— Со стороны просекии один в самой просеке, чтобы я линию вывел!..Из этого разговора понял Добрынин, что уже подлетают они к месту назначения. За окошком иллюминатора было совершенно темно, но прямо над головой народного контролера горела неярким светом одинокая лампочка.Добрынин снова открыл книгу, лежавшую у него на коленях.«Ленин и кошки», — прочитал Добрынин название рассказа.Буквы были маленькие, тонкие и дрожали в этом сумраке, словно вот-вот собирались выпасть из книжки.Он поднес книжку к лицу, прочитал: «Ленин очень любил кошек».Глаза заболели и, огорчившись из-за невозможности читать, Добрынин закрыл книгу до лучшего светлого времени.При приземлении тяжелый бомбардировщик снесло на снегу с невидимой полосы, и он едва не задел левым крылом мощные стволы кедров, росшие плотной стеной по обе стороны просеки-полосы.Воздух северной ночи был холоден и густ. Снег скрипел сладко, напоминая о детстве.Оставив самолет на полосе, летчик и Добрынин медленно шли в сторону трех недалеких костров, огонь которых был примечательно красным, словно горело там некое специальное топливо.Когда подошли ближе, народный контролер разглядел, что в общем-то это и не костры были, а бочки из-под керосина.Летчик повел носом в сторону гари и сказал: «Мазут!».Навстречу спешили несколько человек. В сумраке ночи, слегка подсвеченном снегом, они казались бесформенными темными пятнами, пока не подошли на расстояние вытянутой руки.— Ну, брат, с возвращением! — прогремел над снегом голос командира Иващукина.Добрынин, сжимавший в одной руке вещмешок, ощутил, как мощные руки обняли его, и теплее ему стало, будто холод ушел под напором этих мощных рук.— С приездом! Товарищ Добрынин! Ай, хорошо, вернулся совсем! — радовался стоявший рядом с командиром Дмитрий Ваплахов, последний урку-емец.Народного контролера охватило радостное волнение. Он шагнул вперед. Попытался обнять сразу двух своих друзей, но руки оказались короткими, тем более что оба встречавших были одеты в толстенные тулупы.Зайдя в штаб и отряхнув снег с одежды и обуви, они прошли в жилую часть, где обитал командир Иващукин. В комнате стоял квадратный стол, несколько стульев, одно незвестно как попавшее сюда кресло-качалка и железная сетчатая кровать с круглыми набалдашниками на ребрах спинок.Стол был празднично накрыт.Пилот, зайдя в комнату последним, ахнул, глянув на ряды бутылок, консервы —и высокую стопку шоколадных плиток, входивших обычно в боевой рацион танкистов и летчиков.— Приказываю сесть! — рявкнул Иващукин, и голос его зазвенел в комнате радостно и задорно.Все побросали тулупы на кровать. Уселись вокруг стола.— Ну вот мы и снова вместе! — уже сидя, негромко, по-домашнему выдохнул командир.Потом покосился на двух солдат, пришедших вместе с ними, — они стояли в своих тулупах и напряженно смотрели на стол.— Сержант Варнабин и рядовой Саблин! Приказываю получить у прапорщика бутылку питьевого спирта и торжественно отметить в узком солдатском кругу возвращение товарища Добрынина.— Слушаюсь! — рявкнули сержант и рядовой и, развернувшись кругом, вышли из комнаты.— Налить! — продолжал свою линию Иващукин. — После первой не запивать и не закусывать!Приказы за столом исполнялись четко и беспрекословно. После первого же стакана спирта Добрынин обрел новое видение. Черты и линии предметов и людей, окружавших его, стали расплываться и рассеиваться. Стол приобрел овальную форму, избавившись неизвестным образом от своих прямых углов. Бутылки наклонились, и, испугавшись, что они сейчас сами по себе упадут, Добрынин протянул руку к ближайшей, чтобы удержать ее.Предупредительный урку-емец, совершенно трезвый после уже второго стакана, не понял намерений народного контролера и, попросту взяв ту самую бутылку в руку, наполнил пустой стакан Добрынина.Добрынин кивнул.Что было потом, он не помнил. Но, судя по всему, ничего особенного не произошло. Во всяком случае, проснулся он на койке в солдатской комнате-казарме, хорошо укутанный в три одеяла и сверху накрытый шинелью. Проснулся, посмотрел все еще замутненным взглядом по сторонам.Рядом кто-то храпел, накрывшись с головой.Народный контролер сунул руку под койку и к своей радости нащупал там вещмешок.Вставать не хотелось. Не глядя, он вытащил из вещмешка книжку, раскрыл ее на пятьдесят шестой странице, сам удивившись собственной хорошей памяти, и стал читать.«Ленин и кошки.Ленин очень любил кошек. В Горках, где он лечился после ранения, было очень много бродячих кошек. Питались они обычно в кухне санатория. Мало перепадало им. Чаще всего какая-нибудь сердобольная повариха украдкой подбрасывала одной или другой кошке рыбий хвостик или куриные потроха. Но главный повар санатория кошек не любил и очень плохо к ним относился. Думал он, что с медицинской точки зрения вредно иметь в санатории бродячих кошек, и поэтому вызвал специальную бригаду из Москвы по отлову бродячих животных.Приехала однажды в полдень в санаторий специальная машина — черный крытый грузовик. Вышли оттуда четыре здоровых мужика с большими сачками в руках. И стали они по санаторию бегать и кошек ловить.А Ленин в это время на своей любимой скамейке в санаторном скверике сидел и кошек гладил. Подбегает к этой скамейке вдруг мужик с сачком и хвать одну рыжую кошку что чуть в стороне на солнышке лежала. Задергалось заизвивалось бедное животное в сетке сачка, а мужик стоит довольный и, наверно, жалеет, что сачок такой маленький, что только одну кошку за один раз поймать можно.Тут Ленин и говорит ему:— Чему радуетесь, товарищ? Дети есть? Живете в Москве? С какого года в партии?Потупил свой взгляд в землю мужик — ведь знал он, кто сидит перед ним.— Я, — говорит, — радуюсь оттого, что приношу пользу людям.А глаза не поднимает.— А что за польза? Давно ли этим занимаетесь? Сколько в день кошек ловите?— Так ведь бешеных много среди бродячих животных. Детей покусать могут, а дети потом помрут. Нехорошо… — отвечал мужик.А Ленин слушает да все черную кошку гладит.— Я счас, я быстро вернусь… — проговорил мужик и побежал с пойманной кошкой к машине.Через минуту действительно вернулся с пустым сачком.Пока бегал, Ленин черную кошку шлепнул легонько, чтобы убежала она. Однако рядом еще три кошки на солнышке лежали.Накрыл мужик сачком следующую, поднял ее над землей.— Красивое животное, — сказал мужик с сожалением. — Но у меня работа такая.— Работать надо от души! — сказал Ленин, поднимаясь со скамейки. — Вот вам ваша работа нравится?— А чего?! — пожал плечами мужик. — Главное, чтоб польза была. Я деньги не за так получаю…— Вот-вот, правильно! — похвалил вождь. — Главное, чтоб польза была.И, сказав это, пошел Ленин в глубину скверика.А мужик все стоял и смотрел вслед вождю, усиленно думая над его словами. Пока думал — оставшиеся две кошки, осознав опасность, скрылись в кустах и таким образом остались живы.Вот такая история произошла в подмосковном санатории «Горки».(Записано со слов поварихи Е.М.Пустовойт.)» Рассказ несколько озадачил Добрынина, но сам он понимал, что после всякого пьянства голова работает медленно и хуже обычного. Однако, поразмыслив некоторое время над содержанием, он усмотрел хитрость в поведении вождя, благодаря которой не все кошки были отловлены в санатории «Горки». И после этого как бы просветление наступило для народного контролера: понял он, что, с одной стороны, Ленин порядок уважает и поддерживает, раз не остановил он этого мужика в самом начале, а, с другой стороны, вождь и животных любит, что проявилось в его последующем поведении. «Стало быть, — подумал Добрынин, — можно иногда проявлять смекалку и при этом не нарушать заведенного порядка…» Последняя мысль была как бы умнее самого народного контролера, и он ей очень удивился, одновременно и понимая ее, и недопонимая.Откуда-то раздался грохот. Потом кто-то громко закряхтел, выматерился кратко и затих.Добрынин вылез из-под одеял и обнаружил, что спал совершенно одетым.В казарме было нежарко.По старой памяти нашел Добрынин столовую, селза деревянный стол.Из окошка выдачи пищи высунулась удивленная физиономия солдата с Востока.— Кушать, да? — спросил он.— Да, — ответил Добрынин, протирая не умытые со сна глаза.— Каша, мясо, да? — снова спросил солдат.— Ага.— Мясо медведь, — объяснил солдат-повар. — Кости нэт осколки снаряд есть. Кушать осторожно надо…Добрынин кивал, Ожидая, когда уже что-нибудь появится перед ним на столе.Минут через пять появилось обещанное. Перловая каша прохладная, но с прожилками застывшего жира. И мясо, бурое, еще теплое.— А пить? — спросил Добрынин.— Чай нэт. Командир забрал. Вода в ведро! Завтрак оказался не аппетитным, но сытным. Поднявшись после того, как тарелка стала совсем пустой, за исключением железных снарядных осколков, вытащенных из мяса, народный контролер пошел искать полковника Иващукина.Вместе с сытостью пришло к Добрынину желание работать, и работать немедленно.Иващукина нашел в его комнате-кабинете. Полковник сидел за столом, углубившись в книгу.Добрынин кашлянул, привлекая внимание.— А-а! — Иващукин поднял глаза на народного контролера. — Как самочувствие? Проспался?— Да, в общем-то…— А позавтракать?— Спасибо, я уже… Я думаю, надо работать ехать…— А куда теперь? — поинтересовался полковник. Добрынин пожал плечами.— Главное, чтобы было что проверять… может, завод какой или фабрика?!— Ну, этого тут поблизости нету… — Иващукин задумался на минутку, и вдруг его осенило: — Слушай, а давай заготовку пушнины проверишь?— Давай! — согласился Добрынин.— Отлично! — улыбнулся командир части. — Поедешь в Бокайгол, там и радиостанция есть, радист Петров сидит. Если что — можешь через него с нами связаться.— А как я туда доеду?— Ну, брат, что мы тебя не отвезем, что ли, — развел Руками полковник. — А танк у нас для чего?Добрынин окончательно успокоился.— Давай я тебе на карте покажу! — сказал, поднимаясь из-за стола, Иващукин. Карта висела на стене.— Вот, смотри, здесь мы! — Иващукин ткнул толстым пальцем в красную точку, вокруг которой разливалось сплошное салатное пятно. — А вот тут Бокайгол!Добрынин, следивший за пальцем полковника, удивился расстоянию, но промолчал.— Ближе только Хулайба, но ты уже там был! — развел руками Иващукин.Народный контролер кивнул.Через полчаса заправленный под завязку танк стоял перед входом в домикштаб. Рядом с боевой машиной переступал с ноги на ногу солдатик-танкист.Урку-емец сердечно прощался с военными друзьями. Даже прапорщик, самый угрюмый и нелюдимый среди местных военных, и тот пришел обнять Дмитрия Ваплахова.Добрынин зашел в комнату-казарму забрать свой вещмешок.Вышел во двор. Глотнул морозного воздуха и потопал к танку, на ходу застегивая подаренный Иващукиным кожух.Подошли туда и полковник с двумя солдатами, несшими ящик бутылок питьевого спирта.— Че это? — спросил Добрынин.— Это Дмитрия хозяйство! — ответил полковник. — Это он честно в карты выиграл! Пригодится в дороге!Прощание было кратким.Затащив ящик бутылок в танк, солдаты выбрались наружу, потом в люк спустился Ваплахов, Добрынин и солдат-танкист. Загудела тяжелая машина и поехала, оставив позади военный городок и его обитателей.Первое время ехали молча. Урку-емец пребывал в грустном настроении — видимо, не хотелось ему покидать военный городок и новых друзей.Добрынин думал о громадности Родины. О том, что сердце Родины Москва — намного теплее далекого Севера.Вскоре ему надоело молчать и, вытащив из вещмешка мандат на имя Ваплахова, он протянул документ Дмитрию.Дмитрий, прочитав свой мандат, просиял.— Я теперь тоже русским могу быть?!— Почему? — Добрынин удивился.— Ну раз я — помощник русского человека Добрынина то я могу тоже русским быть?! — повторил свой невнятный полувопрос-полуутверждение урку-емец.— Зачем тебе русским быть? Ты же урку-емец!Слова народного контролера дошли до Дмитрия, и он задумался.Танк ехал по давно прорубленной в тайге просеке-дороге, оставляя за собой на снегу две полосы гусеничных следов.Добрынину захотелось пить — после вчерашнего застолья в горле была такая сушь, что предложи сейчас кто-нибудь народному контролеру литр компота — за раз выпил бы, одним глотком!— Что-нибудь выпить есть тут? — наклонившись поближе к танкисту, спросил Добрынин.— А-а? — переспросил солдат, не разобрав в гулком шуме едущего танка слова народного контролера.— Пить! Пить! — повторил Добрынин и показал обернувшемуся танкисту свой открытый рот, добавив смысла жестом правой руки.Танкист показал на ящик питьевого спирта.— Нет! — крикнул Добрынин. — Другое! Вода есть?Танкист отрицательно замотал головой.Вздохнув тяжело, Добрынин вытащил из ящика одну бутылку. Открыл, приложился и тут же, после первого глотка, скривил лицо до неузнаваемости из-за отвратности вкуса этого напитка.Танк вдруг остановился, и стало тихо.— Что там? — спросил Добрынин, увидев, что танкист прилип к щели обозрения.Солдат пожал плечами и полез в люк.Добрынин, отставив бутылку, заглянул в обзорную щель. Перед танком белоснежную просеку-дорогу пересекала широкая полоса следов.— Стадо какое-то прошло? — пожал плечами Добрынин. — Стоит из-за этого останавливаться!Ваплахов тоже заглянул в щель. Присмотрелся и тут же полез в люк.Добрынин, не захотев оставаться в танке один, тоже выбрался на морозное безветрие. Хрустнул снег под ногами.Подошли они к этой протоптанной дороге.И тут народный контролер отвлекся от неприятного спиртового вкуса во рту — перед ним на снегу были видны следы десятков человеческих ног, совершенно босых, с отпечатками пальцев.Дмитрий присел на корточки и уставился на следы напряженным взглядом.Солдат-танкист просто стоял с открытым ртом.Добрынин нахмурил брови, пытаясь найти какое-нибудь объяснение увиденному, но это ему не удавалось.Ваплахов поднялся, пристально посмотрел в ту сторону, куда вели десятки следов, и медленно пошел туда.— Ты куда? — спросил Добрынин.— Посмотреть надо, — ответил, не оборачиваясь, Дмитрий.Пройдя метров сто — сто пятьдесят, Ваплахов остановился и снова присел на корточки, что-то разглядывая. Добрынин и танкист подошли к нему.— Дерьмо, — сказал солдат-танкист сам себе, увидев, что Ваплахов действительно разглядывает темно-коричневую кучку, лежащую в центре небольшого круга бурой земли, вынырнувшей из-под растаявшего снега.— Дня три назад прошли! — сказал Ваплахов. «Тоже мне следопыт! — подумал Добрынин. — Много ты по этому узнать можешь!» Танкист пожал плечами. Он тоже с сомнением подумал о возможности определять что-нибудь по оставленному кем-то дерьму.— Это мой народ, — проговорил дрожащим голосом Дмитрий. — Урку-емцы…— Что живы? — недопонял Добрынин. Ваплахов, поднявшись на ноги, кивнул.— Только они могут голыми ногами ходить… Надо проверить… Один должен быть в унтах! — вспомнив, проговорил он. — Если есть следы от унт, значит они!Танкист и народный контролер зашарили глазами по истоптанному снегу.— Да не, — выдохнул с паром солдат. — Тут все босиком! У-ух, в такой морозище голыми пятками по снегу!Добрынин молча просматривал следы и вдруг отчетливо увидел более мягкий след обутой ноги.— Есть! — крикнул он стоявшему недалеко Ваплахову. — Есть один!Дмитрий подошел, осмотрел след.— Точно они, — сказал он через минуту. Но радости в его голосе не было.— Что, может, поедем следом? Поищем? — предложил Добрынин.Дмитрий молчал.— Никак нельзя! — вставил свое мнение танкист. — Карты нет, горючего не хватит. Надо в Бокайгол ехать!Снова забрались в танк. Разрушилась безветренная тишина, загудела боевая машина и поползла дальше по просеке-дороге, передавив в двух местах широкую полосу человеческих следов.— Слушай, а чего они босиком? — перекрывая гулкий шум двигателя, спросил Добрынин у Дмитрия.— Старая легенда, — отвечал Ваплахов. — Урку-емцы — не северный народ. Они пришли с юга счастье искать. Урку-емцы всегда счастье ищут. А народ может идти счастье искать только голыми ногами. На охоту — можно унты одеть, а счастье искать — только голыми. Значит, опять ушли счастье искать…— А что, уже ходили? — спросил Добрынин. Дмитрий тяжело вздохнул.— Ходили, когда я еще не родился. Туда, к Хулайбе пришли…Добрынин снова взял в руки початую бутылку спирта. Протянул урку-емцу. Тот отхлебнул легко, даже не скривившись. Вернул бутылку народному контролеру. Добрынин тоже отхлебнул.«Странный какой-то народ!подумал он, опуская бутылку обратно в ящик. — Босиком по снегу счастье искать?» — И замотал недоуменно головой.Спирт катился вниз, в самое нутро народного контролера, согревая все на своем пути. Приятно жгло горло.Солдат-танкист оглянулся, посмотрел просительно на народного контролера, и контролер все понял. Он снова взял эту бутылку спирта — там уже оставалось чутьчуть — и протянул танкисту.
1 2 3 4 5 6