Траурные туи часовыми выстроились вдоль аллеи. Дима чуть не бежал к домику, потом, будто споткнувшись, остановился - лицо его смутно белело в ночи - и выкрикнул отчаянным шепотом:
- Через три дня ты уезжаешь, а мы как последние дураки торчим в чайной!
Накануне отъезда, когда они молча и отрешенно гуляли у моря, подошла Зоя, о чем-то спросила и пошла безмятежно рядом. Дима хмуро прошагал несколько метров, потом буркнул "простите" и, бросив дам на произвол судьбы, ринулся прочь, взмахивая руками.
- Чего это он? - опешила Натка.
- Влюблен как безумный, - мягко сказала Зоя. - Даже не верится...
- Разве заметно? - растерялась Натка.
- Еще бы! - вздохнула Зоя. - Вот вы идете по набережной, и сразу видно: этот мужчина по уши влюблен в эту женщину.
- А по женщине что видно? - улыбнулась Натка.
- По женщине? - задумалась Зоя. - И по женщине видно, что в нее влюблены. Идет такая нежная и задумчивая, чуть-чуть уставшая... Но он прямо пылает! Прости за бестактность - не стоило подходить. Бабье любопытство: хотелось взглянуть на него поближе. Мы со Светой все удивляемся: бывает же такое... В наше время, в такой страшный год... Ну ступай к нему, извини...
Зоя махнула рукой и пошла не оглядываясь к морю. Натка смотрела ей вслед. Она-то думала, никому до них и дела нет, а все, оказывается, всё видят...
Дверь в домик была закрыта, свет погашен. Натка стукнула в окно почему-то три раза, хотя ни о каких условных стуках они, конечно, не договаривались. Ей открыли мгновенно.
- Прибежал, медвежонок, - забормотал Дима, укрывая ее полами своего халата, прижимая к голому телу. - Прибежал, дорогой мой!
Было тихо, темно, остро пахло валерьянкой.
- А я наглотался тут всякой дряни... Думал, что я наделал!
- Но почему, почему? - повторяла Натка, тычась носом в его плечо.
- Прости, я знаю, что так не делается! Но ходить с какой-то Зоей по набережной, когда ты уезжаешь...
- А в Москве мы разве не встретимся? - собралась с духом Натка.
- Как - не встретимся? - отпрянул от нее Дима и тут же схватил, сжал так, что у Натки хрустнули кости. - Что такое ты говоришь? Может, ты замужем?
Он так грозно возвысил голос, он смотрел на нее так сердито, что в Наткином сердце вспыхнула безумная, фантастическая надежда.
- Нет, не замужем, - сказала она и - сразу, как в воду: - А ты?
- Что - я? - не понял Дима, но глянул на застывшее Наткино лицо, нахмурился и пробормотал сквозь зубы, скороговоркой, с досадой: - Я же говорил, что у меня жена и сын, - хотя говорил он только о сыне.
На кого он досадовал? На нее? На себя? На свое женатое состояние? Почему сама мысль о том, что она тоже может быть не одна, так его возмутила? Этого он не знал. Он себя об этом даже не спрашивал. Но возмутился ужасно. Он нашел свою женщину, и она должна принадлежать ему. Вот и все. И точка. Какое тут может быть равноправие?
4
- Возьми. Потом прочитаешь.
Дима сунул ей в руку клочок бумаги и заторопился к выходу: до отхода поезда оставалось пять минут. Натка видела, как он шел по перрону, потом резко остановился и бросился назад - к ее вагону, к окну.
Встал у окна и смотрел на свою Натку, будто расставался навеки. Не улыбался, не махал прощально рукой, просто стоял и смотрел. А когда уплыл вместе с перроном назад, в Коктебель, Натка развернула листок. "Медвежонок, ты хоть понял, что это любовь? Не убегай от меня, пожалуйста". Вместо подписи - телефон. Конечно, служебный.
"Ты хоть понял, что это любовь... Ты хоть понял, что это любовь..." Куда уж ей от него бежать, хотя вроде бы есть Алик, и Дима даже принес однажды от него письмо - вытащил из клетки на букву "л", не зная, что от соперника.
Натка затрясла головой, застонала тихонько: какой там Алик, какое письмо? Ничего теперь, кроме Димы, нет, а ведь встречалась с Аликом почти три года и было как будто совсем неплохо.
К вечеру поезд остановился в чистом поле. Постоял, словно раздумывая, двинулся неуверенно, снова остановился. По давней привычке - до всеобщего обнищания было еще далеко - Натка пообедала в ресторане: любила посидеть за столиком, поглядывая на бегущие назад поля, любила послушать музыку, которой, впрочем, в этот раз уже не было. Но все равно сиделось ей хорошо тихо, спокойно, нет никого: народ, как всегда, поистратился на курорте.
А поезд стоял себе и стоял и дальше, похоже, ехать не собирался. Наконец радист, прокашлявшись, объявил, что впереди крушение и делают обходной путь. Все разом зашумели, затолковали - возбужденно и вроде бы даже весело. Крушение... Ну надо же! Так прямо и говорят! Вот она гласность! Отговорившись, беспечные пассажиры - опять-таки разом почувствовали острый голод: сколько придется стоять, неизвестно, а они ведь такого не ждали, на такое они не рассчитывали, думали, утром - Москва. Побежали в ресторан, обгоняя друг друга, а он закрыт, заперт! Однако то же радио обнадежило: дескать, сейчас понесут бутерброды. И тут же по вагонам пошли официанты в белых, нечистых фартуках. Хлеб с колбасой предлагался по неслыханной, просто пиратской цене - кошелек или жизнь. Да еще - по одному куску в руки. Тут уж даже Натка купила, хотя только что отобедала.
Снова, откашлявшись, заговорило радио: сухо предупредило, что вода на исходе и скоро запрут туалеты. Все бросились в конец коридора, мигом образовалась привычная очередь. Стемнело. Зажегся свет - правда, довольно хилый. Читавшие, вздохнув, отложили газеты и книги и приготовились терпеливо ждать.
А у Натки в купе зачинался пир. Молодой и веселый Аркадий вытащил из сумки вино - крымское, настоящее, добытое неведомо как, в обход сурового закона о повальной трезвости, Натка выложила на стол огромные южные помидоры, черные от загара девушки - плоские лепешки лаваша. "Как чувствовали! - радовались они. - В последнюю минуту купили!"
- Пора начинать новую жизнь, - резвился польщенный общим вниманием Аркадий. - Женщины поддерживают огонь в очаге, мужчины отправляются на охоту.
- Представьте, что мы тут и остались, - размечталась одна из девушек. - Про нас забыли, рельсы заросли травой, и мы начинаем с нуля.
Начиталась, должно быть, фантастики.
- Выбираем лидера, - подхватил Аркадий, - создаются новые семьи, - он подмигнул девушке, - рождаются дети...
- Чему это вы так радуетесь? - заглянул в купе пляжный знакомец. - У нас в купе - прямо траур.
Пригласили войти, предложили выпить.
- Как это я додумалась купить помидоры! - хвалила себя Натка.
- А я - вина! - не отставал Аркадий. - Добыл просто из-под земли, рисковал, можно сказать, жизнью! Пейте, пейте, пока работают туалеты!
Натка смеясь уплетала за обе щеки сочные помидоры - хлеб с колбасой отдала голодному гостю, - сладкое вино пахло югом. Какое у нее приключение, а Дима не знает! Грех веселиться: там, впереди, должно быть, погибли люди... "А вдруг я бы ехала в том поезде? - с замиранием сердца представляла Натка. - Как бы он, наверное, горевал..." Не о матери, не о дочке думала, только о Диме: люди, когда влюблены, дикие эгоисты. "Медвежонок, ты хоть понял, что это любовь?"
Была глухая южная ночь, когда они двинулись дальше. Через два часа в призрачном лунном свете Натка увидела рухнувшие в воду вагоны. Медленно-медленно поезд свернул на обходной путь и пополз, чуть дыша, осторожно постукивая колесами. Вагоны угрожающе заваливались влево, казалось, сейчас, сию минуту они оторвутся от узкой стальной полосы - так велик, так опасен был крен. Натка замерла у окна, вот когда ей стало по-настоящему страшно.
Проехали... Пронесло... Весело застучали колеса, машинист дал длинный, победный гудок. Теперь можно и спать. Но Натка все стояла у окна, глядя на черные, бегущие назад деревья, на рваные тучи, сквозь которые летела за поездом всегда загадочная луна. Стояла и мечтала о Диме. "И каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг..." Ведь это вполне мог быть их поезд.
Она тихонько вошла в купе. Крепко спали, нахохотавшись, девушки, мирно похрапывал наверху Аркадий. Натка уснула только под утро, но проснулась быстро, легко: до встречи с Димой оставалось всего три дня.
Целых три дня!
Что творилось в тот день на вокзале! Гласность-то гласностью, а что за поезд попал в аварию, номер-то его какой? - от граждан все-таки утаили. Запаздывали на много часов все поезда из Крыма, встречающие метались, ругались, плакали - в зависимости от степени родства, темперамента и любви. Натка сразу увидела Алика. Он сдержанно улыбнулся - она не ответила на два его последних письма, - взял чемодан, поцеловал в щеку.
- Мама твоя с ума сходит.
- А Лена?
- Леночка ее утешает. Но, конечно, тоже волнуется. Давай-ка сразу им позвоним.
Позвонили. Приехали.
- Маленький мой! - виновато шепнула Натка, прижимая к себе дочь.
Хрупкие косточки, легкие, как у козленка, ноги, пахнет свежестью и чистотой детская кожа.
- Дай-ка я тебя поцелую. - К Натке уже спешила мама. - Напугала ты нас, путешественница.
Борщ, жаркое, торт... Все как положено. Набежала, конечно, Зина, отругала за помидоры.
- Здрасьте вам! Она, видите ли, кормила купе! Как всегда, больше всех надо! А я-то, дура, обещала Ларочке: "Вот увидишь, тетка что-нибудь привезет!"
- А тетка и привезла, - улыбнулась Натка. - Каждой девочке - по колечку. Их там прямо на пляже и продают.
- Где, где колечко? - обрадовалась Лена. И тут же надела кольцо на палец.
- Да-а-а, - разочарованно протянула Зина, - Ленке-то своей лучше.
- Почему лучше? - испугалась Натка: на ровном месте Зина могла обидеться и даже заплакать. - Просто разные, неинтересно же одинаковые. Ларочке светлее, к глазам...
Обиженно моргая, Зина смотрела в сторону. Натка торопливо сунула руку в сумку и - о счастье! - нащупала помидор.
- Ну-ка, ну-ка, - она вывалила все из сумки. - Да их тут целых три штуки! Смотри, какие громадные!
- Давай сюда, - смягчилась Зина. - Хоть что-то...
Она схватила помидоры и ушла в коридор - спрятать в пакет. Алик задумчиво и серьезно глядел ей вслед. Потом встал, взял Натку за руку, потянул в соседнюю комнату.
- Я так соскучился, а ты? - робко коснулся ее плеча.
- Я тоже, - виновато пробормотала Натка.
Впервые она обрадовалась, что им некуда деться. Но Алик торжественно вытащил из кармана ключ.
- Вот! Генка уехал. Почти на месяц. Повезло, правда?
- Ага.
- Давай сбежим?
- Неудобно.
- Эй, вы, - всунулась в дверь разгоряченная Зина. - Чего это вы тут секретничаете?
К счастью, ее позвала мама.
- Странная она у тебя, - сказал Алик, когда скрылась Зина.
- Она не странная, - вступилась за сестру Натка, - она...
- Бестактная, - подсказал Алик.
- Непосредственная, - поправила его Натка.
- Да уж, - хмыкнул Алик.
- Ей и в голову не приходит... - начала было Натка, но Алик перебил с непривычной для него резкостью:
- ...Что твоя дочка тоже любит, например, помидоры.
- При чем тут помидоры? - растерялась Натка.
- Это я так, к слову.
Натка огорчилась и почему-то вспомнила о своей итальянской юбке.
- Зинуль, а юбку ты принесла? - спросила она, проводив Алика.
- Какую? - вытаращила на нее глаза Зина.
- Итальянскую.
- Так я же ее ношу! - возмутилась Зина.
- Понимаю, - кивнула Натка. - Но мне бы хотелось...
- Чудная ты в самом деле, - обиделась Зина. - Тут Вовка черт-те что вытворяет, а ты про какую-то юбку... Ну, я побежала!
- А торт? - встрепенулась мама. - Тортик возьми для Ларочки!
Уложили в коробку остатки торта. Зина чмокнула в щеку мать, махнула сестре, потрепала по щеке Лену - та при тетке всегда как-то сжималась - и убежала.
- Натуся, - укоризненно заметила мама, - по-моему, Зина обиделась. Зачем ты про юбку?
- Мне хотелось ее поносить, - объяснила Натка.
Мама скорбно покачала головой, и Натка привычно почувствовала себя виноватой. Но тут ее обняла, к ней прижалась дочка.
- Какая ты красивая, мамочка, как загорела...
И на работе на другой день тоже все говорили Натке, что она помолодела, похорошела и постройнела. Даже Вадим что-то такое буркнул, хотя по обыкновению был затюкан заводскими делами и вообще комплиментов сроду никому не делал.
- Что значит море, - вздохнула Галя, подруга. - У тебя и глаза стали другими.
- Какими?
- Счастливыми. И молодыми. Впрочем, это пройдет, через неделю и следа не останется... Ты там не влюбилась, случайно?
- А что, заметно? - с ходу раскололась Натка.
- Еще бы! И кто ж он такой?
- Биолог.
- Свободен?
- Нет.
- Как зовут?
- Дима. Чудесное имя, правда?
- Имя как имя.
- Нет, ты послушай: Ди-ма... Какое-то очень ласковое.
- Он москвич? Когда приезжает?
- Послезавтра.
- Только не вздумай чего ляпнуть Алику, - на всякий случай предупредила Галя. - Неизвестно еще, что там за Дима, а тут - надежный мужик.
- Но я влюбилась, - стиснула руки Натка.
- Ой, я тебя умоляю, - сморщилась Галя. - Таких любовей...
- Нет, не так... Я и сама не понимаю...
- Вот и не торопись! Подожди хотя бы его приезда. Может, от вашей любви и следа не останется... Эти южные встречи...
- Что ж, ты, наверно, права, - печально согласилась Натка и вечером покорно отправилась вместе с Аликом к Гене. Даже теперь, пять лет спустя, морщится от стыда, вспоминая.
- Что с тобой? - спросил, отодвигаясь, Алик.
Исправно выполнив свой долг, она лежала в тоске рядом с ним.
- Отвыкла, наверное.
- Может, ты там кого-нибудь встретила? - с неожиданной прозорливостью спросил Алик.
- С чего ты взял?
- Так... Показалось...
- Леночка, помоги!
- Иду! - весело отозвалась Лена и отворила дверь ванной комнаты.
Она любила помогать матери, когда та красилась хной, а потом басмой, чтобы приглушить огненный всплеск волос: в такие минуты чувствовала себя в доме главной. Работала, как всегда, старательно, а у Натки даже ладони покалывало от нетерпения.
- Хватит, ну хватит... Чего уж там, каждую прядь...
"Он уже в поезде... Уже едет... Завтра будет в Москве... Позвонить? Подождать? А вдруг потерял мой телефон, что тогда?"
- Знаешь, - измученно сказала дочери, - давай басму завтра: я что-то устала.
- Ничего себе, - весело возмутилась Лена. - Я вкалываю, а она устала! Так и пойдешь на работу рыжей?
- Перебьются. Сейчас там не до меня.
- Опять поставщики барахлят? - с пониманием спросила дочь.
- Не то слово, - вздохнула Натка. - Теперь каждый сам за себя. "У нас все переворотилось и только укладывается..." Кто сказал, помнишь?
- Кто-нибудь из великих, - отмахнулась Лена. - Слава Богу, цитаты классиков теперь не в моде.
- Может, это и плохо, - назидательно заметила Натка.
- Еще как хорошо! - живо возразила дочь. - Ваши цитаты до чего вас всех довели? Ага, молчишь! Вот то-то...
Никогда прежде так не тревожилась Натка. Наверное, потому, что катастрофы прежде скрывали. "Уже, наверное, подъезжает... Если только ничего не случилось... Позвоню часа через два на вокзал. Или сейчас?" Натка неуверенно покосилась на телефон, и, словно повинуясь ее тревожному взгляду, он зазвонил, затрещал. Никто и глазом моргнуть не успел, как Натка схватила трубку.
- Наталью Ильинишну, пожалуйста.
- Ты? - только и сказала она.
- Я с вокзала. Приезжай, медвежонок! Можешь сорваться?
- Да. Да!
Дрожащими руками Натка укрепила ватман и отошла от кульмана. Галя смотрела на нее во все глаза.
- Так сразу - приехал и позвонил?
- С вокзала.
- Во дает! Ну беги, какой уж из тебя работник.
И Натка рванула из комнаты.
Дима стоял у ларька, как договорились. В руках его белели снежные хризантемы, а у ног стоял чемодан. Он молча сунул Натке цветы, сгреб ее в охапку, прижал к себе. Хризантемы вздохнули и посыпались к их ногам.
- Рыженькая моя...
Тут только Натка спохватилась: до чего ж она в самом деле красна!
- Это я не докрасилась.
- Медвежонок... Убежал все-таки в лес... Сел на поезд да и уехал, шептал Дима, покачивая Натку в объятиях. - Так без тебя было скверно! Валялся целыми днями на пляже и сходил с ума. Забрел как-то вечером в чайную - чуть не сдох от тоски! Куда бы нам деться, где нет никого?
- В Москве - никого? Тут рядом, правда, есть "Встреча".
- Какая встреча?
- Кинотеатр такой... Так называется.
Натка бросила осиротевшие стебли в урну, и теперь ничто их не разделяло. Дима оторвался от нее на минуту, расстегнул пуговицы рубахи. Натка положила руку ему на грудь, потом сунула под рубаху, добралась до выемки у плеча.
- Пошли.
Во "Встрече" еле уговорили пустить: сеанс уже начался.
- Мы тихонько, на задний ряд, - просил Дима и совал контролеру десятку.
- Ладно, идите, - нехорошо ухмыльнулась толстая тетка.
Им было все равно. Ничего не было стыдно. И когда они, как подростки, прижимались друг к другу, и когда он положил руку ей на колено, и когда его рука поползла вверх. Потом они зашли в захудалый ресторанчик со звучным названием "Дубровник", потом сидели в каком-то дворе, откуда их прогнали старухи с поджатыми в злобе губами. Невозможно было расстаться, и они все бродили по летней пустой Москве, а утром не успела Натка проснуться, как он позвонил снова, чтобы сказать, что жаждет, скучает... Положив трубку, посидев и набравшись храбрости, Натка набрала номер сестры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11