- Мне нужны прямо вот здесь две бронедивизии, - Гитлер коснулся
одного из узких мест, где в это время, в сотнях миль от Берлина, немецкие
солдаты сражались насмерть против жестоких атак русских. - Я хочу, чтобы в
течение суток они были уже там.
- Да, мой фюрер.
Тридцать тысяч человек и почти триста танков, подумал Мартин. Откуда
их взять? Генералы с запада разбушуются, если потребовать оторвать что-то
от их армий, а те, что на востоке, слишком заняты всякими идиотскими
распоряжениями. Однако люди и танки все-таки найдутся. Такова воля фюрера.
И точка.
- Я устал, - сказал Гитлер. - Думаю, что смогу заснуть. Запри, ладно?
Он поплелся из кабинета по длинному коридору, маленький человечек в
простом халате.
Мартин тоже устал, у них был долгий день. У всех. Прежде чем
выключить настольную лампу, он обошел кабинет и взял рисунок с сельским
домиком и смутным пятном в тени. Он долго и напряженно вглядывался в это
темное пятно. Может быть... точно, могло быть... что это волк, выползающий
из-за угла сельского домика. Да, теперь Мартин видел его. Он был именно в
том месте, куда показал фюрер. Предзнаменование. Мартин вернул рисунок на
мольберт. Гитлер, вероятно, больше не коснется его, и кто знает, какова
будет судьба этого рисунка?
Волк там был. Чем дольше он смотрел, тем очевиднее становилось ему
это.
Фюрер всегда первым видел эти предзнаменования, и это, конечно, было
частью его чуда.
Мартин Борман выключил лампу, закрыл кабинет и пошел по длинному
коридору к себе. В спальне крепко спала его жена Герда, над ее головой
висел рисунок Гитлера.

7
- Майор Галатин? - произнес темноволосый второй пилот сквозь
приглушенный рев винтов, - до места выброса семь минут.
Майкл кивнул и встал, мрачно улыбаясь. Он зацепил замок-карабин с
фалом за металлический прут, шедший вдоль корпуса аэроплана, и прошел к
закрытой двери. Над головой тускло светилась красным сигнальная лампочка,
окрашивавшая стены в розовый цвет.
Было двадцать шестое марта, по его наручным часам - два часа
двенадцать минут. Он приказал себе не обращать внимания на качку и броски
С-47 и стал проверять укладку парашютных лямок, убеждаясь в том, что они
одинаково стягивают его ноги в чреслах. Не слишком-то приятно целую тысячу
футов лететь вниз, ощущая, как давит на интимное место.
Он проверил натяжение грудных лямок, а потом верхнее крепление самого
парашютного ранца, чтобы быть уверенным в том, что ничто не спутает
стропы, когда раскроется купол. Парашют должен быть черным, поскольку была
неполная луна.
- Три минуты, майор, - сказал вежливый второй пилот, юнец из
Нью-Джерси.
- Спасибо.
Майкл почувствовал, как самолет слегка заскользил правой плоскостью:
пилот выравнивал курс, чтобы избежать или прожектора, или зенитного огня.
Майкл медленно и глубоко дышал, следя за красной лампочкой над дверью.
Сердце сильно билось, тело в темно-зеленом комбинезоне покрылось потом. На
голове черная вязаная шапочка, а лицо измазано черными и зелеными
маскировочными пятнами. Он надеялся, что все они легко отмоются, иначе
будут привлекать нежелательное внимание на Елисейских полях.
К его поясу была прикреплена короткая лопатка со складной рукоятью,
нож с зазубренным лезвием, автомат 45-го калибра, рожок с пулями. А также
небольшая коробка, застегнутая в куртке, с двумя плитками шоколада и
кусочками вяленой солонины. Он подумал, что от тепла его тела плитки
шоколада уже расплавились.
- Одна минута.
Красный огонек погас. Юный пилот из Нью-Джерси потянул за рукоятку, и
дверные створки С-47 плавно раскрылись, засвистев на ветру. Майкл тут же
встал в положение полной готовности: кончики носков ботинок на краю, руки
на дверной раме. Под ним простиралась черная ширь, которая равно могла
быть и необитаемым лесом, и бездонным океаном.
- Тридцать секунд! - прокричал сквозь ветер и шум винтов второй
пилот.
Далеко внизу что-то блеснуло. Дыхание у Майкла перехватило. Еще раз
блеснуло: луч света, исходящий с земли, шарил по небу.
- О, Господи! - воскликнул первый пилот.
Прожектор под углом устремился вверх. Они услышали шум моторов, понял
Майкл. Сейчас они начали охотиться. Свет сделал оборот, и его луч резанул
тьму в сотне футов ниже ботинок Майкла. Он стоял ровно, но внутри
затряслись поджилки. Слева от луча прожектора взорвалось красным, вслед за
этим послышался громовой удар, и в пятистах-шестистах футах над С-47
сверкнуло белое. Самолет тряхнуло взрывной волной, но он удержался на
курсе. Второй зенитный снаряд разорвался выше и правее, но луч прожектора
заходил на второй оборот. Пилот из Нью-Джерси, бледнея лицом, вцепился в
плечо Майкла.
- Майор, нас заметили! - заорал он. - Будете отказываться от прыжка?
Самолет набирал скорость, намереваясь поскорее покинуть место
выброса. Майкл понял, что времени для размышлений нет.
- Я пошел, - ответил он и, обливаясь потом, прыгнул в проем.
Он выпал в темноту, казалось, сердце расширилось до предела, а кишки
подперли желудок. Он стиснул зубы, скрестил руки, стиснув себя за локти.
Он услышал высокий гул уходившего самолета, потом рвануло так, что заныли
кости, потому что дернул фал и из ранца вышел купол с мягким, почти нежным
хлопком.
Когда купол распустился, тошнотворное падение Майкла затормозилось.
Он почувствовал, будто его внутренние органы, мышцы и кости резко
скрутило, колени задрались так высоко, что чуть не ударили в подбородок.
Потом он распрямил ноги и уцепился за купольные стропы, сердце бешено
колотилось. Он услышал еще один выстрел зенитного орудия, но взрыв был
высоко справа, и ему не угрожала опасность быть задетым осколком.
Прожектор метнулся к нему, остановился и опять стал кружить в другой
стороне, охотясь за нарушителем. Майкл всмотрелся в темноту под собой, ища
тот знак, который ему сказали ожидать. Он должен быть с востока,
вспомнилось ему. Полумесяц был слева за плечом. Он медленно стал
поворачиваться под шелком парашютного купола и осматривать землю.
Там! Зеленый огонек. Мигалка, высвечивавшая быструю морзянку.
Потом огонек погас.
Он развернул купол в сторону сигнала и глянул вверх, чтобы убедиться,
что все стропы натянуты ровно.
Парашют был белым.
Проклятье! - подумал он. Доверяй службе снабжения! Если немецкие
солдаты на земле увидят белый купол, придется понести чудовищную расплату.
Прожектористы наверно уже радировали поисковым машинам или мотоциклистам.
В опасности находился не только он сам, но и человек с зеленой мигалкой.
Кем бы он ни был.
Зенитное орудие заговорило снова, громовой далекий раскат. Но С-47
давно улетел, держа курс назад, через пролив, в Англию. Майкл пожелал двум
американцам удачи и стал думать о своих трудностях. Но сейчас ему не
оставалось ничего другого, как только лететь вниз. Когда он коснется
земли, вот тогда сможет как-то действовать, но сейчас он мог только
болтаться, отданный на милость белого парашюта.
Майкл взглянул вверх, прислушиваясь, как воздух шелестит в складках
шелка. Это пробудило воспоминание. Такое давнее... забытый мир... так
давно, когда ему была еще ведома наивность.
И вдруг - вспышка памяти, ярко-голубое небо, и над головой никакого
парашюта, вместо него воздушный змей из белого шелка, разматывающий нить в
его руке, чтобы поймать ветер России.
- Михаил! Михаил! - зовет женский голос над полем, полным желтых
цветов.
И Михаил Галатинов, всего восьми лет от роду и еще совершенно
человеческое дитя, улыбается, и майское солнце играет на его лице.


ЧАСТЬ ВТОРАЯ. БЕЛЫЙ ДВОРЕЦ

1
- Михаил, - звала женщина, сквозь время и расстояние. - Михаил, где
ты?
В следующий момент она увидела воздушного змея, а затем ее глаза
обнаружили сына, стоявшего на дальнем краю поля, почти рядом с лесной
глушью. В этот день, 21 мая 1918 года, ветерок дул с востока и доносил
легкий запах пороха.
- Иди домой, - сказала она мальчику и посмотрела, как он махнул рукой
и стал сматывать нитку со змеем.
Похожий на белую рыбу змей опадал. За спиной высокой черноволосой
женщины с фарфорово-белой кожей возвышался помещичий дом Галатиновых,
двухэтажное строение из желтого русского камня с красной остроугольной
крышей и дымовыми трубами. Вокруг дома росли большие подсолнухи, от дома
до железных ворот шла вымощенная булыжником дорожка, переходящая дальше в
немощеную дорогу к ближайшей деревне, Морок, в шести верстах к югу. Самым
ближним городом был Минск, в пятидесяти верстах по скверной дороге.
Россия - страна огромная, и поместье генерала Федора Галатинова было
не более чем пылинка на большом столе. Однако мир самих Галатиновых
сводился к четырнадцати десятинам лугов и леса - таким он был к тому
времени, когда 2 марта 1917 года царь Николай Второй отрекся от престола,
сопроводив подписание манифеста об отречении словами: "Господи, помоги
России! Отчизна превратилась в убийцу своих детей".
Но маленький Михаил ничего не знал ни о политике, ни о красных,
воюющих против белых, ни о хладнокровных людях Ленине и Троцком. К
счастью, он ничего не знал и про целые деревни, что сравняли с землей
враждующие стороны не более чем в сотне миль от того места, где стоял он,
запуская желтого змея; ничего не знал он и о голоде, и о женщинах и детях,
дергавшихся на деревьях, будучи повешенными, и о револьверных стволах,
забрызганных мозгами. Он знал, что его отец был героем войны, что мать его
красива, что его сестра иногда щиплет его за щеку и называет оборвышем, и
что сегодня - день долгожданного пикника. Он смотал нитку змея, борясь с
ветром, затем осторожно взял его в руки и побежал через поле к матери.
Однако Елена знала о тех вещах, о которых не знал ее сын. Ей было
тридцать семь лет, на ней было длинное светлое платье цвета весеннего
льна, и седые волоски уже пробивались на висках. Вокруг глаз и около рта
пролегли резкие морщинки, оставленные не возрастом, а постоянными
внутренними тревогами. Федор слишком долго не возвращался с войны, его
серьезно ранило в кровопролитной схватке у болотистого захолустья под
названием Ковель. Безвозвратно ушли в прошлое оперные представления и
яркие праздничные огни Санкт-Петербурга, ушла шумная толчея московских
улиц; ушли банкеты и пышные вечерние приемы во дворцовых садах царя
Николая и царицы Александры, и в тени их прорисовывались очертания
будущего.
- Он летал у меня, мама! - закричал, подбегая, Михаил. - Ты видела,
как высоко?
- Так это был твой змей? - с притворным удивлением спросила она. - А
я подумала, что это было облако, зацепившееся за нитку.
Он понял, что мать над ним шутит.
- Это был мой змей! - сердился он, и она взяла его за руку и сказала:
- Ты бы лучше спустился на землю, облачко ты мое. Мы собирались на
пикник.
Она стиснула его руку - он возбужденно трепетал, словно язычок
пламени свечи - и повела его в дом. На дорожке стоял их работник Дмитрий с
экипажем, запряженным парой только что выведенных из стойла свежих
лошадей, и двенадцатилетняя Лиза несла из дверей дома одну из плетеных
корзинок с провизией для пикника. Служанка и компаньонка Елены, Софья,
несла другие корзинки и помогла Лизе уложить их позади экипажа.
А затем из дома появился Федор, неся под рукой коричневое одеяло,
скатанное в сверток, а другой рукой опираясь на трость, увенчанную резным
орлом. Его правая нога, покалеченная пулеметными пулями, не разгибалась и
была заметно тоньше левой; но он научился легко передвигаться, и, донеся
одеяло до экипажа, поднял лицо к солнцу.
Елена после всех этих лет не могла без учащенного сердцебиения
смотреть на него. Он был высок и худ, с фигурой фехтовальщика, и, хотя ему
было сорок шесть лет и на его теле было много шрамов от сабель и пуль, в
нем все еще сохранилось что-то от юноши, любопытство и энергия жизни,
тогда как она иногда чувствовала себя старухой. Его лицо с удлиненным
тонким носом, прямым подбородком и глубоко посаженными карими глазами,
прежде было жестким и суровым, лицом человека, который испытал крайние
трудности. Теперь же, однако, оно смягчилось от осознания реального
положения: он отошел от службы Родине и проживет остаток своих дней здесь,
на этом пятачке земли, далеко от центра событий. После отречения царя он
настоял на отставке, хотя это была горькая пилюля, но теперь, когда она
рассосалась, он ощущал себя опустошенным.
- Какой чудесный день, - сказал он и посмотрел на деревья,
шелестевшие под ветром.
На нем была коричневая, тщательно выглаженная форма, на груди много
медалей и нашивок, а на голове фуражка с темным околышем, на которой все
еще оставался вензель царя Николая Второго.
- Я запускал змея! - радостно сказал Михаил отцу. - Он поднялся почти
до неба!
- Молодец, - отозвался Галатинов и потянулся к Лизе. - Ангелочек мой!
Не поможешь мне взобраться, а?
Елена смотрела, как она помогла отцу забраться в экипаж, пока Михаил
стоял со змеем в руках. Она коснулась плеча сына.
- Ну-ка, Михаил. Давай проверим, все ли уложено.
Змея они тоже поместили позади, и Дмитрий закрыл и замкнул крышку
багажника. Елена с Михаилом уселись напротив отца с Лизой в красной обитой
бархатом середине, они помахали на прощанье Софье, а Дмитрий дернул вожжи,
и две каурые лошади стронули экипаж.
Михаил смотрел в овальное окошко, в то время как Лиза рисовала
пейзаж, а отец с матерью разговаривали о вещах, которые он едва помнил:
весенний праздник в Санкт-Петербурге; поместье, где они жили, когда он
родился; люди, имена которых были ему знакомы только потому, что он слышал
их раньше. Он смотрел, как медленно вращающееся поле меняется на лес из
огромных дубов и вечнозеленых елей, прислушивался к хрусту веток под
колесами и копытами лошадей. Сладкий аромат диких цветов заполнил экипаж,
когда они проезжали мимо цветущей лужайки, и Лиза оторвалась от рисования,
когда Михаил увидел группу оленей на опушке леса. С середины октября и до
конца апреля его держали взаперти дома, и он усердно выполнял учебные
упражнения, которые давала ему Магда, их с Лизой воспитательница. Сейчас
же под неудержимым напором весны чувства Михаила возбудились. Свинцовая
тяжесть зимы сползла с земли, по крайней мере на время, и мир, окружавший
Михаила, одевался в красивый зеленый наряд.
Они каждый год в мае выезжали на пикник - ритуал, возвращавший их к
петербургской жизни. А этом году Дмитрий нашел для них красивое местечко
на берегу озера, в часе неторопливой езды от дома Галатиновых.
Озеро было голубым и покрытым рябью от ветра, и когда Дмитрий
подогнал экипаж к поляне, Михаил услышал карканье воронов на верхушке
громадного кряжистого дуба. Озеро окружал лес, изумрудное запустение, на
сотни верст не нарушаемое ни деревьями, ни поселениями. Дмитрий остановил
экипаж, подложил камни под колеса, пока Галатиновы выгружали корзинки и
расстилали одеяло так, чтобы была видна голубая поверхность, потом повел
выпряженных лошадей испить озерной воды.
Они ели копченую ветчину, печеный картофель, ржаной хлеб и имбирные
пряники. Одна из лошадей вдруг заржала и нервно забила копытами, но
Дмитрий успокоил кобылу, а Федор повернулся лицом к лесу.
- Она чувствует какого-то зверя, - сказал он Елене, наливая ей и себе
в стаканы красное вино. - Дети! - предупредил он. - Не уходите от нас
слишком далеко!
- Ладно, папа, - сказала Лиза, но уже сбросила туфли и подобрала
подол розового платья, чтобы пройтись по воде.
Михаил спустился к ней к озеру и стал выискивать красивые камешки,
пока она бродила по отмели. Дмитрий был рядом, он сидел на упавшем дереве
и наблюдал, как плывут облака; сбоку от него лежало ружье.
Чарующий полдень продолжался. С карманами, полными камешков, он
разлегся на солнечной полянке и наблюдал за отцом и матерью, сидевшими
вместе на одеяле и разговаривавшими. Лиза лежала рядом с отцом и спала, и
время от времени его рука тянулась, чтобы дотронуться до ее руки или
плеча. Михаил совершенно неожиданно понял, что рука отца никогда не
дотрагивалась до него. Он не знал, почему, и совсем не понимал, почему в
глазах отца светился январский холод, когда они сходились с его взглядом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12