Емеля клялся,
что для Ивана ему ничего не жалко. И что закусь он враз организует...
Потом опять искали печенегов. И, кажется, одного нашли.
***
... Солнышко ласково било в глаза Ивану-дураку. Будущий богатырь
разлепил очи ясные, проморгался и огляделся. Трактир был пуст. Емеля
исчез. Стол был уставлен пустыми четвертями, между которыми валялись
огрызки пряников и куча рыбьих костей. Видать, организовал-таки Емеля
закуску.
- Ай да мы, - прошептал Иван. - Богатыри, не мы... Трактирщик!
Из-под стойки выполз трактирщик.
- Где печенег? - спросил Иван строго.
- Не было такого, - признался трактирщик.
- А кого ж мы лупили за Русь-матушку?
- Мойшу-портного.
- Да?
Иван погрузился в раздумье. Потом сказал:
- Врешь. Печенег это был... А дружок мой где?
- Ушел с печенегом обновку шить богатырскую, - покорно сказал
трактирщик.
"Решился-таки в богатыри", - подумал Иван. Помолчал. Потом взял со
стола недогрызенный рыбий хвост и стал им обмахиваться.
- Душно мне... Тяжко... Поправиться бы, а?
- Вмиг! - ожил трактирщик, - Только что завоз был.
Вскоре на столе появилась немудреная богатырская снедь: крынка
огуречного рассола, коврига хлеба, пара бананов и спелый ананас. Иван
вяло выпил рассол, закусил бананами, потом размазал ананас по ковриге
и проглотил.
Полегчало...
- Сколько с меня, добрый человек? - поинтересовался он.
- Рупь с полтиной, да два гроша на чай, - сообщил трактирщик.
Иван, не споря, заплатил и, почти не пошатываясь, вышел в конюшню.
Оседлал Гнедка и медленно поехал в направлении богатырских казарм. По
дороге неторопливо проверял пожитки - не уперли ли ночью чего лихие
молодчики. Деньги целы. Булава на месте. Конь...
Конь на месте. Грамотка отцовская к Микуле... Грамотка!
Грамотки не было. С минуту Иван-дурак обшаривал карманы, и вдруг
шальная мысль забрела ему в голову. Емеля! Он грамотку спер!
Предатель! Негодяй! Ах, Емеля, Емеля, браток названный...
Глава первая,
в которой Иван опаздывает к собственному прибытию и готовится
трижды помереть.
Богатырские казармы были украшением стольного града Киева.
Окруженные цветущими каштанами и питейными заведениями, казармы
сии издавна стали местом отдыха горожан. Сюда приходили детушки малые
- на богатырей-заступничков посмотреть, старцы седобровые - о жизни
погутарить, девки веселые - род богатырский множить. Иван с восторгом
оглядывал праздную публику, и ему хотелось громко и радостно крикнуть:
"Я - Иван-дурак, будущий богатырь!"
Но он сдерживался.
Уже шагов за сто от казармы Иван заслышал задорный посвист сабелек
и глухое уханье булав. То богатыри забавлялись играми молодецкими.
Гнедок прянул ушами и подозрительно посмотрел на Ивана: туда ли мы
едем.
- Что ты, сыть, травяной мешок, спотыкаешься! - гаркнул Иван.
Открыл было рот снова, но забыл, что полагается говорить дальше, и
закрыл его.
Подъехали к воротам, отлитым из пудовых подков, износившихся под
лошадьми богатырскими. "Первое испытание", - понял Иван и распахнул
ворота. Очам его открылась чудная картина.
На широкой дубовой лестнице, перемежая дело импровизированными
присказками, фехтовались на булавах богатыри. Одеты они были в
кольчуги булатные, рубахи шелковые да сапоги кирзовые. Особенно
понравился Ивану толстый и потный богатырь лет пятидесяти, который,
обломав булаву о головы настырных сотоварищей, схватил за ноги другого
богатыря - с тонким интеллигентным лицом, и стал лупить противников
им. Интеллигентный богатырь при этом не терялся и в момент удара
пытался укусить сотоварищей за незащищенные части тела. Лестница
тряслась от богатырского хохота.
- Как пройти к Микуле Селяниновичу? - спросил Иван у проходящего
мимо богатыря, слезая с перепуганного Гнедка.
- К Микуле? Да по лестнице дубовой, в палаты каменные, - с
тщательно скрываемым почтением ответил богатырь.
Иван вдохнул побольше воздуха и, поминутно извиняясь, стал
протискиваться мимо резвящихся. Пару раз его огрели булавой, разок
укусили за ногу, но через каких-то полчаса Иван вошел-таки в палаты
каменные.
Микула Селянинович сидел на лавке и задумчиво перебирал руками
землю сырую, насыпанную в большую дубовую кадку. Он тосковал по
простому пахарскому труду, но как мог боролся с этим чувством.
- Исполать тебе, Микула Селянинович, - нараспев обратился Иван и в
пояс поклонился. - Привет тебе от старого друга, Ивана-Черная Рука,
Гроза морей. А я сынок его беспутный, Иван-дурак.
Пришел к тебе знатную службу сослужить, постоять за землю Русскую,
лечь костьми за дело правое.
- Сядь пока, - гулко произнес воевода и, убедившись, что его
трогательная тоска по прошлому замечена, отставил кадку в угол. - А
сколько ж тебе лет, дитя мое?
- О, очень много, сударь, восемнадцать! - с восторгом ответил
Иван.
- Рука твоя тверда?
- Тверда!
- Нога твоя тверда?
- О да!
- Ну и белиберда, - тоскливо простонал Микула, но все же
продолжил:
- Вот верная черта...
- Всегда! - не к месту, но в рифму встрял Иван.
- ... дурацкого, испытанного стиля. - Продолжил Микула
Селянинович, не обратив на него внимания. - О Боже!.. И я таким же
юным был, когда мы печенегов в первый раз побили...
Наступило тягостное молчание. Первым нарушил его Микула:
- Чего это мы, а?
- К слову пришлось, - вежливо ответил Иван-дурак. - Так я, значит,
в богатыри записаться хочу.
Микула помолчал, потом задумчиво произнес:
- В богатыри... Так ведь богатырю надобно иметь не только сердце
доброе, а ноги твердые, не только булаву тяжелую, а голову крепкую,
надобно еще...
Но Иван так и не узнал, что еще надобно настоящему богатырю.
Микула Селянинович медленно поднялся и переспросил:
- Так ты говоришь, что сын дружка моего старого, Ивана-Черная
Рука, Грозы морей? А где грамотка твоя рекомендательная?
- Нету, - со стыдом признался Иван. - Выкрадена ночью татем лихим.
- Выкрадена, говоришь. Может быть. На отца ты и вправду похож,
только рожа еще глупее. Но вот какая незадача: являлся уже утром один
добрый молодец с грамоткой, где сказано, что он - Иван-дурак!
- То тать ночной! - возопил Иван.
- Возможно, возможно... Но в богатыри он уже зачислен, и дать делу
обратный ход я не в праве. Посуди сам, добрый молодец: обстановка в
Киеве сложная. Владимир Красно Солнышко заботами затуманен, Василиса
Премудрая в сторону Кащеева Царства поглядывает...
Поп Гапон воду мутит, интригует. Бояны песенки крамольные по
кабакам поют... И тут такой скандал: богатырь-самозванец! Как же после
этого народ станет на защитников своих поглядывать? Нет, Иван. То
есть, не Иван, а незнакомый мне молодец. Не могу я тебя в богатыри
принять!
- А что же мне делать! - испуганно вскочил дурак. - Деньги как
вода меж пальцев текут, в городе жить лишь три дня разрешили!.. Не
могу я к батьке с позором воротиться! Хворостиной до смерти запорет!
Микула потер лоб.
- Что делать? Подвиг соверши, тогда я тебя и без грамотки в
богатыри зачислю. Будешь прозываться Иван-дурак Второй или Иван-дурак
Премудрый. Как захочешь. А рубли... тьфу! Возьми да свои настругай,
сейчас во всех губерниях так делают. Не захочет трактирщик принимать -
так ты его - булавой! Кстати, если красиво настругаешь, мне принеси, я
коллекцию собираю.
Иван кивнул и грустно поплелся к выходу.
- Эй, постой! - окликнул его Микула. - Можешь просто самозванца в
мать-сыру землю вогнать по маковку, грамотку свою забрать, да и
числиться богатырем. Я виду не подам, а остальные с тем богатырем еще
не побратались.
Воспрянув духом, Иван выбежал на дубовую лестницу. Богатырские
игрища на ней уже кончились, зато - о улыбка судьбы! - посреди
лестницы сидел предатель Емеля!
Иван вытащил булаву, поплевал на ладони, подкрался к Емеле сзади и
завопил:
- Попался, тать ночной! Вставай, то смерть твоя пришла! Выходи со
мной на сыру землю биться, я тебя в три удара в землицу вколочу!
Емеля повернулся и грустно сказал:
- Здорово, Иван... Чего орешь-то?
- Выходи со мной... - на тон ниже начал Иван.
- Банан хочешь?
- Хочу, - признался Иван и, отложив булаву, сел рядышком.
Емеля достал из-за пазухи связку спелых, лишь чуть-чуть мятых
бананов, и они принялись сноровисто очищать излюбленный россиянами
фрукт. После второго банана Иван осведомился:
- Чего ж ты, падла печенежская, грамотку мою спер?
- Как спер? - обиделся Емеля. - Ты ж сам ее подарил! Сам в руки
сунул, да уговорил в богатыри пойти, тобой назваться, чтоб к Несмеяне
допустили.
Иван потер лоб... И вспомнил. Точно. Пихал он Емеле в руки
грамотку, кричал слова задорные, уговаривал, словно девку красную...
Охохонюшки... Сам свое богатырское счастье отдал!
- Ну и как, допустили? - смущенно поинтересовался он.
- Вечером заступаю в караул у ее опочивальни, - грустно сказал
Емеля. - Да, Иван, тяжка служба! Как мне сегодня бока намяли,
вспомнить страшно... Эх, просил же я ее дать мне силу богатырскую!
Не пойму, то ли не дала, то ли я и прежде богатырем был...
Оплошала она.
- Кто "она"?
- Да щука моя волшебная, что все желания выполняет...
Иван крепко зажал рот боевой рукавицей. Ему вдруг явственно
вспомнилось, как стоящий в обнимку с полоненным печенегом Мойшей Емеля
вопит: "Закуски нет, Иванушка?! Не беда, исправим! Мне для тебя и ЕЕ
не жалко!" А еще вспомнились Ивану рыбьи кости на трактирном столе.
- У тебя память часто отшибает? - поинтересовался Иван.
- Нет, сегодня впервой такое случилось... Как медовуху пили -
помню, как печенега полонили - тоже. А дальше - хоть убей... К слову,
убивать-то ты меня будешь?
- Что ты, Емелюшка, - ласково сказал Иван, - То шутки наши,
богатырские. Ну, мне пора.
И он тоскливо пошел по коридору, вытирая о кольчугу измазанные в
бананах пальцы. Бедный Емеля! Лишился своей единственной опоры - щуки!
А ради кого? Ради него, дурака! Как тут обижаться...
Иван всхлипнул, промакнул глаза носовым платочком и сослепу
налетел на бредущего по двору богатыря.
О, это был богатырь, так богатырь! Лицо его было отмечено печатью
аристократизма, булава была украшена каменьями самоцветными, а походка
- почти тверда. От толчка Ивана он упал на землю, но сноровисто
поднялся и насупил брови.
- Извиняйте, - буркнул Иван и попытался проследовать дальше.
Но богатырь крепко держал его за кафтан.
- Добрый молодец! Вы скверно воспитаны! Вы толкнули богатыря,
находящегося в состоянии жестокого похмелья, и считаете, что это вам
сойдет с рук?!
- Я толкнул вас нечаянно, а толкнув - извинился, - ответил Иван,
пытаясь освободиться. Богатырь отпустил кафтан, но вслед презрительно
бросил:
- Сразу видно, что вы не киевлянин...
- Да! - взвился Иван. - Из-под Мурома я! Но это не помешает мне
окоротить на голову заносчивого киевлянина!
- Хорошо, - промолвил богатырь довольно. - В полдень на Куликовом
поле. И не забудь мамке с папкой отписать, что погиб от рук Добрыни
Никитича.
- Добрыня! - охнул Иван. Но богатырь уже прошел в казарму.
Продолжая свой путь по двору, Иван прикидывал, как поделикатнее
сообщить родителям горестную весть. Может, сначала написать все свежие
новости, а в посткриптуме упомянуть: так, мол, и так, убит
Никитичем... Или наоборот: сначала сказать, что помер от рук Добрыни,
а потом весело пересказать предшествующие собы...
Сегодня у Ивана был невезучий день. Он не заметил группу
богатырей, едущих наперерез, и был сбит лошадью того самого толстого
богатыря, который давеча так ловко расправлялся с сотоварищами на
лестнице. Наткнувшись на покрытый кольчугой лошадиный бок, Иван-дурак
запнулся и упал под конское брюхо. Богатырь остановился и с хохотом
заявил:
- Попал под лошадь! Ну и добры молодцы шастают по нашему двору! Со
смеху помрешь!
- Дави его, Илюха! - радостно посоветовал ему другой богатырь.
- Да ладно, пущай живет. Тем паче, по роже судя, земляк он мой.
Иван потряс головой и сел под лошадиным брюхом. Посмотрел вверх и
поморщился. Позор! Даже не конь добрый его сбил, а добрая кобыла.
- Славная у тебя лошадь, Илюшенька, - подал тем временем голос тот
богатырь, что советовал задавить Ивана. - Будь эта кобыла конем, была
б ей цена триста рубликов.
- Ха! Эта лошадь отродясь конь, а цена ей - пятьсот рублей! - не
моргнув глазом соврал Илья. - Эй, добрый молодец, долго будешь под
моим конем разлеживаться?
Иван-дурак вылез из-под лошади, раздвинув спускающиеся, видно для
маскировки, до самой земли звенья лошадиной кольчуги, и ехидно
ответил:
- Был бы конь - сразу б вылез! Искал я, за что ты пятьсот рубликов
отдал, а нашел только на триста!
Наступило гробовое молчание. Илья поднял булаву, потряс ею, потом
сдержался и коротко произнес:
- Ровно в полдень...
- На поле Куликовом, - поддержал его Иван. И, понимая, что
помирать все равно придется, добавил, куражась:
- Только не подводи своего коня к моему Гнедку. Он у меня, как
огонь жарок, не устоит!
- Не люблю я земляков убивать. Да придется, - со вздохом сообщил
богатырь. - Пока, муромчанин!
"Земляков?.." - понял вдруг Иван.
- Илья Муромец?! Заступничек?!
Но тот уже ехал дальше, сокрушаясь о нынешней молодежи, которая не
способна отличить коня от кобылы.
- Так, доигрался, - пробормотал себе под нос Иван. - Добрынюшка-то
добрый, может и пощадить... А вот Муромца я обидел знатно... Кто ж
меня, дурака, за язык тянул? Ой-ой-ой.
Он взнуздал Гнедка и печально промолвил:
- Теперь буду практиковать хорошие манеры. Без закуски не пить,
матушке письма писать... С богатырями не ссориться. О! Кстати...
Перед Иваном стояла группа о чем-то оживленно беседующих
богатырей. Один из них, тощий и интеллигентный, был дураку знаком.
Именно его использовал Муромец на лестнице в качестве булавы.
Так вот, из кармана этого богатыря случайно вывалилась грамотка. И
рассеянный богатырь, наступив на нее кирзовым сапогом, стал втаптывать
бересту в грязь.
- Расступись, расступись, - заорал Иван и, ловко перегнувшись с
коня, выхватил грамотку из-под сапога богатыря. Тот смерил его гневным
взглядом и заявил:
- Что это вы, молодой человек, в грязи роетесь?
- Вот, - радостно пролепетал Иван, протягивая богатырю грязную
бересту. - Вы письмецо обронили.
- Это не мое письмо.
- Но я же видел, как оно выпало из вашего кармана! - настаивал
Иван.
- Ха! - хором воскликнули богатыри, поглядев на бересту. - Почерк
Марьи-искуссницы. Уж не шашни ли у тебя с ней, Алешенька?
- Нет. Это не мое письмо. И почерк не Машин. Или вы хотите
сказать, что и сами получали от нее письма?! - заорал богатырь.
Его товарищи сконфужено опустили глаза.
- Это просто заявка Микуле Селяниновичу на комплект праздничных
кольчуг, - потрясая грамоткой продолжил Алеша угрожающе. - Верите?!
- Верим, верим, - затараторили богатыри.
- Ну хорошо, коли так. Я отдам бересту Микуле... при случае.
Богатыри стали торопливо расходиться. Иван остался один на один с
Алешей.
- Юноша! Вы - убийца! - гневно заявил Алеша.
- Да? - удивился дурак.
- Да! Вы убили мою веру в чистую любовь. Так что...
- В полдень, на Куликовом поле, - обреченно сказал Иван. - Да,
кстати, вы, часом, не знаменитый Алеша Попович?
- Он самый, - удивился богатырь. - Откуда знаешь?
- Догадался, - разворачивая Гнедка, бросил Иван. - До встречи на
поле...
Долго скакал Иван по Киеву. "Ох и дурак, - думал он о себе. -
поссориться с тремя былинными героями, с тремя богатырями!" Он
пришпоривал Гнедка и гнал все дальше и дальше, пока не понял, что его
одолевает сушняк. Подъехав к колодцу, Иван стал ждать.
Через полчаса к колодцу подошла красна девица.
- Красна девица! - позвал ее Иван.
Та лукаво улыбнулась.
- Дай-ка мне испить водицы, от вражьей крови умыться, - продолжил
Иван.
- Какой смешной, - фыркнула девушка и, набрав полное ведро, изящно
протянула его дураку. Второе она поставила перед Гнедком, чем сразу
завоевало его сердце.
Допив водицу, Иван икнул и спросил:
- Как звать-величать тебя, красна девица?
- Марья-искуссница, - томно произнесла красавица. - И никакая я не
девица, а вовсе мужнина жена.
- То дело поправимое, - похлопав по булаве, сказал Иван. - Ох,
Марьюшка, люба ты мне! Давай, пофлиртуем легонько?
- Светло еще, добрый молодец, - остановила она его порыв. - Что
люди добрые скажут? Приходи вечером на сеновал.
- Эх, Марья. Не дожить мне до вечера, - грустно сообщил Иван.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ''
1 2 3
что для Ивана ему ничего не жалко. И что закусь он враз организует...
Потом опять искали печенегов. И, кажется, одного нашли.
***
... Солнышко ласково било в глаза Ивану-дураку. Будущий богатырь
разлепил очи ясные, проморгался и огляделся. Трактир был пуст. Емеля
исчез. Стол был уставлен пустыми четвертями, между которыми валялись
огрызки пряников и куча рыбьих костей. Видать, организовал-таки Емеля
закуску.
- Ай да мы, - прошептал Иван. - Богатыри, не мы... Трактирщик!
Из-под стойки выполз трактирщик.
- Где печенег? - спросил Иван строго.
- Не было такого, - признался трактирщик.
- А кого ж мы лупили за Русь-матушку?
- Мойшу-портного.
- Да?
Иван погрузился в раздумье. Потом сказал:
- Врешь. Печенег это был... А дружок мой где?
- Ушел с печенегом обновку шить богатырскую, - покорно сказал
трактирщик.
"Решился-таки в богатыри", - подумал Иван. Помолчал. Потом взял со
стола недогрызенный рыбий хвост и стал им обмахиваться.
- Душно мне... Тяжко... Поправиться бы, а?
- Вмиг! - ожил трактирщик, - Только что завоз был.
Вскоре на столе появилась немудреная богатырская снедь: крынка
огуречного рассола, коврига хлеба, пара бананов и спелый ананас. Иван
вяло выпил рассол, закусил бананами, потом размазал ананас по ковриге
и проглотил.
Полегчало...
- Сколько с меня, добрый человек? - поинтересовался он.
- Рупь с полтиной, да два гроша на чай, - сообщил трактирщик.
Иван, не споря, заплатил и, почти не пошатываясь, вышел в конюшню.
Оседлал Гнедка и медленно поехал в направлении богатырских казарм. По
дороге неторопливо проверял пожитки - не уперли ли ночью чего лихие
молодчики. Деньги целы. Булава на месте. Конь...
Конь на месте. Грамотка отцовская к Микуле... Грамотка!
Грамотки не было. С минуту Иван-дурак обшаривал карманы, и вдруг
шальная мысль забрела ему в голову. Емеля! Он грамотку спер!
Предатель! Негодяй! Ах, Емеля, Емеля, браток названный...
Глава первая,
в которой Иван опаздывает к собственному прибытию и готовится
трижды помереть.
Богатырские казармы были украшением стольного града Киева.
Окруженные цветущими каштанами и питейными заведениями, казармы
сии издавна стали местом отдыха горожан. Сюда приходили детушки малые
- на богатырей-заступничков посмотреть, старцы седобровые - о жизни
погутарить, девки веселые - род богатырский множить. Иван с восторгом
оглядывал праздную публику, и ему хотелось громко и радостно крикнуть:
"Я - Иван-дурак, будущий богатырь!"
Но он сдерживался.
Уже шагов за сто от казармы Иван заслышал задорный посвист сабелек
и глухое уханье булав. То богатыри забавлялись играми молодецкими.
Гнедок прянул ушами и подозрительно посмотрел на Ивана: туда ли мы
едем.
- Что ты, сыть, травяной мешок, спотыкаешься! - гаркнул Иван.
Открыл было рот снова, но забыл, что полагается говорить дальше, и
закрыл его.
Подъехали к воротам, отлитым из пудовых подков, износившихся под
лошадьми богатырскими. "Первое испытание", - понял Иван и распахнул
ворота. Очам его открылась чудная картина.
На широкой дубовой лестнице, перемежая дело импровизированными
присказками, фехтовались на булавах богатыри. Одеты они были в
кольчуги булатные, рубахи шелковые да сапоги кирзовые. Особенно
понравился Ивану толстый и потный богатырь лет пятидесяти, который,
обломав булаву о головы настырных сотоварищей, схватил за ноги другого
богатыря - с тонким интеллигентным лицом, и стал лупить противников
им. Интеллигентный богатырь при этом не терялся и в момент удара
пытался укусить сотоварищей за незащищенные части тела. Лестница
тряслась от богатырского хохота.
- Как пройти к Микуле Селяниновичу? - спросил Иван у проходящего
мимо богатыря, слезая с перепуганного Гнедка.
- К Микуле? Да по лестнице дубовой, в палаты каменные, - с
тщательно скрываемым почтением ответил богатырь.
Иван вдохнул побольше воздуха и, поминутно извиняясь, стал
протискиваться мимо резвящихся. Пару раз его огрели булавой, разок
укусили за ногу, но через каких-то полчаса Иван вошел-таки в палаты
каменные.
Микула Селянинович сидел на лавке и задумчиво перебирал руками
землю сырую, насыпанную в большую дубовую кадку. Он тосковал по
простому пахарскому труду, но как мог боролся с этим чувством.
- Исполать тебе, Микула Селянинович, - нараспев обратился Иван и в
пояс поклонился. - Привет тебе от старого друга, Ивана-Черная Рука,
Гроза морей. А я сынок его беспутный, Иван-дурак.
Пришел к тебе знатную службу сослужить, постоять за землю Русскую,
лечь костьми за дело правое.
- Сядь пока, - гулко произнес воевода и, убедившись, что его
трогательная тоска по прошлому замечена, отставил кадку в угол. - А
сколько ж тебе лет, дитя мое?
- О, очень много, сударь, восемнадцать! - с восторгом ответил
Иван.
- Рука твоя тверда?
- Тверда!
- Нога твоя тверда?
- О да!
- Ну и белиберда, - тоскливо простонал Микула, но все же
продолжил:
- Вот верная черта...
- Всегда! - не к месту, но в рифму встрял Иван.
- ... дурацкого, испытанного стиля. - Продолжил Микула
Селянинович, не обратив на него внимания. - О Боже!.. И я таким же
юным был, когда мы печенегов в первый раз побили...
Наступило тягостное молчание. Первым нарушил его Микула:
- Чего это мы, а?
- К слову пришлось, - вежливо ответил Иван-дурак. - Так я, значит,
в богатыри записаться хочу.
Микула помолчал, потом задумчиво произнес:
- В богатыри... Так ведь богатырю надобно иметь не только сердце
доброе, а ноги твердые, не только булаву тяжелую, а голову крепкую,
надобно еще...
Но Иван так и не узнал, что еще надобно настоящему богатырю.
Микула Селянинович медленно поднялся и переспросил:
- Так ты говоришь, что сын дружка моего старого, Ивана-Черная
Рука, Грозы морей? А где грамотка твоя рекомендательная?
- Нету, - со стыдом признался Иван. - Выкрадена ночью татем лихим.
- Выкрадена, говоришь. Может быть. На отца ты и вправду похож,
только рожа еще глупее. Но вот какая незадача: являлся уже утром один
добрый молодец с грамоткой, где сказано, что он - Иван-дурак!
- То тать ночной! - возопил Иван.
- Возможно, возможно... Но в богатыри он уже зачислен, и дать делу
обратный ход я не в праве. Посуди сам, добрый молодец: обстановка в
Киеве сложная. Владимир Красно Солнышко заботами затуманен, Василиса
Премудрая в сторону Кащеева Царства поглядывает...
Поп Гапон воду мутит, интригует. Бояны песенки крамольные по
кабакам поют... И тут такой скандал: богатырь-самозванец! Как же после
этого народ станет на защитников своих поглядывать? Нет, Иван. То
есть, не Иван, а незнакомый мне молодец. Не могу я тебя в богатыри
принять!
- А что же мне делать! - испуганно вскочил дурак. - Деньги как
вода меж пальцев текут, в городе жить лишь три дня разрешили!.. Не
могу я к батьке с позором воротиться! Хворостиной до смерти запорет!
Микула потер лоб.
- Что делать? Подвиг соверши, тогда я тебя и без грамотки в
богатыри зачислю. Будешь прозываться Иван-дурак Второй или Иван-дурак
Премудрый. Как захочешь. А рубли... тьфу! Возьми да свои настругай,
сейчас во всех губерниях так делают. Не захочет трактирщик принимать -
так ты его - булавой! Кстати, если красиво настругаешь, мне принеси, я
коллекцию собираю.
Иван кивнул и грустно поплелся к выходу.
- Эй, постой! - окликнул его Микула. - Можешь просто самозванца в
мать-сыру землю вогнать по маковку, грамотку свою забрать, да и
числиться богатырем. Я виду не подам, а остальные с тем богатырем еще
не побратались.
Воспрянув духом, Иван выбежал на дубовую лестницу. Богатырские
игрища на ней уже кончились, зато - о улыбка судьбы! - посреди
лестницы сидел предатель Емеля!
Иван вытащил булаву, поплевал на ладони, подкрался к Емеле сзади и
завопил:
- Попался, тать ночной! Вставай, то смерть твоя пришла! Выходи со
мной на сыру землю биться, я тебя в три удара в землицу вколочу!
Емеля повернулся и грустно сказал:
- Здорово, Иван... Чего орешь-то?
- Выходи со мной... - на тон ниже начал Иван.
- Банан хочешь?
- Хочу, - признался Иван и, отложив булаву, сел рядышком.
Емеля достал из-за пазухи связку спелых, лишь чуть-чуть мятых
бананов, и они принялись сноровисто очищать излюбленный россиянами
фрукт. После второго банана Иван осведомился:
- Чего ж ты, падла печенежская, грамотку мою спер?
- Как спер? - обиделся Емеля. - Ты ж сам ее подарил! Сам в руки
сунул, да уговорил в богатыри пойти, тобой назваться, чтоб к Несмеяне
допустили.
Иван потер лоб... И вспомнил. Точно. Пихал он Емеле в руки
грамотку, кричал слова задорные, уговаривал, словно девку красную...
Охохонюшки... Сам свое богатырское счастье отдал!
- Ну и как, допустили? - смущенно поинтересовался он.
- Вечером заступаю в караул у ее опочивальни, - грустно сказал
Емеля. - Да, Иван, тяжка служба! Как мне сегодня бока намяли,
вспомнить страшно... Эх, просил же я ее дать мне силу богатырскую!
Не пойму, то ли не дала, то ли я и прежде богатырем был...
Оплошала она.
- Кто "она"?
- Да щука моя волшебная, что все желания выполняет...
Иван крепко зажал рот боевой рукавицей. Ему вдруг явственно
вспомнилось, как стоящий в обнимку с полоненным печенегом Мойшей Емеля
вопит: "Закуски нет, Иванушка?! Не беда, исправим! Мне для тебя и ЕЕ
не жалко!" А еще вспомнились Ивану рыбьи кости на трактирном столе.
- У тебя память часто отшибает? - поинтересовался Иван.
- Нет, сегодня впервой такое случилось... Как медовуху пили -
помню, как печенега полонили - тоже. А дальше - хоть убей... К слову,
убивать-то ты меня будешь?
- Что ты, Емелюшка, - ласково сказал Иван, - То шутки наши,
богатырские. Ну, мне пора.
И он тоскливо пошел по коридору, вытирая о кольчугу измазанные в
бананах пальцы. Бедный Емеля! Лишился своей единственной опоры - щуки!
А ради кого? Ради него, дурака! Как тут обижаться...
Иван всхлипнул, промакнул глаза носовым платочком и сослепу
налетел на бредущего по двору богатыря.
О, это был богатырь, так богатырь! Лицо его было отмечено печатью
аристократизма, булава была украшена каменьями самоцветными, а походка
- почти тверда. От толчка Ивана он упал на землю, но сноровисто
поднялся и насупил брови.
- Извиняйте, - буркнул Иван и попытался проследовать дальше.
Но богатырь крепко держал его за кафтан.
- Добрый молодец! Вы скверно воспитаны! Вы толкнули богатыря,
находящегося в состоянии жестокого похмелья, и считаете, что это вам
сойдет с рук?!
- Я толкнул вас нечаянно, а толкнув - извинился, - ответил Иван,
пытаясь освободиться. Богатырь отпустил кафтан, но вслед презрительно
бросил:
- Сразу видно, что вы не киевлянин...
- Да! - взвился Иван. - Из-под Мурома я! Но это не помешает мне
окоротить на голову заносчивого киевлянина!
- Хорошо, - промолвил богатырь довольно. - В полдень на Куликовом
поле. И не забудь мамке с папкой отписать, что погиб от рук Добрыни
Никитича.
- Добрыня! - охнул Иван. Но богатырь уже прошел в казарму.
Продолжая свой путь по двору, Иван прикидывал, как поделикатнее
сообщить родителям горестную весть. Может, сначала написать все свежие
новости, а в посткриптуме упомянуть: так, мол, и так, убит
Никитичем... Или наоборот: сначала сказать, что помер от рук Добрыни,
а потом весело пересказать предшествующие собы...
Сегодня у Ивана был невезучий день. Он не заметил группу
богатырей, едущих наперерез, и был сбит лошадью того самого толстого
богатыря, который давеча так ловко расправлялся с сотоварищами на
лестнице. Наткнувшись на покрытый кольчугой лошадиный бок, Иван-дурак
запнулся и упал под конское брюхо. Богатырь остановился и с хохотом
заявил:
- Попал под лошадь! Ну и добры молодцы шастают по нашему двору! Со
смеху помрешь!
- Дави его, Илюха! - радостно посоветовал ему другой богатырь.
- Да ладно, пущай живет. Тем паче, по роже судя, земляк он мой.
Иван потряс головой и сел под лошадиным брюхом. Посмотрел вверх и
поморщился. Позор! Даже не конь добрый его сбил, а добрая кобыла.
- Славная у тебя лошадь, Илюшенька, - подал тем временем голос тот
богатырь, что советовал задавить Ивана. - Будь эта кобыла конем, была
б ей цена триста рубликов.
- Ха! Эта лошадь отродясь конь, а цена ей - пятьсот рублей! - не
моргнув глазом соврал Илья. - Эй, добрый молодец, долго будешь под
моим конем разлеживаться?
Иван-дурак вылез из-под лошади, раздвинув спускающиеся, видно для
маскировки, до самой земли звенья лошадиной кольчуги, и ехидно
ответил:
- Был бы конь - сразу б вылез! Искал я, за что ты пятьсот рубликов
отдал, а нашел только на триста!
Наступило гробовое молчание. Илья поднял булаву, потряс ею, потом
сдержался и коротко произнес:
- Ровно в полдень...
- На поле Куликовом, - поддержал его Иван. И, понимая, что
помирать все равно придется, добавил, куражась:
- Только не подводи своего коня к моему Гнедку. Он у меня, как
огонь жарок, не устоит!
- Не люблю я земляков убивать. Да придется, - со вздохом сообщил
богатырь. - Пока, муромчанин!
"Земляков?.." - понял вдруг Иван.
- Илья Муромец?! Заступничек?!
Но тот уже ехал дальше, сокрушаясь о нынешней молодежи, которая не
способна отличить коня от кобылы.
- Так, доигрался, - пробормотал себе под нос Иван. - Добрынюшка-то
добрый, может и пощадить... А вот Муромца я обидел знатно... Кто ж
меня, дурака, за язык тянул? Ой-ой-ой.
Он взнуздал Гнедка и печально промолвил:
- Теперь буду практиковать хорошие манеры. Без закуски не пить,
матушке письма писать... С богатырями не ссориться. О! Кстати...
Перед Иваном стояла группа о чем-то оживленно беседующих
богатырей. Один из них, тощий и интеллигентный, был дураку знаком.
Именно его использовал Муромец на лестнице в качестве булавы.
Так вот, из кармана этого богатыря случайно вывалилась грамотка. И
рассеянный богатырь, наступив на нее кирзовым сапогом, стал втаптывать
бересту в грязь.
- Расступись, расступись, - заорал Иван и, ловко перегнувшись с
коня, выхватил грамотку из-под сапога богатыря. Тот смерил его гневным
взглядом и заявил:
- Что это вы, молодой человек, в грязи роетесь?
- Вот, - радостно пролепетал Иван, протягивая богатырю грязную
бересту. - Вы письмецо обронили.
- Это не мое письмо.
- Но я же видел, как оно выпало из вашего кармана! - настаивал
Иван.
- Ха! - хором воскликнули богатыри, поглядев на бересту. - Почерк
Марьи-искуссницы. Уж не шашни ли у тебя с ней, Алешенька?
- Нет. Это не мое письмо. И почерк не Машин. Или вы хотите
сказать, что и сами получали от нее письма?! - заорал богатырь.
Его товарищи сконфужено опустили глаза.
- Это просто заявка Микуле Селяниновичу на комплект праздничных
кольчуг, - потрясая грамоткой продолжил Алеша угрожающе. - Верите?!
- Верим, верим, - затараторили богатыри.
- Ну хорошо, коли так. Я отдам бересту Микуле... при случае.
Богатыри стали торопливо расходиться. Иван остался один на один с
Алешей.
- Юноша! Вы - убийца! - гневно заявил Алеша.
- Да? - удивился дурак.
- Да! Вы убили мою веру в чистую любовь. Так что...
- В полдень, на Куликовом поле, - обреченно сказал Иван. - Да,
кстати, вы, часом, не знаменитый Алеша Попович?
- Он самый, - удивился богатырь. - Откуда знаешь?
- Догадался, - разворачивая Гнедка, бросил Иван. - До встречи на
поле...
Долго скакал Иван по Киеву. "Ох и дурак, - думал он о себе. -
поссориться с тремя былинными героями, с тремя богатырями!" Он
пришпоривал Гнедка и гнал все дальше и дальше, пока не понял, что его
одолевает сушняк. Подъехав к колодцу, Иван стал ждать.
Через полчаса к колодцу подошла красна девица.
- Красна девица! - позвал ее Иван.
Та лукаво улыбнулась.
- Дай-ка мне испить водицы, от вражьей крови умыться, - продолжил
Иван.
- Какой смешной, - фыркнула девушка и, набрав полное ведро, изящно
протянула его дураку. Второе она поставила перед Гнедком, чем сразу
завоевало его сердце.
Допив водицу, Иван икнул и спросил:
- Как звать-величать тебя, красна девица?
- Марья-искуссница, - томно произнесла красавица. - И никакая я не
девица, а вовсе мужнина жена.
- То дело поправимое, - похлопав по булаве, сказал Иван. - Ох,
Марьюшка, люба ты мне! Давай, пофлиртуем легонько?
- Светло еще, добрый молодец, - остановила она его порыв. - Что
люди добрые скажут? Приходи вечером на сеновал.
- Эх, Марья. Не дожить мне до вечера, - грустно сообщил Иван.
Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":
Полная версия книги ''
1 2 3