С радостным восклицанием сорвал юноша ружье с плеча и крикнул:
- Вот я и покончу с зарядами!
Он прицелился и выстрелил из обоих стволов; птицы невредимо полетели дальше, а охотник, озадаченный, посмотрел им вслед и сказал:
- На этот раз я думал, что попаду, но теперь я действительно постараюсь себя пересилить, - и он продолжал свой путь через рощу по направлению к Обергофу.
Войдя в двери, он увидел в просторной, высокой горнице, занимавшей всю середину дома, Старшину, сидевшего за обедом вместе с дочерью, работниками и служанками. Он любезно поздоровался своим звонким приятным голосом. Старшина посмотрел на него внимательно, дочь с удивлением, а что касается работников и служанок, то они совсем не взглянули на него, а продолжали есть, не поднимая глаз. Охотник подошел к хозяину и спросил его, как далеко до ближайшего города и как туда пройти. Сначала Старшина не понял странного выговора незнакомца, но дочь, которая не спускала глаз с юноши, помогла ему расшифровать смысл, и тогда Старшина дал точные указания. В свою очередь охотник понял его только после троекратного переспрашивания и, таким образом, выяснил, что до города ведет тропинка, которую нелегко найти, и что ходьбы туда будет добрых два часа.
Полуденная жара, вид чисто накрытого стола и голод побудили охотника спросить, не может ли он за деньги или за спасибо получить здесь еды и питья, а также приют до наступления прохлады.
- За деньги - нет, - ответил Старшина, - а за спасибо - обед и ужин и ночлег, покуда господину не прискучит.
Он приказал подать блестящую, как зеркало, оловянную тарелку, не менее блестящие нож, вилку и ложку и пригласил гостя сесть. Последний принялся за крутой вареный окорок, крупные бобы, яйца и колбасы со всем аппетитом, свойственным молодости, и нашел, что местные блюда, ославленные на весь мир как варварские, были вовсе не так плохи.
Хозяин был молчалив, так как крестьянин неохотно говорит за едой; все же юноша узнал из расспросов, что человек по имени Шримбс или Пеппель был неизвестен в этой местности. Работники и служанки, сидевшие отдельно от хозяев на другом конце длинного стола, хранили молчание и только смотрели в тарелки, из которых черпали ложками пишу.
Когда они поели и вытерли рты, они стали подходить к хозяину один за другим и каждый спрашивал:
- Хозяин, мое изречение!
Старшина наделял каждого из них поговоркой или цитатой из Библии. Так, он сказал рыжему работнику, подошедшему к нему первым:
- Скорый на свару зажжет пожар, а скорый на руку прольет кровь.
Второму, толстому, медлительному человеку:
- Ступай к муравьям, ленивец, посмотри, как они живут, и учись.
Третьему же, черноглазому парню с дерзким взглядом:
- Лучше синица в руке, чем журавль в небе.
Первой служанке досталось изречение:
- Если у тебя есть скот, то смотри за ним, а если он приносит прибыль, то оставь его себе.
А второй он сказал:
- Нет ничего тайного, что не стало бы явным.
После того как каждый был наделен таким образом, все отправились на работу, одни с равнодушным, другие с ошеломленным видом. Вторая служанка покраснела, как рак, от доставшегося ей изречения. Охотник, начинавший постепенно привыкать к местному диалекту, с удивлением внимал этим поучениям и, когда они кончились, спросил, какова их цель.
- А пусть поразмыслят над ними, - сказал Старшина. - Когда они вновь соберутся здесь сегодня вечером, они скажут мне, как они поняли мои поучения. Большинство деревенских работ таково, что люди могут думать при этом о чем угодно; тут им и приходят в голову дурные мысли, которые потом порождают распутство, ложь и обман. Кормя лошадей, они думают, как бы стащить овес, а когда служанка доит корову, у нее милый вертится перед глазами. Если же человек получает такое изречение, то он не успокоится, пока не выжмет из него морали, а тут и время прошло, и он не успел подумать ничего дурного.
- Да вы истинный мудрец и пастырь! - воскликнул молодой человек, удивление которого росло с каждым мгновением.
- Многое можно сделать с человеком, если привить ему мораль, - сказал глубокомысленно Старшина. - Но мораль больше действует в коротких изречениях, чем в длинных речах и проповедях. Люди живут у меня гораздо дольше с тех пор, как я напал на эти поучения. Правда, весь год нельзя пробавляться поговорками; во время пахоты и сбора урожая кончаются всякие обдумывания. Но тогда в них и нет нужды, так как у людей не хватает времени для дурных поступков.
- Вы, значит, делаете перерыв в ваших поучениях? - спросил охотник.
- Зимой они обычно начинаются после молотьбы и длятся до посева, ответил Старшина. - Летом же они происходят от Вальпургиева дня до каникул. Это - время, когда у крестьян меньше всего дела.
Охотник спросил, почему девушка так покраснела, и получил ответ:
- У нее есть что-то на совести, а в таких случаях я поставил себе за правило приводить какое-нибудь изречение, из которого паршивая овца видела бы, что я знаю про ее грех. Подождем, не выяснится ли что к вечеру.
Он оставил юношу одного, и тот осмотрел дом, двор, фруктовый сад и луга. Охотник провел за этим занятием много часов, так как каждая вещь в отдельности его заинтересовала. Сельская тишина, зелень лугов, зажиточность, которой дышал весь двор, производили на него приятное впечатление и пробуждали в нем охоту лучше провести неделю или две, которые могли протечь до получения известия от Иохема, среди этой шири природы, чем в узких улицах маленького города. То, что было у него на уме, то было и на языке, а потому он тотчас же отправился к Старшине, выбиравшему в дубовой роще деревья для рубки, и высказал ему свое желание. Взамен он изъявил готовность помочь хозяину во всем, чем мог быть ему полезен.
Красота - отличное приданое. Она, как тот золотой ключик, который чудодейственно отворяет семь различных замков. Она - паспорт, с которым владелец может свободно гулять по миру, не нуждаясь в пропуске у караулов. В романах и новеллах красота переносится через все пропасти бездны, как семицветный мост Ириды.
Не будь охотник так красив, какие обстоятельные мотивы пришлось бы мне придумать и развернуть, чтоб Старшина захотел предоставить ему ночлег! А теперь мне достаточно будет сказать, что Старшина некоторое время рассматривал стройную и сильную фигуру, честное и благородно прекрасное лицо юноши, сначала долго качал головой, а затем, сделавшись любезнее, кивнул и согласился на его просьбу. Он предоставил охотнику боковую комнатушку в верхнем этаже, откуда с одной стороны были видны за дубовой рощей холмы и горы, а с другой луга и ржаные поля.
Правда, гость должен был взамен платы за приют обещать, что выполнит одно удивительное условие, потому что Старшина даже красоте неохотно давал что-либо даром.
ПЯТАЯ ГЛАВА
Охотник нанимается в браконьеры, а вечером работники
и служанки рассказывают результаты своих размышлений
над нравственными поучениями
А именно перед тем, как разрешить молодому человеку остаться в доме, Старшина спросил его, не любит ли он охоты, как можно предположить по зеленому колету, ружью и ягдташу. Тот ответил, что с тех пор, как он себя помнит, он обожает охоту до страсти, до бешенства, умолчав при этом, что, кроме воробья, вороны и кошки, ни одна божья тварь не погибла от его дроби.
Действительно, так оно и было.
Он не мог дня прожить, чтобы не пострелять из ружья, но регулярно давал промах и только на восемнадцатом году убил воробья, на двадцатом ворону, а на двадцать четвертом - кошку; и это было все. Удивительное происшествие накануне его рождения наделило его, точно родинкой, этой непонятной при столь жалких результатах склонностью. По крайней мере, он сам связывал с этим роковым событием страсть, которая весьма огорчала его, когда он задумывался над ней в минуты благоразумия.
Получив утвердительный ответ, Старшина сделал ему предложение, заключавшееся в том, чтобы охотник ежедневно по нескольку часов подстерегал в поле крупную дичь, которая производила на его посевах, в особенности на расположенных вдоль склона, большие опустошения.
- Там в горах, - объяснил старик, - находятся дворянские лесные угодья; звери потравили и помяли мне достаточно зерна еще в прошлые годы, но в этом году стало совсем плохо, так как молодой граф тут по соседству рьяный охотник и развел множество дичи: олени и лоси, как овцы, выходят из леса и губят все плоды моей работы. Сам я на это дело не мастер, а работникам поручать неохота, так как под предлогом хождения на тягу они могут легко от рук отбиться; поэтому животные там так нахозяйничали, что сердце кровью обливается. Вы попались мне как раз кстати, и если в течение двух недель до урожая вы будете держать этих рогатых чертей на почтительном расстоянии от ржи, то этим вполне оплатите ваши харчи.
- Ха-ха-ха! Я браконьер? Я ворую дичь? - воскликнул молодой человек и расхохотался так звонко и весело, что заразил Старшину.
Продолжая смеяться, Старшина провел рукой по тонкому сукну, из которого был сшит колет его гостя, и сказал:
- Именно потому, что вам не грозит особенной беды, если вас изловят. Вам легче отвертеться, чем какому-нибудь несчастному работнику. Мухи застревают в паутине, осы прорываются насквозь. Да и какое тут преступление - защищать свое добро от бестий, которые жрут его и уничтожают? - воскликнул он, причем смеющееся выражение его лица внезапно сменилось яростным гневом. Жилы на лбу вздулись, лицо раскраснелось, белки налились кровью; старик был страшен.
- Вы правы, отец. Нет ничего неразумнее так называемых охотничьих привилегий, - сказал юноша, чтобы его успокоить. - Поэтому я согласен взять на себя грех и нарушить охотничьи права здешних дворян для защиты вашего добра, хотя тем самым...
Он хотел что-то добавить, но быстро оборвал фразу и перешел на другие незначительные предметы.
Но если кто подумает, что беседа вестфальского Старшины и швабского охотника текла так же гладко, как ее изложило мое авторское перо, то он ошибется. Потребовались неоднократные повторения для того, чтобы они сколько-нибудь поняли друг друга. От времени до времени приходилось даже прибегать к помощи пальцев и знаков. Ибо Старшина никогда в жизни не слыхал о "х", поставленных перед "с", а сам выводил все звуки из горла, или, если хотите, из зева. Наоборот, божественный дар, отличающий нас от скотов, был вложен у охотника между губами и передними зубами, так что вылетавшие оттуда звуки обладали удивительной густотой и шипящим присвистом. Но сквозь эту отчуждающую внешнюю скорлупу старик и юноша быстро прониклись взаимной симпатией. Оба они были люди хорошего, здорового закала и потому не могли не раскусить друг друга.
Но и в своей угловой комнатушке охотник нашел скорлупку, которая заставила его помечтать о ядре. А именно после того, как он вынул из ягдташа свои легкие пожитки и тяжелые свертки золота, чтобы устроиться по-домашнему, он узрел в углу комнаты ночной чепчик, косынку и юбочку, аккуратно повешенные на спинку стула. Все эти вещи, по-видимому, были уже ношены, но тем не менее сверкали снежной белизной.
- Эге! - воскликнул охотник. - Не жила ли здесь до меня какая-нибудь красивая девушка? Это принесет мне счастье.
Под влиянием внезапного каприза он хотел примерить чепчик, но тот оказался слишком мал для его головы. Он определил по складкам на банте овал лица и нашел его безукоризненным. Юбочка свидетельствовала о грациозной талии, а складки и сгибы косынки позволяли предполагать, что под нею вздымалась юная, округлая грудь.
Но тут он внезапно покраснел да самых висков и ему стало стыдно за эту забаву, которая показалась ему кощунственной; он отставил стул с платьем за ширму, чтобы его не видеть, и сел писать, желая привести в порядок блуждающие мысли.
Когда он вечером спустился в горницу, то застал работников и служанок, уже успевших отужинать и столпившихся вокруг Старшины, в разгаре беседы.
Старшина, тоже уже покончивший с салатом, слушал, подтверждал или оспаривал то, что говорили собравшиеся вокруг него ученики. Рыжий работник, получивший предостережение относительно ссор, сказал:
- Истинное счастье, что вы как раз нынче сказали мне это поучение, потому что, выгоняя лошадей в ночное, я встретил Питтера из Бандкоттена, на которого я уже давно точу зуб, и расквасил ему морду в синяки и в кровь.
- Но ведь это как раз шиворот-навыворот! - воскликнул Старшина.
- Боже упаси! - ответил рыжий. - Так что был у меня, к примеру, кол, чтобы загонять лошадей; а как я увидел Питтера и повалил его, так и подумал: задай ему теперь, собаке, этим колом, чтобы ему по гроб жизни было довольно. Потому что он вокруг всех девчонок увивается, так что другому и приступа нет. Да, как вспомнил, что я так много раздумывал про это самое: "скорый на свару зажжет пожар, а скорый на руку прольет кровь", - и хватил его всего только по носу, да еще пнул ногой в поясницу и пустил на все четыре стороны.
- Ну, на этот раз ладно, только впредь воздержись от пинков и от мордобоя, если ты как следует обдумал поучение, - заметил Старшина.
Маленький черноглазый смельчак сказал:
- Истинный бог, это правда: лучше синицу в руки, чем журавля в небе. Потому я и вышиб из головы Гертруду - уж очень она спесива - и сговорился на св.Михаила с Гельмеровой девушкой, которую за меня охотно выдадут.
- А ты ее любишь? - спросил Старшина.
- Нет, - ответил черномазый, - но сживется, слюбится.
Ленивый толстяк, которого Старшина направил к муравьям посмотреть, как они живут, заявил, что он ничего не вынес из поучения, так как не повстречал ни одного муравья.
Напротив, первая служанка сказала:
- Ваша притча, хозяин, мне ни к чему; "если у тебя есть скот, то ходи за ним, а если он принесет прибыль, то оставь его себе". Я сегодня к вечеру как следует выдоила коров и поухаживала за ними, и прибыль бы они мне тоже принесли, да оставить их себе я не могу.
- Притча касается собственного хозяйства, и когда оно у тебя будет, то и притча подойдет, - ответил Старшина.
- Но у вас, хозяин, собственное хозяйство, и скот вам приносит прибыль, а ходить вы за ним не ходите.
- Эта притча для женщин, а не для мужчин, - ответил довольно резко Старшина. - А теперь прекрати вопросы и запри молочный чулан.
Служанка, которая днем покраснела от изречения "нет ничего тайного, что не стало бы явным", сидела все время в стороне, теребила фартук и сосредоточенно смотрела в землю.
Когда остальные работники и служанки удалились, она тихо подошла к хозяину, дернула его украдкой за полу и вышла с ним вместе за дверь. Спустя некоторое время хозяин вернулся один и сказал дочери:
- Так оно и есть: Гита мне только что призналась, что она согрешила с Матвеем. Поговори теперь с ней сама и скажи ей, что если она вообще будет вести себя хорошо, то я позабочусь о том, чтобы парень поступил с ней по чести.
- Я так и думала, - ответила дочь, нисколько не смутившись от сообщенной новости и от данного ей поручения.
Когда она удалилась, охотник выразил удивление по поводу той власти, которую проявил хозяин в данном случае.
- Это очень просто, - возразил Старшина. - Всякий знает, что он лишится места, если я на него осержусь, а он не признается и не повинится. Если же он это сделает, то я его прощу и позабочусь о нем. Так как мои обстоятельства позволяют мне платить на талер больше, чем соседи, то никто не хочет уходить из Обергофа. Чуть я что почую, я в это и мечу каким-нибудь поучением, и обычно все являются с повинной, так как грешник знает, что в противном случае он распрощается с местом.
Они пожелали друг другу спокойной ночи, и охотник отправился в свою комнату. Он разделся, откинул одеяло и заметил по маленьким складкам на, впрочем, ослепительно белых простынях, что владельцы не нашли нужным сменить белье после последнего гостя, ночевавшего в этой комнате. Его охватило удивительное ощущение. Он уже совсем забыл про девушку, которая спала здесь до него; теперь же он снова вспомнил про ночной чепчик, снял его со стула, измерил на загибах банта овал лица, прижал чепчик к щеке, чтобы ее охладить, и внезапно разразился слезами. Ибо в этой молодой, полной сил натуре были еще хаотически перемешаны серьезность и безрассудство и все противоречия, которые жизнь впоследствии сглаживает до полного бесстрастья.
Когда он вытянулся под одеялом, беспокойство его еще возросло, так как он внезапно вспомнил, что, прощаясь со старым Иохемом, не сказал ему, где он будет жить во время его поисков.
ШЕСТАЯ ГЛАВА
Охотник пишет в Шварцвальд своему другу Эрнсту
"Ментор, милый Ментор (которому, к сожалению, не хватает понятливого юноши Телемаха), что ты скажешь, когда увидишь мой почерк и штемпель на письме? Ты среди своих елей и часовщиков, вероятно, мнишь меня после всякого рода путешествий и скитаний мирно и тихо сидящим на горе в замке моих в бозе почивших предков, но, прочтя нижеследующее, воскликнешь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
- Вот я и покончу с зарядами!
Он прицелился и выстрелил из обоих стволов; птицы невредимо полетели дальше, а охотник, озадаченный, посмотрел им вслед и сказал:
- На этот раз я думал, что попаду, но теперь я действительно постараюсь себя пересилить, - и он продолжал свой путь через рощу по направлению к Обергофу.
Войдя в двери, он увидел в просторной, высокой горнице, занимавшей всю середину дома, Старшину, сидевшего за обедом вместе с дочерью, работниками и служанками. Он любезно поздоровался своим звонким приятным голосом. Старшина посмотрел на него внимательно, дочь с удивлением, а что касается работников и служанок, то они совсем не взглянули на него, а продолжали есть, не поднимая глаз. Охотник подошел к хозяину и спросил его, как далеко до ближайшего города и как туда пройти. Сначала Старшина не понял странного выговора незнакомца, но дочь, которая не спускала глаз с юноши, помогла ему расшифровать смысл, и тогда Старшина дал точные указания. В свою очередь охотник понял его только после троекратного переспрашивания и, таким образом, выяснил, что до города ведет тропинка, которую нелегко найти, и что ходьбы туда будет добрых два часа.
Полуденная жара, вид чисто накрытого стола и голод побудили охотника спросить, не может ли он за деньги или за спасибо получить здесь еды и питья, а также приют до наступления прохлады.
- За деньги - нет, - ответил Старшина, - а за спасибо - обед и ужин и ночлег, покуда господину не прискучит.
Он приказал подать блестящую, как зеркало, оловянную тарелку, не менее блестящие нож, вилку и ложку и пригласил гостя сесть. Последний принялся за крутой вареный окорок, крупные бобы, яйца и колбасы со всем аппетитом, свойственным молодости, и нашел, что местные блюда, ославленные на весь мир как варварские, были вовсе не так плохи.
Хозяин был молчалив, так как крестьянин неохотно говорит за едой; все же юноша узнал из расспросов, что человек по имени Шримбс или Пеппель был неизвестен в этой местности. Работники и служанки, сидевшие отдельно от хозяев на другом конце длинного стола, хранили молчание и только смотрели в тарелки, из которых черпали ложками пишу.
Когда они поели и вытерли рты, они стали подходить к хозяину один за другим и каждый спрашивал:
- Хозяин, мое изречение!
Старшина наделял каждого из них поговоркой или цитатой из Библии. Так, он сказал рыжему работнику, подошедшему к нему первым:
- Скорый на свару зажжет пожар, а скорый на руку прольет кровь.
Второму, толстому, медлительному человеку:
- Ступай к муравьям, ленивец, посмотри, как они живут, и учись.
Третьему же, черноглазому парню с дерзким взглядом:
- Лучше синица в руке, чем журавль в небе.
Первой служанке досталось изречение:
- Если у тебя есть скот, то смотри за ним, а если он приносит прибыль, то оставь его себе.
А второй он сказал:
- Нет ничего тайного, что не стало бы явным.
После того как каждый был наделен таким образом, все отправились на работу, одни с равнодушным, другие с ошеломленным видом. Вторая служанка покраснела, как рак, от доставшегося ей изречения. Охотник, начинавший постепенно привыкать к местному диалекту, с удивлением внимал этим поучениям и, когда они кончились, спросил, какова их цель.
- А пусть поразмыслят над ними, - сказал Старшина. - Когда они вновь соберутся здесь сегодня вечером, они скажут мне, как они поняли мои поучения. Большинство деревенских работ таково, что люди могут думать при этом о чем угодно; тут им и приходят в голову дурные мысли, которые потом порождают распутство, ложь и обман. Кормя лошадей, они думают, как бы стащить овес, а когда служанка доит корову, у нее милый вертится перед глазами. Если же человек получает такое изречение, то он не успокоится, пока не выжмет из него морали, а тут и время прошло, и он не успел подумать ничего дурного.
- Да вы истинный мудрец и пастырь! - воскликнул молодой человек, удивление которого росло с каждым мгновением.
- Многое можно сделать с человеком, если привить ему мораль, - сказал глубокомысленно Старшина. - Но мораль больше действует в коротких изречениях, чем в длинных речах и проповедях. Люди живут у меня гораздо дольше с тех пор, как я напал на эти поучения. Правда, весь год нельзя пробавляться поговорками; во время пахоты и сбора урожая кончаются всякие обдумывания. Но тогда в них и нет нужды, так как у людей не хватает времени для дурных поступков.
- Вы, значит, делаете перерыв в ваших поучениях? - спросил охотник.
- Зимой они обычно начинаются после молотьбы и длятся до посева, ответил Старшина. - Летом же они происходят от Вальпургиева дня до каникул. Это - время, когда у крестьян меньше всего дела.
Охотник спросил, почему девушка так покраснела, и получил ответ:
- У нее есть что-то на совести, а в таких случаях я поставил себе за правило приводить какое-нибудь изречение, из которого паршивая овца видела бы, что я знаю про ее грех. Подождем, не выяснится ли что к вечеру.
Он оставил юношу одного, и тот осмотрел дом, двор, фруктовый сад и луга. Охотник провел за этим занятием много часов, так как каждая вещь в отдельности его заинтересовала. Сельская тишина, зелень лугов, зажиточность, которой дышал весь двор, производили на него приятное впечатление и пробуждали в нем охоту лучше провести неделю или две, которые могли протечь до получения известия от Иохема, среди этой шири природы, чем в узких улицах маленького города. То, что было у него на уме, то было и на языке, а потому он тотчас же отправился к Старшине, выбиравшему в дубовой роще деревья для рубки, и высказал ему свое желание. Взамен он изъявил готовность помочь хозяину во всем, чем мог быть ему полезен.
Красота - отличное приданое. Она, как тот золотой ключик, который чудодейственно отворяет семь различных замков. Она - паспорт, с которым владелец может свободно гулять по миру, не нуждаясь в пропуске у караулов. В романах и новеллах красота переносится через все пропасти бездны, как семицветный мост Ириды.
Не будь охотник так красив, какие обстоятельные мотивы пришлось бы мне придумать и развернуть, чтоб Старшина захотел предоставить ему ночлег! А теперь мне достаточно будет сказать, что Старшина некоторое время рассматривал стройную и сильную фигуру, честное и благородно прекрасное лицо юноши, сначала долго качал головой, а затем, сделавшись любезнее, кивнул и согласился на его просьбу. Он предоставил охотнику боковую комнатушку в верхнем этаже, откуда с одной стороны были видны за дубовой рощей холмы и горы, а с другой луга и ржаные поля.
Правда, гость должен был взамен платы за приют обещать, что выполнит одно удивительное условие, потому что Старшина даже красоте неохотно давал что-либо даром.
ПЯТАЯ ГЛАВА
Охотник нанимается в браконьеры, а вечером работники
и служанки рассказывают результаты своих размышлений
над нравственными поучениями
А именно перед тем, как разрешить молодому человеку остаться в доме, Старшина спросил его, не любит ли он охоты, как можно предположить по зеленому колету, ружью и ягдташу. Тот ответил, что с тех пор, как он себя помнит, он обожает охоту до страсти, до бешенства, умолчав при этом, что, кроме воробья, вороны и кошки, ни одна божья тварь не погибла от его дроби.
Действительно, так оно и было.
Он не мог дня прожить, чтобы не пострелять из ружья, но регулярно давал промах и только на восемнадцатом году убил воробья, на двадцатом ворону, а на двадцать четвертом - кошку; и это было все. Удивительное происшествие накануне его рождения наделило его, точно родинкой, этой непонятной при столь жалких результатах склонностью. По крайней мере, он сам связывал с этим роковым событием страсть, которая весьма огорчала его, когда он задумывался над ней в минуты благоразумия.
Получив утвердительный ответ, Старшина сделал ему предложение, заключавшееся в том, чтобы охотник ежедневно по нескольку часов подстерегал в поле крупную дичь, которая производила на его посевах, в особенности на расположенных вдоль склона, большие опустошения.
- Там в горах, - объяснил старик, - находятся дворянские лесные угодья; звери потравили и помяли мне достаточно зерна еще в прошлые годы, но в этом году стало совсем плохо, так как молодой граф тут по соседству рьяный охотник и развел множество дичи: олени и лоси, как овцы, выходят из леса и губят все плоды моей работы. Сам я на это дело не мастер, а работникам поручать неохота, так как под предлогом хождения на тягу они могут легко от рук отбиться; поэтому животные там так нахозяйничали, что сердце кровью обливается. Вы попались мне как раз кстати, и если в течение двух недель до урожая вы будете держать этих рогатых чертей на почтительном расстоянии от ржи, то этим вполне оплатите ваши харчи.
- Ха-ха-ха! Я браконьер? Я ворую дичь? - воскликнул молодой человек и расхохотался так звонко и весело, что заразил Старшину.
Продолжая смеяться, Старшина провел рукой по тонкому сукну, из которого был сшит колет его гостя, и сказал:
- Именно потому, что вам не грозит особенной беды, если вас изловят. Вам легче отвертеться, чем какому-нибудь несчастному работнику. Мухи застревают в паутине, осы прорываются насквозь. Да и какое тут преступление - защищать свое добро от бестий, которые жрут его и уничтожают? - воскликнул он, причем смеющееся выражение его лица внезапно сменилось яростным гневом. Жилы на лбу вздулись, лицо раскраснелось, белки налились кровью; старик был страшен.
- Вы правы, отец. Нет ничего неразумнее так называемых охотничьих привилегий, - сказал юноша, чтобы его успокоить. - Поэтому я согласен взять на себя грех и нарушить охотничьи права здешних дворян для защиты вашего добра, хотя тем самым...
Он хотел что-то добавить, но быстро оборвал фразу и перешел на другие незначительные предметы.
Но если кто подумает, что беседа вестфальского Старшины и швабского охотника текла так же гладко, как ее изложило мое авторское перо, то он ошибется. Потребовались неоднократные повторения для того, чтобы они сколько-нибудь поняли друг друга. От времени до времени приходилось даже прибегать к помощи пальцев и знаков. Ибо Старшина никогда в жизни не слыхал о "х", поставленных перед "с", а сам выводил все звуки из горла, или, если хотите, из зева. Наоборот, божественный дар, отличающий нас от скотов, был вложен у охотника между губами и передними зубами, так что вылетавшие оттуда звуки обладали удивительной густотой и шипящим присвистом. Но сквозь эту отчуждающую внешнюю скорлупу старик и юноша быстро прониклись взаимной симпатией. Оба они были люди хорошего, здорового закала и потому не могли не раскусить друг друга.
Но и в своей угловой комнатушке охотник нашел скорлупку, которая заставила его помечтать о ядре. А именно после того, как он вынул из ягдташа свои легкие пожитки и тяжелые свертки золота, чтобы устроиться по-домашнему, он узрел в углу комнаты ночной чепчик, косынку и юбочку, аккуратно повешенные на спинку стула. Все эти вещи, по-видимому, были уже ношены, но тем не менее сверкали снежной белизной.
- Эге! - воскликнул охотник. - Не жила ли здесь до меня какая-нибудь красивая девушка? Это принесет мне счастье.
Под влиянием внезапного каприза он хотел примерить чепчик, но тот оказался слишком мал для его головы. Он определил по складкам на банте овал лица и нашел его безукоризненным. Юбочка свидетельствовала о грациозной талии, а складки и сгибы косынки позволяли предполагать, что под нею вздымалась юная, округлая грудь.
Но тут он внезапно покраснел да самых висков и ему стало стыдно за эту забаву, которая показалась ему кощунственной; он отставил стул с платьем за ширму, чтобы его не видеть, и сел писать, желая привести в порядок блуждающие мысли.
Когда он вечером спустился в горницу, то застал работников и служанок, уже успевших отужинать и столпившихся вокруг Старшины, в разгаре беседы.
Старшина, тоже уже покончивший с салатом, слушал, подтверждал или оспаривал то, что говорили собравшиеся вокруг него ученики. Рыжий работник, получивший предостережение относительно ссор, сказал:
- Истинное счастье, что вы как раз нынче сказали мне это поучение, потому что, выгоняя лошадей в ночное, я встретил Питтера из Бандкоттена, на которого я уже давно точу зуб, и расквасил ему морду в синяки и в кровь.
- Но ведь это как раз шиворот-навыворот! - воскликнул Старшина.
- Боже упаси! - ответил рыжий. - Так что был у меня, к примеру, кол, чтобы загонять лошадей; а как я увидел Питтера и повалил его, так и подумал: задай ему теперь, собаке, этим колом, чтобы ему по гроб жизни было довольно. Потому что он вокруг всех девчонок увивается, так что другому и приступа нет. Да, как вспомнил, что я так много раздумывал про это самое: "скорый на свару зажжет пожар, а скорый на руку прольет кровь", - и хватил его всего только по носу, да еще пнул ногой в поясницу и пустил на все четыре стороны.
- Ну, на этот раз ладно, только впредь воздержись от пинков и от мордобоя, если ты как следует обдумал поучение, - заметил Старшина.
Маленький черноглазый смельчак сказал:
- Истинный бог, это правда: лучше синицу в руки, чем журавля в небе. Потому я и вышиб из головы Гертруду - уж очень она спесива - и сговорился на св.Михаила с Гельмеровой девушкой, которую за меня охотно выдадут.
- А ты ее любишь? - спросил Старшина.
- Нет, - ответил черномазый, - но сживется, слюбится.
Ленивый толстяк, которого Старшина направил к муравьям посмотреть, как они живут, заявил, что он ничего не вынес из поучения, так как не повстречал ни одного муравья.
Напротив, первая служанка сказала:
- Ваша притча, хозяин, мне ни к чему; "если у тебя есть скот, то ходи за ним, а если он принесет прибыль, то оставь его себе". Я сегодня к вечеру как следует выдоила коров и поухаживала за ними, и прибыль бы они мне тоже принесли, да оставить их себе я не могу.
- Притча касается собственного хозяйства, и когда оно у тебя будет, то и притча подойдет, - ответил Старшина.
- Но у вас, хозяин, собственное хозяйство, и скот вам приносит прибыль, а ходить вы за ним не ходите.
- Эта притча для женщин, а не для мужчин, - ответил довольно резко Старшина. - А теперь прекрати вопросы и запри молочный чулан.
Служанка, которая днем покраснела от изречения "нет ничего тайного, что не стало бы явным", сидела все время в стороне, теребила фартук и сосредоточенно смотрела в землю.
Когда остальные работники и служанки удалились, она тихо подошла к хозяину, дернула его украдкой за полу и вышла с ним вместе за дверь. Спустя некоторое время хозяин вернулся один и сказал дочери:
- Так оно и есть: Гита мне только что призналась, что она согрешила с Матвеем. Поговори теперь с ней сама и скажи ей, что если она вообще будет вести себя хорошо, то я позабочусь о том, чтобы парень поступил с ней по чести.
- Я так и думала, - ответила дочь, нисколько не смутившись от сообщенной новости и от данного ей поручения.
Когда она удалилась, охотник выразил удивление по поводу той власти, которую проявил хозяин в данном случае.
- Это очень просто, - возразил Старшина. - Всякий знает, что он лишится места, если я на него осержусь, а он не признается и не повинится. Если же он это сделает, то я его прощу и позабочусь о нем. Так как мои обстоятельства позволяют мне платить на талер больше, чем соседи, то никто не хочет уходить из Обергофа. Чуть я что почую, я в это и мечу каким-нибудь поучением, и обычно все являются с повинной, так как грешник знает, что в противном случае он распрощается с местом.
Они пожелали друг другу спокойной ночи, и охотник отправился в свою комнату. Он разделся, откинул одеяло и заметил по маленьким складкам на, впрочем, ослепительно белых простынях, что владельцы не нашли нужным сменить белье после последнего гостя, ночевавшего в этой комнате. Его охватило удивительное ощущение. Он уже совсем забыл про девушку, которая спала здесь до него; теперь же он снова вспомнил про ночной чепчик, снял его со стула, измерил на загибах банта овал лица, прижал чепчик к щеке, чтобы ее охладить, и внезапно разразился слезами. Ибо в этой молодой, полной сил натуре были еще хаотически перемешаны серьезность и безрассудство и все противоречия, которые жизнь впоследствии сглаживает до полного бесстрастья.
Когда он вытянулся под одеялом, беспокойство его еще возросло, так как он внезапно вспомнил, что, прощаясь со старым Иохемом, не сказал ему, где он будет жить во время его поисков.
ШЕСТАЯ ГЛАВА
Охотник пишет в Шварцвальд своему другу Эрнсту
"Ментор, милый Ментор (которому, к сожалению, не хватает понятливого юноши Телемаха), что ты скажешь, когда увидишь мой почерк и штемпель на письме? Ты среди своих елей и часовщиков, вероятно, мнишь меня после всякого рода путешествий и скитаний мирно и тихо сидящим на горе в замке моих в бозе почивших предков, но, прочтя нижеследующее, воскликнешь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44