А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


– Знаешь, Коля, быть может, нам лучше остаться в Одессе, – заговорила Мария Андреевна. – Поможешь с квартирой, будешь высылать на сына.
Голос ее звучал спокойно. Она была в полутора шагах от мужа и ожидала ответа.
Неугасимо зеленый огонь ее безупречно честных глаз обжигал Саянова. Эта маленькая и хрупкая женщина в том же, что и утром, синем халатике (только сейчас муж различал на нем еще и розовые полинявшие цветочки), казалось, испытывала его честь и совесть. И Саянов не выдержал испытания.
– Все уже решено, и не будем к этому возвращаться, – ответил он устало. – У нас с тобой сын…
Приход Вадика прекратил этот натянутый разговор.
Повеселевший и изменившийся до неузнаваемости, мальчик после обеда засыпал отца вопросами о кораблях и самолетах, о просветах на офицерских погонах, о сражениях и полководцах. Отец добросовестно и подробно отвечал ему. Но в этих ответах было столько холодности, что Мария Андреевна едва сдерживала свое возмущение.
Она видела, как Вадик тянется к отцу всем своим существом, но не решается дотронуться даже до его руки. Облокотившись на подоконник, он стоял против отца, как чужой. Он несмело прикоснулся к погонам отцовского кителя, но когда Саянов взглянул на него, отдернул руку, будто по ней ударили.
«Как можешь ты удержаться, чтобы не приласкать собственного ребенка? – негодовала мать. – Ты смахиваешь с брюк ничтожные пылинки и не видишь, как дорого твое внимание родному сыну!»
И обида за Вадика подсказывала решение: «Не поедем!»
Но Саянов вдруг заговорил с ней об увольнении со службы, посоветовал написать заявление и взялся оформить это сам. И они с Вадиком ушли.
Веселые и довольные, они вернулись домой уже с билетами за час до посадки, чтобы сразу же отправиться на вокзал.
Вещей у них было немного; они уместились в двух чемоданах и нескольких узлах. Провожать Саяновых отправились все соседи, и каждый стремился чем-то отметить это радостное для Вадика событие. Неонила Ефимовна выехала раньше и, дождавшись их на перроне, преподнесла Вадику букет ярких роз.
Но Вадик выбрал только три розы и, возвращая букет, сказал:
– А эти, Неонила Ефимовна, вы оставьте себе, потому что они в вагоне завянут. Жалко, чтобы такие красивые пропадали.
Соседка Анечка в знак прежней дружбы купила Вадику в привокзальном киоске дорожные шахматы и, увидев его с цветами, воскликнула:
– Наша красная девица уже с букетом! Он у вас, как девочка, – обратилась она к отцу. – Цветы, наряды, вышивка – все его интересует.
– Это потому, что я люблю все красивое, – покраснев, ответил Вадик.
11
Тихим южным вечером с багровым закатом, играющим в окне вагона, закончился этот тревожный и длинный, как целая вечность, день. Особенно длинным он показался Николаю Николаевичу, который не спал уже вторые сутки.
Саяновы разместились в четырехместном купе. Они расставили наскоро упакованные вещи, разложили постели, распределили, кому где спать. Свой букет из трех роз Вадик втиснул в горлышко бутылки от ситро и поставил к окну на застланный газетой столик.
После того, как осталась позади Одесса, отец с сыном сели за шахматы, а Мария Андреевна, чтобы не мешать им, поднялась на верхнюю полку. Отсюда она могла наблюдать и за лицом сына, и за шахматной доской, над которой время от времени, передвигая и вкалывая в картонную доску фигуры, появлялась широкая рука мужа: Саянов занимал противоположное сиденье, и видеть его Мария Андреевна не могла. Отец еще не знал, как хорошо стал играть в шахматы Вадик, и матери доставляло большое удовольствие смотреть на сына, когда он обдумывал свои ходы.
Вадик передвинул фигуру и, откинувшись на подушку, лежавшую у него за плечами, довольно улыбнулся.
– Ах ты, плутишка! – воскликнул отец, громко хлопнув себя ладонью по колену. – Здорово ты меня обставил! Где ты научился так играть? А?
И он пересел к Вадику.
Отец обнял мальчика и заслонил его своей головой от матери. И по тому, как склонялась и откидывалась назад голова мужа, Мария Андреевна могла судить, что между отцом и сыном уже растаял лед. Ей радостно было видеть их вместе, и обида на мужа, а с ней и недоверие к нему легко уходили прочь, а доброе чувство все росло и росло.
Под мерный стук колес возникли в памяти лучшие дни и прожитые вместе годы. И чем больше думалось о прошлом, тем ближе становился ей муж, а сомнения и тревоги, как и тогда в доверчивой юности, могли быть ложны и напрасны.
С каким страхом думала она в то время о далеком городе, где «одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса»! Оттуда в заснеженный Черносмородинск каждую зиму приезжал сосед Николай Саянов и похвалялся, что женится на землячке. Как страшно было отвечать на его письмо, что она согласна связать с ним свою судьбу, как боязно было объявить это строгому отцу. «Пропадешь ты с этим бескозырным, – говорили подружки. – И чем ты только прельстилась? Глазищи совиные, ручища, что кузнечный молот, упрям хуже козла. Вот завезет он тебя да бросит. Ищи потом, свищи его по морям-океанам». А Николай и зимы не дождался, приехал, да не в бескозырке, а во флотской фуражке и в новой форме – флотский командир.
Долго упрямился старый отец, поглядывая на моряка-соседа: «И то сказать, не нашел ты себе, Никола, девки в Питере, – говорил он укоризненно. – Понадобилась она тебе, чалдонка наша, завезешь да бросишь». А сердце у чалдонки, что снегирь в клетке, выскочить готово: «Эх, папаша, да такая-то зеленоглазая для меня одна на свете», – и Маня за дверью, прижавшись к щелочке, с ужасом ждала, как крикнет батя, как прогонит он жениха. «Так как же, папаша, ехать мне неженатому?» Посопел старик, поворчал да и смилостивился: «Уж коли одна на свете, спорить не о чем!» Что там стряслось, не видела Маня, только голос отца заставил ее распахнуть дверь. «Постой, медведюшка! Этак ты из меня и душу выдавишь!» – притворно кричал он, вырываясь из объятий моряка.
«Ну, дочка, беда! Пропил старый дурак свою зеленоглазую!»
«Медведюшка», – невольно прошептали ее губы. Ей так хотелось сказать это вслух, чтобы он слышал, подошел. Она повернулась, чтобы взглянуть на сына и мужа. Серые сумерки плыли за окном, а они все еще сидели, обнявшись, и вели какой-то очень интересный разговор. Порой до матери доносился продолжительный смех Вадика.
Под потолком вспыхнула лампочка, и Мария Андреевна повернулась лицом к стене. В этот момент ей показалось обидным, что за весь вечер они не перебросились с ней ни единым словом, будто забыли, что она вместе с ними.
– Мамочка, ты не спишь? – вдруг услышала она голос сына.
Мария Андреевна почувствовала, что вместе с сыном к ней на полку заглядывает и муж. Она не успела сообразить, притвориться ли ей сонной или заговорить с ними, как муж, отвлекая от нее Вадика, сказал еле слышно:
– Не беспокой ее, Вадюша, устала она сегодня с нами.
Вначале Марии Андреевне показалось: Саянов обрадовался, что она спит, но он осторожно и заботливо прикрыл ее простыней. «Медведюшка, ты мой», – подумала она, уже не желая прогонять того доброго чувства, что охватило ее. И она уснула.
Вслед за матерью забылся счастливым сном и Вадик. Не мог спать лишь Николай Николаевич. Вторую ночь без сна он проводил легче: чувство искупленной вины сохранило ему на некоторое время покой. Но к утру, словно выждав удобный момент, когда их никто не увидит, снова явилась Людмила.
Саянов вспомнил о ее письме, которое еще в Одессе, когда он разговаривал с женой, было положено в самый дальний карман. Он достал это письмо и, будто прощаясь, перечитал его в последний раз. Потом он порвал письмо на мелкие клочки и выбросил их в окно.
Но Людмила не уходила. А с ней рядом, как ее тень, незаметно становился майор Истомин.
И, как солдаты перед смотром, день за днем, проходило в его памяти пережитое в эти последние месяцы.
12
Прошлой осенью к месту нового назначения Саянов прибыл накануне Октябрьского праздника, и первым, с кем свела его судьба, был майор Истомин. Начальник политотдела был одних лет с Саяновым и отличался необыкновенной способностью располагать к себе.
Они встретились в отделе кадров, куда явился по прибытии капитан-лейтенант и куда зашел по делу Истомин. Со случайно завязавшегося разговора о Балтике, где в первые годы войны служили оба, началось их знакомство. Майор запросто пригласил Саянова заходить к нему. В тот же день капитан-лейтенант воспользовался приглашением. Истомин встретил Саянова, как давнего приятеля. Он пошел навстречу гостю и предложил ему снять шинель.
– Усаживайтесь поудобнее, товарищ капитан-лейтенант, – сказал Истомин, задерживаясь у дивана, чтобы гость сел первым.
Они закурили, и разговор начался непринужденно. Менялись тема за темой. Когда же речь зашла о будущем, майор, прищурив свои светло-карие глаза, перешел на шутливый тон.
– Представьте себе, Николай Николаевич, я, пожалуй, не прочь, чтобы вы, кадровые моряки, прогнали нас, обитателей суши, восвояси! – сказал он, подмигнув лукаво.
Саянова не удивило, что майор еще новичок во флоте и что до войны он работал секретарем райкома в небольшом белорусском городке.
Разглядывая Истомина, Саянов обратил внимание, что правая бровь майора то слегка подергивалась, то начинала странно дрожать, и тогда все лицо становилось необыкновенно мрачным. Истомин, казалось, совершал над собой усилие, чтобы побороть не то боль, не то усталость.
Решив, что пора уходить, Саянов сказал:
– А завтра, товарищ майор, большой праздник!
– Да, да, – засуетился тот. – Сегодня же вечер. Вы получили билет?
– Кто обо мне позаботится.
– Постараемся позаботиться.
Поднявшись с дивана, Истомин позвонил по телефону.
На звонок очень скоро отозвались: молоденькая секретарь принесла два пригласительных билета. Подавая их своему начальнику, она, взглянув на Саянова, зарделась до ушей, и, когда он улыбнулся ей, поспешно выбежала из кабинета.
– Вы, капитан-лейтенант, к нам в кавалеры не напрашивайтесь, – шутил Истомин. – У нас, к вашему сведению, сержант-пограничник имеется, – добавил он, кивнув в сторону двери, за которой исчезла девушка.
– Вот как! В таком случае отступаю, – отшутился Саянов. – Кстати, товарищ майор, у меня есть жена и сын. Они скоро должны приехать. А сегодня билет мне нужен только один, возьмите второй обратно.
– Счастливый вы человек! – несколько загадочно заметил майор.
Саянов не стал расспрашивать Истомина о его семейных делах и, взглянув на часы, заторопился.
Они условились встретиться в Доме офицеров.
Вечером, присматриваясь к публике, где, кроме моряков, были пограничники и артиллеристы, а с ними и жены, Саянов держался наименее людных мест. Майор едва отыскал его.
Истомин был в прекрасном настроении. Они вошли в зрительный зал и сели в четвертом ряду. Во время торжественной части Саянов был один: майора избрали в президиум. Вернулся он к капитан-лейтенанту в начале концерта.
Истомин неустанно аплодировал после каждого номера и, оглядываясь на Саянова, спрашивал: «Ну, как?»
Саянов не выражал особого восторга и сдержанно отвечал: «Неплохо».
Но вот появился конферансье и объявил:
– Людмила Георгиевна Второва! У рояля…
Зал загудел от рукоплесканий, и майор не расслышал, как Саянов неоднократно повторил свои вопросы: «Кто она? Местная звезда?»
Колыхнулось красное полотнище, и на сцену одновременно вышли две женщины. Одна из них в длинном коричневом платье, уже не молодая, с нотами в руках просеменила к роялю, другая в черном платье, двигаясь уверенно и неторопливо, остановилась посреди сцены.
На приветствия она ответила сдержанным движением головы, затем сама объявила номер.
И платье из тяжелого шелка с гипюром на груди и плечах, с вырезом под самую шею, и пышные темные волосы, зачесанные без претензии на оригинальность, и естественная свежесть лица – все в ней было просто и обаятельно.
– Хороша! – сказал Саянов о певице, когда опустился занавес.
– Чудесная женщина! – отозвался Истомин. – Не только хороша собой, но и умна, и талантлива.
– Хороша и талантлива – качества для успеха необходимые, а что касается ума, то порой для хорошенькой женщины и особенно актрисы – это лишнее бремя, – заметил, выходя из зала, Саянов.
– Ум хорошенькой женщине, товарищ капитан-лейтенант, не может быть помехой, – возразил Истомин, – Что касается Людмилы Георгиевны, так она к тому же еще и врач.
– Как это, врач?
– Очень просто, врач нашей санчасти. Не вздумайте заболеть, бесполезно! – пошутил он, любуясь перемене, которая произошла в Саянове.
В фойе Истомин, извинившись, оставил Саянова и отошел к женской компании, где была и Второва. Она приветливо улыбнулась.
Саянову показалось, что в отношениях Истомина и Второвой не все благополучно, и поэтому майор не пожелал его познакомить с ней.
Легкая обида, похожая на зависть, вдруг овладела Николаем Николаевичем, и у него пропало желание остаться на этом вечере. Он удалился в буфет, заказал себе пива, намереваясь после антракта отправиться в свой номер, но явился Истомин.
– Что же вы, товарищ майор, своих дам оставили? – полюбопытствовал Саянов не без затаенного ехидства.
– Эти дамы в моем обществе не нуждаются: у них свои дела, свои темы для бесед, и мешать им не следует, – наливая Саянову и себе пиво, спокойно отозвался Истомин.
Заметив, как выжидательно смотрит на него капитан-лейтенант, майор понял, что следует продолжить разговор о Второвой. Будто согревая ладонями бокал, он не спешил пить холодное пиво и, глядя на Саянова, добавил:
– Людмила Георгиевна – удивительная женщина, редкой красоты человек.
– Счастливый муж! – желая узнать больше, подсказал Саянов.
– Очевидно, он был счастлив…
– Где же он сейчас?
– Как и многих, его унесла война.
– А товарищ майор?… Здесь тоже, кажется, что-то непросто…
Намек Саянова возмутил Истомина, но он сдержался.
– Майор, Николай Николаевич, пока муж и отец своих детей, хотя формально давно имеет право считать себя вдовцом…
13
После вечера в Доме офицеров образ Второвой безотчетно преследовал Саянова. Что бы он ни делал, где бы ни находился, голос ее неумолкаемо звучал в его ушах.
В исполнении Людмилы Георгиевны с одинаковой глубиной и проникновенностью доходили до слушателей и классическое произведение и простая солдатская песня.
Мотив одной из этих песен, игривой и веселой, назойливо привязался к Саянову.
Не отличаясь музыкальными способностями, он то мычал, то насвистывал, то пытался воспроизвести голосом эту мелодию, но дальше слов:
«Раскудрявый клен зеленый, лист резной. Я влюбленный и смущенный пред тобой»…
у него ничего не получилось.
Николай Николаевич продолжал думать о близкой встрече с женой и сыном – должны же они, наконец, поторопиться: срок разрешения на въезд в Одессу заканчивается через несколько дней. Он томился одиночеством и свой досуг заполнял чтением.
Однажды в библиотеке, когда он отбирал себе книги, появилась Второва. Стоя рядом, она поинтересовалась:
– Что вы сдаете, товарищ капитан-лейтенант?
Будто весенней свежестью пахнуло на Саянова. Подавая ей томик рассказов О. Генри, он скромно заметил:
– Хоть и не новинка, но мне эти рассказы понравились.
– Благодарю вас, я с удовольствием прочту Генри.
Взглянув на капитан-лейтенанта, она передала книгу библиотекарю.
В синеве этих строгих глаз мелькнула какая-то холодная, но чарующая искорка, и от нее Саянов, казалось, застыл на месте.
Изредка встречая Второву в библиотеке, он всегда любовался этой красивой женщиной.
Но вот простуда и недуг заставили его пойти в санчасть. И в то самое время, когда он поднимался по лестнице в регистратуру, будто выскочили откуда-то слова Истомина: «Не вздумайте заболеть!» Саянов даже остановился: «В самом деле, как она может расценить мое появление?».
– Тридцать девять и пять! – удивилась медсестра в процедурной. – Зачем вы пришли, товарищ капитан-лейтенант? Надо было вызвать врача на дом.
И она проводила Саянова на прием вне очереди.
Когда они вошли в кабинет, Второва, казалось, даже не узнала своего недавнего собеседника по библиотеке и указала пациенту на табуретку возле стола.
В белом халате и накрахмаленной шапочке с загнутыми краями, она выглядела совсем юной.
Отпустив медсестру, она подошла к больному и, окинув его беспристрастным взглядом, приступила к осмотру.
– Можете надеть китель, – разрешила она, отходя, чтобы вымыть руки. Затем, возвращаясь, сказала:
– У вас, товарищ капитан-лейтенант, ангина, да к тому же двусторонняя. Нужен постельный режим. Вы дома можете полежать?
– Конечно, – отозвался Саянов, радуясь, что испытание окончено.
– Вот вам рецепты. Зайдите в аптеку, на первом этаже, и – в постель. А завтра я у вас буду.
Напутствуя, она дополнительно пояснила, что можно есть и чего нельзя, и пациент ушел.
Погода резко изменилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14