конский топ, людская молвь (А.С. Пушкин), руг, верт, мызг (А. Веселый) и т.п. По отношению к поэзии М.И. Цветаевой подобные девербативы характеризует Л.В. Зубова: они "в большой степени являются знаками звуковых и изобразительных жестов (...) Конечно, односложные существительные обладают большей изобразительностью, характеризуя, как правило, действие мгновенное или интенсивное независимо от вида производящего глагола" (Зубова 1995: 42) (очень ценное замечание). И там же: "Подобные слова (...) объединяются в контекстуальные ряды, актуализуя модель словообразования, как, например, в сатирической сказке "Крысолов", в сцене совещания ратсгерров, вынужденных исполнить свое обещание:
Кипяток.
Торопеж.
Раты - в скок,
Герры - в лежь.
Раты - в фырк,
Герры - в верт,
- Ну и франт!
- Ну и ферт!
Герры - в крехт,
Герры - в чох.
- С нами фохт!
- С нами Бог!" и т.д.
Стилистически релевантны - чаще всего как средство речевой характеристики персонажей - словообразовательные солецизмы, т.е. неграмотно образованные слова, обычно относящиеся к случаям "народной этимологии": полувер (т.е. пуловер), ракитники (рэкетиры - в романе "Тайна Кутузовского проспекта" Ю. Семенова), антилегенд (интеллигент - в "Жизни Клима Самгина" А.М. Горького) и др.
При изменении морфемного состава слова меняется и его значение, в том числе психологический регистр. Сравним две почти семантически тождественные фразы: "Я переводил "Гамлета" четырнадцать лет" и "Перевод "Гамлета" продолжался четырнадцать лет". Фактуальная информация в них одна и та же, но нюансы отношения к ней различны. Говоря: "Я переводил "Гамлета" четырнадцать лет", "я" просто констатирую факт. Работа продолжалась 14 лет, но "я" мог отвлекаться от нее, уходить с головой в другую деятельность. Фраза "Перевод "Гамлета" продолжался четырнадцать лет" может означать, что работа над переводом великой трагедии занимала "меня" целиком, что она составляла главное содержание этого периода. Во втором предложении акцент переносится с субъекта действия на его объект, а субъект превращается в психологический объект: не "я" переводил "Гамлета" - сама работа заставляла "меня" заниматься ею. Срав.:
Не я пишу стихи. Они, как повесть, пишут
Меня, и жизни ход сопровождает их.
Тициан Табидзе. Перевод Б.Л. Пастернака.
Общеизвестно, что посредством морфем (уменьшительно-ласкательных, преувеличительных и др.) передаются эмоциональные оттенки - напр.:
(Дронов) взмахнул полосками бумаги (гранками "Вех" - А.Ф.), как флагом, и спросил:
- Формулировочка прямолинейная, а? Это ударчик не только по марксистам...
А.М. Горький. Жизнь Клима Самгина.
Диминутивные суффиксы передают восторг обывателя, нашедшего респектабельное обоснование "религии мещанства".
Однако не менее выразительным бывает неупотребление экспрессивных морфем, а вернее - контраст между их объявлением и отказом от их использования:
Дело было в кабинете генерала Бетрищева. Именно там Павел Иванович Чичиков сказал: "Ты полюби нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит". И поднесено это было с такой ловкостью и так внушительно, что генерал Бетрищев поверил, а вместе с Бетрищевым поверили и мы - и, кажется, до сих поверим, что это - аксиома. Но попробуйте перенести ее из плоского чичиковского мира, из мира мертвых душ - в мир, где горят трагические души, - и вы увидите, что эта общепризнанная аксиома окажется перевернутой на голову, вы увидите, что полюбить черненькой или серенькой любовью дано всякому (из Чичиковых), и лишь немногим под силу путь иной - б е л о й л ю б в и.
Е.И. Замятин. Белая любовь.
"Беленькая" и "белая" соотносятся здесь как "маленькая" и "большая", сентиментальная и настоящая любовь.
Аналогичный пример - известный романс на слова Р. Рождественского из фильма "Еще раз про любовь", где разочарование героини в "книжной" романтике выражается такими словами:
Я шагнула на корабль - а кораблик
Оказался из газеты вчерашней.
Контраст на отсутствии диминутивного суффикса и его последующем появлении передает впечатление шока. Мы еще не знаем, что корабль был фальшивым, но уже предчувствует это, когда он стремительно - мгновенно уменьшается, едва героиня хочет испытать его пригодность для настоящего плавания.
Кроме того, стилистически отмеченные морфемы обладают энантиосемией, "производное с уменьшительно-ласкательной морфемой в тексте может получить ироническое, а в результате и пренебрежительное звучание (напр., имя "Митенька" у Салтыкова-Щедрина в "Помпадурах и помпадуршах"; а образование с уничижительным значением - ласкательное значение и т.д."2.
Аффиксы могут быть стилистически диффузными или меняют свою стилистическую принадлежность: книжные становятся разговорными и наоборот. При этом они могут своеобразно, оригинально использоваться. Напр., В.В. Виноградов приводит примеры из произведений Ф.М. Достоевского, где префикс РАЗ-/РАС- употребляется с существительным (обычно он тяготеет к прилагательным и глаголам), передавая семантику усиления: раз-Брюллов ("Записки их Мертвого дома"), разгений ("Бесы"), раскапиталист ("Подросток"), а префикс АРХИ- (обычно употребляемый с существительными и прилагательными) - соединяется с глаголом: "Я соврал, архисоврал" ("Подросток")3. В своем традиционном функционировании РАЗ-/РАС- диффузен: он встречается и в нейтральных, и в книжных, и в разговорных словах. По происхождению он является старославянским, т.е. книжным, но в усилительным значении, как правило, бывает разговорным (разоткровенничаться, расхваливать). АРХИ- книжный префикс, хотя возможно его ироническое разговорное употребление: напр., архиплут. В примерах из Достоевского эти морфемы обладают разговорной окраской.
Многие морфемы имеют устойчивой, в том числе стилистическое, значение - напр., суффиксу -j- соответствуют значения собирательности и презрения (рухлядь, если речь идет о вещах - тряпье, или сброд, если речь идет о людях - ворье и т.п.):
Гетры серые носила,
Шоколад Миньон жрала,
С юнкерьем гулять ходила
С солдатьем теперь пошла
А.А. Блок. Двенадцать.
(Дополнительный экспрессивный эффект возникает из-за нестандартности выделенных слов: применять уничижительный суффикс -j- к юнкерам не было принято, а для солдат существовало другое презрительное собирательное слово - солдатня).
Но тот же суффикс может выражать и другие, в том числе и нетипичные, смыслы - напр.:
За окном рябина,
Словно мать без сына,
Тянет рук сучье.
И скулит трезором
Мглица под забором
Темное зверье.
Н.А. Клюев. Погорельщина.
Здесь существительные с -j- не обладают презрительной коннотацией (как и слово зверьё в известных примерах из Есенина и Маяковского: "зверьё, как братьев наших меньших", "Я люблю зверьё", впрочем, как и "людьё" в поэме Маяковского "Люблю", а также "машиньё" в поэме "Рабочим Курска...": "Машиньё сдыхало, рычажком подрыгав"). "Сучье" еще можно прочесть как собирательное существительное: сучья рябины - как пальцы (а весь образ интерпретируется как сравнение засыхающего дерева с матерью, потерявшей кормильца и просящей подаяния; напоминаем, что "Погорельщина" - поэма о гибели исконного уклада русской деревни). Но зверьё в этом тексте как-то не вписывается в обычное представление о собирательности: сумеречная мгла сравнивается с собакой (трезором), а одна собака - это не зверье, да и свора или стая собак - тоже. Смысл образа, по-видимому, в другом: мрак это подобие первоматерии, хаоса, в котором в слитом виде пребывают пра-образы живых существ. Погибающий мир обращается в первозданное состояние. Существительные с -j- передают здесь не столько семантику собирательности, сколько слитности, нерасчлененности, а кроме того ощущение первобытности, дикости и какой-то древней, как мир, неуютности и тоски.
Приведем забавный пример невообразования с тем же суффиксом:
Вот когда матушка с тятенькой еще живы были, хозяйство, конешно, крепше стояло. И курье держали, и червырей запасали толченых, и Котя был: мышей ловить. Да матушка ленива была и непроворна. Летом, в самую пору, ей бы яиц-то напастись - чтоб зимой квас-то варить. Ведь осень придет, холода нападут, курье на юг соберется, еще воротится ли?
Т.Н. Толстая. Кысь
"Курье" - это куры-мутанты с повадками, напр., "воронья".
Приведем еще один пример окказионального использования суффикса. Оно возникает из-за неоправданного отождествления русского суффикса с иноязычным или "народно-этимологической" адаптацией иностранного слова, а также с возникшим на этой почве "обратным словообразованием". Один пример такого рода стал хрестоматийным: возникновение формы "зонт" из "зонтика" от голландского zondek, т.е. тент, парусина от солнца (между прочим, слово "зондек" существовало в русском языке XVIII в. - в речи моряков). Приведем аналогичный пример обыгрывания суффикса -ИК, а вернее, неадекватной его идентификации. На сей раз пример взят из набоковского романа "Отчаяние", где герой жалуется на свою жену:
Она малообразованна и малонаблюдательна. Мы выяснили как-то, что слово "мистик" она принимала всегда за уменьшительное, допуская таким образом существование каких-то настоящих больших "мистов", в черных тогах, что ли, со звездными лицами.
-ИК в слове "мистик" - не суффикс, а субморф, т.е. часть морфемы, внешне омонимичная самостоятельной морфеме, но не являющаяся ею. -ИК входит в состав корня мистик. Образование "мистов" от "мистиков" - это типичный случай окказионального "обратной деривации". Типичной она является для детей: К.И. Чуковский и Н.А. Янко-Триницкая приводят много подобных примеров (лога - вместо ложки, подуха вместо подушки и т.п.). Любимый Набоковым Льюис Кэрролл тоже прибегал к "обратному словообразованию". Так что набоковская героиня в буквальном смысле ведет себя по-детски.
В главе I было сказано, что варианты, образованные суффиксальным способом от несклоняемых прилагательных (бежевый, бордовый вместо беж и бордо), являются разговорными. Но прилагательные, образованные от несклоняемых фамилий (чаще французских), с интерфиксами, соответствующими немым звукам оригинала, по-видимому, следует считать книжными: это прилагательные типа дидеротов, фальконетов, раблезианский, дюмазовский, беранжеровский и т.п.
Прием окказионального членения слова (пересегментации) нередко встречается в публицистической и философской литературе. Делается это пунктуационными средствами - обычно с помощью дефиса вычленяется та часть слова, которую следует переосмыслить, увидеть по-новому или вообще заметить. Путем дефисации обнажается внутренняя форма слова или осуществляется его переразложение. Так часто поступал М. Хайдеггер, а философ В. Подорога, подражая ему, озаглавил одну из своих статей таким образом: "Гео-логия языка и философствование М. Хайдеггера". В русском языке слово "геология" давно не воспринимается по частям. Мы не выделяем элементы "земле-" и "-словие". Для нас геология - это наука о полезных ископаемых и т.п., мы не подвергаем это слово калькированию. Когда Подорога ставит дефис, он не просто делит слово, но вкладывает в него другой смысл, а именно: слово ("логос") в чем-то повторяет метаморфозы Земли ("гео-"). Реальная Земля не имеет шарообразной формы (горы, впадины), однако стремится к ней: какие-то участки поднимаются. Какие-то опускаются, происходят разломы земной коры. Землетрясения - это не катастрофы, а знаки активной жизни Земли, ее стремления к идеальной сферической форме. Точно так же хайдеггеровское слово развивается, движется к своему "настоящему" значению, при этом разламываясь. Знак этого разлома - знаменитое дефисное написание слов у Хайдеггера. На месте разлома тотчас же возникает новое значение. Как пишет Подорога, хайдеггеровский разрыв - это сгиб, единство разделения и связности. Когда Подорога сам делит слово "гео-логия", мы понимаем это не как науку о земных недрах, а как метафорическое сходство слова и Земли: оба перестраиваются, в обоих возникают разломы. Аналогичный пример - название книги философа Ф.И. Гиренка "Пато-логия русского ума", т.е. мышление в "патовой" (безысходной) ситуации.
Поскольку мы коснулись словообразования на основе греческих морфем, остановимся на этом вопросе подробнее. Излишне говорить, что удельный вес подобной лексики высок в научных и общественно-политических текстах, и эта лексика привычна носителям русского языка. Однако в течение последних 10-15 лет в обиход вошли новые грецизмы. Такие слова, как "геополитика", "харизма(тический)", но особенно - "демократ", "патриот" и т.п., конечно, не возникли в наше время, а лишь наполнились актуальным, порою специфическим значением.
В конце 1980-х гг. вышла статья И.Р. Шафаревича "Русофобия" (правильно следует произносить с ударением на предпоследнем слоге), после которой это слово стало использоваться очень широко.
В ХХ в. появились или утвердились новые науки, научные направления, а вместе с ними - их наименования и термины. Это привело к ренессансу греческих словообразовательных элементов, и данный процесс охватывает весь ХХ век, иногда выходя за его рамки. Атомная физика, архетип, гелиобиология, кибернетика (синергетика, тектология - три науки о самоорганизации систем; слово "кибернетика" принадлежит М. Фарадею, "тектология" - А.А. Богданову), кинематограф, космонавтика, криогеника, ноосфера, экология, этногенез и др. Представители гуманитарных наук нередко заимствуют терминологию из наук естественных, тем самым словно придавая собственным исследованиям дополнительную корректность и объективность, - в чем вряд ли нуждался М.М. Бахтин, взявший термин "архитектоника" у З. Фрейда, а "хронотоп" - у физиолога А.А. Ухтомского.
Особенностью современной терминологии греческого происхождения следует признать использование мифологических элементов; таковы, напр., слова "клиометрия" (исторический аспект социальных наук - напр., политэкономии), "кентавристика" (синтез научного и эстетического мышления), "химера этническая" (по Л.Н. Гумилеву - сосуществование неоднородных этносов в общей государственной структуре) и др.
Говоря об использовании в словопроизводстве иноязычных элементов, отметим один момент, важный для культуры речи. В высшей степени неудачны многие "французско-нижегородские" образования типа "читабельный" (довольно старое словечко, было известно уже в первые советские годы), "смотрибельный", "подписант", "антинакипин" - и т.п. псевдонаучные и псевдокнижные конструкции. Они оправданны в двух функциях: стилизаторской и юмористической, причем нередко обе они совмещаются. Таковы, напр., пресловутый "веснулин Бабского" в повести И.А. Ильфа и Е.П. Петрова "Светлая личность" (средство от веснушек, после применения которого исчезает всё тело; квазинаучное наименование подчеркивает кустарность работы незадачливого изобретателя), "антихрапин" в романе Д.А. Гранина "Иду на грозу".
В юмористических целях писатели часто создают остроумные аббревиатуры - чаще всего названия учреждений и предприятий: КЛООП у Ильфа и Петрова, НИИЧАВО (НИИ чародейства и волшебства) в романе братьев Стругацких "Понедельник начинается в субботу", КУКУ в фильме Л.И. Гайдая "Жених с того света", ШИМЫЗ (Ширле-Мырлевский завод) в романе А.А. Зиновьева "Зияющие высоты". Эффект заключается в том, что аббревиатура должна затемнять содержание названия, здесь же аббревиатура его, напротив, безжалостно вскрывает, обнажает бесполезность организаций, носящих эти наименования. Логика приема заключается в том, что аббревиатура убирает всё лишнее, снимает камуфляж, открывает суть вещей, т.е. буквально сокращает название до его квинтэссенции.
Мощнейшим источником выразительности являются окказиональные слова, которые иногда не вполне корректно называются "авторскими неологизмами". На самом деле, существует многоступенчатая градация слов, которые обычно не фиксируются в словарях литературного языка:
а) потенциализмы, т.е. лексемы, которые легко и даже неизбежно создаются по продуктивным моделям данного языка в конкретной ситуации напр., самка и детеныш кита могут быть только китихой и китенком, учение Ламарка - только ламаркизмом и т. д.;
б) потенциальные слова, у которых есть номинальные авторы, - данные лексемы мог бы создать и кто-нибудь другой - таковы "гражданин" А.Н. Радищева, "промышленность" Н.М. Карамзина, "партийность" В.И. Ленина, "образованщина" А.И. Солженицына; иногда авторы подчеркивают, что только вводят не ими придуманное слово в оборот (напр., Е.А. Евтушенко - слово "притерпелость" в одноименной статье);
в) авторские новообразования - слова, придуманные писателями для конкретного контекста, по сравнительно продуктивным моделям, но требующие известной доли фантазии - они довольно легко входят в язык, поскольку не противоречат его системе - "головотяпство", "благоглупость" М.Е. Салтыкова-Щедрина, "заумный" А.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Кипяток.
Торопеж.
Раты - в скок,
Герры - в лежь.
Раты - в фырк,
Герры - в верт,
- Ну и франт!
- Ну и ферт!
Герры - в крехт,
Герры - в чох.
- С нами фохт!
- С нами Бог!" и т.д.
Стилистически релевантны - чаще всего как средство речевой характеристики персонажей - словообразовательные солецизмы, т.е. неграмотно образованные слова, обычно относящиеся к случаям "народной этимологии": полувер (т.е. пуловер), ракитники (рэкетиры - в романе "Тайна Кутузовского проспекта" Ю. Семенова), антилегенд (интеллигент - в "Жизни Клима Самгина" А.М. Горького) и др.
При изменении морфемного состава слова меняется и его значение, в том числе психологический регистр. Сравним две почти семантически тождественные фразы: "Я переводил "Гамлета" четырнадцать лет" и "Перевод "Гамлета" продолжался четырнадцать лет". Фактуальная информация в них одна и та же, но нюансы отношения к ней различны. Говоря: "Я переводил "Гамлета" четырнадцать лет", "я" просто констатирую факт. Работа продолжалась 14 лет, но "я" мог отвлекаться от нее, уходить с головой в другую деятельность. Фраза "Перевод "Гамлета" продолжался четырнадцать лет" может означать, что работа над переводом великой трагедии занимала "меня" целиком, что она составляла главное содержание этого периода. Во втором предложении акцент переносится с субъекта действия на его объект, а субъект превращается в психологический объект: не "я" переводил "Гамлета" - сама работа заставляла "меня" заниматься ею. Срав.:
Не я пишу стихи. Они, как повесть, пишут
Меня, и жизни ход сопровождает их.
Тициан Табидзе. Перевод Б.Л. Пастернака.
Общеизвестно, что посредством морфем (уменьшительно-ласкательных, преувеличительных и др.) передаются эмоциональные оттенки - напр.:
(Дронов) взмахнул полосками бумаги (гранками "Вех" - А.Ф.), как флагом, и спросил:
- Формулировочка прямолинейная, а? Это ударчик не только по марксистам...
А.М. Горький. Жизнь Клима Самгина.
Диминутивные суффиксы передают восторг обывателя, нашедшего респектабельное обоснование "религии мещанства".
Однако не менее выразительным бывает неупотребление экспрессивных морфем, а вернее - контраст между их объявлением и отказом от их использования:
Дело было в кабинете генерала Бетрищева. Именно там Павел Иванович Чичиков сказал: "Ты полюби нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит". И поднесено это было с такой ловкостью и так внушительно, что генерал Бетрищев поверил, а вместе с Бетрищевым поверили и мы - и, кажется, до сих поверим, что это - аксиома. Но попробуйте перенести ее из плоского чичиковского мира, из мира мертвых душ - в мир, где горят трагические души, - и вы увидите, что эта общепризнанная аксиома окажется перевернутой на голову, вы увидите, что полюбить черненькой или серенькой любовью дано всякому (из Чичиковых), и лишь немногим под силу путь иной - б е л о й л ю б в и.
Е.И. Замятин. Белая любовь.
"Беленькая" и "белая" соотносятся здесь как "маленькая" и "большая", сентиментальная и настоящая любовь.
Аналогичный пример - известный романс на слова Р. Рождественского из фильма "Еще раз про любовь", где разочарование героини в "книжной" романтике выражается такими словами:
Я шагнула на корабль - а кораблик
Оказался из газеты вчерашней.
Контраст на отсутствии диминутивного суффикса и его последующем появлении передает впечатление шока. Мы еще не знаем, что корабль был фальшивым, но уже предчувствует это, когда он стремительно - мгновенно уменьшается, едва героиня хочет испытать его пригодность для настоящего плавания.
Кроме того, стилистически отмеченные морфемы обладают энантиосемией, "производное с уменьшительно-ласкательной морфемой в тексте может получить ироническое, а в результате и пренебрежительное звучание (напр., имя "Митенька" у Салтыкова-Щедрина в "Помпадурах и помпадуршах"; а образование с уничижительным значением - ласкательное значение и т.д."2.
Аффиксы могут быть стилистически диффузными или меняют свою стилистическую принадлежность: книжные становятся разговорными и наоборот. При этом они могут своеобразно, оригинально использоваться. Напр., В.В. Виноградов приводит примеры из произведений Ф.М. Достоевского, где префикс РАЗ-/РАС- употребляется с существительным (обычно он тяготеет к прилагательным и глаголам), передавая семантику усиления: раз-Брюллов ("Записки их Мертвого дома"), разгений ("Бесы"), раскапиталист ("Подросток"), а префикс АРХИ- (обычно употребляемый с существительными и прилагательными) - соединяется с глаголом: "Я соврал, архисоврал" ("Подросток")3. В своем традиционном функционировании РАЗ-/РАС- диффузен: он встречается и в нейтральных, и в книжных, и в разговорных словах. По происхождению он является старославянским, т.е. книжным, но в усилительным значении, как правило, бывает разговорным (разоткровенничаться, расхваливать). АРХИ- книжный префикс, хотя возможно его ироническое разговорное употребление: напр., архиплут. В примерах из Достоевского эти морфемы обладают разговорной окраской.
Многие морфемы имеют устойчивой, в том числе стилистическое, значение - напр., суффиксу -j- соответствуют значения собирательности и презрения (рухлядь, если речь идет о вещах - тряпье, или сброд, если речь идет о людях - ворье и т.п.):
Гетры серые носила,
Шоколад Миньон жрала,
С юнкерьем гулять ходила
С солдатьем теперь пошла
А.А. Блок. Двенадцать.
(Дополнительный экспрессивный эффект возникает из-за нестандартности выделенных слов: применять уничижительный суффикс -j- к юнкерам не было принято, а для солдат существовало другое презрительное собирательное слово - солдатня).
Но тот же суффикс может выражать и другие, в том числе и нетипичные, смыслы - напр.:
За окном рябина,
Словно мать без сына,
Тянет рук сучье.
И скулит трезором
Мглица под забором
Темное зверье.
Н.А. Клюев. Погорельщина.
Здесь существительные с -j- не обладают презрительной коннотацией (как и слово зверьё в известных примерах из Есенина и Маяковского: "зверьё, как братьев наших меньших", "Я люблю зверьё", впрочем, как и "людьё" в поэме Маяковского "Люблю", а также "машиньё" в поэме "Рабочим Курска...": "Машиньё сдыхало, рычажком подрыгав"). "Сучье" еще можно прочесть как собирательное существительное: сучья рябины - как пальцы (а весь образ интерпретируется как сравнение засыхающего дерева с матерью, потерявшей кормильца и просящей подаяния; напоминаем, что "Погорельщина" - поэма о гибели исконного уклада русской деревни). Но зверьё в этом тексте как-то не вписывается в обычное представление о собирательности: сумеречная мгла сравнивается с собакой (трезором), а одна собака - это не зверье, да и свора или стая собак - тоже. Смысл образа, по-видимому, в другом: мрак это подобие первоматерии, хаоса, в котором в слитом виде пребывают пра-образы живых существ. Погибающий мир обращается в первозданное состояние. Существительные с -j- передают здесь не столько семантику собирательности, сколько слитности, нерасчлененности, а кроме того ощущение первобытности, дикости и какой-то древней, как мир, неуютности и тоски.
Приведем забавный пример невообразования с тем же суффиксом:
Вот когда матушка с тятенькой еще живы были, хозяйство, конешно, крепше стояло. И курье держали, и червырей запасали толченых, и Котя был: мышей ловить. Да матушка ленива была и непроворна. Летом, в самую пору, ей бы яиц-то напастись - чтоб зимой квас-то варить. Ведь осень придет, холода нападут, курье на юг соберется, еще воротится ли?
Т.Н. Толстая. Кысь
"Курье" - это куры-мутанты с повадками, напр., "воронья".
Приведем еще один пример окказионального использования суффикса. Оно возникает из-за неоправданного отождествления русского суффикса с иноязычным или "народно-этимологической" адаптацией иностранного слова, а также с возникшим на этой почве "обратным словообразованием". Один пример такого рода стал хрестоматийным: возникновение формы "зонт" из "зонтика" от голландского zondek, т.е. тент, парусина от солнца (между прочим, слово "зондек" существовало в русском языке XVIII в. - в речи моряков). Приведем аналогичный пример обыгрывания суффикса -ИК, а вернее, неадекватной его идентификации. На сей раз пример взят из набоковского романа "Отчаяние", где герой жалуется на свою жену:
Она малообразованна и малонаблюдательна. Мы выяснили как-то, что слово "мистик" она принимала всегда за уменьшительное, допуская таким образом существование каких-то настоящих больших "мистов", в черных тогах, что ли, со звездными лицами.
-ИК в слове "мистик" - не суффикс, а субморф, т.е. часть морфемы, внешне омонимичная самостоятельной морфеме, но не являющаяся ею. -ИК входит в состав корня мистик. Образование "мистов" от "мистиков" - это типичный случай окказионального "обратной деривации". Типичной она является для детей: К.И. Чуковский и Н.А. Янко-Триницкая приводят много подобных примеров (лога - вместо ложки, подуха вместо подушки и т.п.). Любимый Набоковым Льюис Кэрролл тоже прибегал к "обратному словообразованию". Так что набоковская героиня в буквальном смысле ведет себя по-детски.
В главе I было сказано, что варианты, образованные суффиксальным способом от несклоняемых прилагательных (бежевый, бордовый вместо беж и бордо), являются разговорными. Но прилагательные, образованные от несклоняемых фамилий (чаще французских), с интерфиксами, соответствующими немым звукам оригинала, по-видимому, следует считать книжными: это прилагательные типа дидеротов, фальконетов, раблезианский, дюмазовский, беранжеровский и т.п.
Прием окказионального членения слова (пересегментации) нередко встречается в публицистической и философской литературе. Делается это пунктуационными средствами - обычно с помощью дефиса вычленяется та часть слова, которую следует переосмыслить, увидеть по-новому или вообще заметить. Путем дефисации обнажается внутренняя форма слова или осуществляется его переразложение. Так часто поступал М. Хайдеггер, а философ В. Подорога, подражая ему, озаглавил одну из своих статей таким образом: "Гео-логия языка и философствование М. Хайдеггера". В русском языке слово "геология" давно не воспринимается по частям. Мы не выделяем элементы "земле-" и "-словие". Для нас геология - это наука о полезных ископаемых и т.п., мы не подвергаем это слово калькированию. Когда Подорога ставит дефис, он не просто делит слово, но вкладывает в него другой смысл, а именно: слово ("логос") в чем-то повторяет метаморфозы Земли ("гео-"). Реальная Земля не имеет шарообразной формы (горы, впадины), однако стремится к ней: какие-то участки поднимаются. Какие-то опускаются, происходят разломы земной коры. Землетрясения - это не катастрофы, а знаки активной жизни Земли, ее стремления к идеальной сферической форме. Точно так же хайдеггеровское слово развивается, движется к своему "настоящему" значению, при этом разламываясь. Знак этого разлома - знаменитое дефисное написание слов у Хайдеггера. На месте разлома тотчас же возникает новое значение. Как пишет Подорога, хайдеггеровский разрыв - это сгиб, единство разделения и связности. Когда Подорога сам делит слово "гео-логия", мы понимаем это не как науку о земных недрах, а как метафорическое сходство слова и Земли: оба перестраиваются, в обоих возникают разломы. Аналогичный пример - название книги философа Ф.И. Гиренка "Пато-логия русского ума", т.е. мышление в "патовой" (безысходной) ситуации.
Поскольку мы коснулись словообразования на основе греческих морфем, остановимся на этом вопросе подробнее. Излишне говорить, что удельный вес подобной лексики высок в научных и общественно-политических текстах, и эта лексика привычна носителям русского языка. Однако в течение последних 10-15 лет в обиход вошли новые грецизмы. Такие слова, как "геополитика", "харизма(тический)", но особенно - "демократ", "патриот" и т.п., конечно, не возникли в наше время, а лишь наполнились актуальным, порою специфическим значением.
В конце 1980-х гг. вышла статья И.Р. Шафаревича "Русофобия" (правильно следует произносить с ударением на предпоследнем слоге), после которой это слово стало использоваться очень широко.
В ХХ в. появились или утвердились новые науки, научные направления, а вместе с ними - их наименования и термины. Это привело к ренессансу греческих словообразовательных элементов, и данный процесс охватывает весь ХХ век, иногда выходя за его рамки. Атомная физика, архетип, гелиобиология, кибернетика (синергетика, тектология - три науки о самоорганизации систем; слово "кибернетика" принадлежит М. Фарадею, "тектология" - А.А. Богданову), кинематограф, космонавтика, криогеника, ноосфера, экология, этногенез и др. Представители гуманитарных наук нередко заимствуют терминологию из наук естественных, тем самым словно придавая собственным исследованиям дополнительную корректность и объективность, - в чем вряд ли нуждался М.М. Бахтин, взявший термин "архитектоника" у З. Фрейда, а "хронотоп" - у физиолога А.А. Ухтомского.
Особенностью современной терминологии греческого происхождения следует признать использование мифологических элементов; таковы, напр., слова "клиометрия" (исторический аспект социальных наук - напр., политэкономии), "кентавристика" (синтез научного и эстетического мышления), "химера этническая" (по Л.Н. Гумилеву - сосуществование неоднородных этносов в общей государственной структуре) и др.
Говоря об использовании в словопроизводстве иноязычных элементов, отметим один момент, важный для культуры речи. В высшей степени неудачны многие "французско-нижегородские" образования типа "читабельный" (довольно старое словечко, было известно уже в первые советские годы), "смотрибельный", "подписант", "антинакипин" - и т.п. псевдонаучные и псевдокнижные конструкции. Они оправданны в двух функциях: стилизаторской и юмористической, причем нередко обе они совмещаются. Таковы, напр., пресловутый "веснулин Бабского" в повести И.А. Ильфа и Е.П. Петрова "Светлая личность" (средство от веснушек, после применения которого исчезает всё тело; квазинаучное наименование подчеркивает кустарность работы незадачливого изобретателя), "антихрапин" в романе Д.А. Гранина "Иду на грозу".
В юмористических целях писатели часто создают остроумные аббревиатуры - чаще всего названия учреждений и предприятий: КЛООП у Ильфа и Петрова, НИИЧАВО (НИИ чародейства и волшебства) в романе братьев Стругацких "Понедельник начинается в субботу", КУКУ в фильме Л.И. Гайдая "Жених с того света", ШИМЫЗ (Ширле-Мырлевский завод) в романе А.А. Зиновьева "Зияющие высоты". Эффект заключается в том, что аббревиатура должна затемнять содержание названия, здесь же аббревиатура его, напротив, безжалостно вскрывает, обнажает бесполезность организаций, носящих эти наименования. Логика приема заключается в том, что аббревиатура убирает всё лишнее, снимает камуфляж, открывает суть вещей, т.е. буквально сокращает название до его квинтэссенции.
Мощнейшим источником выразительности являются окказиональные слова, которые иногда не вполне корректно называются "авторскими неологизмами". На самом деле, существует многоступенчатая градация слов, которые обычно не фиксируются в словарях литературного языка:
а) потенциализмы, т.е. лексемы, которые легко и даже неизбежно создаются по продуктивным моделям данного языка в конкретной ситуации напр., самка и детеныш кита могут быть только китихой и китенком, учение Ламарка - только ламаркизмом и т. д.;
б) потенциальные слова, у которых есть номинальные авторы, - данные лексемы мог бы создать и кто-нибудь другой - таковы "гражданин" А.Н. Радищева, "промышленность" Н.М. Карамзина, "партийность" В.И. Ленина, "образованщина" А.И. Солженицына; иногда авторы подчеркивают, что только вводят не ими придуманное слово в оборот (напр., Е.А. Евтушенко - слово "притерпелость" в одноименной статье);
в) авторские новообразования - слова, придуманные писателями для конкретного контекста, по сравнительно продуктивным моделям, но требующие известной доли фантазии - они довольно легко входят в язык, поскольку не противоречат его системе - "головотяпство", "благоглупость" М.Е. Салтыкова-Щедрина, "заумный" А.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16