Каждый день мы пересчитывали пыжиков, но всё равно не уследили. Ночью белый пыжик отвязался от бревна и убежал за взрослыми оленями в тайгу, за грибами. Олени очень любят грибы. Медведи знают это и подкарауливают их ночью на тропах.
Утром мы с Чоду зарядили ружья пулями и пошли разыскивать белого пыжика.
В тайге было много звериных троп. Маралы и косули протоптали из чащи широкую тропу к водопою и на солонцы под кедром, где земля солёная.
Мы нашли узкую заячью тропку. Она привела нас из чащи на поляну, где трава была зелёная и росли заячья капуста и молодые осинки. Но нигде не было следов от маленьких копыт белого пыжика. Только маральи следы да лосиные, а поверх них медвежьи, с глубокими дырками от когтей.
По маральей тропе мы пошли в горы. По сторонам от тропы валялись вывороченные камни. Это медведи разрывали бурундучьи норы, чтоб добраться до их запасов, и выбрасывали камни вместе с землёй. На одной лиственнице вся кора была содрана медвежьими когтями.
Чоду сказал, что медведи это дерево знают и всегда меряются, кто выше обдерёт кору зубами или когтями. И если медведь не достанет до самой высокой метки, он поскорей уходит из этой тайги: он знает, что есть медведь ещё больше его, которому он мешает охотиться.
Я спросил Чоду, почему медведи на лиственнице меряются, а не на кедре - ведь в горах больше кедров.
Чоду сказал, что у лиственницы кора мягче.
Я посмотрел на самую верхнюю метку и сказал Чоду, что надо поскорее найти пыжика.
В горах очень тихо. Чоду всё время кричал:
- О-оо-оо!
Так зовут оленей, когда дают им соль. Но пыжика нигде не было.
Мы хотели уже возвращаться, как вдруг услышали: где-то далеко закричал ворон. Над нами пролетел к нему второй - только слышно, как крылья шумят в воздухе.
Мы пошли в ту сторону и увидели огромные стволы мёртвых кедров: они лежали друг на друге, старые и почерневшие. Кедры росли высоко на вершине горы, вцепившись корнями в землю, и во время бури валились вниз с кручи. Это было кладбище кедров.
Три ворона сидели на чёрных ветках. Мы спугнули их и стали перелезать через стволы.
В буреломе мы увидели белого пыжика. На мордочке у него болтался обрывок уздечки.
Мы спустились вниз с гор. Чоду нёс на руках пыжика и рассказывал, что, если б мы опоздали, на крик воронов пришёл бы медведь.
Чоду рассказывал, как много надо знать белому пыжику, чтобы стать взрослым оленем. Надо не бояться, когда рябчики с треском выпорхнут из-под копыт. Потом белый пыжик научится узнавать под глубоким снегом родник и будет обходить его. И ещё приучится к выстрелам, потому что, когда с медведем встретишься, надо стрелять с оленя.
Только никогда, сказал Чоду, олень не приучится к совиному крику в темноте, да и не нужно. Олени боятся совиного крика, поэтому, когда олени разбредутся по тайге, стоит закричать, как сова, - ууух! - и всё стадо соберётся вместе.
Снег утром таял всё медленней, и жена Чоду стала готовить вьючные сумки из камуса. Камус - это кожа с лосиных ног. Она не боится ни дождя, ни снега. Капли воды скатываются по лосиной шерсти вниз, и сумки всегда сухие.
Оленей собирались перегонять ближе к посёлку. Скоро наступит настоящая зима, и охотники верхом на оленях пойдут в тайгу за белкой и соболем.
Я простился с женой Чоду. Белая собака долго бежала за нами: никак не хотела расставаться.
По дороге, когда я видел красивую долину или озеро, то представлял себе в этой долине или на берегах озера оленей: как они щиплют мох, вскидывают головы, прислушиваются...
По реке, через которую мы переправлялись, плыли белые льдинки, и я представил, как стадо оленей переплывает через реку и только головы и огромные рога, как кусты, плывут среди белых льдин.
Чоду мне подарил уздечку белого пыжика. Она сплетена из конского волоса. И когда я писал про оленей, уздечка лежала передо мной на столе.
М Е Н Д У М Е
ОЗЕРО ЩИ
Бродил я по Тувинской тайге и однажды взобрался на высокую гору и посмотрел вокруг. Верхушки деревьев волнуются. Тёплый ветерок вместе с криками птиц принёс издалека запах лесного пожара. С другой стороны холодный ветерок налетел. Посмотрел я туда - озеро таёжное блестит на солнце. Всмотрелся получше и заметил столбик белого дыма. Значит, кто-то там живёт.
Спустился я с горы и стал пробираться к озеру.
Когда добрался, увидел: на берегу стоит совсем не избушка, и не домик, и не шалашик, а чум из красной коры лиственницы. На солнце чум блестит от смоляных капелек.
В чуме горит костёр и сидит старик, курит трубку.
Поздоровался я с ним и тоже сел у костра. Старик дал мне покурить свою трубку.
Кисет у него сделан из целой соболиной шкурки.
Глаза и рот у соболя зашиты чёрными нитками, чтоб не высыпался табак.
Старика этого зовут Мендумё. Он тувинец.
Я спросил у Мендуме, почему кисет у него из соболя.
- В тайге от дождя весь вымокнешь, а табак всегда сухой!
Потом Мендуме рассказал мне, что всю жизнь он в тайге прожил, а озеро по-тувински называется Мюнь. По-русски значит озеро Щи.
Я не стал его расспрашивать. Оставил ружьё в чуме и пошёл по берегу озера.
Травы водяные переплелись так, что рыбам плавать не дают, щуки всё время выпрыгивают из воды.
Водяные курочки - лысухи - по озеру бегают. Лапки у них не проваливаются - водяная трава держит.
Смотрю: в одном месте лист кувшинки чуть-чуть приподнялся. Из-под листа лысушонок выскочил и побежал по воде. Лапки у него ещё маленькие, запутались в траве. Я в воду залез, хотел его освободить, а он как закричит! От его крика всё озеро сразу проснулось.
Из камышей утки взлетели.
На середину озера выплыла чомга с чомгоятами.
Это такая птица с оранжевым воротником и рожками на голове. Чомгоята у неё на спине сидят, прижались друг к другу. Маленькие ещё, плавать, наверное, не умеют.
Увидела меня чомга, схватила чомгоят под крылья и нырнула на дно, только дорожка пузырьков запрыгала по воде.
Я стал ждать, когда она вынырнет. Долго ждал, а чомги всё нет. Я испугался. Вернулся поскорее в чум и стал рассказывать Мендуме, как чомга утопилась вместе с чомгоятами.
Мендуме засмеялся:
- Она давно в камышах вынырнула и уплыла на другой конец озера!
Я тогда успокоился и стал вспоминать, сколько на озере птиц, рыб и трав водяных видел. И понял, почему озеро это называется Щи.
В нём, как в щах, всё перемешано. Только не морковь, картошка и капуста, а птицы, рыбы, травы!
Я УЧУСЬ ВИДЕТЬ
Раньше я ходил по тайге и очень мало встречал зверей. Они меня видели, а я их нет.
Мендуме учил меня ходить так, чтоб веточки под ногой не ломались, и всё видеть.
Я нашёл старый пень. На нём сидели белые бабочки и жучки. Я подумал: они просто на солнышке греются, но Мендуме сказал, что пень этот хотя и умер, но корни ещё живые. Они сосут воду из земли. Поэтому сверху пень всегда мокрый. Бабочки и жучки знают это и издалека прилетают сюда на водопой.
На одном дереве кора была содрана, как будто чиркнули палкой. Я бы мимо прошёл, но Мендуме остановился и стал рассматривать.
Это лось задел дерево рогом. Мендуме посмотрел, сколько от этой царапины до земли, и сказал, что лось был молодой, он невысоко оцарапал.
Ещё я узнал, что перед непогодой муравьи прячутся в муравейнике и сидят там, ждут дождя, а все входы-выходы закрывают палочками и листиками.
Да и птицы перед бурей летят быстрее, хотя небо ещё чистое. Я стал внимательно смотреть вокруг, и словно у меня глаза открылись. Если замечу букашку под листиком, знаю: она не просто так сидит, что-нибудь ей там надо. Глядишь, она листочек сворачивает в трубочку. В трубочке положит яичко и заклеит слюной.
ЛЮБОПЫТНЫЕ ГОСТИ
Звери часто приходили из тайги посмотреть на чум, понюхать дым от костра.
Хорошо, если ёжик придёт или бабочка прилетит. А то какой-то зверь всю ночь в кустах сопел и вздыхал от любопытства, а сам не показывался. Только верхушки кустов шевелились. Поближе подойдёшь - замирает. Отойдёшь - снова шуршит. Так мы и не узнали, что за зверь.
Вот синицы - те совсем не боятся. Стайкой налетят вместе с ветром и лазают по чуму. Поклюют жучков в коре и дальше улетают, за озеро.
Кузнечики тоже храбрые: усядутся на чум и стрекочут весь день на солнышке.
Но самые любопытные звери были бурундуки. Они жили за чумом в кедрах.
Один бурундук спустился с кедра, лапки на животе сложил и сел перед чумом. Сидел-сидел, потом подошёл и заглянул в чум. Мендуме курит трубку, а бурундук замер, смотрит, как трубка дымит. Думает: если Мендуме не шевелится - значит, он не живой. Забрался бурундук в чум и стал ружьё обнюхивать. Потом кружку обнюхал и нашёл кусок хлеба. Попробовал, погрыз не понравилось.
Бурундук всё осмотрел и залез Мендуме на плечо, поближе к трубке.
Сидит на плече, смотрит на дым, а Мендуме глаза скосил и смотрит на бурундука.
Долго так сидели, пока Мендуме не выдержал и засмеялся.
Бурундук завизжал, скатился с плеча и метнулся из чума на верхушку кедра. Сидит и бормочет, на Мендуме злится. Долго бормотал, никак не мог успокоиться.
МЕДВЕЖОНОК
Набрёл я на поляну в тайге. От лесного пожара она выгорела, но на чёрной земле уже росли блестящие листики брусники и кивал головками иван-чай. На краю были заросли малины. Я собирал малину, а впереди какой-то зверь шёл, шуршал в листьях. Я решил узнать, что это за зверь.
Сел на пенёк и стал тихонько посвистывать.
Зверь сначала остановился и замер, а потом стал ко мне подкрадываться. Он думал, что я его не вижу, а верхушки малиновых кустов шевелятся и его выдают. Потом из куста высунулся чёрный нос и два глаза. Ну, тут я его сразу узнал - это медвежонок.
Тогда я щепкой стал поскрипывать о пенёк, и нос у медвежонка всё вытягивался, вытягивался, как будто его тянули из куста за нос.
Наконец весь вылез и стал меня обнюхивать. Обнюхал, облизал ботинок, нашёл пуговицу и стал её сосать.
И тут я услышал, как в малиннике сучья трещат. Это медведица ищет медвежонка.
Хотел встать, а медвежонок в пуговицу зубами вцепился, рычит и не пускает.
Вдруг медведица услышит, как он рычит, подумает, что его обижают, и прибежит. А у меня даже ружья нет!
Я скорее пуговицу оторвал и отдал медвежонку, а сам бегом: медведице разве объяснишь, что я только поиграть с ним хотел.
СОБОЛЬ
Это было в глухой тайге. Людей там редко встретишь - одни звери.
Мы шли по звериной тропе: я и старик Мендуме.
К вечеру привела нас тропа на таёжное озеро. Со всех сторон к воде подступают зелёные кедры, и вода в озере зелёная.
Подует ветер - кедры закачаются, зашумят, и кажется, что озеро тоже заволновалось.
Развели мы на берегу большой костёр, напились чаю, собаку привязали к сухому кедру, а сами задремали у огня.
Спал я недолго.
Ещё с вечера собака смотрела на верхушку кедра и ворчала, а ночью стала громко лаять.
Я проснулся. Мендуме тоже не спал.
- Медведь? - спросил я у него.
- Нет!
- Лось?
- Нет, - сказал Мендуме, - это соболь!
Он по лаю узнал, кого почуяла собака.
Мы так и не заснули до утра.
На рассвете соболь вылез из дупла, и Мендуме убил его.
Шкурка соболя была чёрная и мягкая. Мендуме гладил её рукой и рассказывал, как живёт соболь, какие цены бывают на шкурки.
Но я уже всё забыл, а помню только соболиные глаза, зелёные и глубокие, как таёжное озеро, на берегу которого жил соболь.
ЕЩЁ НЕ ОСЕНЬ
Солнце светило ещё ярко, но звери уже готовились к зиме. Кедровки, тяжело взмахивая крыльями, летели в горы. На зиму они запасали кедровые орешки в трещинах среди камней и зарывали в землю.
Бурундуки набивали орешки за обе щеки и тащили в норки.
Часто далеко от лесов, в горах, я встречал зелёные кедры. Сперва я не понимал, откуда они: ветер не мог занести орешки так высоко. А потом догадался. Это кедровка забывала про свои запасы, вот они и проросли.
Бурундуки молча сидели на верхушках ёлок и грелись на солнце. Высоко в синем небе кувыркались вороны. Скоро зима, но солнце ещё греет, и вороны кричат по-весеннему нежно.
СЕНОСТАВКИ
В горах завяли травы. Листики брусники покраснели, листики иван-чая пожелтели, а горная куропатка сделалась снежно-белой.
Я шёл по каменной осыпи. Вокруг одни камни. Ни одной травинки. И слышно, как под камнями гремит ручеёк. Я подумал: здесь только один ручеёк может жить - больше никто.
Тут увидел я маленький стожок сена. Кто-то старательно сложил его на зиму, травинка к травинке, корешок к корешку. Потом ещё такой стожок, и на краю осыпи сразу три. И от каждого дорожка утоптана вниз на луга. Смотрю: зверёк величиной с крысу бежит по дорожке. Во рту у него клочок сухой травы. Добежал зверёк до стожка, сложил сено и скорей обратно, вниз, за другим пучком.
В этот день я насчитал много стогов сена. Для меня-то они были крошечные, ногой можно столкнуть, а для зверьков этих - настоящие. Они все вместе запасали сено на зиму.
Они очень спешили, и не зря. К вечеру налетел холодный ветер и пошёл дождь. Стожки были хорошо сложены, капли дождя скатывались с травинок и совсем не намочили сухое сено.
Мендуме рассказал, что зовут этих зверьков сеноставки. Летом грызут они травы на горных лугах. Когда трава высохнет, тащат её к своим норкам и делают стога. Олени часто раскапывают из-под снега сено и едят его. Тогда сеноставки до весны не доживают.
- Все ли стога уже готовы? - спросил Мендуме.
Я сказал, что видел только целые.
- Скоро осень, - сказал Мендуме.
СЛЕД ОЛЕНЯ
За одну ночь вершины гор стали белыми от снега.
На солнце заполыхали красные костры среди зелёных кедров. Это лиственницу опалило морозом. Иголки на ветвях покраснели и теперь будут так гореть до самой зимы. С каждым днём огонь осени всё больше разгорался в горах.
Осень спускалась в долину. Появились красные осенние травы на болотах. Зажелтели кое-где листочки, и на озере по ночам кричали дикие гуси.
Мендуме ушёл из чума на три дня и вернулся с чёрной собакой Туком. Теперь в чуме нас было трое. Тук лежал у костра и, высунув язык, смотрел, как Мендуме чистит своё ружьё золой. По чуму хлестал дождь. Мендуме чистил ружьё и прислушивался, как кричат бурундуки в кедрах.
Бурундук: "Тубук-тубук-тубук!" Дождь: кап-кап-кап! Бурундуки кричат плохая погода будет!
Утром было тихо. Дождь кончился, бурундуки замолчали.
Мендуме надел на ноги кожаные носки - ичиги, и мы пошли искать оленя. Тук лаял где-то впереди. Мендуме останавливался и молча слушал.
- Белка! - говорил Мендуме, и мы шли дальше.
Он по лаю узнавал, кого почуял Тук.
К вечеру мы вышли на болото. На землю падали снежинки. Закричала кедровка, и вдруг громко залаял Тук. Мендуме снял ружьё и стал тихо красться. Потом он остановился, нагнулся и стал что-то рассматривать. Я подошёл к нему. Он показал мне пальцем на землю. Во мху был след оленя. Он на наших глазах наполнялся болотной водой. Мы позвали Тука назад и пошли по следу.
Олень уходил в горы, и Мендуме часто останавливался, брал щепотку земли из свежего следа и мял её в пальцах. Земля плохо крошилась, она была ещё сырая, - значит, олень близко.
Мендуме шёл впереди. Вдруг он остановился у можжевеловых кустов, повесил ружьё за спину и махнул рукой.
- А олень? - спросил я.
Мендуме показал на след. Я увидел рядом с большими следами маленькие копытца оленёнка. Олениха оставила оленёнка в можжевельнике и теперь уводила с собой.
Мендуме закурил трубку и сказал, что никогда не убивает олениху с оленёнком. Он засмеялся и показал на снежные горы. Я посмотрел туда и увидел на белом снегу два коричневых пятнышка - побольше и поменьше. Это была олениха с оленёнком. Они шли через горы в долину. Оленёнок проваливался в снег и отставал, а мать поджидала его.
Солнце садилось, и два диких оленя шли в розовых снегах.
П И Н А Г О Р
1
На берегу Белого моря стоит маленькая рыбачья избушка. От солёного ветра и жаркого солнца избушка стала жёлтая, как капелька сосновой смолы. В избушке живут рыбак и его дочь Марина. Маринин отец работает в заповеднике. Он наблюдает, когда прилетают птицы, охраняет гнёзда, а в море следит за стаями рыб. Марине шесть лет, поэтому папа не берёт её с собой в море. За избушкой начинается лес. Когда чёрные тучи быстро бегут по небу, а море бывает злое и волны дохлёстывают до крыльца, Марине страшно, и она уходит в лес.
Морской ветер звенит в ветвях сосен. На лесных полянках тихо. Только колокольчики покачиваются на тонких стебельках.
Отсюда между соснами видно серое небо и море. Далеко-далеко на волнах прыгает чёрная точка. Над ней кружатся чайки. Это рыбачья лодка.
Лодка подходит всё ближе. Маринин отец в высоких резиновых сапогах прыгает в воду и толкает лодку на песок. Марина подкладывает под лодку круглые брёвнышки, помогает отцу втащить лодку на берег, подальше от злого моря.
2
Утром море успокоилось. Светило солнце. Было слышно, как далеко в лесу кукует кукушка.
Марина помогала отцу распутывать сети. Морскую траву она выбрасывала на камни, а улиток, которые притаились в своих домиках-ракушках, - обратно в море.
1 2 3 4 5