— Ха-ха-ха, — медленно произнесла Холли. — Хотите все испортить? Давайте, давайте. Только у вас все равно ничего не выйдет. Я сказала, что восхищена вашей скромностью, а вы ответили: «А я вашей». У меня даже сердце забилось быстрее, когда я это вспомнила. О, вы отлично знали, что делали: сказали, как вас зовут, где живете, смотрели на меня этими дьявольскими глазами и строили из себя невинность, а потом: «А я вашей, мисс Торн» — и скрылись с видом Хэмфри Богарта.
— Я думаю, вам больше не надо пить.
— Думаете? Я собираюсь сидеть здесь целую ночь и пить одну бутылку за другой. Он вздохнул.
— В таком случае мне тоже не мешает выпить.
Он достал бутылку и снова сел напротив нее.
Холли подумала, что все складывается не так уж плохо.
Хотя очень может быть, что коварный Айренхарт просто сменил тактику и готовит ей какую-нибудь западню. Например, попытаться её напоить. Такая задача не потребует от него больших усилий, а ей не так уж много надо, чтобы свалиться под стол.
— Вы хотели, чтобы я вас нашла, — снова провозгласила она. Он не ответил.
— И знаете, почему вы хотели, чтобы я вас нашла?
Он ничего не сказал.
— Вы хотели, чтобы я вас нашла потому, что мое общество вам приятно, а вы — самый одинокий и печальный мужчина от Калифорнии до Миссури.
Джим промолчал. У него было просто потрясающее умение молчать. Можно сказать, что никто в мире не умеет так молчать в момент, когда от него больше всего ждут ответа.
— Мне хочется вас отшлепать. Ответом ей было новое молчание. Уверенность, которую дало ей пиво, стала внезапно улетучиваться. Холли почувствовала, что снова проигрывает. Два предыдущих раунда остались за ней, но его проклятое молчание послало её в нокдаун.
— Почему у меня в голове крутятся эти проклятые метафоры из бокса? — спросила она Джима. — Я его терпеть не могу.
Он отхлебнул пива и кивком указал на её бутылку, которую она успела опустошить только на одну треть:
— Вы уверены, что вам нужно её допить?
— Абсолютно.
Хотя Холли чувствовала, что быстро хмелеет, у неё хватило трезвости понять, что пришло время для последнего решающего удара.
— Если вы не расскажете мне об этом месте, я буду сидеть здесь до тех пор, пока не превращусь в грязную и толстую старуху алкоголичку. Хотите, чтобы я померла здесь в возрасте восьмидесяти лет» с печенью больше штата Вермонт?
— Место? — Похоже, её вопрос сбил его с толку. — О каком месте вы говорите?
Вот он, решающий миг. Холли наклонилась вперед и сказала тихим, но отчетливым шепотом:
— Ветряная мельница.
Хотя Джим не свалился на пол и у него из глаз не посыпались искры, Холли увидела, что удар достиг цели.
— Вы были на мельнице?
— Нет. Она что, и в самом деле существует?
— Если вы там не были, откуда вам о ней известно?
— Видела во сне. Мне уже три ночи подряд снятся кошмары с мельницей.
Джим изменился в лице.
Они не зажигали света и сидели в потемках. На кухне горела только тусклая лампочка над раковиной, и пробивался неяркий свет настольной лампы из соседней комнаты. Но даже при таком слабом освещении Холли заметила, как он побледнел.
Хотя необычайная яркость и достоверность кошмара, который продолжал преследовать Холли и после пробуждения в номере мотеля, убедили её, что между ночными видениями и Айренхартом существует некая связь, вид потрясенного Джима, подтвердивший эти подозрения, принес Холли огромное облегчение.
— Известняковые стены, — заговорила она. — Деревянный пол. Деревянная дверь, тяжелая, окованная железом. За ней — известняковые ступеньки. Желтая свеча на синем блюдце.
— Я вижу этот сон уже несколько лет, — тихо сказал Джим. — Один или два раза в месяц. Не чаще. А сейчас он снится мне третью ночь подряд. Выходит, мы видим один и тот же сон?
— Где настоящая мельница?
— На ферме моего деда. К северу от Санта-Барбары. Это место называется долина Санта-Инес.
— И там с вами случилось какое-нибудь несчастье?
Он покачал головой.
— Нет. Ничего подобного. Наоборот, я очень любил старую мельницу. Она была для меня чем-то вроде.., убежища.
— Почему же вы так побледнели, когда я о ней сказала?
— Разве?
— Представьте кота-альбиноса, который гнался за мышью и вдруг налетел на добермана. Точь-в-точь.
— Не знаю.., сны о мельнице всегда пугают…
— Уж мне это известно. Но мельница была для вас хорошим местом, убежищем, как вы сказали. Почему она является в кошмарах?
— Не знаю.
— Опять двадцать пять.
— Я в самом деле не знаю. Почему вам снится мельница, а вы там вообще никогда не были?
Холли приложилась к бутылке с пивом, но не почувствовала особого просветления в голове.
— Может быть, вы проецируете на меня ваш сон. Для того чтобы установить связь и позвать меня к себе.
— Да зачем мне вас звать?
— Спасибо. Вы очень любезны.
— Как бы там ни было, я уже сказал и повторю ещё раз: я не экстрасенс. У меня нет сверхъестественных способностей. Я всего-навсего орудие, инструмент в чьих-то руках.
— Тогда — это те же высшие силы. Они посылают мне ваш сон потому, что хотят, чтобы мы встретились.
Джим провел ладонью по лицу.
— Оставим это до завтра. У меня голова идет кругом.
— У меня тоже. Но ещё полдевятого, и нам нужно о многом поговорить.
— Прошлой ночью я спал не больше часа, — сказал Джим. Он в самом деле выглядел смертельно усталым. Бритье и душ немного освежили его, но круги под глазами ещё больше потемнели, а к побледневшему лицу так и не вернулся обычный цвет.
— Давайте вернемся к нашему разговору утром, — предложил Джим.
— Как бы не так. Я приду утром, а вы меня и в дом не впустите.
— Впущу.
— Это вы сейчас так говорите.
— Вы видите этот сон. Значит, тоже связаны со всем этим, нравится мне это или нет.
Его голос снова приобрел ледяной оттенок, который ясно показывал, что слова «нравится мне это или нет» на самом деле означали «хотя мне это совсем не нравится».
Несомненно, он привык жить в одиночестве. Виола Морено, которая относилась к нему, как к сыну, говорила, что, хотя ученики и коллеги любили Джима, глубокая неизбывная печаль отделяла его от других людей, а после ухода из школы он вообще перестал видеться с ней и друзьями по прежней работе. Да, Джим поражен, что они видят один и тот же сон, её общество ему не неприятно, может быть, она ему даже нравится, но он так долго жил один, что не может смириться с её вторжением.
— Не пойдет. Я приду, а вас и след простыл.
У него не осталось сил, чтобы сопротивляться.
— Тогда оставайтесь ночевать.
— У вас найдется свободная спальня?
— Да. Но у меня нет лишней кровати. Можете лечь в гостиной. Там есть старый диван. Не думаю, что вам будет очень удобно.
Прихватив недопитую бутылку, Холли прошла в гостиную и критически осмотрела продавленный коричневый диван.
— Вполне.
— Смотрите сами. — Джим старался выглядеть равнодушным, но она почувствовала, что он притворяется.
— Как насчет лишней пижамы?
— Боже правый!
— Прошу прощения, но у меня с собой её нет.
— Моя вам слишком велика.
— Ничего, так даже удобнее. И ещё неплохо бы принять душ. А то я вся липкая от лосьона. Все-таки полдня на солнце.
С видом человека, неожиданно обнаружившего на крыльце самого нежеланного из своих родственников, Джим показал ей, где находится ванная, и вручил пижаму с полотенцами.
— Постарайтесь не шуметь, — предупредил он перед тем, как уйти. — Я ложусь через пять минут.
* * *
Стоя в клубах пара и нежась под горячими струями воды, Холли радовалась, что хмель не улетучивается. Хотя прошлой ночью ей удалось отдохнуть лучше, чем Айренхарту, за последнюю неделю она ни разу не выкроила на сон положенные восемь часов и надеялась, что после трех бутылок пива будет спать как убитая.
В то же время Холли беспокоил сумбур, царивший у неё в голове. Нужно привести мысли в порядок. Она в доме человека, о котором ей так мало известно и чья странность не оставляет никаких сомнений. Айренхарт — живая загадка за семью замками, и одному Богу известно, что творится в сердце, которое, похоже, перекачивает не кровь, а ужасные черные тайны. Впрочем, несмотря на холодность, Джим производит впечатление хорошего человека с добрыми намерениями. Трудно поверить, что от него может исходить угроза. С другой стороны, нередко встречаешь статьи, в которых кровавый маньяк, зверски умертвивший собственную семью, описывается соседями как «добрейшей души человек». Айренхарт называет себя Божьим посланником. Но кто знает, может быть, днем он рискует жизнью ради спасения незнакомых людей, а ночью при помощи дьявольских снадобий истязает беззащитных котят.
Несмотря на подобные опасения, закончив вытираться широким махровым полотенцем, источающим особый запах чистоты, Холли снова отхлебнула из бутылки, так как решила, что риск быть зарезанной в собственной постели ничто по сравнению с прелестью долгожданного ночного отдыха.
Она натянула пижаму, подвернув штанины и рукава.
Держа в руке бутылку, в которой осталось ещё на пару глотков, тихо открыла дверь ванной и вышла в холл второго этажа. В доме стояла жуткая тишина.
Холли направилась к лестнице. Проходя мимо открытой двери хозяйской спальни, она заглянула внутрь. Одна из настенных ламп, расположенных по обе стороны кровати, отбрасывала на смятые простыни узкий клин желтого цвета. Джим лежал на спине, закинув руки за голову. Похоже, что он не спал.
Холли заколебалась, потом шагнула в открытую дверь.
— Спасибо, — сказала она полушепотом, потому что не была до конца уверена, что он не спит. — Мне гораздо лучше.
— Хорошо.
Она вошла в спальню и пошла навстречу синим глазам Джима, в которых отражался свет ламп. Он был без пижамы, и надвинутая выше пояса простыня не мешала Холли увидеть, какая у него широкая грудь и сильные мускулистые руки.
— Я думала, вы уже спите.
— Хотел бы, но ничего не могу с собой поделать.
Взглянув на него сверху вниз, Холли сказала:
— Виола Морено говорит, что у вас постоянная печаль на сердце.
— Неплохо потрудились, а?
Она выпила маленький глоток пива. В бутылке остался ещё один. Присела на край кровати.
— На ферме сейчас кто-нибудь живет?
— Все мои умерли.
— Простите.
— Бабушка — пять лет назад, а дед — спустя — восемь месяцев, точно он не хотел жить без нее. Они прожили долгую хорошую жизнь, но мне их недостает.
— У вас совсем никого не осталось?
— Два двоюродных брата в Акроне.
— Встречаетесь?
— Лет двадцать как не виделись.
Холли допила остатки пива и поставила пустую бутылку на ночной столик.
Некоторое время оба молчали. И в этом молчании не чувствовалось никакой неловкости. Наоборот, от него становилось хорошо и спокойно на душе.
Она поднялась и перешла на другую сторону кровати. Потянула край простыни и легла рядом с ним, положив голову на подушку. Он нисколько не удивился. Она тоже. Спустя некоторое время их руки соединились. Они лежали бок о бок, глядя в потолок.
— Должно быть, это ужасно — потерять родителей, когда тебе всего десять лет.
— Не То слово.
— Из-за чего они погибли?
Он помедлил, прежде чем сказать.
— Попали в аварию.
— И ты стал жить с дедушкой и бабушкой.
— Да. Первый год было хуже всего. Я был.., в плохом состоянии. Почти все время проводил на мельнице. Это было мое самое любимое место, там можно было играть, просто быть одному.
— Жаль, что мы не встречались в детстве, — сказала она.
— Почему?
Холли подумала о Норби, мальчике, которого она вытащила из-под саркофага перевернутых кресел.
— Я знала бы тебя совсем другим, счастливым, когда ещё были живы твои родители. Они замолчали.
— У Виолы Тоже вечная печаль, — сказал Джим таким тихим голосом, что за стуком собственного сердца Холли едва расслышала его слова. — Может показаться, что она самая счастливая женщина в мире, но с тех пор, как во Вьетнаме погиб её муж, ей уже ничего не нужно от жизни. Отец Гиэри, о котором я рассказывал, выглядит как типичный католический священник из сентиментального фильма тридцатых-сороковых годов, но, когда я его встретил, это был уставший человек, потерявший веру в свое призвание. А ты.., такая красивая и веселая, собранная, деловая… Никогда бы не подумал, что в тебе есть такое упорство. Ты похожа на женщину, которая идет по жизни легко, без проблем, всегда по течению. А на самом деле ты словно бульдог, который вцепляется в жертву мертвой хваткой.
Разглядывая блики света на потолке, чувствуя его сильную руку на своей ладони, Холли некоторое время обдумывала услышанное. Потом спросила:
— Что ты хочешь этим сказать?
— Люди всегда сложнее.., чем ты думаешь.
— Это как наблюдение.., или предостережение?
Он удивился её вопросу:
— Предостережение?
— Может, ты предостерегаешь меня, что и сам не тот, кем я тебя считаю.
— Может быть, — ответил он после долгой паузы.
Она взвесила его молчание. Потом сказала:
— Для меня это неважно.
Джим повернулся к ней, и Холли, с давно забытой девичьей робостью, прильнула к его груди. Первый поцелуй был легким и нежным, но три бутылки или три упаковки пива не оказали бы на неё такого дурманящего действия.
Холли осознала, что все это время обманывала себя. Она нуждалась в алкоголе не для того, чтобы успокоить нервы, а чтобы обрести решимость соблазнить его или быть соблазненной. Она почувствовала жуткое одиночество Джима и сказала ему об этом. Однако лишь сейчас ей открылась горечь собственного положения, лишь сейчас стало ясно, что овладевшее ею отчаяние вызвано не столько разочарованием в журналистике, сколько долгим беспросветным одиночеством.
Казалось, пижама испарилась, как исчезает одежда в эротических снах. С нарастающим возбуждением она гладила его тело, удивляясь, что прикосновение к мужской коже несет в себе столько сложных чувственных оттенков, вызывает такие поразительные ощущения и желания.
Холли не представляла, как это случится, мечтая о неистовой страсти, романтической нежности и чистом, жарком сексе, когда каждое сокращение мускулов подчиняется законам тончайшей гармонии, каждый рывок становится евангелием обоюдного согласия, двое сливаются в единое целое, а внутренние чувства захлестывают и вытесняют реальность окружающего мира. Ни одного лишнего слова или вздоха, только движение тел, в мистическом ритме которых скрыты отливы и приливы невидимых сил мироздания, возносящих биологический акт на пьедестал непостижимого таинства. Конечно, её ожидания не оправдались. Все оказалось гораздо лучше, чем она могла себе представить.
* * *
Он повернулся спиной, она обняла его, и оба заснули, прижавшись друг к другу, как ложки в серванте, уложенные одна в одну. Когда они одновременно открыли глаза, то увидели, что ещё ночь. Нет ничего страшнее одиноких ночей, но теперь с ними навсегда покончено. Он повернулся к ней, и она потянулась ему навстречу. Ими овладело ещё большее возбуждение, они спешили, точно первый раз не только не утолил, а, наоборот, подобно героину, который вызывает потребность в следующей дозе, усилил, обострил их желание.
Холли показалось, что во взгляде Джима она видит чистое пламя его души. Он вошел в нее. Внезапная боль от царапины в боку напомнила Холли о когтях чудовища. У неё мелькнула странная мысль: глаза Джима излучают холод. Но это была только мгновенная реакция на боль и связанные с ней воспоминания о ночном кошмаре. Он обнял её ещё крепче, и Холли подалась навстречу, встречая жар его тела. От мимолетного ощущения холода не осталось и следа. Их тела выделяли достаточно тепла, чтобы рассеять непрочный образ ледяной души.
* * *
Мертвенно-бледный отсвет невидимой луны пробивался сквозь угольно-черные тучи, закрывшие ночное небо.
Все было не так, как в прошлых снах.
Холли стояла на посыпанной гравием дорожке, которая вела от пруда и кукурузного поля к двери старой мельницы. Над её головой вздымалась известняковая башня, мрачные очертания которой наводили на мысль о её нечеловеческом, неземном происхождении.
На зловещем небе, словно косой крест, чернели зазубренные крылья мельницы. Они не двигались, хотя неистовые порывы ветра собирали серебряную рябь на чернильной поверхности пруда и гремели стеблями кукурузы. Похоже, мельницей не пользовались уже много лет, и части её механизмов основательно заржавели.
В узких окнах на чердаке мерцал грязно-желтый свет. Было видно, как за стеклами на известняковых стенах шевелились странные тени.
Никогда в жизни Холли не испытывала такого страха перед зданием. Она не хотела приближаться к мельнице, но не могла противиться колдовской силе, которая влекла её к двери. Холли бросила взгляд на пруд, и что-то показалось ей странным.
Отражение мельницы в освещенном луной пруду. Холли повернулась, чтобы взглянуть: свет и тень на воде поменялись местами. Тень мельницы перестала быть темной геометрической фигурой, лежащей на филиграни лунного света.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42