу ему, что происходит, стоит мне на минуту отвернуться. Знаете, что он сделает? Он прикажет выпороть вас обоих, да так, что кожа повиснет клочьями! Пора поощипать вам перышки. Мем целует тебя взасос, а ты лезешь ему в штаны. Хороши! Раз ты уже выросла и пристаешь к Мему, значит, пора тебя брюхатить. Давно пора! Почему ты не несешь хозяину пунш, Мем?
– Чайник был пустой, приходится ждать, пока он закипит. – Он застегнул ширинку. – А ты не совалась бы в чужие дела, Лукреция Борджиа. Уж больно ты любопытна! Если ты меня выдашь, я тебя тоже не пощажу. Уж я-то знаю, чем вы занимаетесь с Эрастом! Я подсматривал за вами, когда вы спрятались в коптильне. Будто не знаешь, что Эраст покрывает Мей-Белл! Как ты думаешь, что скажет масса Уоррен, если узнает, что он тратит силы на тебя? Что?
В этот раз Мему удалось поставить ее на место. Лукреции Борджиа ничего не оставалось, как прикусить язык. Она обернулась к своим близнецам, которые сидели у печи и теребили друг друга за пальцы ног.
– Живо надевайте штаны! Чем вы лучше своего папаши? Такие же бесстыжие! Куда это годится – щеголять по дому голышом? – К Мему она обратилась более кротким тоном: – Ступай принеси пару вязанок дров. Бедный хозяин совсем замерз: ведь ты забыл развести огонь и натопить в комнате! Я сама смешаю ему пунш. Вода уже давно вскипела – вы были так заняты, что и не заметили. Как тебе не стыдно, Мем: взрослый мужчина, а польстился на такую уродину, как Декси!
Она достала из буфета флинтглас, а с полки – сосуд с кукурузным виски. Отмерив щедрую порцию спиртного, добавила патоки, долила горячей воды и размешала пойло пальцем, заодно определив его температуру. Бросив на Декси испепеляющий взгляд, она поставила стакан с пуншем на блюдце, напомнила провинившейся помощнице о салате, который надо как следует помыть и приготовить со специально припасенным окороком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36