А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

Мэвис, как обычно, утомляла окружающих бурными проявлениями чувств. Джуди Джона выглядела почти самой собой, но я почувствовал в ней усталость. Пол Докерти казался вообще довольно неуместным в этой нашей маленькой компании. Когда-то, наверное, и со мной было то же самое. Гилман Хайес превзошел самого себя по части хамства, оскорбляя тех, кого он не игнорировал. Одним словом, в воздухе чувствовалась напряженность. Уик-энд не сулил ничего хорошего. У меня это вызывало нервозность. Я старался не забывать о том, что доктор советовал мне не суетиться, не нервничать, стараться по возможности расслабляться. Но мой доктор никогда не проводил уик-энда с Уилмой Феррис. Она большой специалист по части создания напряжения, потому что подпитывается им, так что намеренно устраивает недоразумения, взаимное непонимание.Уоллас Дорн старался держаться с его обычной помпой. Ноэль сидела так, как будто сознательно исключила себя из компании, но Уилма всегда до приторности с ней любезна. В общем, мы ели, пили, они играли в разные игры. Я бродил вокруг и пил слишком много. Мэвис танцевала с Гилманом Хайесом. Это было не слишком приятное зрелище.Когда вечер, наконец, завершился, я был рад. Ноэль рано улеглась спать. Она уже спала, когда я пришел в нашу комнату. Я разделся в темноте и лег. У меня было такое состояние, будто все мои нервы выскочили через кожу наружу и колеблются в ночи, улавливая все эмоции, перемещавшиеся по большому дому. Я разложил всех попарно. Наверное, Стив нашел дорогу к комнате Джуди. Пол и Мэвис вместе, как им и положено. А Гилман — с Уилмой. Я лежал совершенно обескровленный, представляя их телодвижения во тьме, шуршания, объятия, поцелуи, и с горечью рассуждал, что человеческая судьба заключается в том, чтобы быть рожденным, выращенным и в итоге — мертвым. Среди всего этого есть только одно, над чем ты властен, — это функция мужчины. А в случае с нами — абсолютно бессодержательная функция. Бесплодное ощущение, ничего не создающее. Судьба и функция в темном доме, в ночи с оголенными нервами, в то время как моя жена, к которой я давно уже не притрагивался, лежит, погруженная в серебряные мечтания своего вязкого мозга, — неиспользованное тело, спокойное и неподвижное, а кровь циркулирует по ней, и молекулы кислорода разносятся по тесным коридорам. Это был секрет, который я мог бы ей поведать. Не осталось ничего, кроме функции, суженая моя. Ничего, кроме этого. И никаких больше громких слов. Никакой гордости, никакого стыда. Никакой чести и никакого бесчестья. Ничего, кроме тела, его потребностей и забвения, обретаемого в удовлетворении этих потребностей. Я лежал мертвый и знал, что я мертв. А ведь приложив совсем немного усилий, я мог бы захватить Уилму с собой. В ад. Почему я так подумал? Если есть только функция, то нет никакого ада. Никакого искушения, никакого порока. Лишь условность, которую мы создаем для себя, чтобы сделать жизнь более или менее сносной. Потому что нам нужны эти вымыслы. Столкнись мы когда-нибудь с абсолютной бессмысленностью, мы бы умерли. Как умирал я, понемножку, столь разными способами, в течение такого длительного времени, что ничего уже не осталось.А потом, к собственному изумлению, я перевернулся, прижался глазами к подушке и заплакал. Беззвучно, с беспомощностью больного ребенка. Это действительно удивило меня, потому что мне казалось, что и такое уже невозможно.Я заснул с мыслью о том, как выглядела бы мертвая Уилма.К тому времени, когда я проснулся, Ноэль уже встала и ушла. Большинство гостей позавтракали и спустились к воде. Я спал долго, но никакого отдохновения это не принесло. Для меня это было не ново. Я уже давно сплю тяжело, просыпаясь в том же самом положении, в котором уснул. Сон без снов. Маленькая смерть. И никакого отдыха. Почему так? Доктор объяснил, что это может быть связано с моим физическим состоянием. Я думаю, что это составляющая желания смерти. Потому что есть и другие симптомы.В дни былого счастья Ноэль говорила мне, что я делаю культ из порядка. Это было правдой. Желтые карандаши, выстроенные в ряд и остро отточенные. Похожие на солдат столбцы цифр с неизбежно подводимым итогом. Серо-голубые папки и маленькие цветные наклейки. Апрельский отчет. Таблица курсов акций. Скобки, кремовая лоснящаяся папка и ежедневник, в котором каждый день препарирован скальпелем часов. В моем мире царил настоящий порядок. Вплоть до того, что носки лежали определенным образом, а в туфли были вложены колодки, вплоть до чистого бритья и момента опорожнения по утрам. Я содержал себя в чистоте, твердо ступал при ходьбе, разговаривал с точной последовательностью алгоритма, с внушающими доверие модуляциями. Я был чистым, и жена моя была чистой, и жизнь моя была чистой, и я с закрытыми глазами мог дотянуться рукой в любую часть моей жизни и отыскать то, что мне нужно, и мог заглянуть сквозь все призмы в чистое будущее и увидеть предначертанное продолжение выбранного пути.Теперь я вообще не знаю, где что находится. Даже всякие мелочи, имеющие отношение к бизнесу. Швыряю бумаги в выдвижной ящик. Иногда сначала их комкаю. Ношу слишком длинные рубашки. Часто чувствую запахи собственного тела. Походка у меня не та, что прежде.Это странно, потому что в той, другой жизни я осознавал, что существуют мужчины, которые стали одержимы женщиной, живым телом конкретной женщины. Но думал, что такие мужчины ближе к животным, что они более примитивны в своей пылкости и неистовстве. Я же был человеком с трезвым рассудком. Люди не отпускали скабрезных шуточек в моем присутствии. Во мне была какая-то строгость. И достоинство.Теперь я одержим и теперь знаю, что наиболее часто подвержен таким тепловым катастрофам именно тот тип мужчин, к которым принадлежу я. А это мужчина, который каким-то образом перескочил через детство, родившись серьезным мальчиком, который всегда был первым в постижении наук и склонным к проповедничеству, подумывая о сане священника, но стал бухгалтером, кассиром в банке, учителем или актуарием. Такая холодность подсознательно стремится к теплу. Дух стремится к телу. Лед ищет пламя.Теперь я забываюсь тяжелым сном, тяготею к беспорядку и требую жестокости. В унижении я ищу все более глубокой пропасти, все более сгущающегося мрака. Желания смерти. Потому что конечная функция пламени — сжигать без остатка. Я вижу себя со стороны, все то, что происходит, и мне наплевать. Я не что иное, как функция. И через функцию ищу смерти.День выдался теплый. Они купались. Я долго буксировал водные лыжи за моторной лодкой, следил за счетом и судил, когда они играли в крокет. Они напились. Пол — больше всех. Когда им не нравилось принятое решение, они игнорировали мои слова. Уилма переоделась для игры в пляжный костюм из хлопчатобумажной ткани. Я наблюдал за ее телом, когда она ходила, когда наклонялась и ударяла по мячу, когда поворачивалась, чтобы посмотреть за чьей-нибудь игрой. Один раз, когда я встал слишком близко, она размахнулась молотком назад и ударила меня сбоку по колену, деревом по кости. Это было больно. Уилма принялась многословно извиняться. Все знали, что она сделала это нарочно, но молчали. Я чувствовал их презрение, оно обдавало с головы до ног, но мне это нравилось. Потом они забыли. Через некоторое время боль прошла. Я снова встал близко, но Уилма посмотрела понимающе и больше меня не ударила. Потому что знала, что я хотел от нее именно этого.Лишь позже, много позже я осознал, что уже давно не видел Ноэль. Куда-то подевалась моторная лодка. Я разыскал Уилму и спросил ее — не видела ли она Ноэль. Уилма сказала, что Стив Уинсан уплыл с ней на одной из моторных лодок, уже давно. Тогда я понял — Уинсан посчитал, что он выбрал оружие. Меня это рассмешило.Я сидел в одиночестве и смотрел на озеро. Не было ни одной движущейся лодки. Я думал о другом человеке, которым когда-то был. О человеке, который, возможно, попытался бы убить Уинсана. Но Ноэль уже не была той девушкой, которую я когда-то знал. Она вольна поступать как ее душе угодно. Я мог предупредить ее относительно Уинсана, как предупредил бы любую симпатичную незнакомку, увидев, что та слишком сближается с ним. Я представил себе, как он ее соблазняет. Рисовал в своем воображении яркие картины, пытаясь вызвать в себе какие-то отголоски злости, какую-то толику сожаления, какие-то болезненные уколы. Но ничего этого не нашел.Я пробыл там долго. В конце концов увидел подплывающую лодку. Она показалась из-за дальнего острова. Уже смеркалось. Я захотел узнать, что к чему, из беспристрастного любопытства, поэтому сошел по ступенькам на причал, а когда шум от лодки прекратился, спокойно спросил, где они были. Ее ответ был грубым, что ей не свойственно, и недвусмысленным. Так что теперь я все знал. Даже в полутьме у Уинсана был смущенный, виноватый вид. Я ушел, чтобы не рассмеяться ему в лицо. Услышал, как он просит ее говорить потише. Для меня это не значило ровным счетом ничего. Итак, у меня отняли еще одну вещь. И я еще на один шаг приблизился к смерти.В ту ночь они купались. Они все были там, за исключением Пола, и все опять изрядно захмелевшие. Ноэль, с ее новообретенной свободой, смеялась слишком много и с какими-то странными нотками в голосе. Мне не хотелось купаться. Я сидел на причале, чтобы находиться поближе к ним. Они решили купаться без одежды. Стив сходил и выключил освещение. А несколько мгновений спустя снова включил, на секунду, так что они все застыли в слепящей белизне на фоне ночи. Ноэль как раз вылезала из своего купальника. Потом ее тоненькая фигурка исчезла, медленно растворившись у меня перед глазами. Это создало у меня странное ощущение. Его трудно описать. Очень похоже на то, что вы чувствуете, когда, отправившись в поездку, вдруг притормаживаете машину в полной уверенности, будто что-то забыли. Только вот что именно — вспомнить не можете. Потом пожимаете плечами, давите на педаль газа и говорите себе — ничего важного, ничего такого, что нельзя было бы заменить, куда бы вы ни ехали.Они купались и кричали, расхрабрившись, вели себя с нарочитой разнузданностью людей, которые ошибочно принимают глупость за смелость.Я встал и молча, быстро, задыхаясь, пошел на самый конец причала. Мои глаза привыкли к ночи, и там я увидел белое тело Уилмы, почти светящееся в воде при слабом свете звезд. Интересно, подумал я, видит ли она мой силуэт на фоне звездного неба? Оттуда, с причала, я не мог дотянуться до ее горла. Но... Глава 7Мэвис Докерти — после Ничего страшнее мне еще не приходилось переживать. Уилма была самой чудесной женщиной на свете. Никто, кроме меня, ее не понимал. Они не знали, какая она. Никто из них. Судя по их поведению, они даже могли посмеиваться над случившимся.Как будто их это обрадовало. Как будто вообще ничего не произошло.Я поцарапала бедро, когда забиралась на причал, и какую-то минуту не могла сообразить, где оставила халат. Я знала, что вот-вот включат освещение. И, честно говоря, была в ужасе. Не оттого, что окажусь на свету, а от этой темноты, в которой ничего нельзя найти, от этого чувства, будто что-то преследует тебя в ночи. Но я нашла его и просто потуже затянула пояс, когда включили освещение. Огни слепят, если до этого вы находились в темноте. Когда зрение вернулось ко мне, я отыскала свой купальник, скомкала его и завернула в полотенце.Это ужасно, но в глубине души я все это время знала, что с нею что-то случится, что она умрет. Потому что у меня всегда так бывает: если происходит что-то хорошее, для меня это вскоре обернется чем-нибудь плохим. Вроде того, как я считала, что Пол замечательный, пока он не начал изводить меня своей безумной ревностью.Именно когда нам было так весело, это должно было случиться с Уилмой, лучшей моей подругой из всех, которые у меня когда-либо были. Я подумала о ней, оставшейся под этой черной водой, и у меня тут же полились слезы. Они так и брызнули из меня, когда я представила ее там. Это даже хуже того, как совсем внезапно умерла моя сестра. Мы даже не знали, что она по-настоящему больна. Слегла в постель с головной болью, а утром оказалась мертвой. Как это там однажды сказала Уилма? Мы обе прошли через лишения, поэтому так и похожи. Забавно, но мы настолько сильно походили друг на друга, что могли бы носить одну и ту же одежду. Ее вещи только совсем чуть-чуть великоваты мне в бедрах и груди. Но она ведь была старше — такое вполне можно ожидать с возрастом. Хотя и не была толстой. Просто крепкая. И, если честно, в тот день, когда мы дурачились и я примеряла ее одежду, она выглядела моложе меня.Как я уже говорила, мне никогда не сыскать лучшей, более верной подруги на всем белом свете.Я стояла там и думала, что мое сердце вот-вот разорвется, но очень скоро Пол спустился и стал всеми командовать. Так, будто мог сорвать с этого какой-то большой куш. Они уплыли на лодке — Рэнди держал фонарь, а они трое — Пол, Стив и Гил — принялись нырять за ней, как будто от этого мог быть какой-то толк. Прошло слишком много времени, и я знала, что Уилма там, внизу, и знала, что она мертва. Я повторяла это снова и снова: мертва, мертва, мертва. У меня никак не получалось соотнести это с Уилмой. Она была самой живой из всех.Потом раздались сирены, приехали люди, которые разбираются в таких вещах. Они остановили Пола с этим его глупым нырянием. К тому времени там уже собралось много лодок, которые плавали кругами, обшаривали озеро и пытались подцепить ее на крючок. Я просто не могла больше этого вынести. А кроме того, начала мерзнуть. Наверное, от такого плача снижается сопротивляемость организма. Я отправилась в чудесную комнату, которую она нам отвела, и, когда зашла в нее, это напомнило мне о ней, такой милой, когда она показывала нам с Полом комнату, и от этого слезы снова хлынули в три ручья. До этого я могла их как-то унять, а тут они снова полились без удержу. Тогда я просто повалилась поперек кровати, совершенно измочаленная, и от слез стала кататься туда-сюда. Какое-то время у меня было ощущение, будто я стою у кровати и смотрю на себя, вот так катающуюся в исступлении.Немало времени ушло на то, чтобы снова унять слезы. Потом я пошла и посмотрела на себя в зеркало. На голове у меня творилось бог знает что. Я распахнула халат и осмотрела бедро — то место, которое поцарапала, вылезая из воды. У меня очень чувствительная кожа. Чуть что — сразу синяк. Остались три маленькие параллельные царапины, словно от кошки, а вокруг них образовывался большой синяк. Мне в какой-то момент даже захотелось, чтобы все было намного хуже, чтобы у меня на теле остался какой-то шрам — на память, хотя это и глупо, потому что я конечно же и так никогда этого не забуду. И не забуду ее.Я была единственной, кто ей нравился по-настоящему. Из всей этой братии. Они никогда не знали ее. Боже, да чем я была до того, как ее встретила? Просто ничем. Безмозглой девчонкой. Она научила меня быть самой собой. А то ведь я все время мечтала.Это было какое-то наваждение: с самого детства я всегда что-то себе представляла. Регулярно устраивала вечеринки с куклами. Маленькие тарелочки, настоящая еда, только съедать мне все приходилось самой. Я много играла сама с собой. Наверное, и начала придумывать всякие вещи, потому что мне не нравилось, как все обстоит на самом деле. Я имею в виду то, что меня окружало, — этот район, в котором все дома на одно лицо, в семье шестеро детей — так что у меня никогда не было своей комнаты. Если бы они знали, что я преуспею больше любого из них, возможно, и предоставили бы мне собственную комнату. Взглянуть хотя бы на этого недотепу, за которого вышла замуж Харриет. В униформе он еще смотрелся неплохо, но, как только ее снял, стал самым обыкновенным хлюпиком. Бывало, я до того замечтаюсь, что из головы вылетают все поручения. Дойду до самого магазина, а потом приходится поворачивать обратно и снова выяснять — что я должна купить. Телефона у нас никогда не было. Так что они с меня вообще не слезали. Мэри, подай это, Мэри, принеси то. Больше никто из них не сможет мною помыкать. Но нас теперь осталось всего четверо, да еще старик. Я всегда знала, что у меня будет замечательная жизнь. Лучше, чем у других. В сто раз лучше.Я смоталась оттуда при первой же возможности, можете мне поверить. Закончила школу бизнеса, а на следующий день у меня уже была работа и собственная квартира. Ну, не совсем квартира. Всего две меблированные комнаты и ванная, которой я пользовалась совместно еще с тремя девицами, которые по утрам торчали там часами, буквально часами, и я каждое утро просто из себя выходила.Но зато я вырвалась на волю из убогого домишки на той улице, на которой выросла, и уж точно не собиралась туда возвращаться, после того как поменяла имя на Мэвис. Мэри Горт я оставила на той улице, где ей было самое место. Я сказала им: если они хотят меня видеть, им придется приходить ко мне. Я не собиралась туда возвращаться, и единственный, кто пришел ко мне, была моя мама.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22