Не могли бы вы рассказать мне что-нибудь о ее целях и методах?
– Простите, мистер Дрейк, но зачем вам это?
– Честно сказать – не знаю. Мне известно, что «Черным Израилем» занимается ФБР. Если я выясню что-то, чего не знают там, то передам им информацию. Понимаете, это я обнаружил тело убитой женщины. Вечером накануне убийства я слышал, как она упомянула о «Черном Израиле» и как один мужчина, тоже негр, велел ей молчать. У меня создалось впечатление, что «Черный Израиль» организация подрывная.
– Значит, ФБР взялось за них? – спросил Эдварде. – Давно пора.
– Выходит, вы слышали о «Черном Израиле»?
– Они ко мне обращались. Но вот что я вам скажу, мистер Дрейк, я бы не приблизился к «Черному Израилю» на пушечный выстрел. Начинали они прилично, но быстро докатились до черт знает чего. Это мое личное мнение, но, по-моему, к ним пробрался кто-то, кто преследовал собственные корыстные цели. Одно время мне казалось, что это нацисты. «Черный Израиль» начал разлагаться в году сороковом – сорок первом.
– Нацисты? Почему вы так думаете?
– Мы проводили собственные расследования, мистер Дрейк. Выясняли определенные… определенные вещи, которые могли навредить нам. Некоторые движения, якобы выступавшие за права негров в Америке, проповедовали фашизм, и больше всего их оказалось в Детройте. Наш профсоюз всегда внимательно за ними следил.
– Но вы сказали, что больше не считаете «Черный Израиль» фашистской организацией. Почему вы изменили свое мнение?
– Главным образом из-за пропаганды, которую они используют. Вы знаете, к какой пропаганде прибегают некоторые политики, как только в Конгрессе начинают обсуждать Федеральный билль о запрещении подушного налога? Черные – низшая раса, политическое равенство – не для нас, мы ближе к обезьянам, короче, безответственные дети, вынуждающие белых приглядывать за нами и обучать самой простой работе.
Мне показалось, Эдварде нарочно цитирует одну из передовиц расистских газет, но его низкий голос звучал искренне. Он отлично знал все, о чем говорил, недаром же лет сорок ему пришлось испытывать это на собственной шкуре.
– Я понимаю, о чем вы. Но ведь «Черный Израиль» не использует подобного пропагандистского набора?
– О нет, мистер Дрейк. Но тут-то и зарыта собака. «Черный Израиль» звонит о том же, но со своей колокольни. Они столь же яростно борются за превосходство черных, что и политики-южане за превосходство белых. Они утверждают, что дни белой расы сочтены и что ей на смену придут цветные. Подобные заявления часто совпадают с подсознательными желаниями многих моих соплеменников, а вот привести все эти разговоры могут только к беде. Хотя, конечно, это и в интересах нацистов, только я не могу себе представить гитлеровцев, поддерживающих идею превосходства черных.
– Но их лозунг – «разделяй и властвуй», а принципы им безразличны.
– Мне точно известно, что в некоторых очень жестоких антинегритянских организациях Детройта были фашистские агенты. Доктор Уэнлес подтвердил это в своем докладе о расовых волнениях.
– Они вполне могли вести двойную игру. Хотя, должен заметить, то, что вы рассказали о пропаганде, которой занимается «Черный Израиль», скорее напоминает идеи, пользовавшиеся популярностью в Восточной Азии у японцев.
– Я думаю точно так же, мистер Дрейк. Я читал немного о линии, которую проводили японцы в Бирме, и подумал – два сапога пара.
– А вам известно что-нибудь о главарях «Черного Израиля»?
– Они остаются в тени. «Черный Израиль» – организация тайная. Меня хотели вовлечь – я вам уже говорил. Я выслушал агитационную речь и прочитал несколько воззваний. Больше я ничего не знаю.
– А кто пытался вас вовлечь?
Пока мы беседовали, Эдварде смотрел мне в лицо, и его задумчивые черные глаза приковали мое внимание. Теперь он отвернулся и выглянул в приоткрытую дверь вагона. Правой рукой он теребил шапку седеющих волос. Наконец он произнес:
– Я не скажу вам, мистер Дрейк. И если вы захотите воспользоваться сведениями, которые я вам сообщил, пожалуйста, не упоминайте моего имени.
– «Черный Израиль» опасен?
– Вы же сказали, что вашу знакомую убили.
– Я не стану упоминать вашего имени. Я очень благодарен вам за то, что вы мне рассказали. Было чрезвычайно приятно с вами побеседовать, мистер Эдварде.
– Спасибо. – Улыбка вспыхнула на его морщинистом угрюмом лице. – Мне пора приниматься за работу.
Прежде чем Эдварде вошел в спальный вагон, в нем произошли заметные перемены. Широкая прямая спина согнулась. Мудрый взгляд исчез со скоростью юркнувшей в норку змеи. Повадка сделалась робкой и заискивающей, словно все помыслы были подчинены чьим-то возможным прихотям. Эдварде загнал себя в гладкий черный футляр, в котором, с точки зрения соорудивших его белых, как раз и надлежало обитать негру. Я впервые стал свидетелем подобной перемены, потому что прежде замечал лишь футляр, и из глубин моего сознания разом поднялись злость и жалость. Мне показалось, я присутствую при кончине.
И все же я был рад тому, что некая, хоть и неполная картина понемногу вырисовывалась. Меньше чем за три недели я наткнулся на три трупа, каждый из которых возникал на моем пути внезапно, будто из непроглядного мрака. Малая толика всей этой жути стала понемногу обретать черты людского порока, который я мог распознать. А распознав, постараться победить. Причину, повлекшую за собой три страшные смерти, я ненавидел так яростно, будто Хэтчер был мне братом, а еврейская девушка и черная женщина – сестрами.
Мери, открыв дверь, встала возле меня в тамбуре.
– М-м-м, – протянула она, – в воздухе пахнет весной.
– Тебе не наскучила вечная весна после стольких месяцев на Гавайях?
– Когда я уезжала, казалось, что наскучила, но за несколько дней, пока дул северный ветер, я снова по ней затосковала. Может, я больше никогда не поеду на север.
– Разве твои родные не в Кливленде?
– Да. Но ведь они могут приехать на юг. Я думаю, так и будет. О чем ты беседовал с проводником?
– Я вчера испачкал свою синюю форму. Он обещал почистить ее и погладить.
– Ты мне нравишься и в серой. Тебе пришлось долго его упрашивать?
– Нет, мы просто разговорились. Меня давно интересовал профсоюз проводников спальных вагонов.
В тот же день, попозже, когда Мери забыла о моей беседе с проводником, я заговорил о смерти Сью Шолто.
– Не верю, что Сью Шолто совершила самоубийство, – сказал я. – Я навел кое-какие справки в Детройте перед отъездом и выяснил, что «Черный Израиль» – подрывная организация. Я думаю, Гектор Ленд принадлежал к ней, а его жене, Бесси Ленд, было многое о ней известно, возможно, она могла даже указать на кого-то из главарей. Сам Гектор тоже может оказаться одним из главарей. Во всяком случае, я твердо убежден, что Бесси Ленд прикончили, чтоб не проболталась. Едва ли ее подтолкнули к самоубийству угрозами. А если так, то запугал ее кто-то, кто связан с «Черным Израилем».
– Ты упомянул о бедной Сью? – переспросила Мери. Она произнесла это с такой грустью, будто ей становилось больно от одной мысли о покойной подруге, и я вспомнил, как у нее сдали нервы после смерти Сью. – Какое отношение имеет Бесси Ленд к Сью?
– Я все больше и больше убеждаюсь, что обе они были убиты по одной причине, а может, одним человеком или организацией. Не забывай, что Гектор Ленд имеет отношение к двум убийствам, а он наверняка «черный израильтянин».
– Это верно, – задумчиво согласилась Мери. – Может, он и убил Сью. Но почему?
– Конечно, не из-за того, о чем говорила миссис Мерривел. Ее обвинение лишь ввело всех в заблуждение и на самом деле помогло Ленду защитить себя. У тебя нет никаких предположений? Я знаю, тебе дорога память о Сью, но, может, ты вспомнишь, что могло связывать ее с Гектором Лендом? Ты же виделась с ней каждый день.
– Сью жила простой, ничем не примечательной жизнью. У нее случались увлечения, об этом ты знаешь. Связи эти не назовешь беспорядочными. Она не изменяла партнеру, пока длился роман. Сью была коммунисткой, но я не понимаю, какое это могло иметь отношение к случившемуся?
– Коммунисткой?
– О, я не хочу сказать, что у нее был партийный билет. Ничего такого, насколько мне известно. Просто по некоторым вопросам она придерживалась коммунистических взглядов, только и всего. Вероятно, ее можно было бы назвать попутчицей.
– А по каким вопросам?
– Государственная собственность в тяжелой промышленности, расовые проблемы, примерно так.
– Вот оно что. Почему же ты не сказала мне раньше?
– Не видела необходимости. Не предполагала, что это важно. И потом, знаешь, для многих людей одно упоминание о коммунизме – все равно что красная тряпка для быка. Мне и до сих пор кажется, что это не имеет значения.
– Может, и не имеет, но сперва я хотел бы в этом убедиться. Я попрошу ФБР заняться Сью Шолто.
– Ты уже был в ФБР?
– Вообще-то я не собирался тебе об этом рассказывать. Да, был.
– Вот пусть они этим и занимаются. Неужели мы не можем хоть ненадолго обо всем забыть?
– Я понимаю. Мы отправились в эту поездку вместе, чтоб получить от нее удовольствие. Прости, пока не получилось.
– И никогда не получится, – с горечью воскликнула Мери.
– Наверное, я не такой бесчувственный, как мне казалось. Не могу забыть о несчастьях. Возможно, потому, что вчера беда чуть не случилась со мной.
– Ты не боишься? – Она смотрела на меня широко открытыми глазами.
– Боюсь. Но теперь буду осторожнее. В конце концов, я доберусь до негодяя и с радостью его удавлю.
– Ты заставляешь меня холодеть от страха. – На лице Мери промелькнуло подобие улыбки, но рукой она непроизвольно схватилась за горло.
– Я тебя напугал? Прости. – Оглядевшись, я счел наше купе достаточно уединенным и поцеловал Мери. Она положила голову мне на плечо, и ее блестящие волосы щекотали мне лицо. Обняв ее, я почувствовал, как по ее спине пробежала легкая дрожь. Она прижалась ко мне, и мы обнялись еще крепче. Я вдыхал запах ее душистых волос и был уверен, что у меня нет никого дороже…
– Не отпускай меня больше никогда, – прошептала она.
– Прошу меня извинить, – произнесла миссис Тессинджер. Стоя в проходе, она наблюдала за нами с умильным, преувеличенно слащавым выражением.
Мы мигом отпрянули друг от друга, и Мери стала машинально поправлять прическу. Я достал зажигалку, чтобы закурить, но вспомнил, что курить в «пульмане» запрещено.
– Простите, что помешала, – сказала миссис Тессинджер. – Не согласитесь ли вы оба поужинать с нами?
Когда она ушла, Мери, взглянув на меня, хихикнула.
– Сэм, у тебя рот в губной помаде. Дай-ка я сотру. – Она принялась вытирать мне лицо носовым платком. Я исподтишка поцеловал ее руку.
Мы поужинали с дамами Тессинджер. Тедди Траск, который теперь был с ними неразлучен, подсел к нам пятым, поставив стул в проходе. Миссис Тессинджер выглядела необычайно оживленной. Бюст ее казался еще пышнее, а талия была затянута даже больше обычного. Рита сидела у окна с таким видом, будто ее все это не касается. То и дело она бросала на мать недовольные, почти сердитые взгляды.
– Я так надеялась, что вы сегодня опять устроите для нас представление, – обратилась миссис Тессинджер к Тедди. – Почему вы не оправдали наших ожиданий?
– Нет настроения после ночного кошмара. Боюсь, не только у меня. – Он внимательно посмотрел на меня.
– Вы и правда думаете, мистер Дрейк, что вас и того солдата кто-то умышленно хотел отравить? – спросила миссис Тессинджер.
– Понятия не имею. У властей, похоже, другое мнение.
– По-моему, мистер Дрейк предпочел бы поговорить о чем-нибудь другом, мама. Ему, должно быть, неприятно об этом вспоминать.
– Дело было неприятное, – заметил я. – А вспомнить можно. Хотя тема не из веселых.
– Тедди, прошу вас, расскажите мистеру Дрейку и мисс Томпсон ваши забавные истории. Этот человек – настоящее сокровище, – объяснила она нам.
– Но мы уже слышали эти истории, мама.
– Я уверена, что мисс Томпсон и мистер Дрейк не слышали. А если даже и слышали, то Тедди их так прелестно рассказывает, что стоит послушать еще раз. Тедди, я настаиваю.
С деланой улыбкой Тедди стал рассказывать длинную, запутанную историю про человека, который, работая в зоопарке, никак не мог запомнить названий животных. Миссис Тессинджер тихонько посмеивалась. Рита смотрела в окно. Мери наблюдала за всеми тремя с едва заметной улыбкой.
Тедди рассказывал хорошо, но я не мог сосредоточиться. Что-то все время отвлекало меня, какое-то мимолетное событие, отложившись в подсознании, настаивало на своей значительности и шумно требовало, чтобы о нем вспомнили. Когда мимо нас по проходу прошли Андерсон и мисс Грин, на которой весело, как бубенчики на лошади, позвякивали искусственные украшения, я понял, в чем дело.
Незадолго до смерти Хэтчер упомянул об Андерсоне. Внезапно ко мне пришла твердая уверенность, что Андерсону что-то известно, а то, что он отпирался, лишь укрепило ее.
Андерсон сидел за несколько столиков от нас, и со своего места я мог видеть лишь его широкую, безразлично повернутую ко мне спину.
Мне захотелось встать и подойти к нему. Но я остался на месте и, разглядывая жирные складки на его красноватой шее, думал о том, что творится сейчас в его коротко стриженной расчетливой башке.
Мери под столом взяла меня за руку.
– Что случилось, Сэм? – прошептала она.
– Ничего. Я просто задумался.
– Очень плохо, что ты совершенно не умеешь переключаться.
– Не умею.
История Тедди закончилась, и мы все, кроме Риты, признательно рассмеялись. Девушка, словно желая убедить сама себя, что она жива, стала торопливо произносить пространный монолог о том, что ее ждет в Ла-Жолла и как там будет чудесно. Миссис Тессинджер и Тедди обменялись долгими многозначительными взглядами.
Затем Тедди рассказал о том, как во Франции ему пришлось побывать почти у самой линии фронта. Миссис Тессинджер кокетничала с ним напропалую.
Тедди, по сравнению с собой вчерашним, как-то увеличился в объеме, будто его надули воздухом; он вызывал у меня большую симпатию, пока был поменьше.
Соблюдя приличия, мы с Мери попросили извинить нас и вернулись в наш «пульман». Когда там появился Андерсон с мисс Грин, я, подойдя к нему, сказал, что нам с ним хорошо бы потолковать.
– Ну конечно, дружище, – согласился он. – В любое время. Я слышал, ночью в поезде у вас были неприятности.
– Неприятности – не то слово. Если вы не против, пройдем в курилку? Там сейчас как раз свободно.
– Вы не возражаете, мисс Грин?
– Не обращайте на меня внимания. У меня есть журнал с романтическими историями.
После того как мы уселись в курилке и Андерсон запыхтел сигарой, я сказал:
– Рядовой Хэтчер, солдат, скончавшийся прошлой ночью, кажется, вас узнал. Вы были с ним знакомы?
– Он, должно быть, ошибся. Я говорил вам, что никогда его раньше не видел. – Гладкая пухлая физиономия Андерсона сохраняла безмятежное выражение. Но светло-голубые глазки насторожились.
– А как вы выбирались из Шанхая? – Я попробовал взять его на пушку.
Предварив свой ответ паузой соответствующей длины, он произнес фразу, содержавшую в равных пропорциях недоумение и досаду:
– Я никогда не был в Шанхае. И куда это вы, собственно говоря, клоните?
Я примостился на кожаном сиденье рядом с Андерсоном, вполоборота к двери. В коридоре было тихо и безлюдно, но по едва уловимым признакам я понял, что кто-то там есть. Встав, я шагнул к выходу и снова столкнулся лицом к лицу с черноволосым.
– Нечего ходить за мной тенью, надоело! Убирайтесь вон! – обрушил я на него всю накопившуюся во мне злобу.
Лицо его даже не дрогнуло. Он вежливо произнес:
– Извините. Я и не подозревал, что в этом поезде командуете вы.
– Дело не в том, командую я или нет. Но если вы опять начнете подслушивать, я вам врежу.
– Если вы мне врежете, как вы любезно изволили заметить, то я позабочусь, чтоб вас арестовали. Или дам сдачи.
Его темные глаза были злыми, спокойными и безразличными. Мне захотелось тотчас же поставить фонари под обоими. Но, если бы я осуществил свое намерение, береговой патруль снял бы меня с поезда. Я чуть не задохнулся от охватившей меня жгучей ярости. Оставив смуглолицего там, где он стоял, я повернулся к нему спиной и снова вошел в курилку.
– Позвольте дать вам небольшой совет, – произнес Андерсон, остававшийся все это время на своем месте со своей сигарой во рту. – Вы ужасно взвинчены, и я не могу вас за это винить. Но если вы будете ни с того ни с сего наносить людям оскорбления, то наживете себе кучу неприятностей. Только что вы, можно сказать, обвинили меня в причастности к смерти солдата. А еще через минуту набросились на молодого человека за то, что тот якобы подслушивал. Я понимаю, вам вчера пришлось несладко, но ведь это не повод, чтоб совсем свихнуться.
Нравоучения обычно оставляют меня равнодушным, так случилось и на этот раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
– Простите, мистер Дрейк, но зачем вам это?
– Честно сказать – не знаю. Мне известно, что «Черным Израилем» занимается ФБР. Если я выясню что-то, чего не знают там, то передам им информацию. Понимаете, это я обнаружил тело убитой женщины. Вечером накануне убийства я слышал, как она упомянула о «Черном Израиле» и как один мужчина, тоже негр, велел ей молчать. У меня создалось впечатление, что «Черный Израиль» организация подрывная.
– Значит, ФБР взялось за них? – спросил Эдварде. – Давно пора.
– Выходит, вы слышали о «Черном Израиле»?
– Они ко мне обращались. Но вот что я вам скажу, мистер Дрейк, я бы не приблизился к «Черному Израилю» на пушечный выстрел. Начинали они прилично, но быстро докатились до черт знает чего. Это мое личное мнение, но, по-моему, к ним пробрался кто-то, кто преследовал собственные корыстные цели. Одно время мне казалось, что это нацисты. «Черный Израиль» начал разлагаться в году сороковом – сорок первом.
– Нацисты? Почему вы так думаете?
– Мы проводили собственные расследования, мистер Дрейк. Выясняли определенные… определенные вещи, которые могли навредить нам. Некоторые движения, якобы выступавшие за права негров в Америке, проповедовали фашизм, и больше всего их оказалось в Детройте. Наш профсоюз всегда внимательно за ними следил.
– Но вы сказали, что больше не считаете «Черный Израиль» фашистской организацией. Почему вы изменили свое мнение?
– Главным образом из-за пропаганды, которую они используют. Вы знаете, к какой пропаганде прибегают некоторые политики, как только в Конгрессе начинают обсуждать Федеральный билль о запрещении подушного налога? Черные – низшая раса, политическое равенство – не для нас, мы ближе к обезьянам, короче, безответственные дети, вынуждающие белых приглядывать за нами и обучать самой простой работе.
Мне показалось, Эдварде нарочно цитирует одну из передовиц расистских газет, но его низкий голос звучал искренне. Он отлично знал все, о чем говорил, недаром же лет сорок ему пришлось испытывать это на собственной шкуре.
– Я понимаю, о чем вы. Но ведь «Черный Израиль» не использует подобного пропагандистского набора?
– О нет, мистер Дрейк. Но тут-то и зарыта собака. «Черный Израиль» звонит о том же, но со своей колокольни. Они столь же яростно борются за превосходство черных, что и политики-южане за превосходство белых. Они утверждают, что дни белой расы сочтены и что ей на смену придут цветные. Подобные заявления часто совпадают с подсознательными желаниями многих моих соплеменников, а вот привести все эти разговоры могут только к беде. Хотя, конечно, это и в интересах нацистов, только я не могу себе представить гитлеровцев, поддерживающих идею превосходства черных.
– Но их лозунг – «разделяй и властвуй», а принципы им безразличны.
– Мне точно известно, что в некоторых очень жестоких антинегритянских организациях Детройта были фашистские агенты. Доктор Уэнлес подтвердил это в своем докладе о расовых волнениях.
– Они вполне могли вести двойную игру. Хотя, должен заметить, то, что вы рассказали о пропаганде, которой занимается «Черный Израиль», скорее напоминает идеи, пользовавшиеся популярностью в Восточной Азии у японцев.
– Я думаю точно так же, мистер Дрейк. Я читал немного о линии, которую проводили японцы в Бирме, и подумал – два сапога пара.
– А вам известно что-нибудь о главарях «Черного Израиля»?
– Они остаются в тени. «Черный Израиль» – организация тайная. Меня хотели вовлечь – я вам уже говорил. Я выслушал агитационную речь и прочитал несколько воззваний. Больше я ничего не знаю.
– А кто пытался вас вовлечь?
Пока мы беседовали, Эдварде смотрел мне в лицо, и его задумчивые черные глаза приковали мое внимание. Теперь он отвернулся и выглянул в приоткрытую дверь вагона. Правой рукой он теребил шапку седеющих волос. Наконец он произнес:
– Я не скажу вам, мистер Дрейк. И если вы захотите воспользоваться сведениями, которые я вам сообщил, пожалуйста, не упоминайте моего имени.
– «Черный Израиль» опасен?
– Вы же сказали, что вашу знакомую убили.
– Я не стану упоминать вашего имени. Я очень благодарен вам за то, что вы мне рассказали. Было чрезвычайно приятно с вами побеседовать, мистер Эдварде.
– Спасибо. – Улыбка вспыхнула на его морщинистом угрюмом лице. – Мне пора приниматься за работу.
Прежде чем Эдварде вошел в спальный вагон, в нем произошли заметные перемены. Широкая прямая спина согнулась. Мудрый взгляд исчез со скоростью юркнувшей в норку змеи. Повадка сделалась робкой и заискивающей, словно все помыслы были подчинены чьим-то возможным прихотям. Эдварде загнал себя в гладкий черный футляр, в котором, с точки зрения соорудивших его белых, как раз и надлежало обитать негру. Я впервые стал свидетелем подобной перемены, потому что прежде замечал лишь футляр, и из глубин моего сознания разом поднялись злость и жалость. Мне показалось, я присутствую при кончине.
И все же я был рад тому, что некая, хоть и неполная картина понемногу вырисовывалась. Меньше чем за три недели я наткнулся на три трупа, каждый из которых возникал на моем пути внезапно, будто из непроглядного мрака. Малая толика всей этой жути стала понемногу обретать черты людского порока, который я мог распознать. А распознав, постараться победить. Причину, повлекшую за собой три страшные смерти, я ненавидел так яростно, будто Хэтчер был мне братом, а еврейская девушка и черная женщина – сестрами.
Мери, открыв дверь, встала возле меня в тамбуре.
– М-м-м, – протянула она, – в воздухе пахнет весной.
– Тебе не наскучила вечная весна после стольких месяцев на Гавайях?
– Когда я уезжала, казалось, что наскучила, но за несколько дней, пока дул северный ветер, я снова по ней затосковала. Может, я больше никогда не поеду на север.
– Разве твои родные не в Кливленде?
– Да. Но ведь они могут приехать на юг. Я думаю, так и будет. О чем ты беседовал с проводником?
– Я вчера испачкал свою синюю форму. Он обещал почистить ее и погладить.
– Ты мне нравишься и в серой. Тебе пришлось долго его упрашивать?
– Нет, мы просто разговорились. Меня давно интересовал профсоюз проводников спальных вагонов.
В тот же день, попозже, когда Мери забыла о моей беседе с проводником, я заговорил о смерти Сью Шолто.
– Не верю, что Сью Шолто совершила самоубийство, – сказал я. – Я навел кое-какие справки в Детройте перед отъездом и выяснил, что «Черный Израиль» – подрывная организация. Я думаю, Гектор Ленд принадлежал к ней, а его жене, Бесси Ленд, было многое о ней известно, возможно, она могла даже указать на кого-то из главарей. Сам Гектор тоже может оказаться одним из главарей. Во всяком случае, я твердо убежден, что Бесси Ленд прикончили, чтоб не проболталась. Едва ли ее подтолкнули к самоубийству угрозами. А если так, то запугал ее кто-то, кто связан с «Черным Израилем».
– Ты упомянул о бедной Сью? – переспросила Мери. Она произнесла это с такой грустью, будто ей становилось больно от одной мысли о покойной подруге, и я вспомнил, как у нее сдали нервы после смерти Сью. – Какое отношение имеет Бесси Ленд к Сью?
– Я все больше и больше убеждаюсь, что обе они были убиты по одной причине, а может, одним человеком или организацией. Не забывай, что Гектор Ленд имеет отношение к двум убийствам, а он наверняка «черный израильтянин».
– Это верно, – задумчиво согласилась Мери. – Может, он и убил Сью. Но почему?
– Конечно, не из-за того, о чем говорила миссис Мерривел. Ее обвинение лишь ввело всех в заблуждение и на самом деле помогло Ленду защитить себя. У тебя нет никаких предположений? Я знаю, тебе дорога память о Сью, но, может, ты вспомнишь, что могло связывать ее с Гектором Лендом? Ты же виделась с ней каждый день.
– Сью жила простой, ничем не примечательной жизнью. У нее случались увлечения, об этом ты знаешь. Связи эти не назовешь беспорядочными. Она не изменяла партнеру, пока длился роман. Сью была коммунисткой, но я не понимаю, какое это могло иметь отношение к случившемуся?
– Коммунисткой?
– О, я не хочу сказать, что у нее был партийный билет. Ничего такого, насколько мне известно. Просто по некоторым вопросам она придерживалась коммунистических взглядов, только и всего. Вероятно, ее можно было бы назвать попутчицей.
– А по каким вопросам?
– Государственная собственность в тяжелой промышленности, расовые проблемы, примерно так.
– Вот оно что. Почему же ты не сказала мне раньше?
– Не видела необходимости. Не предполагала, что это важно. И потом, знаешь, для многих людей одно упоминание о коммунизме – все равно что красная тряпка для быка. Мне и до сих пор кажется, что это не имеет значения.
– Может, и не имеет, но сперва я хотел бы в этом убедиться. Я попрошу ФБР заняться Сью Шолто.
– Ты уже был в ФБР?
– Вообще-то я не собирался тебе об этом рассказывать. Да, был.
– Вот пусть они этим и занимаются. Неужели мы не можем хоть ненадолго обо всем забыть?
– Я понимаю. Мы отправились в эту поездку вместе, чтоб получить от нее удовольствие. Прости, пока не получилось.
– И никогда не получится, – с горечью воскликнула Мери.
– Наверное, я не такой бесчувственный, как мне казалось. Не могу забыть о несчастьях. Возможно, потому, что вчера беда чуть не случилась со мной.
– Ты не боишься? – Она смотрела на меня широко открытыми глазами.
– Боюсь. Но теперь буду осторожнее. В конце концов, я доберусь до негодяя и с радостью его удавлю.
– Ты заставляешь меня холодеть от страха. – На лице Мери промелькнуло подобие улыбки, но рукой она непроизвольно схватилась за горло.
– Я тебя напугал? Прости. – Оглядевшись, я счел наше купе достаточно уединенным и поцеловал Мери. Она положила голову мне на плечо, и ее блестящие волосы щекотали мне лицо. Обняв ее, я почувствовал, как по ее спине пробежала легкая дрожь. Она прижалась ко мне, и мы обнялись еще крепче. Я вдыхал запах ее душистых волос и был уверен, что у меня нет никого дороже…
– Не отпускай меня больше никогда, – прошептала она.
– Прошу меня извинить, – произнесла миссис Тессинджер. Стоя в проходе, она наблюдала за нами с умильным, преувеличенно слащавым выражением.
Мы мигом отпрянули друг от друга, и Мери стала машинально поправлять прическу. Я достал зажигалку, чтобы закурить, но вспомнил, что курить в «пульмане» запрещено.
– Простите, что помешала, – сказала миссис Тессинджер. – Не согласитесь ли вы оба поужинать с нами?
Когда она ушла, Мери, взглянув на меня, хихикнула.
– Сэм, у тебя рот в губной помаде. Дай-ка я сотру. – Она принялась вытирать мне лицо носовым платком. Я исподтишка поцеловал ее руку.
Мы поужинали с дамами Тессинджер. Тедди Траск, который теперь был с ними неразлучен, подсел к нам пятым, поставив стул в проходе. Миссис Тессинджер выглядела необычайно оживленной. Бюст ее казался еще пышнее, а талия была затянута даже больше обычного. Рита сидела у окна с таким видом, будто ее все это не касается. То и дело она бросала на мать недовольные, почти сердитые взгляды.
– Я так надеялась, что вы сегодня опять устроите для нас представление, – обратилась миссис Тессинджер к Тедди. – Почему вы не оправдали наших ожиданий?
– Нет настроения после ночного кошмара. Боюсь, не только у меня. – Он внимательно посмотрел на меня.
– Вы и правда думаете, мистер Дрейк, что вас и того солдата кто-то умышленно хотел отравить? – спросила миссис Тессинджер.
– Понятия не имею. У властей, похоже, другое мнение.
– По-моему, мистер Дрейк предпочел бы поговорить о чем-нибудь другом, мама. Ему, должно быть, неприятно об этом вспоминать.
– Дело было неприятное, – заметил я. – А вспомнить можно. Хотя тема не из веселых.
– Тедди, прошу вас, расскажите мистеру Дрейку и мисс Томпсон ваши забавные истории. Этот человек – настоящее сокровище, – объяснила она нам.
– Но мы уже слышали эти истории, мама.
– Я уверена, что мисс Томпсон и мистер Дрейк не слышали. А если даже и слышали, то Тедди их так прелестно рассказывает, что стоит послушать еще раз. Тедди, я настаиваю.
С деланой улыбкой Тедди стал рассказывать длинную, запутанную историю про человека, который, работая в зоопарке, никак не мог запомнить названий животных. Миссис Тессинджер тихонько посмеивалась. Рита смотрела в окно. Мери наблюдала за всеми тремя с едва заметной улыбкой.
Тедди рассказывал хорошо, но я не мог сосредоточиться. Что-то все время отвлекало меня, какое-то мимолетное событие, отложившись в подсознании, настаивало на своей значительности и шумно требовало, чтобы о нем вспомнили. Когда мимо нас по проходу прошли Андерсон и мисс Грин, на которой весело, как бубенчики на лошади, позвякивали искусственные украшения, я понял, в чем дело.
Незадолго до смерти Хэтчер упомянул об Андерсоне. Внезапно ко мне пришла твердая уверенность, что Андерсону что-то известно, а то, что он отпирался, лишь укрепило ее.
Андерсон сидел за несколько столиков от нас, и со своего места я мог видеть лишь его широкую, безразлично повернутую ко мне спину.
Мне захотелось встать и подойти к нему. Но я остался на месте и, разглядывая жирные складки на его красноватой шее, думал о том, что творится сейчас в его коротко стриженной расчетливой башке.
Мери под столом взяла меня за руку.
– Что случилось, Сэм? – прошептала она.
– Ничего. Я просто задумался.
– Очень плохо, что ты совершенно не умеешь переключаться.
– Не умею.
История Тедди закончилась, и мы все, кроме Риты, признательно рассмеялись. Девушка, словно желая убедить сама себя, что она жива, стала торопливо произносить пространный монолог о том, что ее ждет в Ла-Жолла и как там будет чудесно. Миссис Тессинджер и Тедди обменялись долгими многозначительными взглядами.
Затем Тедди рассказал о том, как во Франции ему пришлось побывать почти у самой линии фронта. Миссис Тессинджер кокетничала с ним напропалую.
Тедди, по сравнению с собой вчерашним, как-то увеличился в объеме, будто его надули воздухом; он вызывал у меня большую симпатию, пока был поменьше.
Соблюдя приличия, мы с Мери попросили извинить нас и вернулись в наш «пульман». Когда там появился Андерсон с мисс Грин, я, подойдя к нему, сказал, что нам с ним хорошо бы потолковать.
– Ну конечно, дружище, – согласился он. – В любое время. Я слышал, ночью в поезде у вас были неприятности.
– Неприятности – не то слово. Если вы не против, пройдем в курилку? Там сейчас как раз свободно.
– Вы не возражаете, мисс Грин?
– Не обращайте на меня внимания. У меня есть журнал с романтическими историями.
После того как мы уселись в курилке и Андерсон запыхтел сигарой, я сказал:
– Рядовой Хэтчер, солдат, скончавшийся прошлой ночью, кажется, вас узнал. Вы были с ним знакомы?
– Он, должно быть, ошибся. Я говорил вам, что никогда его раньше не видел. – Гладкая пухлая физиономия Андерсона сохраняла безмятежное выражение. Но светло-голубые глазки насторожились.
– А как вы выбирались из Шанхая? – Я попробовал взять его на пушку.
Предварив свой ответ паузой соответствующей длины, он произнес фразу, содержавшую в равных пропорциях недоумение и досаду:
– Я никогда не был в Шанхае. И куда это вы, собственно говоря, клоните?
Я примостился на кожаном сиденье рядом с Андерсоном, вполоборота к двери. В коридоре было тихо и безлюдно, но по едва уловимым признакам я понял, что кто-то там есть. Встав, я шагнул к выходу и снова столкнулся лицом к лицу с черноволосым.
– Нечего ходить за мной тенью, надоело! Убирайтесь вон! – обрушил я на него всю накопившуюся во мне злобу.
Лицо его даже не дрогнуло. Он вежливо произнес:
– Извините. Я и не подозревал, что в этом поезде командуете вы.
– Дело не в том, командую я или нет. Но если вы опять начнете подслушивать, я вам врежу.
– Если вы мне врежете, как вы любезно изволили заметить, то я позабочусь, чтоб вас арестовали. Или дам сдачи.
Его темные глаза были злыми, спокойными и безразличными. Мне захотелось тотчас же поставить фонари под обоими. Но, если бы я осуществил свое намерение, береговой патруль снял бы меня с поезда. Я чуть не задохнулся от охватившей меня жгучей ярости. Оставив смуглолицего там, где он стоял, я повернулся к нему спиной и снова вошел в курилку.
– Позвольте дать вам небольшой совет, – произнес Андерсон, остававшийся все это время на своем месте со своей сигарой во рту. – Вы ужасно взвинчены, и я не могу вас за это винить. Но если вы будете ни с того ни с сего наносить людям оскорбления, то наживете себе кучу неприятностей. Только что вы, можно сказать, обвинили меня в причастности к смерти солдата. А еще через минуту набросились на молодого человека за то, что тот якобы подслушивал. Я понимаю, вам вчера пришлось несладко, но ведь это не повод, чтоб совсем свихнуться.
Нравоучения обычно оставляют меня равнодушным, так случилось и на этот раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20