А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


Эльдарова Татьяна
Год охотника
Татьяна ЭЛЬДАРОВА
ГОД ОХОТНИКА
"Сердце радуется, когда пишешь на белой и чистой бумаге из Митиноку..."
Сэй-Сёнагон "Записки у изголовья".
Оказалось так легко - освободиться: всё равно как одуванчик сдунуть.
Ещё раз окинула взглядом своё бедное тело... без сожаления оставила его, полетела к манившему с вершины горы ослепительному сиянию.
И вот - цель совсем близка. Однако, навстречу заструилась фигура.
Мне нужно дальше, дальше... но что-то не пускало: запуталась в одеяниях светлого посланца.
Это была седая женщина. С узкими глазами. В кимоно. Она усадила меня рядом с собой на склон Угура - горы сумерек.
Я даже не удивилась, услышав японскую речь: последние годы столько ждала этой встречи, что и без слов научилась понимать... Взмолилась только:
- Я больше не хочу... Пусти меня, я устала.
- Не нам решать... - ответила она.
- Но я уже дала жизнь пятерым прекрасным детям! Разве этого не достаточно?!
- Рожать и кошка может... - Без белил и сурьмы, остроскулое лицо японки, познавшей множество тайн, осветилось мелкозубой улыбкой. - К самому главному ты даже не приступала.
- Откуда ты знаешь?..
- Поживи с моё!.. - Сэй-Сёнагон вынула из широкого рукава белый платок и приложила его к моей голове, потом к животу. - Не старайся сбиться с цели.
Меня снова неудержимо повлекло к свету на вершине Угура.
Но Сёнагон усмехнулась. Так смеются над бесплодными усилиями любимых людей.
- Возвращайся! Его можно заметить отовсюду... Впредь - слушай только себя. Теперь ты свободна.
- Я возвращаюсь, Сэй-Сёнагон... - послушно прошептала я. - Я возвращаюсь.
Теперь мне уже хотелось вернуться! Но как это было сделать?..
И вдруг поняла, всем существом ощутила: "Да вот же - свободна наконец..."
- Идём со мной! - сказала я. - Я не вхожа в наши дворцы, но проведу тебя везде, где смогу... Покажу всё, что смогу... как смогу... Надеюсь немало...
Она кивком ответила: "Если хочешь," - распустила по ветру платок, разжала пальцы - он улетел в сторону океана.
И мы пошли...
Часть первая
ъ
Прокрустово ЛОЖЕ
Из-под каблука высунулась беспомощно разинутая роговая челюсть. Уцелевший глаз тускло и многообещающе уставился на Франца.
Франц брезгливо вытер подмётку о персидский ковёр.
Заметить рептилию размером с кофейное блюдце - было несложно, и боковым зрением он даже невольно наблюдал за черепашкой-подростком: своей шахматной скорлупой она достаточно ярко выделялась на паркете. Но Франца так утомил её хозяин, этот революционер-неудачник, так раздражало его подчеркнуто-равнодушное непонимание, что, ритмично вышагивая по светлой комнате, Франц не дал себе труда переступить через маленький живой двигатель. Хруст напомнил давние годы, даже рот снова наполнился слюной: так лопались улитки под детскими сандалиями, когда Игорёша, прячась от наказания взрослых, утаптывал себе лежбище на лугу.
Небрежно бросив: "Виноват!" - он вышел в большой квадратный холл, обрезанный по углам стеллажами с книгами и нотами. Там умело орудовали оперативники.
- Вы закончили, товарищ следователь? - обратился к Францу один из них. - Признался?
- Нет пока, - ответил Франц, - да куда денется?! Это он у себя дома, а попадёт ко мне в кабинет - всю его фанаберию как рукой снимет. Покажи, где тут санузел?..
Когда Франц вернулся в комнату, о последней минуте музыканта говорила лишь черепашья смятка, переложенная с пола на рабочую папку Франца... и распахнутая дверь балкона восьмого этажа... Нетрудно было догадаться зачем... Франц не стал смотреть.
Смерть - зрелище неприглядное... Даже оставшись далеко позади, она впечатывается в память, как татуировка в кожу...
Игорь Максимильянович Франц, юрист по образованию, немец по происхождению - не то, чтобы был заядлым охотником, но не пропускал ни одного сезона.
Чуть более двух лет назад он переехал из огромного города в глухой райцентр. Им с дочерью беспрекословно выделили двухкомнатную квартиру, но Лизхен, Елизавета Игоревна, осколок прежней жизни - вскоре уехала в Германию и Франц остался совсем один. Но не страдал, это был сознательный выбор, его собственный выбор старения: тебя никто не знает, и сам ты волен почти ни с кем не общаться.
Нежданно для себя Франц вступил во владение собственным домом. Жители райцентра называли его "Дом Фермера" - так все привыкли ещё когда хозяином усадьбы был Виктор Степнов. Тем более, что инициалы дома не изменились как был "Д.Ф." - так и остался.
Именно дело фермера Степнова разрушило отшельничество Франца. Какой-нибудь архивариус, завязывая на папке тесёмки, дал бы этому делу романтическое название. Например: "Ложе смерти", а может: "Марш Мендельсона".
Глава первая
Исчезновение Александры
Не очень-то прилично заглядывать в квартиру одинокого вдовца. Особенно - в его ванную. Особенно - если он там не просто бреется, а принимает душ. Но где же ещё его можно искать, если первые дни мая выдались невыносимо жаркими?..
Игорь Максимильянович за шумом воды едва расслышал дзыньканье дверного колокольчика: туговат был на правое ухо.
Он не торопясь вылез из душа, прикидывая, успеет открыть или нет. Стоит ли? В такое пекло даже думать лень, не то что разговаривать. А откроешь - надо и угощать чем-нибудь, хотя бы чаем. Пижаму не стал надевать. Шелковый халат набросил прямо на мокрое, не по возрасту подтянутое тело.
Пока он размышлял, колокольчик продолжал настырно названивать.
- Фима! - дверь содрогнулась: кто-то пытался вытащить хозяина из тихого пенсионного покоя. - Фима, открой! Я знаю, что ты дома!
Так объединял его инициалы только один человек: Егор Сергеевич Бурханкин. Для большинства жителей - попросту Лешак, для любителей пострелять без лицензии - Егерь Сергеич. Нелюдимый Франц до этого момента контактировал с ним лишь в сезон охоты, уважал в нём меткость Вильгельма Телля, так же и звал. (Правда, сократил комплимент до "Вилли".)
Игорь Максимильянович вздохнул: "Да уж, теперь точно придётся открывать! Этому не откажешь, себе дороже."
Дверь была распахнута настолько радушно, что нежданный гость чуть не снёс головой большое настенное зеркало и пролетел по коридору до самой кухни. Вслед ему раздалось:
- Вилли! Ты куда? Вот он - я!
Хозяин педантично выровнял зеркало. Оно в благодарность живописно отразило не слишком волевой подбородок, скрытую ухмылку под грустным чутким носом, глаза - аквариумы без рыбок. Оно почти не заметило на лбу нотную линейку морщин. Даже рука, пригладившая влажные ковыльные пряди между глубоких залысин, выглядела в этот момент не такой жилистой.
- Ты с зеркалами поаккуратнее! - на полном серьёзе предупредил Франц. - Иной раз такое увидишь!.. Заворачивай в гостиную, там вентилятор.
Пригнув голову, он прошёл через арку в проходную комнату-распашонку, мимоходом подвязал звонкие бамбуковые шторы.
Небритый маленький человек средних лет, весь будто сделанный из длинного надувного шарика-игрушки, наспех перекрученного в нескольких местах, послушно побрёл за ним. Но замер у раскрытой двери ванной комнаты, как примагниченный. Дождался понимающего кивка хозяина, бросился к умывальнику, начал плескать горстями воду в лицо. Потом целиком запихнул голову под кран, налил себе за шиворот, на пол... Волосы его тут же растопырились, как колючки у ежа.
- Фима! Я так рад, что ты дома! - громко, но нерешительно бормотал Бурханкин, топоча лужу в поисках тряпки. Кроме брошенной на стиральную машину шелковой пижамы, мелко вышитой золотыми королевскими лилиями, ничего на глаза не попадалось.
- Плюнь, высохнет! - позвал его Франц. - Вот тебе место под солнцем! он указал на круглый стол под люстрой с неслышно действующим вентилятором.
"Диковинка, - загляделся Егор Сергеевич. - Небось, дочь из Германии прислала." - И радостно засеменил в комнату.
- А у нас говорили, что ты от жары в неметчину укатил. Как там твои?
Хозяин ответил уклончиво:
- Нормально... Я, подумал: чем ездить, лучше им денег пошлю.
- Может, пивка? - предложил егерь. - Я мигом!
- Сиди, Вилли, отдыхай. У меня есть холодное.
Игорь Максимильянович залез в холодильник.
Бурханкин стал присматриваться, да оценивать, как живёт его товарищ по охоте... Согласится ли... Странно всё-таки, что ни разу не доводилось заходить.
Нет, вообще кроме импортного холодильника, покрытого пенистыми, как пиво, резкоголубыми волнами, обстановка ничем не отличалась от обычной, свойственной большинству домов или квартир в райцентре. Стол в центре залы.
"Фима, конечно, выпендривается, - подумал егерь, - что зовёт её гостиной! А так - зала, как у всех!"
Вкруг стола - четыре стула. Спиной к окну - телевизор, у стены напротив - два мягких кресла "тюльпана". Потёртый гобелен свидетельствовал об их давнем происхождении. Неприбранный диван нахально намекал, что гостей не ждали.
В углу за холодильником пустовала собачья подстилка.
- А Фомка где? Давно мы что-то не разминались! - Бурханкин год назад лично натаскивал пса.
- Я его пошляться отпустил, но с условием, что на обратном пути забежит в магазин: молоко и хлеб - его обязанность.
Глаза Игоря Максимильяновича ощупывали продувную физиономию гостя: "Чего ему надо-то? Поговорить не с кем? Ну, это вряд ли! А может, выпить не на что, хочет за тот раз штраф получить? Сам дурак, про деньги сказал. Никто за язык не тянул".
На всякий случай Франц добавил, стараясь не особенно затягивать паузу:
- Что делать, когда дети выросли, не держать же пристёгнутыми к себе всю жизнь? Тут у нас - сам понимаешь - заработать на семью... А я - уже старик. Мне много не надо...
Бурханкин вздохнул, надувая пузырями губы, закивал, потом спохватился:
- Да ну, какой из тебя старик, Фима! Ты по лесу со мной вровень бегаешь!
- Моцион! Болячки одолели. Единственное спасение - движение и свежий воздух.
Егерь недоверчиво протянул:
- А может, просто, это... Легко ли одному? На твоём месте, я бы запросто ещё разок женился!
Франц усмехнулся, глотнул прямо из горлышка, запрокинув голову. Тёмно-вишнёвый халат с золотым вензелем на лацкане распахнулся, обнажив грудь с редкими седыми волосками. Вертящиеся лопасти бесшумно погнали тёплый воздух по коже. Запахиваться Франц не стал, наоборот, раскинулся поудобнее. Бурханкин, зажмурившись от удовольствия, влил в себя последнюю каплю.
В комнате повисла раскалённая тишина. Никто не испытывал неудобства, просто не было сил говорить... Но Игорь Максимильянович убивать время таким бездарным образом не собирался. В соседней комнате на письменном столе его ждали два контракта. Один он обещал подготовить к завтрашнему дню, за другим - клиент ещё вчера должен был заехать.
Опустошенные бутылки почти одновременно звякнули о стол.
- Ну, Вилли, давай начистоту: дела пытаешь или от дела лытаешь?
Бурханкин к фольклорным высказываниям Франца привык: не первый год с ним общался. Он только помигал, соображая, что означает подобное выражение, и приступил к рассказу. (Где в прежние годы служил "законник" никто не знал, но уж если тот что советовал - ни одного промаха, точно белке в глаз!)
- У моего приятеля - да ты знаешь его: он наш райцентровский... Местные всё больше по охоте да по рыбалке. Огороды хилые: мужики-то у нас, сам знаешь, всё больше одинокие. Так они у Степновых всё больше пасутся, потому что Витёк - не хапуга. Цены божеские. И огурчики маринует сам. Я ему один рецепт подсказал - закачаешься! А какие яблоки... - Бурханкин закатил глазки: - М-м-м!.. Должно быть, он слово знает: ни у кого этот сорт не прижился, только у них.
Франц передвинул стул, чтобы сидеть к рассказчику левым, лучше слышащим ухом:
- Не понял, ты про что?..
- Не слышал, Фима? Только что у нас в больнице по поводу отравления лежал фермер, - пояснил гость в полный голос. - Ребята ещё смеялись, жена, мол, чего-то подсыпала, аккурат, после годовщины свадьбы... Бурная была годовщина.
Игорь Максимильянович сразу ожил:
- Что, в самом деле отравила?..
- Да нет, - замахал ручками Бурханкин, - дружней их нет никого! Почти не расстаются. Столько лет - душа в душу!.. А по поводу отравы, это всё так, болтовня шутки ради. У нас ребята вообще могут его между собой Зуевичем с буквы "Х" назвать. Но не со зла же, всё так, ради шутки... Когда волновался, Егор Сергеевич повторял одни и те же слова. - Так вот я о чём тебе толкую, - начал горячиться он, досадуя на непонятливость Франца. В среду вдруг встречаю я Витька, тут у нас, на базарном пятачке. Разоделся, будто молодой да холостой!.. Крахмальная сорочка, пиджак, галстук... Идёт, будто юноша на свидание. Только седина межами в башке, как у бурундука. И видно, что, это... слаб, очень слаб! Взмок весь... Ну я, естественно, спросил: "Как драгоценное? От Александры выходной празднуешь?" - Шурка-то его два дня, как уехала. А он мне говорит: "Ты, Сергеич, - говорит, - по себе-то не суди. Лучше допивай быстрее, пока твоя не застукала".
Франц усмехнулся:
- Значит, торжественная встреча произошла у пивной бочки?
- Ну, а чего? - отозвался Бурханкин. - Моя-то на почте дежурила! А Витьку я так и сказал: "Злой ты стал после болезни! И шуток не понимаешь. Все же знают, что у тебя один свет в окне: Александра! Лучше пропусти кружечку с нами. Легче станет."
Франц посмотрел на опустевшие бутылки и не согласился:
- От бочкового пива лишь развезёт! В жару - только из холодильника!
- Ну вот, - подхватил Егор Сергеевич, - он мне так же и сказал. А сам, между прочим, - тут голос Бурханкина таинственно понизился, - сам-то на почту пошел, а не к ларьку, где баночным торгуют. А пиво-то у них - дрянь, моча! И трижды дороже... Ну мне, конечно, стало интересно, что там Витьку приспичило на почте. От дома-то его - путь неблизкий: кил?метра без малого три! Пёхом по жаре да после болезни... Что ему так припекло?.. Я и пошёл следом.
Увидев очередную усмешку Франца, егерь начал оправдываться:
- А вдруг бы ему плохо стало? Надо ж было, это... своими глазами убедиться, что с Витьком всё в порядке... Ну, короче, я - за ним, а он уже на крыльце пыль топчет. И бумажка какая-то в руке. Говорит, извещение на бандероль, а она этим, как его, наложенным платежом. А деньги он не брал. Ну что, не обратно же ему тащиться! Представляешь, Ленка моя в долг не поверила! Я это... - тут он хихикнул, - назло ей дал, сколько надо: как раз накануне аванс, наконец, отвалили. Главное, он это... не мог разобрать, от кого посылка. Сто лет, говорит, они с Александрой никаких бандеролей не получали. Я и сказал: чего гадать попусту, пойди да выясни. Он и пошёл. Моя Ленка выдала ему, это... бандерольку... Смех один!.. Пакетик - что твой футляр от чернильной авторучки.
*** Полёт мотылька
Егерь прищурился. Глаза-дробинки забегали над россыпью веснушек. Бурханкин заново переживал любопытство и нетерпение. Патлы вздыбились. Ощетинились даже светлые завитушки на крепких короткопалых руках.
Он взахлёб рассказывал:
- Что это у тебя, - это я ему говорю, - любовная записка?
"Сам не знаю, Сергеич!" - говорит Витёк. Может, при мне не хотел открывать... А сам, это... еле стоит: руки-то от слабости трясутся, а сам всё не открывает, бурундук, ждёт чего-то, всё рассматривает!..
(Многие местные давали друг другу прозвища. Но Егор Сергеевич делал это так же метко, как стрелял.)
- Чего ж не откроешь? - Это я Витьку. А он мне: "Не пойму, - говорит, - чего-то. Ведь Шура к своим уехала третьего дня, даже телеграмму ещё не дала о приезде, а тут - адрес её рукой надписан. Когда успела послать? Откуда? Да и деньги на дорогу были, не мог же я отпустить её без копейки. Почему не оплатила доставку?.."
- От, Витька! Дурной какой! - не унимался Бурханкин. - Если бы я его не надоумил, так бы и до сегодня стоял, не раскрывши пакет!.. А как он его открывал! Мухи дохли!.. Прежде снял завязочки, отлепил сургучную печать, всё старался, это... целиком, не повредить... Три года разворачивал... И дождался!.. Пока дверь за его спиною растворилась и Витька обдало ветром... Когда такая жарища, ждёшь его ждёшь, чтобы хоть в одну ноздрю дунул - ни гу-гу. Очень занят. Ураганы где-то устраивает. А тут - на тебе! Откуда взялся?! Ветер... Смех один! От такого сквознячка и насморка не заработаешь - так, луковые слёзы против рыданий. Но пакость сделать успел!..
(Егор Сергеевич имел право ругаться с природой: он за ней присматривал!)
- Мы с Зуевичем и понюхать не успели, что ему прислала Шурка, а оно моментально улетело. Была морока лазить наверх! А черепица знаешь какая горючая! Все пальцы обожгли! Искали неизвестно чего... И Витёк, это... пиджак вниз упустил, прямо в почтовый палисадник. Но зато, когда мы отряхивали его от пыли, он догадался, что там могло быть...
Бурханкин испугался, что Франца утомил его замысловатый рассказ, и поспешил окончить:
- Видишь ли, Фима, вся другая одёжа на нем после больницы болталась. Костюм Витёк утром взял, это... из шифоньера Шурки. А костюм был свадебный. Шурка его потому хранила. Витёк сказал, когда они шли расписываться, Александра сняла с платья шарфик и это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26