– Да, уж! Неслабые аппетиты. Мало им наших денег, они еще и у государства воруют! – Игорь весело присвистнул. – Это все фигня. Его не снимут. Отвезет чемодан денег в правительство и все будет по старому. Ты же знаешь, он там сидит уже пять лет, и всех давным-давно купил.
– На этот раз не прокатило. Его снимают.
– Не верю.
– Вот постановление, – незнакомец вынул из кармана свернутую треугольником бумагу и протянул ее Игорю.
Угланов нахмурился и принялся за чтение. Я тем временем разложил купюры по номиналам, стянул их резинкой и еще раз пересчитал. Получилось на две тысячи больше. Я пересчитал еще раз и убрал лишние деньги в карман, решив, что с их судьбой определюсь позже.
Закончив читать, Игорь некоторое время сидел молча, уставившись в одну точку, потом аккуратно свернул бумагу и отдал парню.
– Это очень плохое известие, – сказал он. – Как тебе удалось?
– Не важно, – веско ответил парень.
– Чего ты хочешь? – спросил Игорь.
– Завтра это хозяйство опубликуют и начнется паника и закулисные игры.
– Да. Шуму будет немало.
– Я хочу договориться заранее.
– Давай, попробуем.
– Надеюсь, ты понимаешь, что в нашем деле самое главное – административный фактор, – по виду этого человека я бы никогда не догадался, что он знает такие словосочетания. – Если у нас хорошие отношения с человеком, который распределяет товар и деньги, то мы имеем скидки, отсрочки и дефицит. Как только административный ресурс исчезает, мы становимся одними из многих. Ты понимаешь, что теперь заводы могут поменять дилеров?
– Это ясно.
– Каждому из нас нужно, чтобы у власти встал свой человек.
– Согласен.
– Давай объединимся. У меня есть информация, у тебя – связи. Мы можем отодвинуть других от кормушки.
– И кто теперь главный претендент? – осведомился Игорь.
Его собеседник пожал плечами, выразительно посмотрев в мою сторону. Угланов повернулся ко мне, и по его глазам я понял, что мое присутствие ему на руку. Насколько я знал, а знал я его ни много, ни мало пятнадцать лет, он никогда не принимал никаких решений, детально их не продумав. Известие, которое только что прозвучало из уст незнакомца, судя по всему, было для него полной неожиданностью. Он был рад возникшей в разговоре паузе, которая давала ему возможность продумать варианты.
Я молча протянул ему деньги.
– Сколько здесь?
– Сорок.
– Сколько еще вы мне должны? – спросил он небрежно.
– Около сотки, – я был уверен, что он знал наш долг с точностью до копейки. – Завтра утром, ровно в девять Сергей привезет остаток.
– Хорошо. А во сколько тебе нужна «Газель»?
– Если возьмешь за тару деньги, то «Газель» мне не понадобится.
– Все-таки, Дальтоник, ты – мелочевщик, – почему-то разозлился он. – Какая-нибудь чернота, скупающая тару, предложила тебе на пару рублей дороже за ящик и ты уже с вожделением потираешь руки.
– Ты просто скажи, возьмешь деньги или нет. А на счет мелочевщика, то куда уж нам до вас.
– Деньги я возьму. Но мне интересно знать, почему ты не прислушиваешься к советам друга? Мы с тобой, урод, за одной партой в институте сидели, вместе чуть в армию не загремели, одних и тех же девок трахали. Я тебе говорю: не разменивайся по мелочам, не считай копейки, а ты – набил карманы мелочью, сел на свой драндулет и ездишь по городу, как бомж, даже на водителя денег жалеешь, – сказано это было с воодушевлением, почти с надрывом. Если бы рядом было зеркало, то он обязательно посмотрел бы на себя, любимого. – Ты сколько зарабатываешь в баксах? Тысячи три?
– Полторы, от силы – две.
– Где деньги?
– Я купил машину.
– Правильно – десятку, променял один дрыбасрал на другой, потому что на иномарку денег пожалел.
– Мы с Серегой строим торговый павильон на остановке.
– Мелочь. Ты пойми: есть два варианта. Первый – зарабатывать деньги, а второй – экономить. Некоторые считают, что сэкономил, значит заработал. Бред. Деньги должны приносить деньги. Ты, наверное, еще и откладываешь в баксах.
– В евро. Я хочу купить квартиру на первом этаже и открыть свой магазин.
– Мудак ты, вот ты кто. Деньги не должны лежать. Вступил бы пока в долевое строительство. Вон, как недвижимость в цене растет! Деньги должны работать. Ты слишком медленно едешь. Наступит момент, когда те, кто стартовал позже, обойдут тебя и прижмут к обочине. И ты со своим магазином останешься в правом ряду с проколотым колесом. Это гонка. Ты понимаешь?
– Я не тороплюсь. Тише едешь, дальше будешь. А долевое участие – это большой риск. Могут и кинуть!
Игорь хотел сказать мне еще какую-то умную вещь, но в это время у него заиграл сотовый, избавивший меня от необходимости выслушивать очередные нравоучения. Игорь специально медленно и эффектно достал из кармана новейший, навороченный смартфон и медленно поднес его к уху. Если он хотел меня поразить дорогой игрушкой, то ему это удалось. Я люблю такие штучки, они вызывают зуд в моих ладонях. К сожалению, я считаю, что такие фишки мне не по карману.
Звонила его жена. Они какое-то время обсуждали покупки, потом он сообщил ей о моем присутствии и передал мне приглашение в гости. Я сказал, что загляну на днях, пожелал ей и их сыну всего хорошего, попрощался со всеми и вышел в коридор.
На лестничном пролете горела всего одна грязная лампочка, окон не было. Вдоль каждой ступеньки была проведена полоса черной краской, как на клавишах пианино. Каждый шаг – нота. Я бегом спустился к двери. Мелодия получилась минорной. Я завел машину и включил фары.
Свет вспыхнул и погас.
Я несколько раз дернул центральный переключатель света. Ни какого результата. Несколько секунд просидев в задумчивости, я потянул на себя рычаг переключателя сигналов поворота. Свет снова вспыхнул, одновременно и дальний и ближний, и погас, когда я рычаг отпустил. Сигналы поворотов работали. Не хотели гореть только габаритные огни. Значит дело не в лампах и не в реле. Уже лучше. Просунув руку под приборную доску, я проверил на месте ли провода центрального переключателя. Провода оказались в порядке. И тут я вспомнил, как продавец запчастями предупреждал меня о том, что на «москвичи» нельзя ставить галогеновые лампы потому, что это приводит к выходу из строя переключателя. Я всегда имел это в виду, покупая лампы. А Серега просто не знал. Поэтому свет фар и казался мне таким ярким.
Я вышел из машины, откинул спинку сиденья водителя и стал на ощупь искать веревку, кусок шпагата или моток мягкой проволоки. Там было много всяких нужных вещей, но веревки не было. Я снова сел в машину и начал шарить за сиденьем пассажира, потом в бардачке. Больше всего похожим на веревку оказался полиэтиленовый мешочек из-под хлеба.
Я провозился довольно долго, а когда поднял голову, то увидел, что у самой двери конторы стоит светлая девятка. Еще я заметил спину человека, который быстро вошел внутрь, хлопнув дверью. «Еще один должник», – подумал я.
Скатав мешочек наподобие шнура, я привязал рычаг переключения поворотов к рычагу переключателя привода стеклоочистителей, включил аварийный сигнал, завел двигатель и выехал со двора, мигая, как светомузыка и, надеясь, что не попадусь на глаза гаишникам.
С горы открывался почти космический вид. Миллион огней, окна и фонари. Чьи-то жизни. Тысячи одиночеств, которым довелось жить в одном месте и которым глубоко наплевать друг на друга.
Я думал о дружбе. Точнее о том, что ее не существует, какой описывают в книгах. Игорь снисходительно позволял себе дружить со мной. Я дружить с ним был обязан. Мне казалось, что он терпит меня специально, чтобы можно было в любое время почувствовать отличие. Чтобы быть мудрее кого-то и иметь возможность смотреть на кого-то свысока. А Серега – вообще темная личность, самая большая загадка для меня. Я знал его десять лет, был свидетелем на свадьбе… Время проходит, мы взрослеем, кончается дружба и куда-то уходит любовь. Эти два слова, скорее всего, физические величины, как вес или плотность. Они имеют свои свойства и изменяются под действием окружающей среды, иногда настолько, что от них не остается и следа. Хотелось бы мне знать, каким законам они подчиняются.
До стоянки оставался всего один квартал, когда на светофоре меня остановил гаишник, подтвердив мои самые худшие опасения. Вид у него был неважнецкий, он был слишком молод, мал ростом и худ. Не знаю, по какому принципу отбирают в милицию, но я при желании мог бы легко накостылять ему по шее, отобрав рацию и пистолет.
– Это что еще за цирк? – с важным видом осведомился он.
– Командир, перегорел переключатель света. Следую до места стоянки.
– При неисправных световых сигналах эксплуатация транспортного средства запрещена.
– Не бросать же машину на дороге.
– Дальним светом вы ослепляете встречный транспорт, – он в совершенстве знал правила и гордился этим.
– По-другому не получается, – я открыл дверь и показал ему свое нехитрое приспособление. – Мне до стоянки сто метров осталось.
– Что в багажнике? – благодушно спросил он, судя по всему отбирать права или снимать номера у него желания не было.
– Пусто, – сказал я, открыв фургон.
Некоторое время он размышлял о том, брать с меня деньги или не брать и если брать, то сколько. Но определиться в этом вопросе ему помешала рация, которая захрипела о крупной аварии в старом городе. Он вернул мне права и убежал к стоящей невдалеке машине.
На стоянке я поставил «москвич» рядом со своей десяткой, заплатил деньги охраннику, предупредив о том, что завтра фургон заберет Серега и пошел домой.
Моя квартира досталась мне чудом, на излете перестройки, как молодому специалисту, вне очереди. Был когда-то такой хороший закон. Ее освободил начальник проектного отдела, никто на нее не позарился. Подумаешь – однокомнатная хрущевка, в строительной организации можно рассчитывать и на лучшее. Так я бросил общагу. Знали бы они, что будет лет через десять – пятнадцать.… Знать бы, что будет завтра!
Света приготовила плов. Было как всегда вкусно. Я читал газету. Все как в настоящей семье. Все слишком привычно. Наверное, так и должно быть в жизни. Телевизор, газета, дети. Но я не воспринимал происходящее, как свою жизнь. Это была игра.
Раздался телефонный звонок. Света привычно взяла трубку, как будто имела на это право. Звонил Сергей. Я отчитался перед ним за свою поездку к Игорю.
А потом мы легли в постель. На мокрой от пота простыне мы исполнили какой-то чудный ритуальный танец, как два шамана, изображающих весеннюю пляску змей, сплетенных в один клубок. Но показательного выступления у нас не получилось. Так – обязательная программа.
Отдышавшись, Света произнесла:
– Коль, я давно хочу спросить, почему Серега называет тебя дальтоником?
– Я не вижу синий цвет.
Она немного помолчала.
– С рождения?
– Нет, с шести лет, после травмы.
– А какого цвета небо?
– Серого с желтизной.
– А море?
– Тоже.
– Но ты ведь должен его помнить.
– Кого?
– Синий цвет.
– Когда закрою глаза, я его помню.
Я был благодарен ей за то, что она заткнулась. Если бы она меня пожалела, я бы психанул. Мы долго лежали молча, зная, что не спим. Потом она сказала:
– Коль, я буду увольняться от вас.
Я промолчал.
– И к тебе больше приходить не буду, – она подождала. – Просто была зима, нам было холодно поодиночке. Я пережила эту зиму. Спасибо тебе. Теперь мне нужно определяться. Скажи что-нибудь.
– Есть варианты?
– Да.
Я опять промолчал.
Потом, когда она заснула, я остался один на один со своими вещами, которые заполняли темную комнату. Они были куплены мной совсем недавно, когда у меня появился относительный достаток и потому не имели истории, не знали слез, скандалов и нервных потрясений. Я задумался над ее словами и понял, что ничего не испытываю.
3.
Вспоминая вчерашний день и гадая, чьим убийцей меня хотят выставить, я успокоился настолько, что даже задремал.
Когда за мной, наконец, пришли, мой желудок вовсю переваривал сам себя, а в горле пересохло настолько, что когда конвоир спросил, кто из нас Чебоксаров, слово «я» из моих уст прозвучало, как последний выдох умирающего.
Вначале меня отвели к толстому усатому сержанту, который снял отпечатки пальцев, а затем доставили в комнату номер двадцать один на втором этаже.
В кабинете сидело три человека в штатском. Никого из моих утренних гостей среди них не было. Комната показалась мне очень светлой, первое время я усиленно щурился, но графин с водой на столе все-таки рассмотрел хорошо. Один из следователей, видимо, проследив мой взгляд, велел конвоиру снять с меня наручники и налил мне стакан. Меня посадили на стул справа от окна, около полированного шифоньера так, что солнечный свет падал мне прямо в глаза. Они смотрели на меня, а я пытался смотреть на них. Никто не представился. Все трое были худощавыми и темноволосыми. Двое моего возраста, третий – лет пятидесяти. Последний, самый старший, показался мне знакомым. Я его точно где-то видел и, скорее всего, даже общался.
Когда они достаточно хорошо меня разглядели, тот, что сидел напротив меня, расспросил и записал с моих слов анкетные данные, потом сказал:
– Вас задержали по уголовному делу номер сто семьдесят восемь, возбужденному по факту убийства Угланова Игоря Валентиновича. Имеете ли вы что-нибудь сообщить по этому поводу следствию, по своей инициативе?
– Нет.
– Вы были знакомы с потерпевшим?
– Да.
– Когда вы видели потерпевшего последний раз?
– Вчера.
– Костя, подожди, – сказал пожилой. – Пусть расскажет посекундно все, что он делал вчера с двадцати одного ноль-ноль до двадцати четырех.
– Хорошо, – сказал Костя. – Давайте начнем с двадцати одного ноль-ноль местного времени.
– В двадцать один ноль-ноль я находился на центральном рынке в продуктовом киоске, принадлежащем ООО «Импульс», – начал я и задумался над тем, как объяснить причину по которой в столь поздний час поехал к Игорьку. В конце концов, я решил не вдаваться в подробности Серегиных похождений и не упоминать про деньги, сказал, что с Углановым договорился встретиться заранее, по поводу закупа водки и рассказал все, что смог вспомнить о вчерашнем вечере.
Когда я начал, часы на стене показывали два часа пятнадцать минут, а когда закончил, было уже половина четвертого. Меня часто перебивали, задавая по несколько раз одни и те же вопросы. Тот, что сидел справа в аляпистом галстуке, записывал мои показания, двое других делали пометки в блокнотах. Я ничего не сказал о светлой девятке, которая подъехала после меня. Сам не знаю почему. Наверное, я заранее боялся этого урода, который вот так запросто мог лишить жизни сразу трех человек. Когда я упомянул гаишника, все трое заметно оживились, а тот, которого звали Костя, стриженый под бобрик, на некоторое время вышел из комнаты. Они спросили, записывают ли охранники на стоянке время, когда владелец ставит машину. Я сказал, что записывают. Они поинтересовались, где ключи от «москвича», я сказал, что они в той связке, которой оперативники закрывали дверь моей квартиры. Потом мне дали ознакомиться с протоколом допроса, который я внимательно прочитал и расписался на каждой странице. Меня заставили написать, что все вышесказанное записано с моих слов, мною прочитано и записано верно. Я сделал все, как они просили, испачкав ручку и протокол дактилоскопической мастикой. Они внимательно следили за моими манипуляциями, затем вызвали конвоира, который надел на меня наручники и отвел в камеру. По пути мне разрешили сходить в туалет и напиться воды.
Мой сосед лежал в той же позе, в которой я его оставил. Когда меня ввели, он повернулся, напряженно посмотрел на меня и спросил: «Били?». Я ответил, что нет. Когда я лег, он встал и помочился в пластмассовое ведро. Больше я его не слышал.
Когда-то в здании милиции находился детский сад. Я представил себе, как по коридорам бегали детишки, а здесь, внизу, шипела кухня. При определенных условиях вода может стать паром, детский сад – милицией, а церковь – кинотеатром. Кто-то там, на небе, решает, кому быть преступником, а кому – праведником. Я это знал точно, мой скромный жизненный опыт подсказывал, что человек всегда может стать обезьяной, а вот наоборот – никогда.
Потом за мной пришли во второй раз, конвоир не надел на меня наручники и я догадался, что меня отпустят. На этот раз он отвел меня в комнату на первом этаже, на двери которой не было номера, а висела металлическая пластинка с надписью: Савичев С.В. В кабинете сидел всего один человек, самый старший из тех, что проводили допрос. Он хмуро посмотрел на меня и сказал:
– Мы проверили ваши показания. Когда вас остановил сержант ДПС, Угланов был еще жив, он разговаривал по сотовому телефону. Это сходится с показаниями сержанта и с данными компании мобильной связи, услугами которой пользовался Угланов. Его убили предположительно в тот момент, когда вы ставили машину на стоянку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26