А-П

П-Я

 

В паузах, придумывая очередную реплику, я слышал, как громко дышат за окном дети, терпеливо ожидая самого интересного.
Очень скоро я понял, чего больше всего ждут - нет, просто жаждут! мои зрители. Они жаждут страшного, ужасного, таинственного. Воображение их так раскалено, что особой выдумки и не требуется.
Когда я медленно-медленно приподымал над подоконником руку, прикрытую черной тряпкой, и при этом испуганным голосом Девочки приговаривал: "Что это? Что это?..", я видел, как все подавались вперед, как вытягивали шеи, часто дыша, а некоторые даже вздрагивали. Голос мой звенел и прерывался: "Что это? Что это?.."
Еще была старая вывороченная рукавица - рыжая, патлатая, пахнущая овчиной и нафталином. То, что она изображала, не имело названия. Оно двигалось, распахивало пасть, со страшным скрежетом что-то жевало (скрежет камня о дробленое стекло), ползало...
Какая разница, как Его называть! Можно - Рыжим, можно - Красным, Черным или Мохнатым на худой конец. Дело не в названии. Дело в том, что Оно вызывало ужас. Я понял тогда: ужас - это от непонятного, от бесформенного, таящегося, вкрадчивого. И постепенно, незаметно для себя стал звать Его - Ужас.
Летом я выходил во двор с фанерной коробкой на ремне. Там, в коробке, было все: и Матрос, и Кавалер, и Девочка, и Ужас в разных видах, и кондитерская лавка, и медный, позеленевший подсвечник, изображавший Кондитера. И Графин, и Кувшин, и корабль, и колокольчики, и гребенка с папиросной бумагой, чтобы Кавалер мог играть на своей флейте.
Мой верный приятель Сережа выносил из дому табурет - пространство, на котором все происходило. Я заметил: прятаться не было нужды. Никто не обращал внимания на мои руки, никого не интересовала механика этого дела, все хотели знать одно: что дальше? И - чтобы пострашней. И - чтобы подольше не кончалось.
Сейчас, через сорок лет после детства, я думаю о том, что никогда не пришло бы мне в голову в те далекие времена. Ну, хорошо, думаю я, а кто же все-таки готовил им обед, гладил и стирал белье, подметал комнаты? Кто ходил в булочную, мыл посуду, штопал чулки, пришивал пуговицы?..
Девочка?
Даже стань она совершенно взрослой - характер ее едва ли изменится. Все так же будет она бегать за сладким и терять голову, узнавая, что где-то рядом объявилось такое сладкое, какого она еще не пробовала. Девочка - гладить? Мыть посуду? Никогда!
Может быть, Кавалер?
Милый гордец, в силу странностей любви он прощает Девочке то, чего не простил бы никому на свете. И разве он не вымыл бы для нее посуду? Жаль только, посуда выскальзывает у него из рук и непременно бьется. А когда однажды он вздумал пришить пуговицы к ее пальто, пришлось пустить в ход ножницы, потому что он пришил полы к рукавам.
Кавалер и посуда? Нет, это невозможно.
Остается Матрос.
Да, больше некому. Его я представляю в любой роли, и всюду он хорош.
Посмотрели бы вы, как ловко чистит он картошку! Кожура, не отрываясь, бежит следом за его ножом и наконец падает наземь лопнувшей пружинкой. А в руке остается гладкая скользкая картофелина.
А поглядели бы вы, как он жарит мясо, поворачивая его на длинных вертелах и время от времени посыпая чем-то пахучим, щекочущим ноздри. При этом он шепчет мясу ласковые таинственные слова. Я убежден: он уговаривает мясо быть как можно вкусней и ароматней и слова его не пропадают даром.
А ночью... Глубокой ночью, когда Девочка и Кавалер давно уже спят и видят десятые сны, Матрос, осторожно ступая, выносит из дому тяжелое, только что выстиранное, туго отжатое белье. Белье лежит на его плече, как громадная белая рыбина.
Вот он развешивает белье на веревках, и при свете луны видно, как тихо покачивается от вкрадчивого ночного ветра сморщенное после стирки платье Девочки, расшитый серебряными нитями камзол Кавалера и его изысканные панталоны, похожие на перевернутую букву "Л".
Матрос садится на ступеньку и, привалившись к стене, закуривает трубочку. Он курит и дремлет. И думает о том, что завтра ему в плавание, а надо еще выгладить белье и закончить множество других неотложных дел.
Как-то раз, не успел я начать представление, - пропал Кавалер. Я обшарил фанерную коробку, порылся в карманах и растерянно поглядел вокруг себя. Куда же он девался? Точно помню: я брал его с собой, клал в коробку...
Я обвел глазами ребят - они стояли вокруг и смотрели выжидающе. Мой приятель Сережа спросил:
- Что такое?
- Кавалер... - Я растерянно развел руками.
Сережа резко повернулся к ребятам и стал близко-близко всматриваться в лица. Так, знаете, медленно, постепенно, страшно... Глаза не мигают. Брови сдвинуты. Губы сжаты. Ноздри круглые.
Когда Сережа приближал лицо вплотную, так что слышно было его дыхание, каждый отодвигался и тихо говорил: "Я не брал. Честно. Не брал".
- Ты взяла! - сказал вдруг Сережа и указал пальцем на Верку, крепкую и круглощекую. - Ты взяла! - повторил Сережа. - Давай сюда! Быстро!
Слезы хлынули по Веркиному лицу. Ее лиловые щеки сразу покрылись темными разводами - Верка быстро размазывала по щекам грязь и что-то плаксиво бормотала.
- Отдавай сейчас же, не то худо будет, - угрожающе сказал Сережа и взял Верку за плечо. Она заревела во весь голос.
- Отпусти, - сказал я, - чего ты к ней привязался.
Сережа только плечом повел: не мешай, мол...
- Кому говорю - отдавай Кавалера!..
Верка вдруг перестала реветь, судорожно схватила воздух широко открытым ртом, чуть отвернулась и, приподняв край платьица, оттянула резинку своих розовых, на вырост шаровар...
Бедный Кавалер!..
- Прогнать или оставить? - спросил Сережа.
- Оставить, - снисходительно сказал я.
Лиловощекая Верка, целыми днями мотавшаяся по двору, уписывая сало с хлебом и хрустя солеными огурцами, эта глуповатая, как мне всегда казалось, круглоглазая девчонка, что-то вдруг разбудила во мне, какое-то удивление, что ли, от всего, что я делал тут... Я как бы впервые увидел со стороны себя и свой театр и все остальное увидел. И я подумал про ребят: вот я сочиняю, обманываю их, а им нравится этот обман, и они верят в него, потому что сам я в него верю и самому мне он нравится.
ИГРЫ НА ГОРОДСКОМ ДВОРЕ
Рано утром Девочка просыпается и, увидев за окном солнце, сравнивает его с апельсином. Апельсин сладкий. Ей хочется сладкого. Осторожно ступая босиком, зажав в руке башмаки с колокольчиками, чтобы не разбудить Кавалера, она обшаривает буфет, кухонные полки и прочее, где могло бы заваляться что-нибудь сладкое. Увы, сладкого нигде нет.
Тогда Девочка тихонько отворяет дверь и бежит в кондитерскую лавку, просить у Кондитера конфет.
Кондитер - старый подсвечник, облитый свечными потеками, словно ромовая баба сахаром, - прежде чем продать вам что-нибудь, вконец измучает вас длинными поучениями и наставлениями.
Д е в о ч к а. Здравствуйте...
К о н д и т е р. Здравствуй, здравствуй... Ты почему не в школе?
Д е в о ч к а. Я во вторую смену. Я зашла попросить у вас чего-нибудь сладкого.
К о н д и т е р. По решению съезда зубных врачей сладкое отпускается детям в количестве не более ста граммов в сутки. Читай объявление. Читать умеешь?
Д е в о ч к а. Умею.
К о н д и т е р. Видно, не умеешь. Умела бы - не просила бы.
Д е в о ч к а. Дайте мне, пожалуйста, одну конфету.
К о н д и т е р. Ты сначала читать научись.
Д е в о ч к а. Мне одну только...
К о н д и т е р. А деньги у тебя есть?
Д е в о ч к а. Дайте мне в долг, пожалуйста, я принесу.
К о н д и т е р. В долг! Видали, какова?.. Э-э, чего это там у тебя звенит-бренчит?..
Кондитер прислушивается. Девочка переступает с ноги на ногу. Звенят колокольчики на ее башмаках. (Сережа потряхивает игрушечной сбруей, припасенной на этот случай.)
Д е в о ч к а. Ну пожалуйста...
К о н д и т е р. Если каждому да за пожалуйста, так я скоро голым ходить буду... Кто там звенит-бренчит?
Кондитер оглядывается.
Д е в о ч к а. Ну пожалуйста...
К о н д и т е р. Ступай прочь, ты мне надоела!.. Стой! Откуда у тебя эти башмаки?
Д е в о ч к а. Не знаю. Я всегда в них.
К о н д и т е р. А зачем бубенчики?
Д е в о ч к а. Наверно, мода такая. И потом, если я потеряюсь, меня сразу найдет Кавалер.
К о н д и т е р. Кавалер? Какой еще кавалер? Какие могут быть кавалеры у такой сопливой девчонки?!
Д е в о ч к а. Дайте мне, пожалуйста, конфету, и я уйду. Я вам обязательно принесу деньги.
К о н д и т е р. Деньги, деньги... Кавалеры, деньги. Деньги, кавалеры... Марш отсюда!.. Впрочем, стой. Пожалуй, я дам тебе конфет. В виде исключения, разумеется.
Шум за сценой. Шепот. Вдохновенный бред. Веркины лиловые щеки. Ее фланелевое платье, пахнущее солеными огурцами. Ее круглые глаза, не отрывающиеся от старого подсвечника и картонной девочки, которых я держу в руках...
К о н д и т е р. Я дам тебе конфет. Но в залог - эти бубенчики.
Д е в о ч к а. А как же Кавалер?
К о н д и т е р. Опять кавалер?!
Д е в о ч к а. Я больше не буду. Возьмите.
Девочка снимает башмаки.
К о н д и т е р. Ну вот и прекрасно. Иди сюда...
Д е в о ч к а. Ой! Конфет-то сколько!..
К о н д и т е р. Это мой кондитерский склад. Ешь сколько влезет.
Д е в о ч к а. Правда? Спасибо вам!
К о н д и т е р. Но за это ты должна заворачивать конфеты в фантики. Целый день, с утра до вечера.
Д е в о ч к а. Подумаешь! Это же так интересно!..
К о н д и т е р. Посмотрим, посмотрим...
Кондитер захлопывает за нею дверь и поворачивает ключ в замке.
К о н д и т е р. Попалась птичка. Теперь на крюк для порядка...
Сережа за моей спиной громыхает железяками. Он тоже импровизирует. У него для этого целый набор: бутылки, банки, молоток, куски жести, перегоревшие лампочки, чтобы их кокать...
К о н д и т е р. Попалась дурочка. Мне давно нужна оберточница конфет. И бубенчики пригодятся. Устрою сигнализацию от воров.
Пот градом льет с меня. В горле жжет. Одним голосом я произношу монолог Кондитера. Другим - говорю за Девочку. Третьим - сообщаю многочисленные ремарки. Четвертым...
Вот он, четвертый голос: высокий, сверхблагородный, с оттяжкой в нос на конце каждой фразы...
К а в а л е р. Я должен найти ее во что бы то ни стало!
Кавалер видит кондитерскую лавку. На окне лавки стоят Кувшин и Графин.
К а в а л е р. Умоляю, помогите мне! Вы не видели Девочку? У нее башмаки с бубенчиками...
К у в ш и н. Девочку, стало быть, ищете? Э-хе-хе... А я вот женку ищу и никак найти не могу. Всю жизнь тут стою, у всех спрашиваю - никто не знает.
Г р а ф и н. Увы, я тоже...
К а в а л е р. Простите, как зовут ваших дам? Если я встречу их или услышу что-нибудь...
К у в ш и н. Я Кувшин. Она, стало быть, Кувшиня.
Г р а ф и н. Моя супруга - Графиня, милостивый государь.
К а в а л е р. Весьма польщен знакомством. Рад буду помочь. Так скажите, не проходила ли тут Девочка, башмаки у нее...
Г р а ф и н. Нет-нет, не видел. Ничего не видел, никак, никогда, нигде, ниоткуда, нипочем не видел. Посмотрите, как я прозрачен. Разве я могу что-нибудь скрывать? Да вот и наш хозяин. Спросите-ка лучше у него.
Из кондитерской выходит Кондитер и плотно запирает за собой дверь.
К а в а л е р. Добрый человек, здравствуй!
- ОН НЕ ДОБРЫЙ, НЕ ДОБРЫЙ! ОН ГАД!..
Это крикнула Верка. Сережа показывает ей кулак.
К а в а л е р. Скажи, добрый человек... Ты Девочку не видел? Башмаки у нее с бубенчиками. Ушла из дому, я спал, очень беспокоюсь.
К о н д и т е р. Нет, ваше превосходительство, не видел.
- ВРЕТ! ВРЕТ! - Веркин горячий шепот.
К а в а л е р. Называй меня просто - товарищ Кавалер.
К о н д и т е р. Нет, господин товарищ Кавалер, не видел я никакой Девочки.
- В ЧУЛАНЕ ОНА! В ЧУЛАНЕ!
- Верка, заткнись!..
К а в а л е р. Она так любит сладкое. Эта пагубная страсть может завести ее непоправимо далеко...
К о н д и т е р. Прощайте, господин товарищ Кавалер, поищите в другом месте.
К а в а л е р. Прощай...
Кавалер уходит по дороге, Кондитер - к себе в лавку.
Г р а ф и н. Какой милый Кавалер! Сама учтивость. А осанка! Сразу видно, фигура! Подмигнуть бы ему: дескать, здесь Девочка-то...
К у в ш и н. Хозяин тебе подмигнет. Осколков не соберешь.
Г р а ф и н. Как бы я хотел стоять на столе у такого вот изысканного господина!
К у в ш и н. Прикрути пробку!
Г р а ф и н. Кувшинное рыло - оно кувшинное и есть. Булькать кислым квасом - единственное, на что ты способен. Вот найду мою Графиню, и мы тотчас уедем отсюда. Надоело это отвратительное окно, засиженное мухами.
К у в ш и н. Валяй, уезжай. Твое место для моей женки сгодится. А про эти разговорчики я хозяину-то доложу...
Г р а ф и н. Бессовестный негодяй!
К у в ш и н. Э-э, совесть для благородных!
Г р а ф и н. Мерзкий холуй! Во-первых, ты ничего не докажешь без свидетелей, а во-вторых, я дороже тебя. Я из чистого стекла! Меня хозяин ценит! А глиняные болваны вроде тебя на каждом углу валяются.
На пороге появляется Кондитер.
К о н д и т е р. Что за спор? Разорались тут, бездельники. Ну, какие новости? Куда пошел этот общипанный Кавалер?
К у в ш и н. Налево, хозяин.
Г р а ф и н. Налево, именно налево! Вне всякого сомнения, налево, хозяин!
К о н д и т е р. Отлично. Направлю-ка я туда Мохнатое...
Страшно. Уже страшно. Одно только слово произнес - и страшно.
Мохнатое... Что это? Кто? Зачем? Почему Мохнатое?..
Неизвестно.
Неизвестно, потому и страшно.
Всем страшно, кто сидит передо мною - на полешках, на фанерках, а то и просто на асфальте.
А я еще ничего не показывал, я только произнес слово...
Впрочем, нет, страшно не всем.
На коротком толстом бревне рядышком сидят Кумачи - Коля, Паша, Васька. Васька - младший из Кумачей. Он смотрит представление не просто глазами - ртом распахнутым, носом, всем своим круглым улыбчивым лицом. Васька больше всех похож на мать. У него такой же аккуратный, с точечками веснушек нос, аккуратный круглый подбородок, серые глаза и неожиданно густые пушистые брови на маленьком лице.
Коля - старший из Кумачей и вообще старший во дворе. Он молчалив, задумчив, бледен, словно какая-то болезнь подтачивает его изнутри. Сначала мне казалось, что Коля неодобрительно относится к моей затее с театром детское баловство, мол... Но потом он стал приходить к нам домой и брать книжки для чтения. Читал он медленно, аккуратно, книги всегда возвращал обернутыми в газету. Неожиданно и не скоро вспоминал подробности, которых я не замечал и не помнил, потому что читал те же книжки бегом, захлебываясь, пропуская абзац за абзацем. Во дворе Коля держал дистанцию со всеми, и никто никогда не смел ему крикнуть: "Колька!"
Паша - средний брат - больше всех походил на отца, дядю Романа. Такой же быстрый, ловкий, рыжеватый, с хитрецой в узких зеленоватых глазах. Ему тетя Маша поручала поливать двор из шланга. В эти минуты он был царь и бог, но без капельки гонора, необыкновенно щедрый ко всем. То устроит фонтан, подняв шланг вертикально вверх (так и вижу, как вода играет с солнечным лучом!), то обольет кого-нибудь, а тот визжит от радости - сам напросился. То в виде особого расположения даст подержать медный наконечник шланга (пишу и чувствую, как он бьется в руках, холодный наконечник, как дрожит шланг от напора воды, как скатываются с асфальта, гонимые водой, круглые комочки пыли, как свежо пахнет промытый асфальт, как дымится на солнце его серая, крупнозернистая, потрескавшаяся корка).
Кумачи смотрели мое представление спокойнее других, они были не из того теста, чтобы пугаться при виде клочка рыжего меха.
Остальные зрители были младше годами, а потому - непосредственнее. Они переживали по-настоящему, и Мохнатое пугало их почти всерьез.
...Вот прямо передо мной сидит Верка. Она осунулась, и глаза ее, всегда выпуклые, блестящие, куда-то ушли, провалились, а под ними легли тени. И белая она. Я даже представить не мог, что лиловые щеки могут так бледнеть.
Мне тоже страшно, но страх мой веселый. Мурашки ползут по спине, а мне радостно. Мне радостно оттого, что я все могу. Скажу слово - смеются. Скажу другое - трепещут. Я могу все.
Две картонные коробки для обуви склеены донышками. В одной коробке кондитерская. В другой - конфетный склад. Повернул коробку - новая сцена. На складе штабелями лежат конфеты в ярких фантиках. Много конфет. Дорогих! Зрители ахают. Они не знают, что под фантиками хлебные катыши.
Девочка плачет на складе. Девочка хочет домой. От конфет у нее болят зубы, она мечтает о соленом огурце. Девочка плачет и зовет друзей. Но нет у нее больше бубенчиков, и не слышит ее Кавалер. А Матрос и подавно не слышит. Как вы помните, он отправился в плавание. Нелегко вернуться домой оттуда, где Атлантический океан загибается за мыс Доброй Надежды.
Кондитер кричит:
- Эй, девчонка, сколько конфет обфантила?
- Три тысячи пятьсот восемьдесят семь...
- А сколько съела?..
Девочка молчит. Она тихо плачет. Кувшин и Графин хихикают на окне, стараясь хихикать погромче, чтобы хозяин слышал.
Позвольте, как же мы забыли, что у Матроса есть перстень и что этот перстень волшебный?.. Стоит затуманиться и потускнеть камню, Матрос ни минуты не задержится в путешествии. Где бы он ни был - сразу спешит домой: дома неладно.
Корабль падает в пучину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19