Не думай, будто мне так уж легко было прийти к тебе. Да что поделаешь, больше не к кому… Ты из нашей деревни, вы росли вместе с покойным Филиппом, кто мне поможет, как не односельчанин…– Видите ли, папаша, – прервал старика Якуб, устав от этого бесконечного потока слов, – я всего лишь обыкновенный участковый и своим начальникам советов давать не могу, уж вы поверьте. Если я замолвлю за вашего Игора словечко, наврежу только и себе, и ему.– Понятно, – сказал Матей Лакатош. – Боишься остаться внакладе. Ладно, можем договориться. Не стану тебе напоминать, что я ничего не прошу даром. Ни от тебя, ни от кого другого! У меня тоже есть своя гордость! И деньги. Я не какой-нибудь нищий проситель. К тебе я уже раз обращался – не получилось. Не думай, я не забыл. Матей Лакатош хоть и стар, да ничего не забывает! Тогда я совершил ошибку, теперь понимаю – большую ошибку: пришел с пустыми руками! Нынче все будет по-иному. Дам, сколько запросишь, хватит и на подмазку начальства. Получишь пачку денег – сам решишь, кому сколько. Внакладе не останешься, даже если придется кое с кем поделиться.;Якуб Калас терпеливо слушал, хотя давно тянуло прервать старика. Тот принимает его черт знает за кого – за дурака, взяточника, подлеца…– Хватит, папаша! – решительно сказал он. – Лучше уйдите подобру-поздорову. Забудьте о нашей встрече. И об этом разговоре. Ваше счастье, что я ничего не слышал. Не то пришлось бы закончить нашу беседу в другом месте, сами знаете в каком. Я работник милиции, а на ваши деньги мне начхать!Матей Лакатош молча надел на седую голову черную широкополую шляпу и медленно вышел.Дня через два после этого разговора кто-то перебил стекла в доме Каласовых родителей. Камни градом падали на дощатый пол, как во времена лихого Яношика. Яношик (1688–1713) – легендарный предводитель разбойников, боровшихся с притеснителями народа.
Это была явная и совершенно незаслуженная месть. Ночь укрыла хулигана (или хулиганов), но старшина ни минуты не сомневался, что этот примитивный протест – дело рук или самого старика Лакатоша, или кого-нибудь из его приспешников. Не исключено даже, что он попросту нанял подростков из тех, кто за кружку пива продаст и родную мать.В тот раз Якуб Калас Игору не помог. Из принципа. Парень отбыл год в исправительно-трудовом заведении. Видать, и там ему было не так уж плохо – вернулся еще самонадеянней. Держался ярмарочным героем. Словно гордился пребыванием за решеткой. Конечно, за его самоуверенностью мог скрываться и внутренний отказ от того, чем он жил раньше. Однако Калас знал, что к переоценке своего прошлого способны лишь духовно развитые натуры. Игор Лакатош еще только набирался жизненного опыта. Просто он принадлежал к числу тех счастливчиков, которые из любой ситуации выходят победителями. Что бы ни происходило, такие люди всегда остаются «на коне». Даже поражение умеют обратить в свою пользу.Сейчас Игор Лакатош работает в сельскохозяйственном кооперативе трактористом. Живет вместе с дедом по соседству с Беньямином Крчем. Интересно, что он делал в тот дождливый вечер? Якуб Калас сразу почувствовал: за Игором стоит последить. Что, если в его руки попадет нитка, которая поможет размотать весь клубок? Ведь даже в банальных детективных романах преступником обычно оказывается тот, на кого до сих пор никто не обращал внимания! Правда, отсутствует мотив преступления, и все же Якуб Калас с удовольствием погрузился в размышления об этом молодчике. Он почувствовал себя рыбаком, закинувшим удочку в месте, где улов вполне возможен.Бывший участковый взял блокнот, просмотрел записи, сделанные во дворе Юлии Крчевой, другие свои заметки; взвесил в уме, что уже знает, тщательно записал, что еще предстоит проверить и выяснить. «Беньямин Крч наверняка стал жертвой насилия», – сказал он себе в который уж раз. Даже если больше ничего не обнаружится, один крошечный факт с безусловной очевидностью это подтверждает. Калас осмотрел в морге рану на голове Крча и теперь абсолютно уверен: она никак не связана с лежащими во дворе бетонными столбиками, хотя на первый взгляд и было похоже, будто он на них упал и, ударившись, потерял сознание. Острые их грани оставили бы царапины, ссадины. На голове Крча с проломленной черепной коробкой была лишь небольшая трещинка да след от удара тупым предметом.«Кое-что нам уже ясно, браток, – сказал Якуб Калас своему отражению в зеркале, – а теперь ты побреешься, чтобы не стыдно было показаться на люди, и примешься за работу!» 8. Скажите, лейтенант, зачем вы меня разыгрываете У лейтенанта Враны прямо язык чесался сказать: «Калас, до чего же вы настырный человек, ну что бы вам прицепиться к кому-нибудь другому, у меня работы по горло и нет никакого желания попусту терять с вами время». Но как это сделать, разве можно так жестоко, забыв, что они бывшие сослуживцы, сказать это человеку, который протрубил в милиции столько лет и, не будь проклятой болезни, вкалывал бы до сих пор! Теперь он, по всей вероятности, от тоски места себе не находит, живет ведь один, да к тому же по натуре своей старый, честный служака, привыкший приглядываться к любой мелочи. Нет, с ним так нельзя! Кроме того, лейтенант был в хорошем расположении духа, что случалось нечасто, обычно он, скорее, раздражителен, угрюм. Но сегодня у него есть причина для благодушия: его ребятам удалось захватить группу поездных воров. Это большой успех, ведь молодчиков уже не один день разыскивали по всей округе. Он предложил Каласу стул и дружелюбно спросил:– Чем могу быть полезен, товарищ Калас?– Да вроде бы ничем, – Якуб Калас скрестил руки на груди, как Колумб на памятнике, – я пришел только извиниться перед вами, лейтенант. За тот вечер, когда помешал вам своим звонком. А ведь, по правде, я так до сих пор и не собрался сходить к тому пареньку. Узнал адрес и успокоился. Кабы мне пришло в голову, что своим звонком я испорчу вам настроение, ни за что бы себе этого не позволил! Даже к трубке не прикоснулся бы, уж вы поверьте! Еще раз прошу меня извинить, лейтенант.– Знаете что, дядюшка старшина, – лейтенант Врана вспомнил, как звали Каласа в последние годы его службы, – вот о чем я серьезно подумал: хотите сотрудничать с нами? Неплохая мысль, а?Якуб Калас насторожился, но тут же махнул рукой и, чуть уязвленный, усмехнулся:– Скажите, лейтенант, зачем вы меня разыгрываете?– Я говорю серьезно, дядюшка старшина. С какой стати мне вас разыгрывать? Вы человек опытный, кое на что у вас особый нюх, почему бы нам не использовать ваши способности?Якуб Калас подумал, точно взвешивая предложение лейтенанта, потом покачал головой:– Куда там, начальник, ничего не выйдет. Оформите меня сотрудником, а потом отдадите приказ ни во что не вмешиваться. Ясно как день, разве нет? А так я пенсионер, могу поразвлечься на досуге. Сам себе начальник, сам следователь – чем плохо? Или, если угодно, – независимый следователь.– Значит, вы все еще думаете, что смерть Крча не обыкновенная случайность?– Да, начальник, именно так я и думаю. И ни разу в этом не усомнился.– А теперь пришли сказать мне, что мы должны это дело дорасследовать?– Что вы, лейтенант! Я пришел извиниться перед вами за тот телефонный разговор, только и всего. Но раз уж я тут, то, если позволите, с удовольствием бы кое о чем потолковал.– Я вас слушаю, товарищ Калас.Но Якуб не позволил сбить себя с толку резкой переменой тона. Пускай молоденький лейтенант пыжится сколько хочет, а мы все ближе к своей цели. Он радовался, упивался, наслаждался… Давненько не было ему так хорошо, как здесь, в кабинете строгого, пунктуального начальника угрозыска.– Я все об этом Крче… – продолжал Калас. – Вы наверняка знаете… Словом, хотелось бы выяснить, не было ли у него с кем-нибудь конфликтов.– Подумайте сами, дядюшка старшина, у кого нынче нет конфликтов? – Лейтенант начинал нервничать: этот Калас тот еще тип, строит из себя дурачка или одиночество взаправду так на него подействовало?– Само собой, у каждого бывают конфликты, такова жизнь, нередко они возникают из-за сущей чепухи, от неумения решать серьезные вопросы с трезвой головой, без эмоций. Но меня интересует конфликт, который мог бы послужить мотивом…– Мотивом? – Лейтенант смерил Каласа полным любопытства взглядом. – Каким мотивом?– Скажем, мотивом убийства. Лейтенант выпрямился на стуле.– Полагаю, товарищ Калас, вы шутите, – сказал он сухо. – По-моему, в данном случае говорить об убийстве нет никаких оснований. Кроме того, и вам это хорошо известно, о некоторых вещах я вам сообщать не имею права, даже если бы захотел.– Совершенно верно, – согласился Якуб Калас, но внутри в нем все так и заиграло. – Я понимаю, есть служебные тайны, и о них не распространяются. Мне только казалось, что, раз вы этим делом уже не занимаетесь… а вы вроде считаете его закрытым… то могли бы по крайней мере помочь мне. Я ведь лицо частное и, признаться, смерть Крча не дает мне покоя.Лейтенант Врана с минуту раздумывал, Калас был уверен, что он просто ищет какую-нибудь отговорку. Наконец лейтенант взял себя в руки и ответил вполне убедительно:– Простите, дядюшка Калас, я и правда ничем не могу вам помочь… Не могу содействовать вашему, так сказать, следствию. Вы любите шутить, а мне как раз в связи с этим делом не хотелось бы выставлять себя на посмешище. Можете истолковать мои слова как отказ дать вам более подробную информацию насчет Крча. Скажу лишь одно: и мы не сидим сложа руки…– Если вы полагаете, лейтенант, что я ломаю комедию, не дай бог, подшучиваю над вами, мне лучше уйти! – с наигранным пафосом воскликнул Якуб Калас. – Никогда бы я себе ничего подобного не позволил, ведь речь идет о серьезных вещах! А дело Беньямина Крча – простите, что рублю сплеча, – еще какое серьезное! Между прочим, и я считал, что у него не было врагов, то есть настоящих врагов, но этот удар по голове… Думается, от падения на бетонные столбики рана выглядела бы иначе. Сдается мне, кто-то в тот вечер Бене стукнул, кто-то, с кем он был в ссоре.– Я вас понимаю, дядюшка, – вздохнул лейтенант Врана, взял со стола папку, полистал бумажки, потом сказал: – Не спорю, вы правы. Вскрытие подтвердило: вмятина в черепной коробке от удара тупым предметом. Но удар мог быть и случайным, и с целью убийства – только, простите, это мы с вами обсуждать не будем. Тут разобраться нелегко. Прежде всего нужны доказательства, потом уже можно начинать разговор. Вот, дядюшка, и все, что я могу вам сообщить.– Не бойтесь, лейтенант, – улыбнулся Калас, – я не воспользуюсь полученной от вас информацией во вред угрозыску. И в вашу работу соваться не стану. Но вы мне очень помогли! Вы даже не представляете, как помогли!И они расстались. Лейтенант Врана недоуменно покачал головой. Участковый прослыл среди сослуживцев человеком угрюмым и строгим, а тут вдруг ведет себя точно клоун. Но что бы ни думал о Каласе лейтенант, с каких бы сторон ни судил о разговоре с ним, все равно получалось, что бывший старшина над ним потешается. Он не сердился. Знал, что положение у Якуба Каласа незавидное. Одиночество меняло и не таких людей, а рядом с Каласом целыми днями ни одной живой души. Вот и чудит, вот и колобродят в его голове всякие затеи. А вдруг его активность – отвлекающий маневр, который должен ввести в заблуждение следственные органы? Лейтенант Врана засмеялся над вздорностью пришедшей ему в голову мысли. Якуб Калас под подозрением! Скажи я ему это, его, пожалуй, хватил бы удар. Но как бы то ни было, чем больше размышлял лейтенант о Каласе, тем симпатичнее тот ему становился. «По крайней мере с этим „старичьем“ не соскучишься», – бодро подумал он. Выпил утреннюю порцию кофе – две с верхом ложечки на двести граммов кипящей воды – и приступил к допросу поездных воров. 9. Думаю, ты обо мне еще услышишь Якуб Калас зашел перекусить в кафе-экспресс. За разрисованными окнами виднелось здание окружного отделения милиции. «Даже до службы в угрозыске я не дотянул, – укорял он себя, – неужто мне не по плечу было работать в этом здании?»Вечно в участке или на улицах! Которые помоложе, отлынивали, как могли, а он добросовестно патрулировал – в жару, в дождь, в метель. Не засиживался, двигался больше, чем положено, и вот надо же – прилепился этот подлый диабет. Начальник Комлош чуть не лопается от жиру, раздобрел на кусищах пуншевого торта, пирожных наполеон и всяких там кексах, а преспокойно продолжает служить и здоров как бык!Он запил ветчину чашечкой чая. Пакетик с сахаром бросил в пепельницу. Монголы пьют соленый чай, отчего бы и мне не пить хотя бы без сахара или сахарина? Горячая жидкость застревала в горле, но Калас выпил чашку до дна. Это был почти геройский поступок, Якуб и сам не понимал, за что так себя наказывает. А может, не наказывает, просто заливает горячим чаем печаль? Но о чем печалиться?… Беньямин Крч умер, вот и все. А что, если он умер именно потому, что сам вершил бесправие? Все это сложно, очень сложно. Законы упрощают жизнь, но ничего лучшего люди пока не придумали. Только законы да милицию. Якуб Калас никогда не любил Крча, никогда они не были близки, но уважение к закону и прежняя служба в милиции вынуждали его не сидеть сложа руки. За его стремлением докопаться до причин смерти Крча не скрывалось никаких сантиментов, никакой жалости. Этому чувству он не поддался даже в те дни, когда его покинула жена. Выстоял, хоть и остался один как перст. Человек многое может вынести, главное – иметь перед собой цель, не страшиться картины ожидающих тебя долгих, ничем не наполненных дней. Не случайно самое ужасное наказание – камера-одиночка. Ведь от одиночества всего шаг до безумия. Якуб Калас засмеялся: может, лейтенант и вправду думает, что одиночество дурно на меня подействовало! Что ты, браток! Голову на отрез не дам, но думаю, ты об мне еще услышишь!Очень, очень хотелось Каласу самостоятельно найти убийцу. 10. На обнаженной натуре я не специализируюсь Братислава так и сверкала весенними красками. Серо-черный асфальт, захваченный врасплох слепящими лучами солнца, быстро нагревался, мягчел, пружинил под ногами. Якубом Кал асом овладело нервное напряжение. Ему казалось, будто он бредет по болоту. Перешел на бетонированный край тротуара – неприятное ощущение не оставляло его. Городская суета действовала на нервы. Он представлялся себе неотесанным деревенщиной. «Постепенно становлюсь дикарем», – мрачно думал Якуб и сердился на себя. Вокруг сновали люди, все куда-то торопились, чужие, с серьезными минами, с модными прическами и бритыми застывшими лицами, никто ни на кого не обращал внимания, ни с кем не заговаривал. Город поднимался как на дрожжах, бродил, надувался гордостью, раздавался вширь, а ты, человек, скрючься в тени истуканов и истуканш, свои деревенские привычки преспокойно можешь повесить на гвоздь, дружелюбие и общительность здесь перевелись – до чего бы мы дошли, если бы каждый вступал в разговор со встречным-поперечным? Эти лица, эта бесконечно движущаяся масса безымянных людей раздражали Каласа, впервые в жизни захотелось что-нибудь этакое выкинуть – взять и окликнуть случайного прохожего: послушайте, соседушка, куда вы так торопитесь, что гонит вас по улице, какие-нибудь заботы, дела? Но ни с кем он не заговорил, даже не стал спрашивать адрес редакции, как-то все не решался. Долго блуждал по улицам, избегая встреч с надутыми снобами или разбитными студентами, которые то ли сами себе устроили, то ли и правда имели свободное расписание и заполняли в этот час все улицы. Он останавливался перед витринами, чтоб хоть немного успокоиться и отвлечься. Обувь, книги, сигареты, тонкое белье, мужские рубашки, дамские трусики, грампластинки, кондитерские изделия, сыры, вино, пиво, крепкие напитки, выставка плакатов, газеты, почтовые марки, лотерейные билеты… Мир практичных вещей, который служит тебе по мере надобности, ничем не угрожает, не скалит на тебя зубы, не выказывает к тебе равнодушия. Покупай! Были б только деньги! Как же сблизиться с людьми, преодолеть в себе – и в них – барьер недоверия, а то и заносчивости, неуважения?Наконец Калас нашел, что искал. Табличку с надписью «Современная женщина» он обнаружил среди множества подобных ей табличек. За дверью, оклеенной журнальными обложками, начинался длинный коридор со множеством дверей. Все они были приоткрыты. Якуб Калас шел по коридору, заглядывая в кабинеты по обе стороны. Никто не обращал на него внимания. Согнувшись над столами, заваленными кучами газет или рукописей, редакторы курили, пили кофе, читали, разговаривали, дискутировали, вид у них был умный, важный, но Якуб Калас хорошо понимал, что мог бы преспокойно вынести полздания и никто даже не попытался бы его задержать. Он сразу почувствовал себя уверенным, здоровым.В конце концов им занялась девица с живым личиком. Да, Любомир Фляшка – сотрудник их редакции, но в настоящее время, вернувшись из командировки, работает дома, так что застать его здесь можно будет только завтра, а возможно, и послезавтра, в крайнем случае дня через три, у товарища Фляшки и дома есть фотолаборатория, чаще всего он появляется в редакции уже с готовыми снимками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
Это была явная и совершенно незаслуженная месть. Ночь укрыла хулигана (или хулиганов), но старшина ни минуты не сомневался, что этот примитивный протест – дело рук или самого старика Лакатоша, или кого-нибудь из его приспешников. Не исключено даже, что он попросту нанял подростков из тех, кто за кружку пива продаст и родную мать.В тот раз Якуб Калас Игору не помог. Из принципа. Парень отбыл год в исправительно-трудовом заведении. Видать, и там ему было не так уж плохо – вернулся еще самонадеянней. Держался ярмарочным героем. Словно гордился пребыванием за решеткой. Конечно, за его самоуверенностью мог скрываться и внутренний отказ от того, чем он жил раньше. Однако Калас знал, что к переоценке своего прошлого способны лишь духовно развитые натуры. Игор Лакатош еще только набирался жизненного опыта. Просто он принадлежал к числу тех счастливчиков, которые из любой ситуации выходят победителями. Что бы ни происходило, такие люди всегда остаются «на коне». Даже поражение умеют обратить в свою пользу.Сейчас Игор Лакатош работает в сельскохозяйственном кооперативе трактористом. Живет вместе с дедом по соседству с Беньямином Крчем. Интересно, что он делал в тот дождливый вечер? Якуб Калас сразу почувствовал: за Игором стоит последить. Что, если в его руки попадет нитка, которая поможет размотать весь клубок? Ведь даже в банальных детективных романах преступником обычно оказывается тот, на кого до сих пор никто не обращал внимания! Правда, отсутствует мотив преступления, и все же Якуб Калас с удовольствием погрузился в размышления об этом молодчике. Он почувствовал себя рыбаком, закинувшим удочку в месте, где улов вполне возможен.Бывший участковый взял блокнот, просмотрел записи, сделанные во дворе Юлии Крчевой, другие свои заметки; взвесил в уме, что уже знает, тщательно записал, что еще предстоит проверить и выяснить. «Беньямин Крч наверняка стал жертвой насилия», – сказал он себе в который уж раз. Даже если больше ничего не обнаружится, один крошечный факт с безусловной очевидностью это подтверждает. Калас осмотрел в морге рану на голове Крча и теперь абсолютно уверен: она никак не связана с лежащими во дворе бетонными столбиками, хотя на первый взгляд и было похоже, будто он на них упал и, ударившись, потерял сознание. Острые их грани оставили бы царапины, ссадины. На голове Крча с проломленной черепной коробкой была лишь небольшая трещинка да след от удара тупым предметом.«Кое-что нам уже ясно, браток, – сказал Якуб Калас своему отражению в зеркале, – а теперь ты побреешься, чтобы не стыдно было показаться на люди, и примешься за работу!» 8. Скажите, лейтенант, зачем вы меня разыгрываете У лейтенанта Враны прямо язык чесался сказать: «Калас, до чего же вы настырный человек, ну что бы вам прицепиться к кому-нибудь другому, у меня работы по горло и нет никакого желания попусту терять с вами время». Но как это сделать, разве можно так жестоко, забыв, что они бывшие сослуживцы, сказать это человеку, который протрубил в милиции столько лет и, не будь проклятой болезни, вкалывал бы до сих пор! Теперь он, по всей вероятности, от тоски места себе не находит, живет ведь один, да к тому же по натуре своей старый, честный служака, привыкший приглядываться к любой мелочи. Нет, с ним так нельзя! Кроме того, лейтенант был в хорошем расположении духа, что случалось нечасто, обычно он, скорее, раздражителен, угрюм. Но сегодня у него есть причина для благодушия: его ребятам удалось захватить группу поездных воров. Это большой успех, ведь молодчиков уже не один день разыскивали по всей округе. Он предложил Каласу стул и дружелюбно спросил:– Чем могу быть полезен, товарищ Калас?– Да вроде бы ничем, – Якуб Калас скрестил руки на груди, как Колумб на памятнике, – я пришел только извиниться перед вами, лейтенант. За тот вечер, когда помешал вам своим звонком. А ведь, по правде, я так до сих пор и не собрался сходить к тому пареньку. Узнал адрес и успокоился. Кабы мне пришло в голову, что своим звонком я испорчу вам настроение, ни за что бы себе этого не позволил! Даже к трубке не прикоснулся бы, уж вы поверьте! Еще раз прошу меня извинить, лейтенант.– Знаете что, дядюшка старшина, – лейтенант Врана вспомнил, как звали Каласа в последние годы его службы, – вот о чем я серьезно подумал: хотите сотрудничать с нами? Неплохая мысль, а?Якуб Калас насторожился, но тут же махнул рукой и, чуть уязвленный, усмехнулся:– Скажите, лейтенант, зачем вы меня разыгрываете?– Я говорю серьезно, дядюшка старшина. С какой стати мне вас разыгрывать? Вы человек опытный, кое на что у вас особый нюх, почему бы нам не использовать ваши способности?Якуб Калас подумал, точно взвешивая предложение лейтенанта, потом покачал головой:– Куда там, начальник, ничего не выйдет. Оформите меня сотрудником, а потом отдадите приказ ни во что не вмешиваться. Ясно как день, разве нет? А так я пенсионер, могу поразвлечься на досуге. Сам себе начальник, сам следователь – чем плохо? Или, если угодно, – независимый следователь.– Значит, вы все еще думаете, что смерть Крча не обыкновенная случайность?– Да, начальник, именно так я и думаю. И ни разу в этом не усомнился.– А теперь пришли сказать мне, что мы должны это дело дорасследовать?– Что вы, лейтенант! Я пришел извиниться перед вами за тот телефонный разговор, только и всего. Но раз уж я тут, то, если позволите, с удовольствием бы кое о чем потолковал.– Я вас слушаю, товарищ Калас.Но Якуб не позволил сбить себя с толку резкой переменой тона. Пускай молоденький лейтенант пыжится сколько хочет, а мы все ближе к своей цели. Он радовался, упивался, наслаждался… Давненько не было ему так хорошо, как здесь, в кабинете строгого, пунктуального начальника угрозыска.– Я все об этом Крче… – продолжал Калас. – Вы наверняка знаете… Словом, хотелось бы выяснить, не было ли у него с кем-нибудь конфликтов.– Подумайте сами, дядюшка старшина, у кого нынче нет конфликтов? – Лейтенант начинал нервничать: этот Калас тот еще тип, строит из себя дурачка или одиночество взаправду так на него подействовало?– Само собой, у каждого бывают конфликты, такова жизнь, нередко они возникают из-за сущей чепухи, от неумения решать серьезные вопросы с трезвой головой, без эмоций. Но меня интересует конфликт, который мог бы послужить мотивом…– Мотивом? – Лейтенант смерил Каласа полным любопытства взглядом. – Каким мотивом?– Скажем, мотивом убийства. Лейтенант выпрямился на стуле.– Полагаю, товарищ Калас, вы шутите, – сказал он сухо. – По-моему, в данном случае говорить об убийстве нет никаких оснований. Кроме того, и вам это хорошо известно, о некоторых вещах я вам сообщать не имею права, даже если бы захотел.– Совершенно верно, – согласился Якуб Калас, но внутри в нем все так и заиграло. – Я понимаю, есть служебные тайны, и о них не распространяются. Мне только казалось, что, раз вы этим делом уже не занимаетесь… а вы вроде считаете его закрытым… то могли бы по крайней мере помочь мне. Я ведь лицо частное и, признаться, смерть Крча не дает мне покоя.Лейтенант Врана с минуту раздумывал, Калас был уверен, что он просто ищет какую-нибудь отговорку. Наконец лейтенант взял себя в руки и ответил вполне убедительно:– Простите, дядюшка Калас, я и правда ничем не могу вам помочь… Не могу содействовать вашему, так сказать, следствию. Вы любите шутить, а мне как раз в связи с этим делом не хотелось бы выставлять себя на посмешище. Можете истолковать мои слова как отказ дать вам более подробную информацию насчет Крча. Скажу лишь одно: и мы не сидим сложа руки…– Если вы полагаете, лейтенант, что я ломаю комедию, не дай бог, подшучиваю над вами, мне лучше уйти! – с наигранным пафосом воскликнул Якуб Калас. – Никогда бы я себе ничего подобного не позволил, ведь речь идет о серьезных вещах! А дело Беньямина Крча – простите, что рублю сплеча, – еще какое серьезное! Между прочим, и я считал, что у него не было врагов, то есть настоящих врагов, но этот удар по голове… Думается, от падения на бетонные столбики рана выглядела бы иначе. Сдается мне, кто-то в тот вечер Бене стукнул, кто-то, с кем он был в ссоре.– Я вас понимаю, дядюшка, – вздохнул лейтенант Врана, взял со стола папку, полистал бумажки, потом сказал: – Не спорю, вы правы. Вскрытие подтвердило: вмятина в черепной коробке от удара тупым предметом. Но удар мог быть и случайным, и с целью убийства – только, простите, это мы с вами обсуждать не будем. Тут разобраться нелегко. Прежде всего нужны доказательства, потом уже можно начинать разговор. Вот, дядюшка, и все, что я могу вам сообщить.– Не бойтесь, лейтенант, – улыбнулся Калас, – я не воспользуюсь полученной от вас информацией во вред угрозыску. И в вашу работу соваться не стану. Но вы мне очень помогли! Вы даже не представляете, как помогли!И они расстались. Лейтенант Врана недоуменно покачал головой. Участковый прослыл среди сослуживцев человеком угрюмым и строгим, а тут вдруг ведет себя точно клоун. Но что бы ни думал о Каласе лейтенант, с каких бы сторон ни судил о разговоре с ним, все равно получалось, что бывший старшина над ним потешается. Он не сердился. Знал, что положение у Якуба Каласа незавидное. Одиночество меняло и не таких людей, а рядом с Каласом целыми днями ни одной живой души. Вот и чудит, вот и колобродят в его голове всякие затеи. А вдруг его активность – отвлекающий маневр, который должен ввести в заблуждение следственные органы? Лейтенант Врана засмеялся над вздорностью пришедшей ему в голову мысли. Якуб Калас под подозрением! Скажи я ему это, его, пожалуй, хватил бы удар. Но как бы то ни было, чем больше размышлял лейтенант о Каласе, тем симпатичнее тот ему становился. «По крайней мере с этим „старичьем“ не соскучишься», – бодро подумал он. Выпил утреннюю порцию кофе – две с верхом ложечки на двести граммов кипящей воды – и приступил к допросу поездных воров. 9. Думаю, ты обо мне еще услышишь Якуб Калас зашел перекусить в кафе-экспресс. За разрисованными окнами виднелось здание окружного отделения милиции. «Даже до службы в угрозыске я не дотянул, – укорял он себя, – неужто мне не по плечу было работать в этом здании?»Вечно в участке или на улицах! Которые помоложе, отлынивали, как могли, а он добросовестно патрулировал – в жару, в дождь, в метель. Не засиживался, двигался больше, чем положено, и вот надо же – прилепился этот подлый диабет. Начальник Комлош чуть не лопается от жиру, раздобрел на кусищах пуншевого торта, пирожных наполеон и всяких там кексах, а преспокойно продолжает служить и здоров как бык!Он запил ветчину чашечкой чая. Пакетик с сахаром бросил в пепельницу. Монголы пьют соленый чай, отчего бы и мне не пить хотя бы без сахара или сахарина? Горячая жидкость застревала в горле, но Калас выпил чашку до дна. Это был почти геройский поступок, Якуб и сам не понимал, за что так себя наказывает. А может, не наказывает, просто заливает горячим чаем печаль? Но о чем печалиться?… Беньямин Крч умер, вот и все. А что, если он умер именно потому, что сам вершил бесправие? Все это сложно, очень сложно. Законы упрощают жизнь, но ничего лучшего люди пока не придумали. Только законы да милицию. Якуб Калас никогда не любил Крча, никогда они не были близки, но уважение к закону и прежняя служба в милиции вынуждали его не сидеть сложа руки. За его стремлением докопаться до причин смерти Крча не скрывалось никаких сантиментов, никакой жалости. Этому чувству он не поддался даже в те дни, когда его покинула жена. Выстоял, хоть и остался один как перст. Человек многое может вынести, главное – иметь перед собой цель, не страшиться картины ожидающих тебя долгих, ничем не наполненных дней. Не случайно самое ужасное наказание – камера-одиночка. Ведь от одиночества всего шаг до безумия. Якуб Калас засмеялся: может, лейтенант и вправду думает, что одиночество дурно на меня подействовало! Что ты, браток! Голову на отрез не дам, но думаю, ты об мне еще услышишь!Очень, очень хотелось Каласу самостоятельно найти убийцу. 10. На обнаженной натуре я не специализируюсь Братислава так и сверкала весенними красками. Серо-черный асфальт, захваченный врасплох слепящими лучами солнца, быстро нагревался, мягчел, пружинил под ногами. Якубом Кал асом овладело нервное напряжение. Ему казалось, будто он бредет по болоту. Перешел на бетонированный край тротуара – неприятное ощущение не оставляло его. Городская суета действовала на нервы. Он представлялся себе неотесанным деревенщиной. «Постепенно становлюсь дикарем», – мрачно думал Якуб и сердился на себя. Вокруг сновали люди, все куда-то торопились, чужие, с серьезными минами, с модными прическами и бритыми застывшими лицами, никто ни на кого не обращал внимания, ни с кем не заговаривал. Город поднимался как на дрожжах, бродил, надувался гордостью, раздавался вширь, а ты, человек, скрючься в тени истуканов и истуканш, свои деревенские привычки преспокойно можешь повесить на гвоздь, дружелюбие и общительность здесь перевелись – до чего бы мы дошли, если бы каждый вступал в разговор со встречным-поперечным? Эти лица, эта бесконечно движущаяся масса безымянных людей раздражали Каласа, впервые в жизни захотелось что-нибудь этакое выкинуть – взять и окликнуть случайного прохожего: послушайте, соседушка, куда вы так торопитесь, что гонит вас по улице, какие-нибудь заботы, дела? Но ни с кем он не заговорил, даже не стал спрашивать адрес редакции, как-то все не решался. Долго блуждал по улицам, избегая встреч с надутыми снобами или разбитными студентами, которые то ли сами себе устроили, то ли и правда имели свободное расписание и заполняли в этот час все улицы. Он останавливался перед витринами, чтоб хоть немного успокоиться и отвлечься. Обувь, книги, сигареты, тонкое белье, мужские рубашки, дамские трусики, грампластинки, кондитерские изделия, сыры, вино, пиво, крепкие напитки, выставка плакатов, газеты, почтовые марки, лотерейные билеты… Мир практичных вещей, который служит тебе по мере надобности, ничем не угрожает, не скалит на тебя зубы, не выказывает к тебе равнодушия. Покупай! Были б только деньги! Как же сблизиться с людьми, преодолеть в себе – и в них – барьер недоверия, а то и заносчивости, неуважения?Наконец Калас нашел, что искал. Табличку с надписью «Современная женщина» он обнаружил среди множества подобных ей табличек. За дверью, оклеенной журнальными обложками, начинался длинный коридор со множеством дверей. Все они были приоткрыты. Якуб Калас шел по коридору, заглядывая в кабинеты по обе стороны. Никто не обращал на него внимания. Согнувшись над столами, заваленными кучами газет или рукописей, редакторы курили, пили кофе, читали, разговаривали, дискутировали, вид у них был умный, важный, но Якуб Калас хорошо понимал, что мог бы преспокойно вынести полздания и никто даже не попытался бы его задержать. Он сразу почувствовал себя уверенным, здоровым.В конце концов им занялась девица с живым личиком. Да, Любомир Фляшка – сотрудник их редакции, но в настоящее время, вернувшись из командировки, работает дома, так что застать его здесь можно будет только завтра, а возможно, и послезавтра, в крайнем случае дня через три, у товарища Фляшки и дома есть фотолаборатория, чаще всего он появляется в редакции уже с готовыми снимками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26