А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

!!
Я свернул на звук, пролез в проплешину шерсти и очутился в кафе «Лоцман». Аня стояла за барной стойкой. На ней был белый докторский халат, а на шее вместо стетоскопа висел счетчик Гейгера.
– Я тебя ждала, – сказала Аня.
– Мне раздеться? – спросил я.
– Зачем?
– А разве это не медосмотр перед трепанацией?
– Нет. Ты хочешь сделать трепанацию?
– Да. Тогда я переживу ядерную зиму, а мозг не станет жалеть. Если хочешь, я договорюсь, и тебе тоже сделают дыру для третьего глаза.
– Дыры – это плохо. Все беды мира из-за дыр. Озоновая дыра – это очень плохо. Это отверстие в черепе атмосферы.
Тут я понял, что мне ужасно хочется пить. По-моему, у меня во рту тоже выросла хорьковая шерсть. Ее нужно было срочно испортить чем-нибудь. Лучше пивом.
– Налей мне пива, – попросил я. – Умоляю.
XXIII. Огонь

1.
Больше всего на этой планете я ненавидел просыпаться. Но за свою жизнь мне приходилось делать это уже больше, чем восемь с половиной тысяч раз. Утро меня будило по-разному. Будило, как гудок уходящего парохода, как телефонный звонок начальства, как холостой выстрел, как скрип монеты по стеклу, как автомобильная сигнализация. Это утро было особенно отвратительным.
Уже рассвело, когда я проснулся на капустной грядке. Хотелось пить. Рядом валялись увядшие подсолнухи. При солнечном свете они и не думали распускаться, и вид у них был настолько никчемный, что ими не заинтересовался бы и Ван Гог…
…Я долго пил воду из шланга. Я знал, что ее качают прямо из искусственного моря, но мне было все равно. Потом пошел на кухню и жевал там кофейные зерна. То ли оттого, что меня мучило похмелье, то ли оттого, что зерна слишком долго находились в жестяной банке, привкус у них казался металлическим. Я вновь попытался заснуть, уткнувшись лбом в холодный корпус газовой плиты, но ничего не получалось.
– Ты что-то ищешь? – услышал я за спиной Анин голос.
– Да вот, сигарета под плиту закатилась. По-моему, Аня мне не слишком поверила.
– Хочешь на яхте покататься? – спросил я в целях профилактики.
– На какой яхте? – удивилась Аня.
– Один приятель приглашал покататься днем на яхте.
– Быстро же ты обрастаешь знакомствами.
– Это потому, что я очень обаятельный человек.
– И скромный… А на яхте, может быть, в следующий раз? Я тебе хотела сегодня показать кое-что там, за затокой...
– А может, все-таки на яхте? – взмолился я – мне очень не хотелось тащиться куда-то за затоку.
– Это очень важно для меня, Растрепин. OK?
Я обреченно кивнул. И для проформы пошарил рукой под плитой. Самым удивительным было то, что я там действительно нашел сигарету. Это даже была не сигарета, а папироса. Папироса называлась «Друг».
2.
Берег искусственного моря укрепляли породы гранита. Бесконечная череда, изуродованных взрывом камней, окаймляла воду, как молотый лед окаймляет рюмку мартини. Время тянулось к обеду, и камни изрядно успели нагреться на солнце: прожилки слюды и вкрапления кварца в них обманчиво блестели.
Перепрыгивая с глыбы на глыбу, мы с Аней двигались вдоль кромки воды уже около часа. В отдалении семенила собака. Если не считать жирных аэродинамичных чаек, нашей троице не повстречалось никого живого.
Ветер отсутствовал и на искусственном море застыл умиротворенный штиль. Видимость была отличная. Даже сквозь темные стекла очков я мог разглядеть противоположный берег. Там, еле заметно, как на плохой фотографии, проступали индустриальные очертания города. Узкие заводские трубы отсюда напоминали маяки. Фабричные сооружения сливались сплошным сиреневым силуэтом. Контуры города возвышались над линией горизонта, как график биржевых курсов над осью координат.
– Это наш город на том берегу? – спросил я.
– Да, – ответила Аня.
– А интересно, смогу ли я туда доплыть?
– Сомневаюсь. По воде туда двадцать километров.
– А по суше?
– Нужно объехать водохранилище. Часа четыре на автобусе. Не меньше.
– А если на корабле?
– На корабле! – засмеялась Аня, – Откуда здесь корабль?
– Но должен ведь быть какой-то речной транспорт.
– Вообще, когда-то, в поселок ходил катер. По воскресеньям: утром и вечером. Ракета. Аюди из поселка ездили в город за скипидаром. Почему-то у нас в поселке не было скипидара, а он зачем-то всем был нужен… Но это было давно, и сейчас катер не ходит…
– Это печально…
– Не расстраивайся, мы уже на месте.
– Ура, – сказал я, впрочем, без особого энтузиазма. Место, куда меня привела Аня, представляло собой узкую полоску покрытого щебнем пляжа. Пляж был усеян брызгами птичьего помета. Наверное, здесь любили ночевать чайки. Кое-где попадались бутылочные осколки. Обрывки водорослей, выброшенные на сушу и выжженные летними лучами до грязно-коричневого цвета, походили на изношенные парики.
Степь, которая тянулась параллельно берегу, здесь неожиданно обрывалась, уступая место лесному хозяйству. В сотне шагов отсюда начинался ельник (к рождественским праздникам, в декабре, его начнут вырубать). Тут же, неподалеку, стоял остов недостроенного санатория. Его белые руины из силикатного кирпича, поросли сорной травой. Он высился над степью, как волшебная гора.
Хвоя, водоросли и степной бурьян в избытке выделяли кислород. А когда кислорода много, мне всегда хочется есть.
– Так ты зачем меня сюда привела?
– А помнишь, как ты меня привел в то кафе? Это место для меня такое же. У всех людей, наверное, найдется такое место…
– Ну, и что здесь особенного, в этом твоем месте?
– Я здесь нашла подкову.
Я недоуменно осмотрелся. Интересно, откуда здесь взяться лошади?
– Сначала каска, потом подкова. Неудивительно, что тебе дали грамоту за сдачу металлолома.
– Осенью в водохранилище отлив, – пояснила Аня. – Есть такое время в конце ноября, когда льда еще нет, а вода ушла. В детстве мы с друзьями каждый год приходили сюда и ходили по берегу, по полосе ила. Уже было холодно, и ил был твердый. Мы всегда что-то находили. Мясорубку, бывало, косу, там, найдем или кочергу. А один раз я нашла подкову. Ты когда-нибудь находил подкову?
– Нет, никогда. Я и мясорубку никогда не находил. Я всю жизнь терял что-то. Велосипед, например, один раз потерял. Только… Только откуда тут это все? Ну, там, коса, кочерга^ Поселок-то ваш далековато.
– Тут ведь село рядом.
Я снова огляделся. Развалины профилактория на село явно не тянули. Дальше простиралась степь.
– Где? Где же тут село?
– Здесь, – ответила Аня и показала на водохранилище, – здесь, под водой. Когда-то здесь было село, а потом построили гидроэлектростанцию, и все затопило. Много-много дворов. Знаешь, однажды мы здесь встретили старушку. Она сказала нам, что жила там – в селе. Тогда она еще была молодой женщиной, и у нее был муж, он работал лоцманом.
– Лоцманом?
– Да. В этом месте раньше шли пороги. Они теперь, конечно, под водой. Лоцманы знали, как пороги проходить, и провожали суда. Потом появилось водохранилище, и лоцманы стали никому не нужны. Ее муж больше ничего не умел и остался без работы. Она сказала, он много пил, а потом умер… А еще она сказала, что если прийти сюда ночью и долго смотреть в воду, то можно увидеть, как светится огонь в окнах затопленных домов. Некоторые старики не захотели переезжать и остались в селе, под водой. Навсегда.
– И вы приходили сюда ночью?
– Я одна сюда приходила. Только маме не говори – она не знает. Я все тогда пыталась огни увидеть. Иногда мне казалось, я их вижу, а потом я понимала, что это просто луна отражается в воде.
– И ты не боялась?
– Немножко. Но я здесь нашла подкову. Значит, это место мне приносит счастье…
… Довольно долго мы сидели с ней молча. Сидели на горячих валунах гранита и смотрели на искусственное море. Солнце перевалило за точку зенита. Внезапно, над поверхностью воды выпрыгнул, изогнувшись дугой, и опять нырнул в глубину, сверкнув оранжевым брюхом, огромный карп, размером с автомобильную покрышку. Как и карпу, мне отчаянно захотелось купаться.
– Пойду, поплаваю, – сказал я.
Я стянул с себя сандалии, шорты, футболку, снял солнечные очки. Медленно стал заходить в воду. Илья еще не наступил, но вода здесь уже начинала цвести – будто в нее добавили зеленый химический краситель.
Окунувшись, я быстро поплыл кролем.
– Ты куда? – услышал я оклик Ани.
– За скипидаром! – попытался я крикнуть в ответ, но чуть не захлебнулся…
3.
Часы Ани показывали десять вечера. Мы сидели рядом с турбазой «Кристалл» и ждали автобус. Я курил, прислонившись спиной к прутьям забора. Прутья увивала виноградная дичка. Со стороны турбазы полифонично текла украинская песня. Пожилые женщины сидели в освещенной беседке и пели о любви, о ночи, о звездах, о дубовой роще и о русалках, и слушать их было очень приятно…
Незадолго до этого я заходил в сарай дежурного, но Борисыча там не было. Наверное, его смена закончилась. Надеюсь, его не убила жена, и он починил транзистор, и плыл теперь где-то по волнам на своей яхте.
Желтый турецкий «Карсан» подкрался откуда-то со стороны поселка. Все места в нем были заняты. К счастью, водитель неожиданно оказался моим знакомым. Он теперь водил пригородный автобус. Я спросил у него, как его дочь, и как пианино, и он за это пустил нас бесплатно, даже Кида.
Мы сидели на сумках в проходе. В салоне ехало много людей: с турбаз, лагеря и поселка. Кто-то вез наполненные куриными яйцами плетеные лукошки, кто-то вишневые саженцы, кто-то орущую рэп аудио-систему. Рядом с нами, женщина на руках держала запеленатого ребенка. Ребенок был маленький и розовый, и становилось ясно – он родился не раньше минувшей весны. Я держал на руках спаниеля. Хоть по человеческому счету, мы с ним были приблизительно ровесники, но он тоже выглядел сущим ребенком.
– Почему ты мне ничего не рассказываешь, Растрепин? – спросила Аня, когда мы выехали на автостраду.
– О чем?
– Об уране.
– А почему ты решила, что я что-то могу рассказать?
– Я поняла это вчера ночью, на пирсе, когда ты говорил про богов и про серп.
– Наверное, потому не рассказываю, что знаю пока слишком мало. Подожди немного, и ты все узнаешь. Времени ведь еще достаточно.
Аня махнула рукой и отвернулась к окошку. Я почесал пузо Киду. Собака довольно заворчала.
– Эта мерзкая собака уже любит тебя больше, чем меня, – обижено сказала Аня. – Вообще то Кид не любит чужих. А к тебе привязался так, будто ты его хозяин, а не я.
– Не ревнуй, – засмеялся я. – Просто к собакам нужно знать подход.
Автобус резко подпрыгнул на ухабе. И рядом с нами ребенок, причастный всем тайнам, заплакал громко, надрывно, а я почему-то подумал, что мы сегодня назад можем и не вернуться…
XXIV. Собака
Осенью все по-другому. Даже троллейбусы иные – они похожи на диковинных животных. Целыми днями напролет, они передвигаются с места на место, следуя своему электрическому инстинкту. Весь город становится прозрачным. Его улицы чисты – они дышат последними в году южными циклонами. Деревья погружаются в летаргию и разглядывают сны о весне. Птиц мало, одни уже улетели в Африку, а другие еще не прибыли из-за полярного круга. В небе, все еще беспечно синем, катится горячее багряное солнце. Оно похоже на палый кленовый лист – этот печальный логотип осени.
Осень всегда меня успокаивала. Очар очейновенья. История с заваленным сервером приобретала нелестный для меня оборот и грозила серьезными осложнениями на работе. Я шел по старому парку. Мне нужно было расслабиться. С собой у меня имелись литровая пэт-бутылка нефильтрованного пива и новая переводная книга Мураками. После «Охоты на овец» я каждый раз покупал его новый роман. И каждый раз клялся, что этого делать больше не буду. Впрочем, пить пиво из пластика я тоже зарекался неоднократно.
Я расположился на сухой траве под старым вязом. Откупорил книгу и открыл бутылку. В сентябрьском воздухе смешались запахи свежей типографской краски, хмеля и пшеницы. Угроза увольнения перестала меня пугать…
…От чтения меня оторвал шорох листьев. Я поднял глаза. На меня бежала черная собака с желтыми подпалинами. Это был ротвейлер. Черная собака с желтыми подпалинами! Оранжевый ошейник! Не может быть…
Меня повесили, как преступника, но вот, веревка лопнула, и палач обязан меня отпустить. Это был тот самый ротвейлер. Тот самый.
– Шериф! Шериф! – позвал я собаку.
Собака остановилась, зачем-то понюхала куст сирени, потом глянула на меня, зарычала и побежала в мою сторону. Она потерялась четыре дня назад, увязавшись за течной сукой. Осенний голод выгнал из-под ее кожи жир. И теперь, под короткой темной шерстью собаки проступали сухие мышцы, мышцы культуриста, который ничего не ел перед соревнованиями. Не прошло и нескольких секунд, как я уже сидел на дереве.
Ротвейлер понюхал пиво, зарычал, стал грызть книгу. Судя по всему, 'собака не слишком жаловала современную японскую прозу. Нужно отдать ей должное: с романом Мураками она поступала так, как и нужно поступать с романами Мураками.
Надо было звонить начальнику охраны. Я набрал номер.
– Егорыч!
– Не кричи.
– Егорыч, тут Шериф!
– Шериф? Собака хозяйская?
– Нет, блин, молдавская футбольная команда, с тренером и массажистом.
– Слушай, придурок. Я за этой собакой по всему городу, что веник драный, уже четвертый день гоняю. Будешь шутить, я тебе задницу на рожу натяну.
– Егорыч, не злись. Тут действительно Шериф, собака. Ошейник оранжевый.
– Ты где?
– В Старом Парке, недалеко от памятника героям молодогвардейцам. Сторожу зверя.
– Буду через десять минут.
Я засек время. Егорыч подъехал через восемь с половиной. Подъехал на синем микроавтобусе боксерского клуба с изображением двух сомкнутых перчаток на капоте.
– Ну, придурок, – опустил стекло Егорыч, – кто тут кого сторожит?
Ротвейлер, наконец, оставил книжку в покое, опять залаял и побежал к микроавтобусу. Егорыч благоразумно нажал кнопку стеклоподъемника. Сквозь тонировку я смутно видел, что он делает мне какие-то знаки. Я похлопал себя ладонью по уху – ничего не слышу. Зазвонил телефон. На экране высветилось: «YEA, GO REACH!». Всегда любил каламбурить.
– У аппарата, – сказал я.
– Я вижу, что у аппарата, придурок.
– Есть предложения?
– Не мешай думать.
– Ты из боксерского клуба?
– Да.
– Мог бы бойцов своих захватить. Они бы разобрались.
– Ну ты, голова рыбья. Эту собаку мы с тобой вдвоем нашли. Я и ты. Дошло?
– Дошло, – сказал я. – Слава – продукт эксклюзивный.
– Соображаешь…
В телефоне повисла тишина – звук раздумий Егоры-ча. У Егорыча был свой небольшой бизнес на стороне – книжная лавка эзотерической литературы. В его жизни однажды случился семилетний период, когда у него было много свободного времени. Тогда он и полюбил эзотерику. Мои лучшие клиенты, говорил он, – бомжи, не удивляйся. Грязные, вонючие бомжи, приходят и на последние деньги скупают Кастанеду, Коэльо, Баха. Их это примиряет с действительностью.
– Слушай, – раздался голос Егорыча в трубке. – Я придумал. Ты спускаешься. Берешь ротвейлера за ошейник и заводишь в автобус.
Да, гениальный план. Ничего не скажешь.
– Тебе, Егорыч, хорошо. У тебя кабина отдельная. Зверь тебя не достанет. А я еще жить хочу. Как понял? Прием.
– Я тебе сейчас такой прием покажу, что ты на полгода на больничный ляжешь.
С Егорычем было лучше не спорить. Я видел его в бане. На его теле куполов было больше, чем на территории Киево-Печерской лавры. Пальцы его рук во время беседы обычно демонстрировали букву «Р» из азбуки глухонемых.
– Отвлечь собаку сможешь?
– Да. У меня есть бутерброд.
– Бросишь Шерифу, я спрыгну, побегу к машине, попытаюсь залезть. Собака запрыгнет за мной. Если успею, выберусь через вторую дверь. Ты захлопнешь первую. Договорились? – эх, чего не сделаешь ради любимой работы.
– Да.
Егорыч опустил стекло и с силой швырнул в окошко макчиккен. Ротвейлер бросился в сторону упавшего фаст-фуда. Я спрыгнул с ветки, упал на четвереньки, рванул с низкого старта к микроавтобусу, открыл дверь, впрыгнул в салон и только тогда обернулся. Собака успела заглотать макчиккен вместе с оберточной бумагой.
– Эй, Шериф, – крикнул я.
Собака прыжками понеслась в мою сторону. Перед тем как она запрыгнула в салон, я успел выскочить и захлопнуть дверь. В стекло двери через мгновенье ударили толстые лапы. Я упал на землю и услышал второй хлопок. Это Егорыч сделал все как надо.
– Садись в кабину, поехали, – сказал он.
Я поднялся с земли, отряхнул штаны, подобрал бутылку пива. К счастью, собаки к нему равнодушны. Сел в кабину, рядом с Егорычем.
– А у тебя есть яйца, – похвалил он.
– Еще чуть-чуть, и не было бы, – ответил я. Так я перестал быть придурком.
XXV. Клубника

1.
– Это лишнее, зря потратился, – сказала Тамара Николаевна, когда я протянул ей букет.
Букет я купил в ларьке, на остановке. У ларечной продавщицы глаза слезились от ароматов пыльцы и, чихая, она не прикрывала рот ладонями, которые были заняты ножницами и оберточным глянцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30